За окном забрезжил рассвет. Покрытый туманной дымкой двор был зловеще тих. А Дива так и не спала: сон как рукой сняло после новостей о Вольне. Что за напасть такая? Может, соперница претворяется, выдумала новое коварство?! Или нет? Пожалуй, не так плохо, что Рёрик сейчас с Синеусом. Кто бы знал, что и это пойдет на пользу. Пусть лучше там гуляет, чем с Вольной возится и внимает ее лживым речам и притворным стенаниям.
– Княгиня, есть кое-что существенное, – прозвучал голос Миравы в тишине горницы.
Дива вздрогнула. Кажется, она задремала прямо за столом. И вот теперь подняла голову и увидела перед собой Мираву и Раду. Они вновь пришли вместе. А она даже и не слышала, как это произошло.
– У Вольны роды случились…– промямлила Рада, поглядывая искоса на Мираву. – Раньше срока родила.
– Как это? – вот теперь Дива по-настоящему изумилась. Все-таки, не притворялась Вольна. – Что же ей, поистине, дурно было?!
– Поистине. И более она не беременна…– подтвердила Мирава. – И ребенка у ней нет…
– То есть как это? Шутите тут со мной, что ли? – Дива никак не могла осознать услышанного.
– Как же мы с княгиней шутить посмеем? Не выжил ее младенец, мертвым родился. Все так и есть, как изрекаем…Мальчик был…
– Мальчик?..– у Дивы похолодела спина.
– Только вот лекарь заявляет, что Вольну отравили, – вымолвила Рада, теребя край косицы.
– Но, может, это и не точно, – Мирава укусила Раду взглядом.
– Как это? Кто ее отравил?! – услышанная новость Диву напугала. – Или это они умышленно так объявили, чтоб меня обвинить?!
– Мы не знаем, – торопливо ответила Рада.
– Что же дальше делать-то? Князя искать нам? – Мирава поторопилась перевести внимание слушательницы на другое.
– Оставьте его в покое. Потом скажете…– Дива сжала переносицу и зажмурила глаза. – Что же делать…Вольна сейчас меня обвинит…Или не Вольна, а Умила и Арви…– испугалась Дива, хватаясь за голову. – Они же во всем меня винить готовы.
В этот же миг раздался детский крик из горенки – проснулась маленькая княжна. Мирава была вынуждена пойти к малютке, но напоследок красноречиво оглядела Раду – нельзя допустить, чтобы последняя чистосердечно проболталась о том, как все происходило.
Дверь за Миравой захлопнулась, а Дива так и не могла прийти в себя. Она сидела в оцепенении и смотрела перед собой на огарок свечи, давно потухнувшей.
– Рада, говори, все что знаешь, – Дива оглядела свою помощницу вопросительно. – Ты же возле нее все время. Кто и как ее мог отравить?! Или это наговор все?
– Ну так, может, на пиру…– брякнула Рада и сама обрадовалась своей выдумке. А что, Вольна была на пиршестве, мало ли что она там съела. – А может, это и не отрава вовсе…А проглотила что-то очень скверное и не заметила…
В горнице стало тихо. Дива думала только об одном – как бы там все ни происходило в реальности, виноватой сделают ее.
– Рада, ты должна помочь мне…– Дива вдруг вскочила с места и принялась сновать по горнице в поисках решения. Умила, Синеус, Вольна, Арви, Ефанда – все ее враги в сборе. Нельзя допустить, чтоб хоть тень упала на ее доброе имя, которое они попытаются опорочить. – Вот что…Ты с Вольной день и ночь, служишь в ее тереме…– в волнении потирая лоб, рассуждала Дива. – Скоро Нег обязательно спросит у тебя о ней…И ты должна будешь ответствовать ему так…
****
Сегодняшнее утро выдалось прохладным. Окруженное пестрой лесной радугой княжеское дворище дремало после громкого ночного пира. Обычно царящее здесь оживление сменилось затишьем.
