Руслан Белов
Сердце Дьявола 2
2. Членистоногие начинают. – Благородство упадает на голову.
Захлопнув дверь, Баламут посмотрел на бледного от волнения Трахтенна.
– Что, никак нельзя с ними справится? – спросил он подрагивающим голосом.
– Только при помощи вакцины. Но она в медпункте. А медпункт располагается в командном пункте. Это во-первых. А во-вторых, они, наверное, уже лезут сюда через пробоины в двери…
Осмыслив эти сведения, Баламут понимающе кивнул. Подойдя к ящику ПВВВ, служившего им достарханом, взял с него недоеденную булку, откусил кусочек и принялся его тщательно разжевывать. Разжевав, замазал получившейся массой пулевую пробоину в двери, затем другую. Третью пробоину замазал регенерат.
– Молодец! – похвалил его Баламут.
– А что молодец? – грустно усмехнулся Трахтенн, стараясь не смотреть на обнаженного регенерата. – Заклеивай, не заклеивай, все равно они нас съедят.
– Ты давай, не паникуй, а лучше садись и думай, как с манолиями совладать. Ты ведь их не понаслышке знаешь (Трахтенн рассказывал Баламуту о своих сексуальных экскурсиях на Марго).
– Думай, не думай, три рубля – не деньги. Ты, что, не понимаешь, что до манолий дело не дойдет?
– Дойдет – не дойдет, это мы посмотрим. Садись, давай, и думай.
Трахтенн пожал плечами и полез на ящики ПВВВ думать. Баламут, проводив его глазами, подмигнул регенерату:
– А мы с тобой подумаем, как с муравьями сладить…
– Я думать не умею, – ответил на это регенерат, совсем так ответил, как отвечают: "Я не курю". – Думай ты, а я лучше продуктов и сигарет наделаю – скоро ужин, а у нас шаром покати.
И принялся закладывать в бетономешалку остатки пищи. Последней он взял порожнюю бутылку из-под водки и вопросительно показал ее своему двойнику. Тот утвердительно кивнул, и бутылка немедленно очутилась в чреве машины. Затем регенерат подошел к Трахтенну и попросил позволения отрезать с его пончо маленький клочок.
– Зачем тебе? – удивился инопланетянин.
– Приодеться хочу.
– Не понял?
– Ну, одежду хочу себе срегенерировать.
– А может у него отрежешь? – кивнул вон Сер на Баламута. Ему было жаль портить свою полюбившуюся одежду.
– Тогда мы отличаться с ним совсем не будем, – резонно возразил регенерат, и Трахтенну пришлось согласиться.
Пока машина работала, Баламут соорудил из ящиков ПВВВ большой стол и три стула (принимать пищу он любил с комфортом). После того, как Гена был одет, а водка (на этот раз "Золотое кольцо", 0,75) разлита по стаканам, Трахтенн предложил выпить за круглую дату.
– Какую еще дату? – удивился Баламут.
– Три дня осталось. До трогательной встречи с Землей.
– А! – отмахнулся Баламут. – Вечно ты все испортишь. Давай лучше за все хорошее выпьем.
Они чокнулись, и Баламут с двойником начали пить. А Трахтенн, сидевший лицом к двери, поднес стакан ко рту, и так застыл.
– Ты чего? – спросил его Баламут, закусывая икрой.
И Трахтенн замычал, тыча подбородком в сторону двери. Николай обернулся и увидел в хлебной затычке нижней пулевой пробоины небольшое отверстие.
Из него выглядывала отнюдь не микроскопическая муравьиная голова с угрожающе шевелящимися антеннами. Увидев ее, Баламут закусил губу и посмотрел на регенерата. Тот ни мычать, ни закусывать губу не стал, а пошел к двери рассмотреть пришельца.
– Он хлеб хавает, – наконец, сказал Гена. – А большой потому, что он, наверное, их матка.
