Айзек Азимов
Академия и Земля

Три женщины подняли инструменты под подбородки, а самый большой зажала в коленях четвертая музыкантша. Длинные палочки в руках женщин заходили поперек струн, натянутых почти по всей длине инструментов, а пальцы левых рук быстро запорхали по верхним концам струн.

Это, подумал Тревайз, и был «скрип», которого он ожидал, но звучало это намного нежнее скрипа. Нежно и мелодично пели ноты; каждый инструмент вносил что-то свое, и все сливалось в нечто восхитительное.

Тут не было и в помине бесконечной сложности электронной музыки («настоящей музыки», как продолжал думать о ней Тревайз), и чувствовалось некоторое однообразие. Но прошло какое-то время, и его слух приспособился к такой странной системе подачи звука – он начал различать неуловимые оттенки. Это оказалось утомительно, и Тревайз с тоской вспомнил об электронной музыке – холодной, математически просчитанной и с обнаженностью реальности. Но ему показалось, что, если он довольно долго будет слушать такую музыку, она сможет ему в конце концов понравиться.

Концерт шел уже минут сорок пять, когда на сцену вышла Хироко. Она заметила в первом ряду Тревайза и улыбнулась ему. Он чистосердечно присоединился к одобрительно засвистевшей аудитории. Хироко выглядела прелестно в длинной, искусно сшитой юбке, с большим цветком в волосах и с обнаженной грудью, – видимо, ее игре это не было помехой.

Ее инструментом была темная деревянная трубка, примерно в две трети метра длиной и почти два сантиметра толщиной. Она поднесла ее к губам и дунула в отверстие вблизи одного из концов, взяв высокую нежную поту, меняющуюся по высоте, когда ее пальцы бегали по металлическим клапанам вдоль трубки.

При первых же звуках Фаллом вцепилась в рукав Блисс и зашептала:

– Блисс, это… – и Блисс опять послышалось «фифьюл».

Блисс покачала головой, но Фаллом настаивала:

– Но это она!

Альфиане уже начали оглядываться на Фаллом. Блисс ладонью прикрыла ей рот и наклонившись пробормотала «тише» прямо в ухо солярианки.

После этого Фаллом слушала игру Хироко молча, но ее пальцы периодически двигались, словно работали с клапанами инструмента.

Последним выступающим на концерте был пожилой мужчина, игравший на инструменте с гофрированными боками, висевшем на его плечах. Он то сдвигал, то раздвигал его, в то время как одна рука мужчины двигалась вдоль ряда белых и черных клавиш, нажимая их поодиночке и по нескольку сразу.

Тревайз нашел эти звуки особенно утомительными, варварскими и неприятными, напоминающими вой диких собак с Авроры. Не то чтобы они были так уж похожи, но вызываемые ими эмоции совпадали. Блисс выглядела так, словно предпочла бы заткнуть пальцами уши, а лицо Пелората застыло в каком-то непередаваемом выражении. Похоже, это доставляло удовольствие только Фаллом, поскольку она притопывала ногой, и Тревайз, заметив это, понял, к своему удивлению, что она отбивает такт.

Наконец концерт завершился и поднялся громовой свист, сквозь который отчетливо пробивались звонкие трели Фаллом.

Затем слушатели разделились на маленькие группы, громко заговорили и вновь превратились в шумных и крикливых альфиан, какими они, казалось, были при большом скоплении людей. Музыканты, игравшие на концерте, стояли у стены, беседуя с подошедшими поблагодарить их.

Фаллом выскользнула из рук Блисс и подбежала к Хироко.

– Хироко, – воскликнула она задыхаясь, – позволь мне посмотреть.

– Что, дорогая? – не поняла Хироко.

– Вещь, на которой ты играла.

– Ах, – рассмеялась Хироко. – Это – флейта, маленькая флейта.

– Могу я потрогать ее?

