Руслан Белов
Сердце Дьявола 2
3. Таитянка на коленях. – Он сдержал слово, он нас достал… – Бутылка рома бьет в голову.
Веревочные путы на руках и ногах, страшная духота, тьма кромешная и женский смех – вот, что я почувствовал, увидел и услышал, когда в меня вернулось сознание (или душа?). Следующее, что я ощутил – мерное покачивание того, в чем я находился – привело меня к мысли, что я лежу в трюме небольшого суденышка, скорее всего яхты. И тотчас воображение развернуло перед глазами чудесную картинку – белоснежный парусник покачивается в заводи кораллового острова, на его надстройке загорает прекрасная светловолосая богиня в кроваво-красном бикини, а я… А я, черт побери, лежу в трюме, я – в лапах Худосокова! И в аду…
Страх ворвался в каждую мою клеточку; вывернутый им наизнанку, я закричал во весь голос. "А-а-а!!!"
И тут же яркий свет ворвался в мою темницу – это открылась крышка люка. Как раз надо мной.
– Чего базлаешь, милок? – раздался из него бесцветный голос дона Карлеоне. – Счас вытащу, потерпи чуток.
Я распахнул глаза, перед этим инстинктивно закрывшиеся от слепящего света, и на переднем плане увидел серое лицо дона с замученными глазами, а на заднем – невозможно голубое небо.
Спустя пять минут, наряженный в цветастый пляжный халатик и бейсболку, я сидел в шезлонге и изумленно смотрел то направо, то налево, то прямо перед собой. Челюсти моей было от чего лечь на грудину: справа сидел пьяненький Баламут в ковбойке, безграничном сомбреро, с фужером ярко-оранжевого коктейля в руке и сигарой в зубах. Слева располагался голый по пояс Бельмондо в пробковом шлеме, обшитом тканью цвета хаки, с удивительно изящной темнокожей девушкой на коленях (о, господи, какие у нее были губки!).
Напротив сидел дочерна загорелый Худосоков в выцветшей майке и белой пионерской панаме.
– Что, интересные шляпки носила буржуазия? – обратился он ко мне, обезоруживающе улыбаясь.
– Да… – согласился я, с восторгом рассматривая гладкие от природы ножки девушки.
Мне не надо было косить глазами – предположив во мне будущего поклонника, эта кокетка весьма эротичным движением положила свои оглобли на мои бедра.
– Коль, а как же София? – изгнав из себя Худосокова, предприняло мое подсознание попытку передела собственности. Рука же, попав под влияние животных чувств, моторно потянулась к шелковой коленке девушки и принялась ее поглаживать.
– Не бери в голову, – ответил Баламут на мой вопрос. – Понимаешь, мы… как бы тебе сказать… мы – на том свете… А здесь… а здесь все по-другому…
– На том свете!? – переспросил я, пугаясь. – А как же Ад? Мы же в Аду?
– Ад, понимаешь, тоже на том, то есть, на этом свете… – ответил Худосоков, грустно улыбнувшись.
– Так ты хочешь сказать, – я прочертил подбородком полуокружность, – что все это Ад?
– Ну да… И Ад настоящий… Видите ли, уважаемый Евгений, представления того света, я имею в виду тот, который вы недавно покинули, об этом (Ленчик прочертил подбородком неполную четверть окружности) в силу определенных, большей частью субъективных причин, а также недостатка информации, значительно отличаются от реального положения дел… Понимаете, нет ничего вечного, в том числе и вечной боли… Человек быстро привыкает ко всему и, например, жарка на сковородке неприятна наказуемому лишь в течение нескольких дней…
– Значит, ада нет?
– В общепринятом понимании – нет.
– А как же наказание? Очищение? Лицензия твоя, наконец? Драка в офисе?