Пожилые люди просыпаются рано. Но Умила любила поспать. Ее день начинался намного позже того часа, когда петухи раскрывают клювы и оглашают кукареканьем округу. Впрочем, сегодня княгиня-мать пробудилась непривычно рано для себя. Тому способствовал интерес к новому городу и тяга к познанию. Ей хотелось знать все, что тут делается. С утра ее уже посетили швеи. Они сняли мерки, чтобы сшить ей одежду, которой теперь у нее недоставало. А затем она пригласила к себе тиуна для беседы с глазу на глаз.
– Сей напиток колико терпкий…Но в нем есть что-то приятное, – Умила сделала глоток из большой канопки, над которой поднимался пар.
– Как говорят, кипрей помогает от сотни недугов, – учтиво ответил тиун, которому этот чай не пришелся по вкусу. Арви прибыл на зов Умилы в ее избу, полагая, что беседа окажется не из легких. И не ошибся.
– Арви, скажи мне, разве ты не получил от меня письмо, которое должна была доставить Дива? – Умила взыскательно обозрела своего верного слугу.
– Получил…– нехотя ответствовал Арви, вытянувшись напротив стола, словно проглотив черенок. Умила сидела, а он стоял. Она всегда напоминала окружающим о том, какое место они занимают возле нее.
– Тогда почему же по приезду сюда я нахожу этих двух женщин в здравии? – Умила имела в виду Диву и Вольну. Сейчас она уже затруднялась ответить, кто из них обеих вызывал в ней больше злости. – Может статься, ты считаешь, что мои веления необязательны к выполнению? – Умила шлепнула опустевшую кружку о стол. Ее благодушное настроение сошло, едва лишь опустел сосуд.
– Считаю обязательными к выполнению, – отверг Арви упрек Умилы. – Одначе не так просто подобраться к этим женщинам. Да и подходящего момента пока что не выдавалось…
– Вольна тут уже второй год. За это время ты не нашел «подходящего момента»?! – возмутилась Умила.
– Просто я хотел одной стрелой сразить обе цели…А Дива отсутствовала…– оправдывался Арви. – Но я не сидел сложа руки…Делал все, что мог. И в моих начинаниях видны успехи. Вольна уже не так любима государем. Ей не сделаться княгиней, – подчеркнул Арви.
– Ну разумеется, ведь у Нега уже есть любимая княгиня! – Умила воткнула острый взгляд в Арви. – Я же написала в письме: дочери Гостомысла тут быть не должно. – Новгород наш. И Дива нам больше не нужна.
– Я же не ведал, что положение настолько серьезное, – Арви лишь сегодня утром узнал от Умилы подробности того, как Дива провела год в Дорестадте и почему должна молчать об этом.
– А я обязана отчитываться перед тобой в письменном виде? Ужели недостаточно того, что я приказала побыстрее заткнуть ей рот? – рассердилась Умила.
– Это не так легко. Все это время она была возле государя. Или находилась под опекой пристальной стражи. Князь приказал беречь и охранять ее аки зеницу ока, – пояснил Арви. – Однако и в этих трудных условиях я кое-что предпринял, – напомнил тиун. – Вольне ночью дурно стало. Ее отравили…И я подгадал так, что всё имеющееся указывает на Диву…
– Почему тогда ничего не происходит? – Умила не впервые слышала новость про Вольну: с этого сообщения началась их с Арви встреча поутру.
– Ничего не происходит, потому что князь еще спит, – объяснил Арви терпеливо. – Все самое худшее произойдет, когда он проснется и получит эту ужасающую весть.
– А вдруг он решит, что это лишь простое недомогание брюхатой? – Умилу не устраивал неясный исход событий.
– Это исключается, моя повелительница. Как только я увижу сегодня князя, то преподнесу ему событие в нужном виде…То есть опираясь на те доказательства, которые имеются…К тому же лекари указали ясно: непростая это хворь, а насланная.
– Отчего внуков мне должны рожать именно эти гадкие женщины? Неужели нет других? – задалась вопросом Умила, глядя на желтеющую полосу леса за окном. – Вон их сколько…Но он всегда выбирает самых противных, – Умила имела в виду Рёрика и его возлюбленных.
– Я могу подобрать кого-то и постараться представить князю выбранную особу, – предложил Арви. – Есть дочери достойных семейств из других городов…Такие союзы будут полезны…
– Нет, не нужно. Я уже сама все подобрала, – усмехнулась Умила. – Аснё!
