Айзек Азимов
Академия и Земля

Полная версия

– Мы зовем наш благословенный остров посреди безбрежного моря Новой Землей, – ответила Хироко.

Тревайз и Пелорат обменялись удивленными и восторженными взглядами.

76

Переспрашивать времени не было. Появились другие люди. Десятки людей. «Должно быть, – подумал Тревайз, – это те, кто не ушел в море на лодках, не работал в поле, те, кто оказался неподалеку от места посадки». Большую часть пути люди явно прошли пешком, хотя видны были и два автомобиля – довольно старых и затрапезных.

Ясно, цивилизация тут была в техническом отношении слаборазвитая, но все же погодой местные жители управляли.

Известно, что техника вовсе не обязательно развивается во всех направлениях одинаково; отсутствие успехов в какой-либо области не исключает наличия значительных достижений в других, но наверняка данный пример неравномерности развития являлся необычным.

Из тех, кто сейчас рассматривал корабль, по крайней мере, половину составляли старики и старухи; были и дети – трое-четверо. Остальные, в основном, женщины помоложе. Непохоже, чтобы островитяне были напуганы.

– Ты что, управляешь ими? – шепотом спросил Тревайзу Блисс. – Они кажутся такими умиротворенными.

– Я и не думала прикасаться к их сознанию. Я делаю это в самых крайних случаях. А сейчас я забочусь только о Фаллом.

Всякому, кто повидал зевак, показалось бы, что у корабля собралась жалкая горстка людей, но для Фаллом это было непривычно. Она и к трем взрослым на «Далекой звезде» только-только начала привыкать. Солярианка часто, коротко дышала, полуприкрыв глаза. Казалось, еще чуть-чуть, и наступит обморок.

Блисс ласково гладила волосы Фаллом и что-то успокаивающе шептала. Тревайз не сомневался, что Блисс при этом самым деликатным образом убаюкивает сознание солярианки.

Фаллом неожиданно глубоко вздохнула – почти всхлипнула, и вздрогнула. Подняла голову, посмотрела вокруг почти отстраненным взглядом, но тут же спрятала лицо, уткнувшись в грудь Блисс.

Блисс ласково сжала плечи девочки, словно подтверждая свое присутствие и защиту. Пелорат переводил благоговейный взгляд с одного альфианина на другого.

– Голан, они такие непохожие, – сказал он наконец.

Тревайз тоже заметил это. Тут были люди с разными цветом кожи и волос. У одного туземца была ярко-рыжая шевелюра, синие глаза и вся физиономия в веснушках. Двое-трое взрослых были одного роста с Хироко, а парочка – выше Тревайза. У некоторых мужчин и женщин разрез глаз был таким же, как у Хироко, и Тревайз вспомнил, что на одной густонаселенной торговой планете сектора Файли такие глаза, по слухам, отражали лица всех местных жителей, но самого его никогда туда не заносило.

На всех альфианах выше пояса не было никакой одежды. Все женщины, как на подбор, – с маленькой, просто-таки девичьей грудью. Вот и все, что было у туземцев общего.

– Мисс Хироко, – неожиданно обратилась к островитянке Блисс, – моя девочка не привыкла к длительным полетам. Она увидела столько нового, что больше уже не в силах впитать. Нельзя ли ее усадить где-нибудь и, если можно, дать ей немного поесть и попить?

Хироко нахмурилась. Пелорат повторил для нее слова Блисс, но на более замысловатом галактическом среднеимперского периода. Рука Хироко вспорхнула к губам, и островитянка опустилась на колени:

– Я молю о пощаде, уважаемая госпожа! Я не подумала ни о нуждах этого ребенка, ни о твоих. Необычайность происшедшего излишне очаровала меня. Не будете ли вы так добры – вы все – стать нашими гостями и пройти в дом для утренней трапезы? Будет ли нам позволено присоединиться к вам, дабы мы смогли прислуживать вам как хозяева?

– Ты очень добра, – сказала Блисс. Она говорила медленно, старательно выговаривая слова, надеясь, что так ее легче понять. – Хотя было бы лучше, если ты одна будешь прислуживать нам – ради спокойствия ребенка, непривычного к большому стечению народа.

Хироко поднялась с колен.

– Да будет так, как ты сказала, – ответила она, склонив голову, и легкой походкой зашагала по траве.

Другие альфиане подошли поближе. Они, похоже, особенно интересовались одеждой незнакомцев. Тревайз снял с себя легкую куртку и протянул мужчине, который подошел сбоку и ткнул в куртку пальцем.