Несколько минут он, монотонно комментируя, продолжал наблюдать за муравьем:
– Ест, как ненормальный. Опухнешь, дурачок! О! И в другой дырке голова показалась! И тоже ест, как мышь! И в третьей! Идите, посмотрите (это Баламуту с Трахтенном). Мы им, по-моему, до лампочки.
Баламут с Трахтенном подошли и уставились в муравьев, самозабвенно выедающих хлебные затычки пробоин.
– Они растут, – наконец, сказал Трахтенн.
– На глазах, – сказал Баламут.
– От хлеба, – сказал Трахтенн.
– У нас есть хлеб? – спросил Баламут.
– Есть, – ответил регенерат и побежал к столу.
Спустя пару секунд они сооружали у двери полосу препятствий (или ловушек) из жеваного хлеба. После того, как она была готова, рты, естественно, у всех пересохли, скулы болели, но настроение поднялось много выше среднего. Когда от булки остался один только кончик, глупый регенерат Гена, хотел зарядить его в машину, но умный Баламут остановил его.
– Не нужно хлеба! Я жевать больше не хочу. Пусть она жует. – И указал на бетономешалку.
Согласно кивнув, регенерат Гена старательно разжевал во чрево машины оставшийся кусочек булки. После того, как крышка смесительного барабана была закрыта, Коля нажал на синюю кнопку, затем нежно погладил бок бетономешалки и сказал:
– Давай, лапушка, полный бак, давай!
* * *
Через час было установлено, что муравьи ничего, кроме жеваного хлеба, есть не хотят и что от него они растут, как грибы. Приняв эти факты к сведению, обитатели отсека засыпали все пространство в коридоре перед дверью жеванкой и сели заканчивать свой прерванный ужин. По его завершению Трахтенна осенила идея, как бороться с манолиями-мутами.
– Будем их на живца ловить! – воскликнул он, загадочно глядя на Гену. – Наделаем регенератов десяток, как предлагал Николай, и будем на них ловить.
– С меня, что ли, хочешь начать? – спросил тот, невозмутимо вычищая кусочком хлеба блюдо из-под салата оливье.
– Давай с тебя, если ты, конечно, не против…
– А что надо делать? – поинтересовался Гена, отставляя в сторону вычищенное до блеска блюдо ("Теперь оливье у нас не будет…" – оценив качество работы своего двойника, пробормотал себе под нос Коля, большой любитель отечественного салата).
– Понимаешь, – начал объяснять Трахтенн, – Манолия видима и уязвима лишь в тот момент, когда ест. В это время надо просто ударить ее чем-нибудь острым в тазовый нервный узел – он таким радужным светом светится – и все, увянет навеки как миленькая.
– А это не больно?
– Что не больно?
– Ну, им внутрь попадать? Жуют они или целиком проглатывают?
– Нет, совсем не больно! Напротив, приятно, даже очень, – ответил Трахтенн Гене и рассказал, какую роль играют нормальные Манолии в сексуальной жизни Марии.
– Тогда я согласен, – не выражая лицом никаких эмоций, ответил регенерат Гена и взглядом попросил Баламута разлить оставшуюся водку. Баламут разлил и пошел к машине, чтобы та "порожняк не гоняла".
Но генератор не включался. Не включился и после того, как Коля его погладил и облобызал.
– Сломалась, что ли? – не на шутку встревожившись, обратился он лицо к Трахтенну.
– Это у вас на Земле все ломается! А наши мариинские приборы – никогда, они сами себя регенерируют.
– А почему она тогда не работает?
– По-моему, она решила, что нам хватит, – улыбнулся пьяненький инопланетянин с сарказмом во взоре.
– Хватит? – разъярился Баламут. – Мне хватит!? Да что, она – жена мне!!? – И замахнулся на бетономешалку.
– Ты бы ее не обижал… – посоветовал Гена, неодобрительно глядя на своего двойника. – Нам без нее тоскливо будет. Негде будет охотников на манолий регенерировать.