После окрика княгини в горницу вошла девушка. Одета она была просто, как и полагается рабыне. Но скромный наряд не мог скрыть ее красоты. Высокая и стройная, как молодая березка. Кожа ее была гладкой, почти шелковой. А волосы сбивались в мягкие локоны от малейшей влаги, попадающей на них. Кроме того, ее взгляд был робок, как и нравилось Умиле. Такая дева не будет перечить.
– Как тебе? – Умила хотела узнать мужское мнение. – Я берегла ее долгое время.
– Очень милая и прелестная…– подтвердил Арви.
– Ступай, Аснё, – Умила быстро отпустила свою прислужницу. – Я пока не хочу никаких знатных особ в нашем семействе, Арви. От них одни хлопоты. А вот покорная Аснё совсем другое дело. Она будет всё терпеть и повиноваться молча. Не пытаясь что-то изменить в своей судьбе.
– Госпожа моя, не знаю, удастся ли такое нынче…– Арви хотел донести до слуха Умилы, что время сейчас неподходящее. – Князь и его молодая княгиня почти неразлучны…
– Ну так да. А после того, что случилось сегодня ночью с Вольной, Нег должен будет сурово наказать Диву. Так ведь? – рассудила Умила.
– Да, но…Это же не значит, что он тут же приманится к Аснё, – негромко возразил Арви.
– Ну а почему нет? Все получится. Главное, хорошо подготовиться. А вообще, знаешь, Арви, я удручена тем зрелищем, что разверзлось пред моим взором…– Умила вдруг указала тиуну на лавку напротив своего стола. Это был жест доверия. – Мои дети…Они не повинуются мне. И они не любят меня так, как бы мне этого хотелось.
– Княгиня заблуждается. Они любят и почитают свою мать…– утешил тиун.
– Это все пышнословные лясы…Единственный, кто еще почитает меня, так это моя Ума, – вздохнула Умила. – Но и она…– Умила не договорила.
– Ума – дочь. А все дщери привязаны к матерям. Посему неудивительно, что она ближе…
– А неудивительно ли тебе, Арви, что после всех своих стараний я почти потеряла моих сыновей? В большей степени меня огорчает Нег…– Умила никогда не могла подчинить старшего сына своей воле всецело. Он прислушивался к ее советам только тогда, когда сам того желал. – Синеус – хороший мальчик, хоть и озорник…– для Умилы младший сын оставался ребенком до сих пор, хотя на самом деле уже был далек от детского возраста, как Дорестадт от Новгорода. – Но он все же иногда считается со мной. Но тот…– Умила на миг замолкла, словно припоминая что-то. – А ведь для Нега я сделала больше, чем для остальных своих детей, Арви! – обиженно заметила Умила. – Если бы не я, то мать Харальда до самой старости оставалась бы женой Годслава, и мы никогда бы не смогли претендовать на его имя и наследство. Если бы не я – мой Нег навсегда остался бы в тени этого прохиндея Харальда!
– Княгиня всегда была радетельной матушкой, и дети ценят это, – уверял тиун, хотя на самом деле уже и сам сомневался. По сути, они делают, что хотят, эти дети.
– Да что Ингрид! Что Харальд…– Умила задумчиво покрутила кружку с остывающим иван-чаем в руке. – Я бы сто Харальдов смела с его пути, лишь бы только он всегда был дома, рядом со мной…Но ведь самая дорогая жертва, которую мне пришлось принести – это мои материнские чувства. Каково мне приходилось, когда я сама отправляла его в эти опасные походы, из которых он мог не вернуться? Сначала с Дражко, потом с самим Харальдом…Мое сердце умирало каждый день много раз в ожидании его возвращения…– Умила любила Рёрика больше других детей, потому что в нем было то, чего не имелось в остальных и в ней самой – он всегда действовал из необходимости. Иногда нехорошо, но как требуют обстоятельства. И порой он бывал справедлив.
– У княгини не имелось выбора: после потери князя Годслава дому требовались защитники. И княгиня воспитала их…– вторил Арви.