– Вот, – сказал он, – посмотри, но потом верни. – Затем он обратился к Хироко: – Проследи, чтобы я получил ее назад, мисс Хироко.

– Вне всяких сомнений, вещь будет возвращена, благородный господин, – сказала та и уверенно кивнула.

Тревайз улыбнулся и пошел дальше. Ему было гораздо легче шагать без куртки под легким теплым ветерком.

Он не заметил оружия у окружавших их людей. Вот забавно – никто, казалось, не обнаруживал ни страха, ни стесненности при виде оружия Тревайза. Островитяне даже не проявляли к нему особого любопытства. Впрочем, они просто могли не принимать эти штуки за оружие. Судя по тому, что увидел Тревайз, Альфа могла оказаться планетой, совершенно лишенной какого бы то ни было насилия.

Одна из женщин обогнала Блисс, обернулась, с пристрастием уставилась на ее блузку и спросила:

– Есть ли у тебя груди, уважаемая госпожа?

И, словно не в силах была дождаться ответа, протянула руку и недоверчиво провела по груди Блисс.

Блисс улыбнулась и ответила:

– Как ты смогла убедиться, они у меня есть. Возможно, они не такие красивые, как твои, но я скрываю их не по этой причине. В моем мире обнажать грудь считается непристойным.

– Как тебе мой классический галактический? – шепнула Блисс Пелорату.

– У тебя вполне прилично получается, Блисс.

Трапезная оказалась большим помещением с длинными столами, вдоль которых тянулись скамьи. Очевидно, альфиане предпочитали есть сообща.

Тревайз почувствовал угрызения совести. Из-за просьбы Блисс оставить их одних они оказались в огромном зале впятером и вынудили большинство альфиан остаться снаружи. Однако некоторые из них расположились на небольшом расстоянии от окон (которые представляли собой всего лишь отверстия в стенах, не прикрытые даже ставнями), так чтобы иметь возможность наблюдать за тем, как едят чужестранцы.

«А если бы шел дождь?» – подумал Тревайз. Но, вероятно, дождь здесь начинался только тогда, когда в нем возникала нужда, причем дождь, наверное, редкий и теплый, без сильного ветра. Более того, дождь, видимо, начинался в определенное время, так что альфиане, решил Тревайз, успели бы к нему подготовиться.

Окна выходили на море. Далеко на горизонте Тревайз как будто разглядел грозовые тучи, вроде тех, что почти целиком затягивали небо над планетой, кроме этого крохотного райского островка.

В этом и состояло преимущество управления погодой.

Вскоре им стала прислуживать юная девушка, ходившая вокруг стола на цыпочках. Она не спрашивала, чего бы им хотелось, а просто накрывала на стол. Девушка поставила перед каждым по небольшому стакану с молоком, побольше – с виноградным соком, еще больше – с водой. Обед каждого состоял из двух больших зажаренных яиц с ломтиками белого сыра. Кроме того, стояли большие блюда с отварной рыбой и маленькие – с жареным картофелем, разложенным на холодных, зеленых листьях латука.

Блисс потрясенно смотрела на такое количество еды и явно растерялась – с чего бы начать. Фаллом не испытывала подобных затруднений. Она жадно и с явным удовольствием выпила стакан сока, затем перешла к рыбе и картофелю. Фаллом попыталась запустить в еду пальцы, но Блисс протянула ей большую ложку с заостренными краями, которая могла служить и вилкой. Фаллом взяла ее.

Пелорат довольно улыбнулся и принялся за яйца.

– А я, оказывается, забыл, – заметил Тревайз, – каковы на вкус настоящие яйца.

Хироко, забыв о своем собственном завтраке, в восторге глядела на то, как едят гости (даже Блисс наконец начала кое-что пробовать, и видно было, что ей нравится), и наконец спросила:

– Хороша ли еда?

– Просто прекрасна! – ответил Тревайз, прожевав очередной кусок. – На этом острове, судя по всему, нет богатых источников продовольствия. Или вы подали нам больше, чем едите сами, просто из вежливости?

Хироко слушала, внимательно глядя на него, и, видимо, уловила смысл вопроса:

– О нет, благородный господин. Наша страна щедра, а наше море – еще щедрее. Наши утки несут яйца, наши козы дают молоко, и мы делаем сыр, колосятся наши нивы. В океане – бесчисленные виды рыбы, и нет им числа. Вся Империя могла бы делить с нами трапезу и не истощить запасов рыбы в нашем море.