– Разрешаю только взглянуть. – Хироко открыла футляр и вынула инструмент. Он состоял из трех частей, но она быстро собрала их вместе и протянула Фаллом: – Подуй в это отверстие.

– Я знаю, знаю, – нетерпеливо бросила Фаллом и схватила флейту.

Машинально Хироко отдернула ее и взяла покрепче.

– Дунь, но не прикасайся к ней.

Фаллом казалась разочарованной.

– Могу я тогда поглядеть на нее подольше? Я не прикоснусь к ней.

– Конечно, дорогая.

Она скова протянула флейту, и Фаллом пристально уставилась на инструмент.

И вдруг свет в зале померк, и в шуме людских голосов раздался немного неуверенный и дрожащий звук флейты.

Хироко от удивления чуть не выронила флейту, а Фаллом воскликнула:

– Получилось, получилось! Джемби говорил, что когда-нибудь у меня получится.

– Это ты вызвала звук флейты? – спросила Хироко.

– Да, я, я!

– Но как же ты это сделала, детка?

– Я виновата, Хироко, – вмешалась красная от смущения Блисс. – Я уведу ее отсюда.

– Нет, – возразила Хироко. – Я хочу, чтобы она сделала это еще раз.

Несколько альфиан приготовились слушать. Фаллом нахмурила брови, словно в большом напряжении. Свет померк, и вновь возник звук флейты, только более чистый и уверенный. Затем он стал меняться, по мере того как металлические клапаны вдоль флейты двигались, сами складывая аккорды.

– Это не похоже на то, как… – Фаллом слегка задыхалась, словно это ее дыхание привело флейту в действие, а не движимый энергией Фаллом воздух.

– Она, должно быть, черпает энергию от электрического тока, питающего лампы, – шепнул Тревайзу Пелорат.

– Еще, еще раз, – хрипло проговорила Хироко.

Фаллом закрыла глаза. Звук теперь стал сильнее, но мягче, чувствовалась большая уверенность. Флейта играла сама по себе, а клапанами двигали не пальцы, а энергия, передаваемая через пока недоразвитые частички мозга Фаллом. Возникая почти случайно, звуки складывались в музыкальную последовательность, и постепенно все зрители собрались вокруг Хироко и Фаллом, наблюдая, как Хироко осторожно держит флейту большим и указательным пальцами за концы, а Фаллом, закрыв глаза, управляет потоками воздуха и движением кнопок.

– Это фрагмент того, что я играла, – прошептала Хироко.

– Я запомнила, – торопливо кивнула Фаллом и снова сосредоточенно сдвинула брови.

– Ты не сделала ни единой ошибки, – сказала Хироко, когда музыка стихла.

– Но это неправильно, Хироко. Надо играть по-другому.

– Фаллом! – возмутилась Блисс. – Это невежливо! Ты не должна…

– Пожалуйста, – повелительно сказала Хироко, – не надо мешать. Почему неправильно, дитя?

– Потому что я бы сыграла иначе.

– Покажи как.

И вновь зазвучала флейта, но более затейливо, поскольку та сила, что нажимала клапаны, делала это теперь быстрее, в стремительной последовательности и более продуманных сочетаниях, чем прежде. Музыка стала сложнее, эмоциональнее и живее. Хироко стояла прямо, как натянутая струна, в зале воцарилась гробовая тишина.

Даже после того как Фаллом перестала играть, никто не проронил ни слова, пока Хироко не произнесла, глубоко вздохнув:

– Малышка, ты когда-нибудь играла это раньше?

– Нет, – сказала Фаллом, – прежде я могла играть только пальцами, а ими я не смогла бы извлечь ничего подобного. – Затем добавила, простодушно и без следа превосходства: – И никто не сможет.

– Сыграй что-нибудь еще!

– Я могу что-нибудь придумать.

– То есть, сымпровизировать?

Фаллом нахмурилась, не поняв слова, и оглянулась на Блисс. Та кивнула, и Фаллом ответила:

– Да.

– Тогда, пожалуйста, сделай это.