– Я отправила его с Дражко не потому, что мне нужен был защитник. Я бы любое чудовище растерзала б голыми руками, чтобы защитить своих сыновей…Я не о себе беспокоилась, Арви. Я старалась ради них. Я хотела, чтобы Нег с Синеусом выросли сильными. И чтобы, когда меня не станет, на свете не осталось такой беды, которая могла бы их устрашить…
– И у княгини это получилось. Только моя госпожа со своей удивительной силой духа смогла воспитать столь деятельных сынов. Разве то, что сейчас мы стоим у истоков нового государства, не является подтверждением моих слов?
– Является. Но как нелегко мне пришлось! – глаза Умилы заблестели. Не так часто к ней подступали слезы. Но сегодня ей было трудно. Она не видела Рёрика давно, а вчера заметила, как он изменился. – Все, что я делала, было ради них…До тех пор, пока они не возмужали, я всегда была строга с ними. А ведь в действительности мне хотелось баловать и радовать своих малышей, по крайней мере, когда имелась такая возможность…Как любая мать, я хотела дать им все. Но вместо этого я не дала ничего. Кроме наставлений. Никогда не ограждала их от трудностей. Хотя мне так хотелось помочь им, – грустила Умила. – Но они должны были научиться преодолевать свои сложности самостоятельно. Я боялась, что кто-то сможет их обмануть, обхитрить, обидеть, когда меня уже не будет рядом и я не смогу вступиться за них…
– Сердце княгини должно быть спокойно: они усвоили все материнские назидания, – успокаивал Арви. – Сами боги не в силах обидеть их.
– И вот сейчас, несмотря на все мои жертвы, я оказываюсь для них лицом второстепенным…– открыла Умила истинную причину своих расстройств.
– Как можно так говорить? Они никогда не обидят свою мать…И всегда исполнят все ее желания. И даже наш князь. Он уже давно не послушное дитя. Но он берет в соображение все слова своей родительницы. Кто подтолкнул его в поход на Новгород, вселив в него всесокрушающую ярость? – напомнил Арви. – Да он сам, может, и не пошел бы сюда за тридевять земель, если б его мать не нашла способ подвигнуть его! Я же помню, как наш князь был готов разорвать это княжество на две части вместе с самим Гостомыслом!
– Ну, Нег бы все равно сюда пошел…– усомнилась Умила. – Ты же видишь, что случилось с Дорестадтом. Нег и сам понимал, что этим рано или поздно кончится. Ему и без меня было ясно, что пора убираться оттуда…А Гардарики – это счастливая возможность.
– Но именно родительница указала князю на этот верный путь, – подчеркнул тиун.
– Ты прав, Арви. Это всё я, – покачала головой Умила. – Если б не мои уговоры, он бы так и остался разбойником, живущим грабежом фризских берегов! И в благодарность за мои радения я теперь на последнем месте после всех его баб! – не сдержалась оскорбленная Умила. – А ты помнишь, что я пережила за тот год, когда мы считали его погибшим вместе с Харальдом? Ведь, кажется, тогда я и поседела…
– Да, княгиня, именно тогда, – согласился Арви. Умила состарилась буквально в один день – в тот день, когда ей сообщили, что Рёрик погиб.
– Разве можно доставить матери большую боль, чем потеря взлелеянного дитя? И я пережила эту муку, Арви! Сколько сил я вложила в него! Сколько страдала и терзалась! Ни одна из этих вертихвосток не содеяла и сотой доли от моих усилий! – сетовала Умила обиженно. Она не могла отпустить своих детей, по-прежнему жаждая оставаться главным человеком в их жизни. Не понимая, что они выросли. А когда человек вырастает – самым главным для него становится он сам.
– Все эти ничтожные женщины недостойны дум княгини…– напомнил Арви. – Сегодня одна, завтра другая. Не следует волноваться из-за преходящих явлений, таких, как снег, дождь или новая женщина.