– Это все "трешка" перестаралась. Офис, лицензия, охранники в защитной форме, – поморщился Ленчик. – Любит она, как и ее предтеча, прошлогодняя Двушка, глюков напустить. А что касается очищения… Видишь ли, этот "рай" – это классное наказание, абсолютное, я бы сказал… Представь, что тебе предстоит провести на этом райском острове, ну, хотя бы 999 лет…
– Мне!!? Мы с "трешкой" договаривались на пятнадцать суток.
– Лоханула она вас. Обвела вокруг пальца. Вечно будете сидеть… И я тоже, и Крутопрухов с российским доном Карлеоне… Посмотри туда.
Я взглянул в сторону, указанную подбородком Худосокова, и увидел дона Карлеоне, сидевшего, обречено раскачиваясь, под накренившейся кокосовой пальмой.
– Видишь, какой плохой… – сочувственно вздохнув, продолжил Худосоков. – А ведь всего второй день пошел.
– Я доволен им выше крыши! – сказал Бельмондо, тепло глянув на дона Карлеоне.
– Что-то мне все это не нравится… – покачал я головой.
– Еще бы… 999 лет – это тебе не пятнадцать суток. – Ленчик улыбнулся с искренним состраданием в глазах. – Выпить хочешь? А то я сейчас тебе такое расскажу…
– Конечно, хочет, – пьяно заулыбался Баламут. – Принеси ему рома.
Худосоков встал и принес из каюты полдюжины больших желтых груш, граненый стакан и литровую бутылку кубинского рома "Негро".
В дни юности, подымаясь в горы, в свою геологоразведочную партию, я частенько брал с собой пару "бомб" этого крепкого напитка в качестве подарка для товарищей. Мне вспомнилась последняя бутылка – мы выпили ее с начальником поискового отряда Игорем Кормушиным в моей землянке в базовом лагере Кумархской ГРП. Сидели за шатким, деревянным раскладным столом у маленького оконца, конечно же, на зеленых, опоясанных брезентовыми ремнями ягдтанах, ягдтанах, набитых истрепанными журналами документации штолен и буровых скважин, закусывали докрасна жареным сурком, диким луком, горячим, только что из пекарни, хлебом и говорили обо всем на свете… С Игорем Кормушиным было о чем поговорить… Джеймс Ласт, Иисус Христос и Андрей Платонов, способы изготовления хрустящих маринованных огурчиков… О, господи, как мне было тогда хорошо! Вот где был рай – на разведке, среди товарищей и гор, среди грохота взрывов и рева бульдозеров!
…Мои реминисценции прервал стакан с ромом, образовавшийся перед глазами. Вручив его мне, Худосоков одарил брезгливым взглядом задремавшего Баламута и заговорил:
– В прошлом году, когда "двушка" сюда меня закинула, я поклялся вас достать. Но подумал, подумал и пришел к мысли, что месть ради мести – это пошло… И решил заняться Колодцем. Незадолго до смерти я узнал, что через него можно попасть не только куда угодно, но и туда, откуда все появляется, туда, где источник всего и конец всего. И еще я узнал, что этот источник можно контролировать, если заглушить Колодец машиной типа "двушки", заглушить в определенном месте, которое "трешка" остроумно назвала синапсом.
В общем, поставил себе задачу и взялся за Колодец. Но ничего у меня не получилось. Хотел залезть в него – пустил до пояса, но потом выбросил как из пушки. Короче, и так я с ним, и эдак, разговаривал даже и на колени становился – ноль внимания.
Но я не отчаялся – здесь отчаиваться дохлое дело, да и чувствовал: должно что-то прояснится, должно что-то произойти! Ведь не природой любоваться меня сюда посадили!
Так и случилось. Сижу однажды на берегу, закатом от нечего делать любуюсь. Когда солнце к горизонту прикоснулось, за спиною шум невнятный послышался. Оборачиваюсь и вижу: из Колодца… я вылезаю! Я обомлел, а он вылез, похлопал глазами от удивления, потом под ноги себе посмотрел, потому что второй, вернее, третий я меж ними появился… Я полчаса с разинутым ртом стоял, но после успокоился и начал потихоньку разбираться…
– Ну, зачем ты так, кисонька! – недовольно воскликнул Бельмондо.