– Тоже мне защитник! – рассвирепел Николай. – Много говоришь! Поумнел, что ли?
– Да, похоже… – закивал регенерат. – Несколько минут уже, как всякие мысли в голове бегают. Непривычно даже как-то.
– А как же манолий на тебя ловить? – озадачился благородный Баламут. – Если ты такой, как все, значит…
– Значит, кто-то из нас должен добровольно согласиться идти первым, – закончил за него Трахтенн. – Или надо бросать жребий.
– Череп с костями, что ли рисовать?
– Да.
– Ну, давайте рисовать… – осклабился Баламут. – Надо только перед тем, как на смерть идти, оставить в загашнике ногтей, волос и перхоти… Чтобы, значит, возродиться из них после гибели.
Когда смерть маячила за спиной, Николай ерничал – берег нервную систему.
Через минуту в отсеке воцарилась тишина – с целью сбора перхоти и волос все трясли головами. Коля тряс над блюдом из-под оливье, Трахтенн и регенерат – над подолами своих пончо. После того, как необходимый материал для регенерирования (в том числе и обрезки ногтей) был набран в достаточном количестве и завернут в куски разодранного полиэтиленового пакета из-под сосисок, друзья продолжали молчать. Пауза пошла в тягость Николаю, и он спросил регенерата:
– Послушай, а как ты? Становишься потихоньку мной? Вспомни что-нибудь из моей жизни?
– Как хочешь… Во! Вспомнил, как я с Черным в стройотряде пил. Черный норму знает, отказался от третьего стакана, а я не удержался и водка назад пошла…
– Все, хватит в чужом белье копаться! – подняв ладонь и смущенно глядя на Трахтенна, прекратил Николай воспоминания двойника. – Суду все ясно – регенерация стопроцентная, можно воевать без оглядки…
– Ты что, думаешь, что после твоей гибели твоя жизнь продолжится в его теле? – грустно улыбнулся Трахтенн. – Да если мы наплодим тысячу твоих двойников, то все равно твоя жизнь будет твоей жизнью, а твоя смерть будет твоей смертью. Это мы не заметим ее, потому как регенерат Гена через пару дней ничем от тебя отличаться не будет. А ты, если жребий падет на тебя, умрешь своей смертью, и жизнь твоя закончится немед…
– Ни фига ты не сечешь, философ тамарощенный. Давайте кидать жребий! – прервал Трахтенна Баламут. И, вынув из кармана коробок спичек, достал три и отломил одной из них головку.
Короткая спичка досталась, конечно же, Баламуту (это всегда так – проявишь благородство, а оно упадает точнехонько на твою голову). "Но есть на свете и приятные вещи, есть верные друзья и верные… бытовые генераторы" – подумал он, наблюдая искреннее сочувствие в глазах Трахтенна и регенерата Гены и услышав, как заурчала машина.
Через десять минут на столе стояла бутылка водки "Гвардейская" новосибирского разлива емкостью 0,49 литра и килограмм охотничьих сосисок.
Не спеша покончив с "Гвардейской", троица решила начать боевые действия с утра, на свежую голову и улеглась спать в углу отсека прямо на полу, благо в ракете они были теплыми.
"Вот алкоголики, – подумал Николай, засыпая. – Надо было на ночь зарядить генератор Трахтеннским целлофановым пакетиком…"
Спали они недолго, часа два.
Их разбудило шуршание (Баламуту как раз снилась София, распускающая свои золотые волосы). Протря глаза, они увидели, что по всему отсеку, в том числе и на ящиках с ПВВВ, толпятся гигантские (сантиметров шестьдесят в холке) насекомые, весьма похожие на земных муравьев.
3. План Гены. – Почему бездействует Мыслитель? – Считайте меня коммунистом!
Присмотревшись, Баламут понял, что гигантские муравьи бегают по отсеку не просто так, а в поисках хлеба и что нрав у них, как и у всех гигантов, простодушный.