Фаллом на пару минут задумалась, затем медленно заиграла, начав с очень простой последовательности звуков – что-то раздумчивое, мечтательное. Флуоресцентные огни меркли и разгорались вновь, когда количество энергии, забираемое Фаллом, увеличивалось или уменьшалось. Казалось, никто этого не замечал, словно мерцание огней сопровождало музыку, словно электрические искры возгорались от заклинания звуков.

Сочетания нот затем повторились, но более четко, а потом – усложнено. Возникли вариации, не заслоняющие собой основной композиции, мелодия становилась все более пламенной, возбуждающей – настолько, что просто дух захватывало. И наконец музыка зазвучала еще громче, так что когда мелодия стихла, это произвело на слушателей впечатление внезапного падения с небес на землю.

Альфиане очнулись и разразились оглушительным свистом. И даже Тревайз, привыкший к совершенно другой музыке, с грустью подумал: «Как жаль, ведь я никогда больше этого не услышу…»

Когда альфиане более или менее утихомирились, Хироко протянула флейту Фаллом:

– Возьми, Фаллом. Она твоя!

Фаллом жадно потянулась к флейте, но Блисс перехватила протянутые руки девочки и сказала:

– Мы не можем принять флейту, Хироко. Это очень ценный инструмент.

– У меня есть другая, Блисс. Правда, не такая хорошая, но быть посему. Этот инструмент должен принадлежать тому, кто играет на нем лучше. Я никогда не внимала такой музыке, и было бы несправедливо, если бы я обладала инструментом, которым не владею в совершенстве. Хотела бы я знать, как можно играть на нем, не касаясь пальцами.

Фаллом взяла флейту и радостно, крепко прижала к груди.

83

В каждой из двух комнат горела флуоресцентная лампа. Пристройку освещала третья. Свет они давали тусклый, неудобный для чтения, но, по крайней мере, в комнатах теперь было не так уж темно.

Но все же они вышли наружу. В небе сияло множество звезд, что совершенно очаровало уроженцев Терминуса, где в ночном небе почти не было звезд, а виднелась только слабо светящаяся туманность.

Хироко проводила их до дома из страха, что они могут заблудиться в темноте или оступиться. Всю дорогу она держала Фаллом за руку и потом, после того как зажгла в доме свет, осталась с гостями снаружи, все еще не в силах расстаться с солярианкой.

Ясно было, что Хироко обуревали противоречивые чувства, и Блисс еще раз попыталась помочь ей:

– Правда, Хироко, мы не можем взять твою флейту.

– Нет, на ней должна играть Фаллом, – проговорила Хироко, с трудом шевеля губами.

Тревайз не отрываясь глядел в ночное небо. Ночь была темная, и эту темноту практически не нарушали ни три светильника, горевшие в доме, ни огоньки в других домах, стоявших вдалеке.

– Хироко, видишь эту яркую звезду? – спросил он. – Как она называется?

Хироко глянула вверх и без особого интереса сказала:

– Это – спутник.

– Почему его так назвали?

– Он кружит около нашего Солнца с периодом в восемь Стандартных Лет. Это – вечерняя звезда в нынешнее время года. Вы можете увидеть ее и днем, когда она низко над горизонтом.

«Хорошо, – подумал Тревайз. – Она не совсем невежественна в астрономии».

– Ты знаешь, – спросил он, – что у Альфы есть еще один спутник, очень маленький, тусклый? Он дальше, чем эта яркая звезда. Ты не можешь увидеть его без телескопа. (Он и сам его не видел и не позаботился отыскать, но корабельный компьютер имел соответствующую информацию в своем банке данных.)

– Нам говорили об этом в школе, – равнодушно отозвалась она.

– А это что? Видишь? Вот шесть звезд, образующих что-то вроде зигзага.

– Это Кассиопея.

– Да? – удивился Тревайз. – Какая из них?

– Все они. Весь зигзаг. Это и есть Кассиопея.

– А почему они так называются?