Мы с Худосоковым посмотрели на него и увидели, что слова были адресованы прелестной полинезийке, в страсти поцелуя прикусившей ему то ли губу, то ли язык.
– Ну и что дальше? – отвернулся я к собеседнику, недоумевая, почему Борис сидит на яхте, а не лежит со своей красавицей в прохладных островных зарослях.
– В общем, начал я этих двойников изучать, – продолжил Худосоков, не по-мужски холодно посмотрев на упругие ягодицы и бедра совершенно забывшейся девушки. – И скоро узнал, что они ничего не помнят из моей жизни и почти ничего не знают, но очень послушные. И самое главное, я убедился, что колодец пускает их в себя без всякого напряга. Спустя несколько дней память у них восстановилась, но нормальными они и не думали становиться. Не хватало в них чего-то. И, главное, себя они чувствовали созданными для чего-то… Или для кого-то… И потому резких телодвижений не делали и на самостоятельные поступки были не способны. Как стиральная машина…
Яхту качнул порыв ветра. Баламут, не раскрывая глаз, спросил Худосокова.
– Пиво есть?
– Сам возьми, не фон-барон, – не взглянув на него, бросил Ленчик. И, досадливо помотав головой, продолжил свой рассказ:
– Через недельку еще парочка моих дубликатов нарисовалась. К этому времени я уже придумал, что делать. Перво-наперво послал разведчика в Колодец, с заданием в Центр попасть. Через день он, к моему удивлению, вернулся и рассказал, что в Центре все нормально, все функционирует, хотя Горохов персонал потихоньку выедает… Я обрадовался, провел инструктаж и послал троих компьютер собирать, руками синехалатников, конечно, но те не захотели им подчиняться. И тогда я залег под пальмой, полежал немного, полежал и придумал, как цели своей достичь.
* * *
Я все понял… Понял, как Худосоков восстановил "трешку"… Нашими руками. И, сжав кулаки, приподнялся в шезлонге.
– Ты что, Черный! Брек! – подался назад Ленчик.
– Не трогай его, Женька, не ломай кайфа… – послышался сонный голос Баламута. Повернувшись к нему, я увидел, что Николай довольно жмурится на солнце. И напустился:
– Так он твоих убил, и домашних Бориса тоже, чтобы ты на Искандер поперся "трешку" ему восстанавливать!
– Ну-ну… Опять Ария Глинки из оперы Грибоедова "Иван Титаник", – усмехнулся Николай, не открывая глаз. – Здесь Ад, Черный… Или рай, какая разница? А мы – всего лишь души… Очень, между прочим, неплохо устроившиеся.
– Какие души! Смотри, как кровь его поганая сейчас потечет!
Схватив бутылку рома за горлышко, я ударил ею Худосокова по темени. Худосоков ойкнул и упал, обливаясь кровью. Не прошло и минуты, как он задергался и умер…
– Ну и дурак! Сам палубу мыть будешь, – сказал на это Бельмондо, с трудом оторвавшись от губ девушки. – Я, пока ты в себя приходил, пять раз его убивал.
– И пять раз он оживал… – усмехнулся Баламут.
– Шутишь!? – глянул я на раскроенный череп Худосокова. – Он же мертв, как Рамзес!
Николай скептически посмотрел на труп:
– Мертвый-то, он мертвый, но через пару-тройку часов опять оживет…
Бельмондо, посмотрев на истекающий кровью труп, приказал девушке встать. Когда та выполнила приказ, встал сам и, потянувшись, подосадовал:
– Вечно ты все ты портишь, Черный! Пойдем-ка мы к озеру…
И, шлепнув отвернувшуюся к морю девушку по попе, пояснил:
– Там, в середине острова озерцо такое симпатичное… Голубое, аж странно, вокруг зелень буйная, вся фруктами и цветами украшенная, а в берегах – прохладные гроты. Очень уютные, я тебе скажу, гроты. И, что интересно, в некоторых из них амазонки бесхозные живут, прямо беда с ними. Такие привлекательные… Ну, пока.