Тревайз неуверенно улыбнулся. Ясно, молодая альфианка не имела ни малейшего понятия об истинных размерах Галактики.

– Ты, Хироко, назвала этот остров Новой Землей, – сказал он. – Где же тогда Старая Земля?

Она в замешательстве посмотрела на Тревайза.

– Вы сказали Старая Земля? Я прошу простить меня, господин. Я не поняла смысла этих слов.

– Прежде чем возникла эта Новая Земля, ваши люди должны были где-то жить. Где же было это место, откуда они явились?

– Мне ничего не ведомо об этом, благородный господин, – с трогательной серьезностью ответила Хироко. – Эта страна была моей всю мою жизнь, это страна моей матери, и бабушки, и, несомненно, их бабушек и прабабушек. Никакие другие страны мне не ведомы.

– Но, – попытался осторожно поспорить Тревайз, – ты говоришь о своей стране как о Новой Земле. Почему ты называешь ее именно так?

– Потому, благородный господин, – ответила Хироко негромко, – что она так зовется всеми, и ни одна женщина не находит это странным.

– Но это Новая Земля, следовательно, более поздняя. Должна быть и Старая Земля, предшествовавшая этой, в честь которой ваш мир и был назван. Каждое утро наступает новый день, и это означает, что раньше него был старый день, прошедший. Разве ты не понимаешь, что так и должно быть?

– Нет, благородный господин. Мне ведомо только, как называется наша страна. Я не знаю более ничего и не могу уследить за твоими рассуждениями, которые, на мой взгляд, напоминают то, что мы зовем здесь болтологией. Прости, я не хотела тебя обидеть, господин.

Тревайз покачал головой – никакого толку.

77

Тревайз наклонился к Пелорату и прошептал:

– Куда бы мы ни попадали, что бы мы ни делали – никакой информации.

– Мы знаем, где Земля, так в чем же дело? – ответил Пелорат, едва шевеля губами.

– Я хочу знать хоть что-нибудь о ней.

– Эта женщина очень молода. Вряд ли она располагает необходимыми знаниями.

Тревайз подумал немного и кивнул:

– Правильно, Джен.

Он повернулся к Хироко и сказал:

– Мисс Хироко, вы так и не поинтересовались, зачем мы здесь, в вашей стране.

Хироко потупила глаза и объяснила:

– Я не смею высказывать никакого интереса, исходя из вежливости и гостеприимства, до тех пор пока вы все не поедите и не отдохнете, благородный господин.

– Но мы уже поели, можно считать, и отдыхали перед посадкой, так что я скажу тебе, зачем мы здесь. Мой друг, доктор Пелорат, – известный ученый в нашем мире, образованный человек. Он – мифологист. Ты знаешь, что это такое?

– Нет, благородный господин. Не знаю.

– Он изучает древние предания, те, которые рассказываются на разных планетах. Эти предания называются мифами или легендами, и они интересуют доктора Пелората. Есть ли на Новой Земле кто-нибудь, кто знает ваши предания?

Хироко слегка наморщила лоб, задумалась и сказала:

– Я в этом не искусна. В этой части острова есть старик, который любит говорить о былых временах. Откуда он мог все это узнать, мне не ведомо, и думаю, он либо сам все выдумал, либо услыхал от других выдумщиков. Возможно, это именно то, что твой ученый друг хотел бы услышать, хотя я могла и неверно понять тебя. Сама я думаю, – она огляделась по сторонам, словно не желая, чтобы ее кто-то услышал, – что старик этот – просто болтун, хотя многие охотно его слушают.

– Нам как раз такая болтовня и нужна, – кивнул Тревайз. – Не могла бы ты отвести моего друга… к этому старику?

– Он называет себя Моноли.

– …К Моноли. А как ты думаешь, Моноли согласится поговорить с моим другом?

– Он? Согласится ли поговорить? – презрительно скривилась Хироко. – Вы бы лучше спросили, согласится ли он когда-нибудь перестать говорить. Он всего лишь мужчина и, следовательно, может проболтать до третьих петухов, не закрывая рта, не в обиду ему будет сказано, благородный господин.

– Так можешь ты прямо сейчас отвести моего друга к Моноли?

– Это может сделать любой и когда угодно. Старик всегда дома и всегда готов приветствовать слушателей.