– Не ведаю. Я ничего не ведаю об астрономии, благородный господин Тревайз.

– А видишь самую нижнюю звезду зигзага, ту, что ярче других? Что это?

– Звезда. Мне не ведомо ее название.

– Но, за исключением двух звезд-спутников, это ближайшая к Альфе из всех звезд. До нее всего около парсека.

– Вот как? Я этого не ведала.

– Не может ли она быть той звездой, вокруг которой вращается Земля?

Хироко поглядела на звезду с некоторым интересом:

– Нет, не ведаю. Я ни от кого не слыхала ничего подобного.

– Ты думаешь, что это не так?

– Откуда я могу ведать? Никому не ведомо, где может быть Земля. Я… я должна покинуть вас теперь. Завтра утром мой черед трудиться в поле, до пляжного праздника. Я увижу вас всех там, сразу после обеда. Да? Да?

– Конечно, Хироко.

Она быстро, почти бегом бросилась во тьму. Тревайз поглядел ей вслед, затем вместе со всеми вошел в тускло освещенный дом.

– Можешь определить, лжет Хироко или нет, говоря о Земле? – спросил он Блисс.

– Не думаю, чтобы она лгала, – покачала та головой. – Она находится в огромном напряжении. Хотя такого я не чувствовала в ней до окончания концерта. А ведь оно существовало еще до того, как ты спросил ее о звездах.

– Из-за того, что отдала свою флейту?

– Возможно. Точно не могу сказать. – Она повернулась к Фаллом. – Теперь, Фаллом, я хочу, чтобы ты шла в свою комнату. Когда подготовишься ко сну, сходи в пристройку, вымой руки, лицо и зубы.

– Я предпочла бы поиграть на флейте, Блисс.

– Тогда недолго, и очень тихо. Поняла, Фаллом? И ты должна перестать играть, как только я скажу тебе.

– Да, Блисс.

Теперь взрослые остались одни; Блисс села на стул, а мужчины расселись на своих койках.

– Есть ли какой-то смысл еще задерживаться на этой планете? – спросила Блисс.

Тревайз пожал плечами:

– Мы не спрашивали о том, как связана Земля с древнейшими музыкальными инструментами. Может, тут что-то и есть. Возможно, полезно дождаться возвращения рыболовецкой флотилии. Рыбаки могут знать что-нибудь, чего не знают домоседы.

– Крайне маловероятно, на мой взгляд, – возразила Блисс. – Ты уверен, что не темные глаза Хироко удерживают тебя здесь?

– Я не понимаю, Блисс, – нетерпеливо сказал Тревайз, – какое тебе дело до моей личной жизни? Почему ты присваиваешь себе право морального суда надо мной?

– Я вовсе не озабочена твоей моралью. Но это влияет на нашу экспедицию. Ты хочешь найти Землю, чтобы наконец решить, был ли ты прав, выбирая Галаксию, а не миры изолятов. Я хочу, чтобы ты поскорее пришел к такому решению. Ты говоришь, что для этого необходимо посетить Землю, и ты вроде бы уверен, что Земля вращается вокруг той яркой звезды, Тогда отправимся туда. Я согласна, было бы неплохо заполучить какие-нибудь сведения о ней, прежде чем мы полетим туда, но мне ясно, что таких сведений здесь не добыть. И я больше не желаю оставаться здесь только из-за того, что тебе нравится Хироко.

– Может, мы и улетим, – сказал Тревайз. – Дай мне подумать об этом, но Хироко тут совершенно ни при чем, уверяю тебя.

– Я чувствую, – сказал Пелорат, – что мы должны лететь к Земле хотя бы только для того, чтобы посмотреть, радиоактивна она или нет. Не вижу смысла оставаться здесь.