Взяв свою улыбчивую красавицу за руку, Борис прыгнул вместе с нею в бирюзовую воду.
– Так что, ему действительно все до лампочки? – спросил я Баламута, вытирая с лица брызги.
– Ты Худосокова имеешь в виду? – уточнил Николай.
– Естественно.
– Не совсем. Ты после того офиса с черепашками и вечерней Филадельфией два дня в себя не приходил – голове твоей душевной, видно, крепко досталось. Бредил, на всех бросался. Нам пришлось тебя связать и в трюмную прохладу забросить…
– Ты это к чему?
– Так вот, эти два дня мы его с утра до вечера пытали… – сказал Баламут, равнодушно пнув ногой труп Худосокова. – Больно ему было, как всякому человеку… Даже больнее – подлые, они боли втройне боятся. Когда он первый раз скопытился – Бельмондо не рассчитал немного, в кипятке его маленько передержал, мы огорчились: столько у нас заплечных творческих планов было… Но не успели в себя прийти и по стаканчику пропустить, как он опять жив, здоров, с нами сидел. Ну, мы обрадовались, засучили рукава и снова начали с его телом пагубно экспериментировать. Сначала четвертовали – я отрезал все, что у него справа, Борис – все, что слева. Бог мой, как он орал, как молил, как плакал! Потом Борис отрезал все, что снизу у него оставалось, а я – то, что сверху. И поджарили весь образовавшийся шашлык с косточками на пионерском костре. Пляски с бабами вокруг устроили. И, знаешь, сожжение с тем же успехом прошло – утром он опять вместе с нами на яхте раскачивался… Ну, мы продолжили по инерции издеваться, хотя кайфа уже особого не было… Не знаю даже почему… То ли не наше это призвание, то ли просто поняли, что своими этими воскресениями он, в общем-то, над нами издевается…
– А эти двое? Дон Карлеоне и Крутопрухов?
– Их мы тоже пытали… После Худосокова… Так, для очистки совести. Пару раз четвертовали, пару раз акул на них ловили…
– Акул?
– Да, акул… Если хочешь, вечером можем повторить… По первости интересно. Хотя и гаденькое чувство потом появляется, что ты такой же гестаповец… Как и они…
– Я бы с удовольствием половил…
– Валяй. А на кого будешь ловить?
– На Крутопрухова… Харя его мне не нравится.
– Ты, знаешь, за ноги к леске его привязывай… Впрочем, что советовать? Я с тобой пойду, покажу все… Хотя, честно говоря, чем с акулами возится, лучше бы грот с девушками опробовал…
– В грот я успею… А вот акул на гангстеров ловить, где еще такой аттракцион прикупишь?
– Галочку в своей биографии хочешь поставить?
– Ага… Послушай, а что, мы действительно на всю жизнь сюда загремели?
– На всю жизнь? – горько усмехнулся Николай. – Нет, братец милый, похоже, мы тут навечно. Если, конечно, Худосоков чего-нибудь не придумает. Сволочь, он, конечно, сволочь, но тыква у него соображает. Злой гений, короче… Так что ты его особо не травмируй, не отвлекай, от мыслительного процесса… Он сейчас, наверное, оживет. Слабость у него к тебе душевная… Поспрошай его, он обо всем тебе расскажет… А я, пожалуй, переберусь на озеро, поплаваю с девицами…
– Подожди, а что, через колодец вы не пробовали уйти?
– Почему не пробовали? Пробовали по разу…
– Ну и что?