– Как мне не волноваться, Арви? Я воспитывала сына для себя. А пришли какие-то чужие девки и забрали его у меня, отдалив нас друг от друга! – негодовала Умила. – Ты помнишь то время, когда Нег привел Вольну? Я была против! Понеже я предвидела наперед, что он привяжется к этой нахалке и будет внимать ей! А он должен слушать только самого себя! Или меня. А не этих алчущих волчиц! Потому я и хотела поженить их с Любавой: с ней он бы никогда так не…– Умила недоговорила. Но мысль ее была ясна – Любава была бы удобной супругой и снохой. – Я запретила оставлять Вольну в нашем доме, но он не послушал! И мое слово перестало что-то значить! – распалялась Умила воспоминаниями. – Я сразу предварила, что и тройки лет не пройдет, как он сам захочет убить ее за поганый нрав!
– Зато сейчас князь увидел, что его разумная мать была права, – вывел Арви.
– Ничего он не увидел, – покачала головой Умила. – Он уже забыл, о чем я предупреждала его тогда.
– В юности наш князь был куда более влюбчив…– заметил Арви. – Но теперь им руководит здравый смысл!
– Откель ты знаешь, что у него на уме?! – сердилась княгиня-мать. – Теперь инда я не знаю, о чем думает мой собственный сын! А Вольна…Да, она уже не так опасна, но именно с нее все началось. Именно с нее повелось пустотное отношение ко мне! Когда мать можно ни во что не ставить! – вспыхнула Умила. – Я недаром хотела уберечь его от сильных чувств. Не нужно ему такой привязанности! Он должен легко относиться к любви, не становясь ее рабом.
– Легко – то есть никого не любя? – Арви подумал сейчас о самом себе. Слепым рабом любви стал он сам, пленившись Росой, которая разочаровала его так сильно, как ни одна другая женщина до нее.
– Ну, по крайней мере, не любя сильнее матери! – Умила не понимала разницу между любовью к женщине и к матери. Она пыталась сравнить несравнимое. – А Дива? Что за волшебство! Избалованная дочка Гостомысла вдруг сделалась владычицей помыслов моего сына! Разве для нее я растила его?! Я старалась не для этой гадюки! – сплюнула Умила в ярости.
– Княгиня, сегодня новгородская княжна отправится вслед за Вольной, то есть в забвение, – пообещал Арви, глядя на поднимающееся на горизонте солнце.
****
Полдень оказался теплым и солнечным. Если бы не пожелтевшая листва, покрывшая ярким ковром остывшую землю, то можно было бы решить, что теперь весна, а не осень. Васса прогуливалась по княжескому дворищу – она никогда не упускала случая приехать сюда вместе с мужем, поскольку дома сидеть ей было скучно. И даже материнство не поменяло этого, а скорее, наоборот, усилило ее желание вырваться на просторы.
Зевнув, Васса поплелась к колодцу. Хотелось пить. Набрав ведерко воды, боярыня зачерпнула ладошкой ледяную жидкость и отпила, чуть облив себя. Пока она отряхивалась, к колодцу кто-то пожаловал. Васса подняла взор. Перед ней стоял красивый статный богатырь. Правда, помятый и утомленный будто, хотя было лишь утро. Потирая заспанный глаз, он подошел к ведерку, которое Васса приготовила для себя, и стал бесцеремонно умываться, обрызгав попутно боярыню. После уселся на лавку возле колодца, щурясь на обманчиво ласковом солнце. Казалось, богатырю даже говорить трудно. Васса заметила, что кисть левой руки у него перевязана.
– Набери еще ведерко, – приказал богатырь. – Жажда у меня сегодня…
Будь на его месте кто-нибудь другой, Васса, вероятно, обратила бы его внимание на то, что она здесь не прислужница. Видно, сей муж вчера изрядно перебрал, раз сегодня он не только себя скверно чувствует, но к тому же и не может отличить, что перед ним уважаемая персона. А это легко определяется по убору: на Вассе много различных одежд из дорогих тканей, в несколько слоев, с накидками и украшениями, в то время как простые челядинки ходят в простом рубище, порой лишь пояском подпоясанном.
Украдкой разглядывая красавца, Васса молча набрала из колодца воды и поставила уже полное ведерко на лавочку рядом с незнакомцем. Она постаралась быть осторожной и не облить последнего бултыхающейся в емкости водицей. Он склонился и принялся жадно пить из ведерка. Казалось, он сейчас осушит сей гигантский сосуд. А Васса все никак не могла отвезти от него взор – такой ладный и статный был этот мужчина. До замужества она не имела привычки разглядывать молодцев. То ли дело теперь.