– А ты уверен, что не прекрасные глаза Блисс тянут тебя отсюда? – съязвил Тревайз, но совладал с собой и извинился: – Беру свои слова обратно, Джен, Я опять повел себя по-детски. Все-таки Альфа – очаровательная планета, даже помимо Хироко, и я вам честно скажу: при иных обстоятельствах я непременно задержался бы здесь. Не кажется ли тебе, Блисс, что Альфа нарушает стройность твоей теории об изолятах?

– Каким образом? – спросила Блисс.

– Ты утверждала, что любая по-настоящему обособленная планета становится опасной и враждебной.

– Даже Компореллон не избежал этого, – спокойно проговорила Блисс, – который стоит всего поодаль от основного русла Галактической активности, несмотря на то что теоретически является ассоциированным членом Федерации Академии.

– Но не Альфа. Эта планета живет в полной изоляции, но можешь ли ты пожаловаться на их дружелюбие и гостеприимство? Они кормят нас, одевают, дают нам кров, устраивают в нашу честь праздники, просят нас остаться. К чему здесь можно придраться?

– Ни к чему, ты прав. Хироко даже подарила тебе свое тело.

– Блисс, какое тебе до этого дело? – рассердился Тревайз. – Она не подарила мне свое тело. Мы подарили друг другу наши тела. Это было исключительно взаимно и исключительно приятно. Не станешь же ты утверждать, что мучаешься сомнениями, решая, дать ли кому-то свое тело, когда сама хочешь этого?

– Прошу тебя, Блисс, – вмешался Пелорат, – Голан совершенно прав. Не стоит обсуждать его личные дела.

– До тех пор пока они не касаются нас всех, – упрямо проговорила Блисс.

– Это никак не касается наших поисков. Мы улетим, уверяю вас. Скорее всего, дальнейшие поиски сведений продлятся недолго.

– Все же я не доверяю изолятам, даже когда они приходят с дарами.

– Сделать вывод, – всплеснул руками Тревайз, – а потом перетасовать доказательства. Как это похоже на…

– Не говори так! – в ярости воскликнула Блисс. – Я не женщина, я – Гея. Это Гея, а не я так упряма.

– Нет причин… – начал Тревайз, и в этот миг что-то зашуршало за дверью.

Тревайз замер.

– Что это? – прошептал он.

Блисс передернула плечами.

– Открой полог и посмотри. Ты утверждал, что это добрая планета, где нет никаких опасностей.

Тревайз все же помедлил, пока не услышал нежный голос Хироко из-за двери:

– О господи! Это я!

Это был голос Хироко. Тревайз отдернул полог. Хироко быстро вошла в дом. Ее щеки блестели от слез.

– Задерни полог… – всхлипнула она.

– Что случилось? – спросила Блисс.

Хироко буквально вцепилась в Тревайза.

– Я не могу! Я пыталась, но не вынесла этого! Уходи, и вы все тоже уходите. Пожалуйста, увозите скорее ребенка. Забирайте ваш корабль – и прочь, прочь от Альфы, пока не поздно.

– Но почему? – спросил Тревайз.

– Потому что иначе вы умрете, вы все.

84

Трое гостей замерли, глядя на Хироко, и довольно долго никто не мог вымолвить ни слова. Наконец Тревайз спросил:

– Ты хочешь сказать, что ваши люди убьют нас?

– Ты сам уже на пути к смерти, благородный Тревайз, – сказала Хироко. Слезы катились по ее щекам. – И твои спутники тоже. Давным-давно кто-то из ученых мужей вывел вирус, безвредный для нас, но смертельный для пришельцев. У нас к нему иммунитет. – Она в замешательстве схватила руку Тревайза. – Ты заражен.

– Каким образом?

– Когда мы предавались удовольствию. Это единственный способ заражения.

– Но я чувствую себя совершенно нормально!

– Вирус пока не активирован. Он активируется ко времени возвращения рыбаков. По нашим законам, все должны принимать решение в таком деле – даже мужчины. Но все наверняка решат, что это должно быть сделано, и мы задержим вас здесь до того времени, которое настанет через два утра. Бегите же теперь, пока еще темно и никто этого не ожидает.