– Да ничего. Выплюнул он нас в песок.
– Понятно…
– Есть еще вопросы? А то я пойду…
– Да куда ты торопишься? У нас ведь впереди вечность? – схватил я Николая за руку. Мне не хотелось оставаться одному рядом с трупом, который вот-вот оживет. Вот он, лежит, только-только убитый, холодный, серое лицо с остекленевшими глазами, покрытое пятнами уже засохшей крови, скрюченные пальцы… И вдруг они приходят в движение, выпученные глаза оживают, руки поднимаются к лицу… Ощупывают его… Тьфу, гадость!
– Да не хочу я слушать, как он тебе рассказывать о своих похождениях будет… Знаешь, он, гад, любит живописнуть, как Софу убивал. Сорвусь, опять пытать его начну… А это противно… Входит в кровь что-то ползучее, что-то такое, что делает тебя другим… Палачом… Сволочью… А я не хочу… Лучше баб за сиськи дергать, человеком, по крайней мере, себя чувствуешь…
И махнув мне рукой на прощанье, Баламут прыгнул в воду головкой и поплыл саженками к берегу. Вода была такая прозрачная и нежно-бирюзовая, что я не удержался и с разбегу нырнул в сторону океана.
Минут через двадцать, наплававшись вволю, я подплыл к яхте. На борт мне помог взобраться Худосоков.
4. Акул на Крутопрухова. – Ну и сволочь! – Осталось двадцать дней. – "Трешка" отвалилась.
– Вечером акул идешь ловить? – с тревогой в глазах спросил Ленчик, лишь только я взобрался на палубу.
– Наверно… – ответил я, вытряхивая воду из ушей.
– На Крутопрухова?
– А ты откуда знаешь? – спросил я, внимательно посмотрев на будущего своего живца. Он сидел в прострации на самом носу яхты.
– Я все знаю… Пиво? Шампанское? Джин-тоник?
– Джин-тоник со льдом… – сказал я, усаживаясь в шезлонг.
Вид вокруг был изумительным. Морской, пахучий до горизонта воздух… Голубая океанская гладь… Белый остров в ста метрах… Остров, заросший пальмами, диковинные разноцветные птицы на берегу и в небе. Знать бы мне раньше, что Ад так чарующ… Не мучался бы угрызениями совести.
Я дремал, когда Худосоков вернулся с серебряным подносом, на котором стоял высокий стакан с джином-тоником. Поставив его передо мной, он увидел, что забыл соломинку и ушел за ней в каюту. Его возвращения я не заметил – мое внимание привлекла появившаяся на берегу стройная женщина в коротком обтягивающем синем платье. На шее у нее был алый шарфик, в руках она держала синие туфельки на высоком каблуке… Несколько секунд она смотрела на яхту, как мне показалось, подавшись к ней (ко мне???) всем существом. Затем ловким движением скинула с себя платьице и, оставшись в бикини, улеглась в тени пальмы. "Совсем не загорелая!" – отметил я, механически принимая от Худосокова стакан с соломинкой.
– Не любишь загорелых девушек? – спросил Ленчик.
– Нет…
– Я так думаю, она тебя дожидается… – улыбнулся Худосоков, усаживаясь рядом. – Небось, Бельмондо шепнул ей, что на острове новый кадр появился… Не спеши, пусть посохнет… Времени у тебя, ха-ха, достаточно…
– Так ты, значит, Софию с Вероникой намеренно убил?
– Да… Не я, правда, а мои копы… На это у них мозгов хватило…
– С ментами договориться? Адресочки, небось дал?
– Конечно, дал. Правда, не все гладко получилось… Не понимаю, зачем им надо было из гранатомета в Баламута и Бельмондо палить. Да еще на перекрестке… Идиоты!
Вспомнив, как сидел в мусорном баке, я вышел из себя и, зло прищурив глаза, обернулся к Худосокову.
– Ну, ладно, ладно, забыли! – отпрянул он.