– И, возможно, какая-нибудь пожилая женщина не прочь пообщаться с госпожой Блисс. Она должна заботиться о ребенке и не сможет далеко от него отходить. Ей понравилось бы, если бы ей составили компанию; женщины, как ты знаешь, рады…

– Посплетничать? – удивилась Хироко. – Впрочем, так считают мужчины, хотя я не раз наблюдала, как сами же мужчины оказывались гораздо большими болтунами. Дайте им только вернуться после рыбалки, и они начнут соперничать друг с другом в полете фантазии, расписывая свою добычу. Никто не может ни проверить их, ни поверить, но это, впрочем, их не останавливает. Но довольно и мне болтать. У моей матери есть подруга, ее я сейчас узрела в окно, которая может составить компанию госпоже Блисс и ее ребенку, но раньше может проводить твоего друга, уважаемого доктора, к Моноли. Если твой друг столь же горазд слушать, как Моноли – говорить, тогда ты вряд ли сможешь разлучить их в этой жизни. А теперь, с вашего позволения, я покину вас на минуту.

Когда она ушла, Тревайз обратился к Пелорату:

– Послушай, выжми все, что сможешь, из этого старика; а ты, Блисс, выпытай как можно больше от той, что придет посидеть с тобой. Все о Земле.

– А ты? – спросила Блисс. – Что собираешься делать ты?

– Я останусь с Хироко и попытаюсь найти третий источник информации.

– Ну да, – понимающе улыбнулась Блисс. – Пел будет говорить со стариком. А ты, так уж и быть, останешься с хорошенькой полуголой девушкой. Разумное распределение труда, ничего не скажешь.

– Выходит так, Блисс, что это действительно разумно.

– Но тебя не огорчает, что труд распределится именно так, а не иначе?

– Нет, конечно. Почему это должно меня огорчать?

– Действительно, почему?

Вернулась Хироко и, сев на скамью, сообщила:

– Все устроилось. Уважаемый доктор Пелорат будет сопровожден к Моноли; благородная госпожа Блисс, вместе с ее ребенком, обретет компаньонку. Теперь я могу надеяться, благородный господин Тревайз, продолжить столь приятную моему сердцу беседу с тобой, быть может, даже об этой Старой Земле, о которой ты…

– Болтал? – копируя ее, пошутил Тревайз.

– Нет! – смеясь, возразила Хироко. – Но ты славно передразнил меня. Я проявила к тебе неуважение, отвечая на эти вопросы в дурном тоне. Я стражду принести извинения и исправить свою ошибку.

– «Стражду»? – Тревайз оглянулся на Пелората.

– «Жажду», – негромко перевел Пелорат.

– Мисс Хироко, я не почувствовал неуважения, но, если тебе станет легче, я рад буду поговорить с тобой.

– Ты несказанно добр. Благодарю тебя, – сказала Хироко вставая.

Тревайз тоже поднялся.

– Блисс, – позвал он, – удостоверься, что Джен в безопасности.

– Предоставь это мне. у тебя есть… – Блисс красноречиво взглянула на оружие Тревайза.

– Не думаю, что оно понадобится, – проворчал Тревайз.

Он последовал за Хироко, вышедшей из трапезной. Солнце поднялось уже высоко, и стало еще теплее. Ощущался, как всегда, запах новой планеты. Тревайз припомнил, что на Конпореллоне почти ничем не пахло, вспомнил слегка затхлый запах Авроры, довольно приятный – Солярии, (На Мельпомене они были в скафандрах и могли чувствовать лишь запах собственных тел.) В каждом случае к запаху они привыкали буквально за несколько часов, как только насыщались обонятельные рецепторы носа.

Здесь, на Альфе, приятно пахло травой, нагретой солнцем, и Тревайзу стало грустно – этот запах ему нравился.

Они приближались к небольшому домику, построенному, похоже, из бледно-розовой глины.

– Это, – показала рукой Хироко, – мой дом. Некогда он принадлежал младшей сестре моей матери.

Она вошла внутрь и жестом пригласила Тревайза за собой. Дверь была открыта – точнее, как заметил Тревайз, проходя сквозь дверной проем, – ее не было вовсе.

– А что же вы делаете, когда идет дождь? – поинтересовался он.

– Мы всегда готовы к этому. Дождь длится два дня, по три часа на заре, когда холоднее и когда он способен увлажнить почву наиболее щедро. Тогда я просто натягиваю на проем этот полог, тяжелый и отталкивающий воду.