– Почему же ваши люди так мерзко поступают? – резко спросила Блисс.

– Ради нашей безопасности. Нас мало, но мы владеем многим. Мы не желаем нашествия пришельцев. Если явится один, а затем поведает о наших землях, то придут другие; поэтому, когда изредка к нам прибывает корабль, мы должны быть уверены, что он не уйдет от нас.

– Но тогда, зачем ты предупредила нас? – спросил Тревайз.

– Не спрашивайте меня, Нет! Но я скажу вам, потому что опять внимаю этим звукам… Слушайте… – Из соседней комнаты донеслись нежные звуки флейты. – Я не смогла бы вынести гибели этой музыки, поскольку и ребенок тоже умер бы, – призналась Хироко.

– Так ты поэтому дала флейту Фаллом? – сурово спросил Тревайз. – Ты знала, что получишь ее обратно, как только она умрет?

– Нет, этого и в мыслях у меня не было! – ужаснулась Хироко. – А когда я это уразумела, я поняла, что это не должно произойти. Бегите же с ребенком, возьмите флейту, и пусть я не увижу ее никогда более. Вы будете в безопасности там, в космосе, и, оставшись неактивированным, вирус со временем погибнет в вашем теле. Взамен я прошу, чтобы никто из вас никогда не говорил об этой планете, чтобы никто больше не мог о ней проведать.

– Мы не скажем о ней никому, – пообещал Тревайз.

Хироко посмотрела на него и тихо произнесла:

– Не позволено ли мне будет поцеловать тебя один только раз, прежде чем ты покинешь меня?

– Нет, – наотрез отказался Тревайз. – Меня уже инфицировали один раз, и наверняка этого достаточно. – Но затем уже менее грубо добавил: – Не плачь. Люди могут спросить тебя, почему ты плачешь, а ты не сможешь объяснить им. Я прощаю тебя за то, что ты сделала со мной, из благодарности за эту попытку спасти всех нас.

Хироко выпрямилась, старательно вытерла щеки тыльной стороной ладони, глубоко вздохнула и сказала:

– Благодарю тебя за это. – И поспешно ушла.

– Включим свет, – распорядился Тревайз, – подождем немного, и… уберемся отсюда. Блисс, скажи Фаллом, чтобы она перестала играть. Не забудь захватить флейту. Давайте быстрее пробираться к кораблю, если сможем, конечно, найти его в темноте.

– Я найду его, – сказала Блисс. – На борту осталась моя одежда, она, пусть в небольшой степени, тоже Гея. Гее нетрудно отыскать Гею. – И она скрылась в соседней комнате, чтобы собрать Фаллом в дорогу.

– Как ты думаешь, альфиане не могли повредить наш корабль, чтобы удержать нас на планете? – спросил Пелорат.

– У них нет техники, способной сделать это, – хмуро проговорил Тревайз.

Когда появилась Блисс, держа за руку Фаллом, он выключил свет.

Они тихо сидели во тьме, и им казалось, что прошло почти полночи, а может быть – лишь полчаса. Затем Тревайз медленно и бесшумно отворил дверь. Показалось, стало больше облаков, но в разрывах между ними по-прежнему сияли звезды. Высоко в небе стояло созвездие Кассиопеи, включавшее звезду, которая могла быть солнцем Земли. Стояла тишина – ни ветерка, ни звука.

Тревайз крадучись вышел из дому и махнул рукой остальным, чтобы они шли следом. Рука его почти автоматически легла на рукоятку нейрохлыста. Он был уверен, что пользоваться им не придется, но…

Блисс возглавила процессию, взяв Пелората за руку, а Пелорат сжал руку Тревайза. Другой рукой Блисс держала руку Фаллом, та свободной рукой сжимала флейту. Осторожно ступая в почти полной темноте, Блисс тянула всех за собой, туда, где она ощущала, пусть и очень слабо, свою геянскую одежду, оставшуюся на борту «Далекой звезды».