– Сволочь, – выцедил я.
– Ну, сволочь. Но по большому счету, они, копы мои, все сделали, как надо. Обложили вас со всех сторон.... Бельмондо помогли обчистить… Диане Львовне с Пал Петровичем что надо шепнули, что надо показали… Согласись, неплохо было придумано, а?
– Любишь ты театральные эффекты. А московскую Ольгу, тоже твои копы охмуряли?
– Да так, по мелочи… Не хотелось ее убивать… Симпатия у меня к тебе, ты же знаешь. И потому обошелся парой звонков от якобы твоих поклонниц да парой душистых писем от них же. Под занавес героя-любовника из шведского посольства ей подложил, и все, прощай, Женечка, свободен. Да это и не трудно было вас развести: Ольга давно устала от приключений. Женщиной стала… Ей милее номера в пяти-звездной гостинице теперь нет ничего… И пижона в кровати с запахом "Олд спайс" из подмышек…
– Сволочь! На тебя буду акул ловить! – зло выкрикнул я, вспомнив искрящиеся глаза Ольги… И такие равнодушные и чужие…
Худосоков от моих слов сжался, в глазах его встали слезы. Подрагивающим голосом он сказал:
– За что!? Я же по-честному все рассказываю… Ну, давай, врать буду… Тебе это надо? И вообще, на Крутопрухова акулы лучше идут, он жирный…
– Сука.
– Так если бы я сам все мог сделать, я бы изящнее вас на Искандер заманил… Помнишь, как в прошлом году? Одноногий пират Сильвер, драка в забегаловке, золотые драхмы Александра Македонского! Ренессанс, как вы говорите. А эти полудурки…
Отпив джина-тоника, я успокоился.
– А откуда эти копы? Не соображал?
– Соображал…
– И что?
– Понимаешь, столовая или, как вы ее сейчас называете, кают-компания, аккурат над погребом находится… А крааль, в котором я вас в прошлом году томил – аккурат над столовой…
– Ну и что?
– А то, что в прошлом году вы все, как и я, большую часть времени провели именно в краале, и именно в столовой…
– Ну и что?
– А то, что ты с дружками постоянно болтался в непосредственной близости от Колодца… И он вас сканировал и размножил, используя белок, который вы оставляли на простынях. Для чего, правда, размножил, не знаю.
– А почему тогда Нулевая линия не скопировала сине– и белохалатников?
– Так они же не люди… Они же биомашины…
– Ну и что? Бетономешалку она же скопировала?
– Слушай, Чернов! Если бы я все знал, то сидел бы не здесь, в Аду, а рядом с НИМ!
Раздраженно покрутив головой, Худосоков продолжил:
– Вот я ЕМУ удивляюсь! ЕМУ бы такого, как я! Мы бы горы на пару свернули! Такую бы Вселенную заварганили! А ОН сидит, в затылке чешет… Что не сделаю, говорит, все одно получается – вода мокрая, небо голубое, а жизнь дерьмо! Ты что так на меня смотришь?
– Ты забыл, что я атеист и потому не надо мне голову морочить. И вообще, знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты с "трешкой" заодно…
– Ну, ты даешь, атеист в Аду! Я с ней заодно? Да она целиком и полностью моя! Стал бы я ее для кого-то другого макерить!
– Полностью твоя!?
– Моя, моя. Если бы ты знал, сколько нервов я потратил, чтобы Вероника c Софией вставили в нее одну маленькую штучку…
– Вероника с Софией!?
– Да, Вероника с Софией и… – Худосоков посмотрел на меня с жалостью, – и Ольгой!
Я глотнул из стакана. Струйка тоника потекла по подбородку.
– И как же ты их перевербовал?
– Очень просто. Я, в виде копа, разумеется, напел Веронике, что за некую незначительную услугу она может получить в личное пользование прекрасную копию своего безвременно умершего сыночка… Она, естественно, с благодарностью согласилась и убежала. К Софии, конечно, новостью делиться… Ей я тоже пообещал.