После всего богатырь принялся разматывать тряпицу, которая овивала его ладонь. Оказалось, что под перевязью – глубокий свежий порез, еще не начавший заживать. Васса не сумела сразу определить, откуда такая рана могла взяться.
– Полей-ка мне на руку, – кивнул богатырь застывшей Вассе, которая и сама не знала, почему еще не ушла. Она не стала отказываться и даже не возразила, а молча принялась поливать из ведерка, дыбы промыть рану.
После этого необходимого действа богатырь поднялся и потянулся, поглядывая на ладонь, которая все-таки постепенно окрашивалась в алый цвет. Видно, рано снял повязку. Кровь еще не остановилась,
– Пойдем-ка со мной. Перевяжешь мне, – кивнул богатырь Вассе, повелевая следовать за ним.
От такой бесцеремонности Васса растерялась. Ее муж, Мирен, никогда не говорил с ней в столь властном тоне. Он всегда был вежлив и учтив. А этот мужчина – сущий нахал. С другой стороны, что-то в нем есть…Возможно, именно потому, что Мирен так обходителен, он для нее также и пресен, как трава-мурава. То ли дело этот незнакомец! От него прямо-таки исходит какая-то невидимая сила, которая манит. Разве можно его не послушаться? Даже самая властная и сильная женщина иногда хочет быть покорной строгому мужчине.
Устыженная Васса отшатнулась от своих мыслей, невольно разглядывая широкую спину незнакомца и его красивые руки. Она даже застеснялась собственных раздумий и хотела тронуться в объяснения, что здесь, мол, куча прислуги, и пущай он к ним обращается за помощью. Но в последний миг слова замерли на ее губах. И уже ручная Васса отправилась за ним следом, даже не зная куда.
В избе богатырь дал ей сосновую смолу и подходящую для перевязки тряпицу. Васса принялась осторожно накладывать лекарство на его израненную кожу. В ее голову, как назло, лезли непристойные мысли, в последнее время все чаще посещавшие ее, впрочем, обычно не нацеленные на кого-то определенного.
– Покрепче затяни. А то я и до конюшни дойти не успею, как слетит, – ухмыльнулся богатырь, когда Васса едва подвязала, опасаясь причинить боль врачуемому.
– Врачую, как могу, – заметила Васса негромко, но строптиво.
– Лучше врачуй. Это ваше бабское занятие, – заметил верзила, разглядывая Вассу, которая, вопреки своему обыкновению, была серьезна. – И как тебя зовут, избавительница?
– Васса, – кивнула женщина. Следовало бы еще добавить «жена Мирена, дочь Добромира».
– Понятно. А я Синеус. Ты очень искусная. Будешь теперь все время меня лечить…– Синеус сразу оценил симпатичную и яркую Вассу. Зачем ему какой-нибудь надоедливый старик-знахарь? Пусть лучше она перевязывает!
– Прошу не серчать, но я не гожусь для подобного…– растерялась Васса. Она сто раз слышала о Синеусе от Вольны и теперь удивилась, как это сразу не догадалась по его властным замашкам, кто он такой.
– Можешь не извиняться. Твое мнение в данном вопросе не учитывается, – усмехнулся Синеус.
– Я и не извиняюсь, – Васса собралась с духом, перестав смущаться своим непривычным мыслям. А тем временем Синеус смотрел на нее игриво. Было понятно, что она ему понравилась. Васса это заметила. И сие было ей, конечно, приятно. Давно она не ощущала на себе заинтересованного мужского взгляда. Мирен привык к ней и вслух уже не восхищался ни ее обликом, ни ее умениями, ни ее шутками. А Синеус не особо стеснялся проявлять свои чувства. Его глаза уже наполовину раздели прочно запакованную в тяжелое одеяние Вассу.
– Ничего себе. Ну и нравы у вас тут в Новгороде, – усмехнулся Синеус. – Вот, например, ты. Споришь здесь со мной…
– Я не спорю. Просто я не прислуга, – сообщила Васса.