– Все это хорошо, но ведь ногу некуда поставить, – констатировал он, в целом удовлетворенный сложившейся ситуацией.
– Поставишь, когда от недокорма они уменьшаться до прежних размеров, – пошутил Гена.
Баламут, одарив его неприязненным взглядом, выцедил сквозь зубы.
– На этом чертовом корабле все возможно…
– Я сомневаюсь, что они уменьшаться, – покачал головой Трахтенн. – Но вот потомство у них может быть обычным.
– Надо матку их найти и… – начал Баламут.
– И изнасиловать, – усмехнулся Трахтенн.
– Не надо никого насиловать, – не понял шутки регенерат. – Надо просто наделать жеванки, заманить их в отсек и запереть. Правда, в этом все они не поместятся…
– Здесь недалеко есть один, большой и места в нем свободного много, – сказал Трахтенн. – А пойдет за нами генератор? Перенести его мы не сможем, он в дверь не пропихнется.
– Пойдет, – не совсем уверенно ответил Баламут. – А если не пойдет, придется возвращаться. Без нее нам не жить.
* * *
Так они и сделали. Наделав жеванки, набросали ее в дальней стороне отсека и затем, кое-как пробравшись к двери (пришлось идти по спинам насекомых), выбрались из устроенной ими ловушки. А когда муравьи, алчущие хлеба, уже не могли в нее протиснуться, задраили дверь и ушли в другой отсек, сопровождаемые оставшимися в коридоре бескрылыми перепончатокрылыми (к счастью, в это время было полтретьего мера и манолии релаксировали).
Отсек, в который их привел Трахтенн, действительно оказался просторным, и места в нем хватило всем муравьям. Регенерат, оценив ситуацию, предложил не ждать бытового генератора, то есть обойтись без жеванки:
– Задраим отсек и перебежим в другой! Время до побудки манолий еще есть.
Первыми на идею отреагировали муравьи-солдаты – угрожающе двигая антеннами, они оттеснили людей от двери. Поняв, что убежать им не дадут, Баламут уселся ждать. Трахтенн с регенератом сели тоже.
Бытовой генератор долго не появлялся и все, и в первую голову муравьи, занервничали.
– Кокетничает! – имея в виду капризную машину, успокоил себя Баламут на исходе первого часа ожидания.
– Тебе надо было ее поцеловать на прощание, – пошутил регенерат Гена. – В одно место.
– Я погладил и поцеловал, – серьезно ответил Баламут. – Сейчас, милая, появится. Кыш, пернатая! (это муравью, настойчиво тыкавшемуся мордой в карман его брюк).
– Появится, увидит, что ты без цветов и слиняет, – продолжал доставать Николая двойник.
– К тебе, что ли, умник? – отпарировал Коля, кормя настойчивого муравья хлебными крошками, обнаруженными в кармане. – Бабы шибко умных не любят.
Регенерат не ответил: перед ним в воздухе воплотился желанный гость. Пару раз повернувшись вокруг вертикальной оси, он пошел на посадку.
Через полчаса все трое, закрыв муравьев, объедавшихся жеванкой, перебрались в соседний отсек и разлеглись на ящиках с ПВВВ в ожидании бытового генератора. Настроение у всех было неважным. Скомкал его Николай.
– Интересно, что будет, если муравьи доберутся да взрывчатки… – сказал он, глубокомысленно рассматривая ближайший штабель.
– Ты что имеешь в виду? – приподнялся регенерат на локтях.
– Ну, что будет, если они ее жрать с голодухи начнут?
– Могут они ею питаться? – посмотрел регенерат на Трахтена.
– В принципе, да. Она органическая…
– И что с ними произойдет?
– Неизвестно. У них такая изменчивая физиология. Могут вырасти до размеров ихтиоканопуса, то есть до размеров крупного мамонта или просто стать чрезвычайно взрывоопасными.