– И Ольге пообещал? – спросил я, усмехнувшись. Если бы Худосоков решил на тех же условиях завербовать Баламута или Бельмондо, они бы, безусловно, согласились.
– Естественно, пообещал.
– Ну, ты и гад! А какую такую штучку они в "трешку" вставили?
Солнце палило нещадно, и нос Худосокова начал краснеть.
– Генератор волн высокой частоты. Если она ерепенится, то я его по мобильнику включаю. И она сходит с ума.
– Понятно… Это ты ее попросил нас сюда отправить?
– Разумеется, нет… На фиг вы сдались на мою задницу? Это она самостоятельность проявила… После того, как Баламут пригрозил ее обесточить. Я вас хотел помучить, к Кукарре отправил, потом в Освенцим… После Освенцима намеревался на галеры Барбароссы определить лет на триста, но "трешка" все испортила.
– За это, небось, электрошоком ее лечил?
– Да… – мстительно улыбнулся Худосоков.
– А тебе не кажется, что она играет не в твою, а в свою игру? Если бы меня отправили в пионерский костер, то я бы не поверил, что сделал это мой друг и единомышленник. Ты ведь, наверное, просил нас назад забрать, и она тебе отказала?
– Просил. "Трешка" сказала, что в интересах дела мне надо потерпеть. Вот дрянь! Если бы она испытала то, что я здесь терплю!
– Они сказали, что не будут тебя больше мучить…
– Ну-ну… Николай иногда так на меня посмотрит… Чувствую, что оставил в покое, пока в голову что-нибудь живописное не придет. Вчера, паразит, предлагал и вполне серьезно предлагал: "Давай через соломинку тебя надую, и пойдем купаться?"
– Не будут мучить, обещаю. У нас с тобой сейчас одна задача – отсюда выбраться.
– Да не волнуйся ты! "Трешка" все придумает…
– Ну-ну… Все придумает… Простой ты стал, Ленчик… Зачем мы "трешке", ты не подумал? Она наверняка помнит, как в прошлом году твой сынок ее предтечу из автомата расстрелял…
– Не трави душу, Черный… Нам остается только верить, что "трешка" нас не бросит… Не сможет бросить.
Я отвел глаза на океан и задумался… Худосоков также ушел в себя. Минут через пять я сделал джина-тоника, выпил в несколько глотков и, отставив стакан, посмотрел на лежавшую под пальмой девушку.
– А почему ты тещей бывшей не интересуешься? – вдруг спросил Ленчик.
– А что, она здесь? – неприятно удивился я. – Ну да, конечно… Какой Ад без Светланы Анатольевны…
– Как тебя увидела, слиняла куда-то в тропические заросли. Если захочешь повидаться с ней, дай знать, овчарок немецких тебе найду…
– Пусть пока посидит там… – рассмеялся я. – Светлана Анатольевна в роли Маугли! Это надо вообразить!
– А что ты так ее не любишь? Вроде обычная на вид женщина?
– Подлая она…
– Все в той или иной степени подлы.
– То, о чем ты говоришь – это нормальная человеческая подлость. Нормальная, потому что ее высвобождение рано или поздно вызывает у человека угрызения совести. А Светлана Анатольевна наслаждается своей подлостью.
– Наслаждается, ибо знает, что все замешано на подлости! И успех, и достаток, и влияние! Ты, после того, как помучишь ее…
– Да не буду я ее мучить! – неожиданно взорвался я. – Просто хочу ей с большого расстояния несколько вопросов задать, вернее, один: Как в ее душе могут сосуществовать и подлость, и глубокая вера?
– Поня-я-тно. Загнул, как всегда Мебиуса… Подлость и вера… Ну, в общем, когда намучаешься с ней… Ну… как тебе сказать…
Худосоков к моему удивлению чуточку покраснел.