Повисла пауза. Синеус оглядел собеседницу с ног до головы. Пожалуй, она правду говорит. Как-то он этим утром рассеян и не обратил внимания на ее убор. И потом, откуда ему знать, как ходят в Новгороде? А главное, у него такое мировосприятие, что для него каждая юбка – прислуга.
– Хм, – после заминки оскалился Синеус, заложив руку за руку. – Значит, я ошибся…
– Меня что, так легко перепутать со слугами? – пошутила Васса, даже не зная обижаться или нет. Былое смущение постепенно улетучилось, и теперь она по своему обыкновению оживленно улыбалась. Ранее, когда она пару раз оказывалась в подобных обстоятельствах, то напоминала себе о Мирене. И о том, что хочет быть ему честной женой. И потому всегда спешно удалялась подальше от обольстителей. Но только не в этот раз. Сейчас было уже не удержаться от кокетства. Глаза Синеуса светятся так приветливо и дерзко. Не то что усталый взгляд Мирена. Хороший Мирен муж, вот только лишний раз уже даже обнять не может, если к нему не прилипать самой!
– Нет, конечно. Вовсе нет. Инда не думай такого, – Синеусу сделалось приятно в обществе Вассы, как только она стала играть своей заразительной улыбкой. Он и сам был по нраву весельчак. И не думал грубить ей. Он же не всегда хам! Тем более если с ним по-доброму!
– Что ж, ты меня утешил. Так что теперь я могу удалиться со спокойным сердцем, – шутливо подытожила Васса.
– Ну удались пока что…– кивнул Синеус ей на прощание с задорной улыбкой.
День у Вассы выдался насыщенный, преисполненный хлопот. Однако ее мысли то и дело возвращались к знакомству у колодца.
****
После того, что произошло с Вольной этой ночью, Дива не могла усидеть на месте. Она пробовала забыться полуденным сном, но ей не спалось. Постаралась занять себя рукоделием, но оно никогда ей не нравилось. Тогда она решила, что дождется ночи и уж тогда-то и поспит. А пока что выполнит свои обязанности хозяйки.
– Мирава, подготовь мое платье…– распорядилась Дива, убирая волосы под платок.
Деревья шумели желтеющей листвой, будто пытаясь наговориться пред долгим зимним молчанием. Выйдя на улицу, Дива задумалась с чего начать: какую из гостий навестить первой.
Умы в отведенных теремах не оказалось – слуги сообщили, что княжна отправилась в баню. А жаль, они с Дивой вчера так и не успели переговорить основательно, все только урывками. Но даже за тот краткий срок сестра Рёрика успела сообщить главное – неспроста Эйрик напал на Дорестадт: виной тому Дива. Ну не самолично, конечно, она подтолкнула его к этому. А лишь тем, что не досталась ему, как было обещано. И вот теперь, надо полагать, Дорестадта уже нет. Город деревянный, защищать его некому – в таких обстоятельствах даже от большого селения мало что остается после набега варягов. А ведь этот град многое значил для Умилы – там она властвовала почти единолично. Пожалуй, к свекрови лучше не ходить сегодня вовсе, чтобы не раздражать ту еще сильнее.
– Я пришла узнать, все ли необходимое у тебя имеется, – любезно справилась Дива, глядя на бледнокожую Ефанду. Принцесса не вызывала у Дивы положительных чувств. За время, проведенное в Дорестадте, они не подружились, а даже наоборот – успели повздорить. Но как гостеприимная владетельница Новгорода Дива считала своим долгом позаботиться и о Ефанде. Тем более Рёрик рассказал, как дорожит дружбой с братом принцессы.
– Все наличествует. Благодарю за беспокойство…– несмотря на краткость речи, Ефанда была удивлена такому радушию. С Дивой они расстались отнюдь не мирно. И вот теперь Ефанда здесь, в городе той, которую пыталась обидеть, когда та была на ее месте – на месте гостьи.
– Твоя служанка сказала, что ты не любишь жарких бань. А в Дорестадте осталась твоя любимая купальня, в которой можно было даже улечься…Так ведь, да? – уточнила Дива участливо.