Этим она и занялась, не прекращая своих объяснений. Полог был сделаниз прочного, похожего на парусину, материала.

– Я оставлю его так, – продолжала она. – И все будут ведать, что я дома, но не желаю, чтобы меня беспокоили, поскольку я сплю или занята важными делами.

– Не слишком надежная защита от непрошеных гостей.

– Но почему же? Смотри, вход закрыт.

– Но любой может отодвинуть полог и войти.

– Не согласуясь с волей хозяина? – Хироко была потрясена подобным предположением. – И такое может произойти в твоем мире? Какое варварство!

– Я просто спросил, – усмехнулся Тревайз.

Хироко провела его в дальнюю комнату, и, повинуясь ее приглашению, Тревайз уселся в мягкое кресло. В маленькой полутемной комнате он ощущал что-то вроде приступа клаустрофобии, но, видимо, дом их и предназначался только для уединения и отдыха. Окна были невелики и располагались почти под потолком, но по стенам были выложены узоры из тусклых зеркальных полосок, отражающих падающий на них свет в разные стороны. Из щелей в полу тянуло холодком. Признаков искусственного освещения Тревайз не нашел и задался вопросом, не встают ли альфиане срассветом и не ложатся ли с закатом?

Вопрос уже готов был сорваться с его губ, но Хироко опередила его:

– Госпожа Блисс – твоя женщина?

Тревайз осторожно переспросил:

– Ты хотела узнать, не является ли она моей сексуальной партнершей?

– Умоляю тебя, соблюдай приличия ведения вежливой беседы, – покраснела Хироко. – Я действительно имела в виду телесные радости.

– Нет, Она женщина моего ученого друга.

– Но ведь ты моложе и более хорош собой.

– Ну, спасибо за комплимент, однако Блисс так не думает. Ей нравится доктор Пелорат и гораздо сильнее, чем я.

– Это очень удивляет меня. А он не готов поделиться с тобой?

– Я не спрашивал, но уверен, что он делиться не пожелает. Впрочем, я и не стремлюсь к этому.

– Тебя можно понять, – рассудительно кивнула Хироко. – У нее слишком фундаментальная…

– Что-что фундаментальное?

– Ты понимаешь. Вот это, – и Хироко грациозно шлепнула себя пониже спины.

– Ах это! Теперь я понял. Да, Блисс щедро наделена тем, что называется бедрами. – Он изобразил руками нечто округлое и подмигнул. Хироко рассмеялась. – Тем не менее многие мужчины находят великолепной подобную округлость фигуры.

– Не могу поверить в это. Наверное, это извращение – желать того, что превосходит некий приятный средний уровень. Разве ты стал бы лучшего мнения обо мне, если бы мои груди были массивными, с отвисшими сосками? Я сама, по правде говоря, видела таких женщин, хотя и не замечала, чтобы мужчины толпились вокруг них. Несчастная женщина, которую так покарала судьба, поистине должна прикрывать свое уродство – как это делает госпожа Блисс.

– Такая гипертрофированность меня тоже не привлекает, хотя я уверен, что Блисс прикрывает грудь вовсе не из-за того, что она у нее некрасива.

– Следовательно, ты не испытываешь отвращения, глядя на меня?

– Я не безумец. Ты прелестна.

– А что ты делал для своего удовольствия на этом корабле, когда летал от одной планеты к другой, – ведь госпожа Блисс отказывала тебе?

– Ничего, Хироко. С этим ничего не поделаешь. Я время от времени думал об удовольствиях, и в этом были свои неудобства, но все, летающие в космосе, хорошо знают: бывают времена, когда приходится обходиться без этого. Страсти можно предаться по возвращении.

– А если воздержание мучительно, как можно все исправить?

– Я чувствую гораздо большее мучение оттого, что ты затронула эту тему. Не думаю, что это вежливо – интересоваться тем, как можно исправить подобное.

– Будет ли неучтиво с моей стороны сделать предложение?

– Это будет зависеть исключительно от того, что это будет за предложение.

– Я хочу предложить, чтобы мы получили удовольствие друг от друга.

– Ты привела меня сюда для этого, Хироко?

– Да! – призналась Хироко с довольной улыбкой. – Это одновременно и мой долг вежливости как хозяйки, и мое искренное желание.

– В таком случае, я готов признать, что это также и мое желание. В самом деле, я очень благодарен тебе за это. Я… как это… стражду доставить тебе удовольствие.