– Ты же говорил, что ПВВВ просто так не взрывается? – вскинул глаза Николай.
– Да, не взрывается. Но в муравьином организме его компоненты могут соединиться…
Николай с регенератом нахмурились, а Трахтенн продолжал их терзать:
– Странно, что Мыслитель никак себя не проявляет…
– А как он должен себя проявлять? – поинтересовался регенерат.
– Он же все слышит и видит… И потому должен знать, что с роботами покончено и с муравьями, в общем-то, тоже… А в такой ситуации он обязан отключить освещение, прекратить регенерацию кислорода и снизить температуру до минимума, то есть до минус пяти градусов по Цельсию.
– Я думаю, он не чешется по другой причине… – не скоро нарушил возникшую паузу Баламут. – Просто до наших яиц всмятку два с половиной дня осталось, вот он и отдыхает. Считает, что за эти два с половиной дня мы ничего сделать не сможем. Ты же сам говорил, что Мыслитель – машина, а машины ничего лишнего не делают.
– Да, сделать ничего существенного мы не сможем… не сможем, если к сегодняшнему вечеру не проникнем на командный пункт. Поэтому надо действовать немедленно. Ждать завтрашней релаксопаузы манолий мы не можем, – проговорил Трахтенн, сверля Николая укоряющим взглядом.
Баламут увидел в его глазах свой жребий, то есть выпавший ему череп со скрещенными костями. И начал заговаривать зубы:
– Ну, убьем мы с вами и нашими регенератами десяток манолий. Ну и что? А может быть, их здесь целая дивизия? А может, они еще и размножаются? И вообще, даже если их только десяток, у нас времени не хватит их искоренить. Надо что-то другое придумать, кардинальное… Сонными их, что ли, взять?
– Я ж тебе несколько раз говорил, что манолии заметны и уязвимы только во время приема пищи, – сказал Трахтенн с укоризной. – А всего их, наверное, штук десять-пятнадцать. Я помню соответствующую инструкцию, в ней говорилось, что на разведочном космическом корабле дальнего действия должно быть не менее десяти штатных манолий.
– А может муравьев этих использовать? – подумав, предложил Баламут. – Вот если бы этот красивенький, изящный, очень милый, очень эротичный бытовой регенератор смог бы их сагитировать против манолий…
– Глупый, он же их регенерирует, – усмехнулся Гена, снисходительно глядя. – Опять в микроскопических превратит.
– Не факт, – ответил Баламут, посмотрев не менее снисходительно. – Я недавно Трахтенна туда клал, так он обратно в мариянина не превратился, а наоборот, русскому языку научился. А если муравьи русскому научатся, то я в течение получаса их на манолий натаскаю.
– А что если действительно муравьев мобилизовать? – задумчиво проговорил регенерат Гена. – Они же за жеванкой куда угодно пойдут. И еще, если встать посереди их стада и гнать его по отсекам и переходам корабля, то манолии непременно на них первыми нападут… И, обжираясь, себя проявят. Они же запрограммированы против всего живого.
– Не факт, – покачал головой вон Сер. – До сих пор ведь они этих перепончатокрылых лошадей не трогали… Хотя кто знает? А в принципе предложение вон Гены мне по душе.
Регенерату титул понравился, и он смущенно заулыбался.
– Послушай, Трахтенн! – задумчиво спросил Коля, поморщившись тщеславию двойника. – А чем манолии все это время питались?
– Они до ста кур могут голодать, – ответил Трахтенн.
– Понятно… Они еще и верблюды… Ну что ж… пойду муравьев мобилизовать. Если все пройдет удачно, через полчаса заскочу за вами. Так говоришь, надо их бить в солнечное сплетение?
– Да, радужное такое сердечко.
В отсеке воцарилась тишина. Скоро она стала невыносимой, и Баламут расправил плечи.