– Тебе ее, что ли, отдать? – заулыбался я.
– Да… – ответил уже совершенно красный Ленчик. – Понимаешь, я, как только ее глаза увидел – холодные, настороженные – так сразу понял, что мой она человек…
Тут зазвонил мобильник.
Мой собеседник встрепенулся и торопливо прижал телефон к уху.
– А откуда у тебя эти данные? – послушав звонившего, спросил Ленчик, вытирая со лба капельки пота.
Он еще о чем-то спрашивал звонившего, но я не слушал: мое внимание привлекли маска с ластами, лежавшие на корме на канатной бухте. Скоро я плавал среди кораллов, распугивая стайки невероятно пестрых тропических рыб.
Поднявшись на палубу, я увидел Худосокова сидящим в шезлонге и мрачно думающем.
– Что там стряслось? "Трешка", что ли, звонила? – спросил я, смешивая очередную порцию джина-тоника.
– Да, "трешка"…
– И что случилось?
– Понимаешь, она узнала, что какой-то тип по имени Трахтенн летит к нам на гигантском космическом корабле…
– Трахтенн… Трахтенн… Что-то знакомое, – напрягся я, пытаясь вспомнить, при каких обстоятельствах это имя вошло в мою память. Но джин-тоник, впитавшись в кровь, вынудил меня зевнуть и пожать плечами:
– Ну и что? Пусть летит. Мы в аду, нам все до фени.
– Корабль этот начинен сверхмощной взрывчаткой… Они хотят уничтожить Землю…
– Землю??? – отрезвел я.
– Земля им до лампочки… Вместе со всеми нами… Они хотят уничтожить синапс, уничтожить его вместе с Землей с тем, чтобы предотвратить переход В3/В4…
– А на какое число намечена такая трогательная встреча двух цивилизаций?
– Сегодня 29-е июля… Двенадцать тридцать галактического времени, – сказал Худосоков, посмотрев на часы. – А вмажется этот придурок в Землю 18 августа ровно в полдень… Значит, у нас на все про все остается двадцать дней без получаса… Дикий случай…
– И что предлагает "трешка"?
– Ничего пока…
– Послушай, а мы же – бесплотные… Нам ведь уже все до лампочки…
– Не все… Если планета разлетится на мелкие кусочки, то остаток срока нам предстоит провести в межпланетном пространстве… Представляешь – холодрыга, пустота вокруг и твоя душа прозрачная витает… Брр!
– Ты это серьезно?
– Да… В аду можно воссоздать только существующие поблизости условия… – кривясь, потер Худосоков протез. – Ну, понимаешь, телевизор в тюремную камеру можно поставить только там, где есть телевидение и все, что с ним связано…
– Ну, с другой стороны, если мы этого камикадзе с пути истинного как-то свернем, то нам все равно конец. Большой взрыв похлестче взрыва Земли будет…
– С ним проще с большим взрывом. Мы ведь на Нулевой линии сидим… Придумает что-нибудь "трешка"… Она каждый день ума прибавляет, – махнул рукой Худосоков.
– Позвони ей, может быть, уже придумала.
– Сам позвони! – и передал мне телефон. Я взял его и посмотрел вопросительно.
– Чего смотришь?
– Номер какой?
– Ну и простой ты, Черный! Догадайся с трех раз.
– Три шестерки, что ли?
– Ну конечно!
Я начал звонить, но "трешка" не ответила.
– По-моему, она отвалилась… – сказал я, ища ответ в почерневших от предчувствия беды глазах Худосокова.
– А это мы сейчас проверим, – ответил он, нажимая на телефоне клавишу за клавишей. – Волнами СВЧ проверим.
Спустя некоторое время он бросил мобильник на палубу и принялся его топтать, истерично выкрикивая: "Отвалилась "трешка"!! Отвалилась!! Отвалилась!!