– В бане мне делается дурно. А моя купальня напоминала большое корыто. Обычно ее выстилали тканями…Так вода остывала медленней…– поддержала беседу Ефанда.
– Если хочешь, я прикажу мастерам изготовить нечто схожее, – вежливо предложила Дива.
– Скоро мы уйдем к Белому озеру. Там и займусь сооружением купален…– процедила Ефанда, которая не желала быть ничем обязанной жене Рёрика.
– Если тебе что-то понадобится, то дай мне знать, – любезно подытожила Дива свой визит.
– Я умею разрешать собственные затруднения, – Ефанда была из тех женщин, которые сами портят себе жизнь своей злостью на окружающий мир. Но не всегда в этом только их вина.
****
Арви озабоченно вчитывался в содержание некоего письма, когда дверь отворилась. На пороге возник сонный князь. Казалось, он вообще ошибся дверью: шел в терем для сна, а прибыл в гридницу для хлопот. Тиун уж думал, что Рёрик сегодня не удостоит подданных своим присутствием из-за Синеуса, которому сейчас уделяется немало времени и внимания со стороны властителя.
– Государь, прошу разрешить довести сие послание…– тиун протянул Рёрику письмо.
– Что там еще? Расскажи лучше на словах, – отрицательно махнул рукой князь, не решаясь сегодня утруждать себя чтением. – Сейчас не до зауми мне…
Дверь скрипнула, в горенку вошла девушка с веничком и тряпкой в руках. Это была пригожая Аснё. Стискивая в руках тряпицу, она принялась протирать столы, лавки, сундуки. Арви умышленно так подстроил, чтобы появление красавицы выглядело непринужденным. Сперва Аснё должна быть замечена, а уж после…
– Это письмо привезла княгиня-мать. Оно было отправлено королем Карлом еще в Дорестадт…– растолковал Арви. А Аснё тем временем начала уборку, взобравшись на лавку и принявшись веником смахивать паутины откуда-то с потолка. Девушка была столь грациозна и подвижна, что ее невозможно было не заметить.
– Карлом? И что этот мерзавец хочет от меня?! – Рёрик сразу же перестал зевать, услышав монаршее имя давнего врага.
– Он хочет…– Арви запнулся. – Будет яснее, если я поведаю с самого начала. Без предыстории тут не обойтись, – стрекотал тиун. – Князю, конечно, известно, что у Карла имеется сын Людовик. Но также у него есть еще и дочь – Юдифь. Так вот Юдифь является вдовой короля Уэссекса Этельвульфа. И ее похитили… Единственное, о чем просит Карл – выдать умыкателя, ежели тот окажется на землях подвластных князю Рюрику.
– Потрясающая наглость, – Рёрик скривился. – Он замучил в своих темницах моего брата Харальда, чуть не убил меня самого, а я должен ему на выручку спешить? Неужели он все еще мнит себя моим сюзереном?! – распалялся Рёрик. – Видимо, Карл упустил из виду, что нынче я не нахожусь у него в зависимости.
– Он может не знать этого наверняка, – негромко пояснил Арви, не желая злить князя. Тот всегда сердился, когда вспоминал о королях-братьях Карле и Лотаре, которые втянули его в свои страсти по делению наследства отца, пообещав вернуть земли Рарожья и отняв полжизни Рёрика на ерундовые приключения. А Аснё тем временем уже терла стол, за которым сидел Рёрик. Ее гибкий стан яркой лентой извивался перед княжеским взором и прямо-таки отвлекал на себя внимание. – Вероятно, новости о том, что князь Рюрик теперь в Новгороде, до него пока не докатились, и он по-прежнему считает своим вассалом того, кто много лет таковым являлся…
– Его ждет неожиданность. Я в его покровительстве не нуждаюсь…И ловить похитителя его дочки не собираюсь. Еще и помогу умыкателю, если он ко мне обратится по какой-либо причине. Вот она, спесь королевская…– негодовал князь, потянувшись к кувшину, в котором должна была находиться вода. Но тот оказался досадно пуст. – Еще смеет у меня чего-то требовать после смерти Харальда в его земляном узилище.
– Повелитель, я думаю, он решил обратиться за помощью, поскольку на то есть основания…– добавил Арви.