– Ну ладно, товарищи! Считайте меня коммунистом! – сказал он бодрым голосом и, взяв нож (обычный кухонный нож с черной пластмассовой ручкой), вышел из отсека, плотно прикрыв за собой дверь.
* * *
…Прошел он метров пятнадцать. Прошел, и вдруг ему стало неизъяснимо хорошо, так хорошо, как было с Софией, той, настоящей, которая уходила в ночь, но всегда возвращалась в самое сердце. Сделав шаг по инерции, он явственно увидел перед глазами ее смеющееся любимое лицо, ее золотые легкие волосы, ее алые призывные губы. Он хотел уже выронить нож и броситься к своей женщине, но вдруг видение сделалось прозрачным и заколебалось, как воздух над горячим асфальтом. И Баламут понял, что перед ним вовсе не София, а радужное сердце манолии. И, собрав последние силы, он полоснул его ножом. И вокруг стала ночь.
4. Дефолт. – С манолиями покончено? – Как он мог забыть…
Бытовой генератор появился тотчас после ухода Коли. Воспрянув духом, Трахтенн сунул в нее пакетик с затравкой Баламута. Поработав минуту, машина остановилась. Трахтенн, приблизившийся к ней первым, открыл крышку смесительного барабана и вместо Баламута увидел внутри… сморщившийся плод инжирного дерева и двухсотграммовую пачку желтого вологодского масла.
– Фига с маслом… – бесстрастно констатировал регенерат Гена, заглядывая во чрево машины через плечо оторопевшего товарища. – Похоже, она нас кинула.
Гена оказался прав – бетономешалка их кинула. И в переносном, и прямом смыслах. После того, как Трахтенн в сердцах захлопнул крышку смесительного барабана, машина подрожала несколько секунд, то растворяясь в воздухе, то возникая вновь, и пропала безвозвратно.
Не зная, что и думать, Гена и Трахтенн посмотрели друг на друга… Затем улеглись на пол и, ожидая Николая, принялись изучать потолок. Через сорок минут Гене стало ясно, что с Баламутом случился дефолт, то есть манолии выполнили по отношению к нему свой ратный долг. Регенерат поведал о своих страхах инопланетянину, и тот пал духом. С крестным Баламутом (Николай и в самом деле был ему крестным отцом) ему проще было чувствовать себя человеком и спасать Землю. А без него Трахтенну (хоть по фактуре и землянину, но по рождению коренному мариянину и отъявленному любителю удовольствий) стало все равно.
Прибавлявший не по дням, а по часам регенерат понял состояние Трахтенна и оставил его в покое, тем более, что времени на душеспасительные беседы не было. И вообще ничего не было – ни пищи, ни воды, ни ножа, ни надежды. И со всем этим наличием отсутствия надо было куда-то идти и что-то пытаться делать.
И регенерат Гена рванул, как говориться, на танки с голыми руками. Выскочив из отсека, он побежал по галерее. И через пятнадцать метров едва не наступил на обычный кухонный нож с черной пластмассовой ручкой, лежавший в лужице голубоватой неплотной жидкости.
"Убил одну Николай!" – обрадовался он, догадавшись, что голубоватая лужица есть прах манолии. И почернел от мысли: "В этой призрачной голубизне есть и то, что было Баламутом…"
Сумев взять себя в руки, он носком ботинка выбил нож из лужицы, поднял его и решительно направился в отсек с муравьями. Дошел, начал открывать дверь. Когда она была почти открыта, сзади раздались звуки шагов. Живо обернувшись, Гена увидел осунувшегося Трахтенна.
– Да что сидеть, смерти дожидаться? – ответил тот на немой вопрос. И продолжил, уже помогая регенерату откручивать запорное колесо: Слушай, Коля, а вдруг эти насекомые как рванут сейчас на нас?
– Я не Коля, – спокойным голосом сказал регенерат, – я – Гена. А рвануть они не должны, они, наверное, уже окочурились от голода.
Муравьи, действительно были квелыми. Но, увидев дверь открытой, некоторые из них (это были разведчики) потянулись из отсека. Первый из них, оказавшись в коридоре, прямиком двинулся к голубой лужице. Испробовав ее содержимое и найдя его вполне съедобным, он сообщил об этом своим товарищам, и те один за одним двинулись к останкам манолии восстанавливать силы.
– Сейчас напьются и опять начнутся метаморфозы, – вздохнул Трахтенн, брезгливо отталкивая от себя здоровенного муравья, пытавшегося потереться головой об его колено.
– Какие метаморфозы? – спросил Гена, с негодованием отстраняясь от того же муравья.
– Ну, к примеру, станут еще больше, чем они есть, или меньше, чем были…
– Да ну! Ты, что, сказок начитался? – отмахнулся регенерат, внимательно наблюдая, как гигантские насекомые, испробовав голубой жидкости, оживают на глазах.
– Да, начитался. И в одной из них муравьи, которых и под микроскопом не было видно, за пятнадцать минут выросли до размеров упитанной овчарки.
– Ну и фиг с ними! Пусть растут, если у них натура такая. Конечно, они, в конце концов, до нас доберутся, но, похоже, пока их интересуют только манолии. И мне кажется, что когда лужа иссякнет, они захотят поиметь другую.
Регенерат Гена оказался прав. Подкрепившись голубой жидкостью, муравьи собрались в возбужденную стаю и лавиной помчались по отсекам и уровням космического корабля. Трахтенн только и успевал открывать им дверь за дверью, люк за люком.
Манолии появились, когда до командного пункта, то есть до переходных отсеков, оставалось минут пять неспешного муравьиного хода. И появились к своей погибели, потому что схватки между ними и муравьями раз за разом развивалась по одному и тому же сценарию:
Трахтенн открывал дверь в отсек.
Скрывавшаяся там манолия хватала разведчика, ворвавшегося первым.
И обрисовывала мерцающее свое сердце.
Тотчас в него намертво вцеплялись страшные челюсти муравьев-солдат.
И через мгновение странное животное с Марго превращалось в облачко переливчатого голубоватого пара, устремлявшееся на пол обильной голубой росой.
Некоторое время Трахтенн с Геной носились с муравьями-акселератами. "Классное сафари!" – восторгался один из них. "Вот это охота! – повторял другой. Однако после шестой по счету победы Гена посерьезнел глазами и сказал Трахтенну:
– Еще приблизительно три-четыре манолии осталось. Потом в азарте они за нас примутся, факт, да и аппетит у этих перепончатокрылых волчий. Так что, давай, пока не поздно, попытаемся проникнуть на командный пункт. Веди этих гончих в переходный отсек.
В переходном отсеке манолий-мутов не оказалось и муравьи ушли на верхние ярусы продолжать охоту. Задраив за ними люк. Трахтенн посмотрел на часы и мрачно сказал:
– Осталось чуть более двух земных суток…
– Ты умрешь раньше, предатель! – раздался с потолка незнакомый Трахтенну металлический голос. И тут же из вентиляционных отверстий, то там, то здесь открывшихся в потолке отсека, выплыли клубы тяжелого, грязно-зеленого газа.
* * *
Газ, убийственный для ксенотов, действовал на человеческий организм как веселящий. Надышавшись им, Трахтенн и регенерат Гена, окунулись в атмосферу праздности и эйфории. Мигом забыв о причине своего появления у рубежей командного пункта, они уселись у стенки и принялись рассказывать друг другу анекдоты.
* * *
…До столкновения корабля с Землей оставалось ровно пятьдесят земных часов. На дисплее целеуказателя раз в земные сутки можно было видеть Гиссарский и Зеравшанский хребты и отчетливую, как бы нарисованную кисточкой каллиграфа, Чимтаргинскую концентрическую структуру с Сердцем Дьявола посередине.
