Ася Алкимова
Фокусник
7. Ветер дураков
– Пошли в Святую Марию?
Вардан имел в виду большую ухоженную церковь чуть в стороне от нашего привычного компанейского маршрута.
– Зачем?
– Ты не ходишь в церковь?
– Ты ходишь??!
Вардан посмотрел на меня своим вязким и прохладным взглядом.
– Конечно.
Я остолбенела.
– Хорошо. Пошли.
Он узко открыл тяжелую дубовую дверь. На нас налетел пронзительный сквозняк. Внутри никого не было.
Вардан пробежал неф, толкая стулья и спотыкаясь о неровно выложенные плиты с именами старых архидьяконов, добрался до ступеней, ведущих к алтарю, и полу-опустился полу-упал на колени.
Я стояла в стороне, ошарашенно наблюдая за его религиозной эскападой.
Вардан склонился на бок, одной рукой обхватив колени, а другой закрывая лицо, и тихонько застонал. Под готические арки глухо разлетелось придушенное эхо. Он лежал на холодной мраморной лестнице в позе эмбриона, скуля и шепча что-то, чего я не могла разобрать, легко и неритмично ударяясь виском о край стесанной ступени.
Я присела на скамью. Пахло цветами и влажным камнем.
– Господи прости, – тихонько выл Вардан, жмурясь на лампадки и белесые лица статуй, – Господи прости, Господи прости и помилуй.
Я чувствовала себя неуютно, как будто стала свидетельницей чего-то дурного и запретного. Его истерика отдавала эксгибиционизмом. И всё же, всё же она была совершенно, абсолютно искренней.
За последующие месяцы я не раз в этом убеждалась. Он действительно бездумно и страстно любил церкви. Его тянуло к ним чем-то отличным от веры, но почти столь же сверхъестественным. Стоило ему выпить, он принимался колотить в двери церквей и будил весь квартал. Как только заспанный батюшка открывал ему – в Оксфорде община маленькая, и священники серьезно относятся к своим обязанностям – он врывался в падал на колени.
Он не веровал. Он даже не верил. Церковь доставляла ему чувственное удовольствие, молитва была больше похожа на пьяный угар. Он плакал и смеялся, и корчился на каменных плитах без единой мысли о Боге. Запах лилий и ладана приводил его в исступление, в котором посторонние предполагали восторженный экстаз.
Сначала я чуралась его привычки.
– Ты же врешь. Бог совершенно не трогает тебя.
– Наоборот. Я – единственный, кто ведет себя честно. Пусть я действительно не верю, но религия – религия – это совершенно другое дело. Я вообще не понимаю, какое отношение церковь имеет к вере. Ты думаешь, кто-то искренне верит в дяденьку на небе? Нет, всем просто спокойнее думать, что другие верят. Все верят в силу свечек, и икон, и священников. Это совсем другое, – и повторил с несвойственной ему горячностью: один я не вру.
После того, как мне несколько раз довелось сопровождать его в эти еретические паломничества, я смирилась с ними. Поход в церковь стал казаться мне таким же естественным, как прогулка по парку. Более того, я заразилась его чудачеством. Я стала плакать под звуки органа. Сила ритуала, сила древности, все, что современные атеисты знают и ждут в церкви, все это открылось мне с новой, нездоровой и магнетической силой. Все это проявилось, как невидимые чернила, проступило и развилось.
Вардан умел с ювелирной точностью управлять своим восторгом и своим цинизмом. Он жонглировал ими, он всегда был на новой, другой грани, и всегда был честен. Церковь, алкоголь, музыка – были для него равнозначны. Они предоставляли тот толчок, тот минимальный вброс энергии, который был ему нужен, чтобы, войдя с ним в резонанс, подняться по спирали до нервного напряжения, в котором он существовал. Амплитуда была громадной. Для него не существовало нормы.
Он чувствовал притягательность такого существования своим чутьем фокусника и толкача. Но его собственная дилемма и его собственная трагедия были в том, что ему было мало себя. Эта мысль пришла мне в голову после одного из наших походов в Святую Магдалину, когда, сидя на полу в его комнате, я пыталась привести к общему знаменателю все его странности и причуды. Я удивилась, как это не додумалась до этого раньше. Его нечеловеческая любовь к власти была простой необходимостью. Он знал себя вдоль и поперек, он умел за секунды дойти от апатии до паники, от отчаяния до восторга. Он крутил свою душу как калейдоскоп, с любопытством наблюдая бесконечность узоров. Но в любом калейдоскопе рано или поздно темнеют зеркала, и ему было себя мало. И он страстно искал средство, которое дало бы ему такую же власть над другими.
Пока однажды, сама собой ему не подвернулась удача.
Поднимаясь по лестнице к Вардану, я обратила внимание на странную тишину. Не было слышно ни голосов гостей, ни телевизора, ни музыки, которую он обычно включал, когда оставался один.
Мне всегда казалось, что это ужасно банальное выражение страха, слишком дешевое для него: мне хотелось, чтобы он умел оставаться наедине со своими мыслями. Он, очевидно, не считал это необходимым.
В комнате было холодно и влажным мерзлым воздухом веяло от только что закрытого окна. Вардан стоял посреди комнаты, засунув руки в карманы. Вместо обычного свитера на нем была неожиданно тонкая голубая рубашка. В сравнении с ней его лицо, и обычно-то бледное, казалось желтовато-серым и странно напряженным, как будто бы он сдерживал улыбку.
За круглым столом у окна сидел незнакомый человек, лет около сорока. Смуглый и опрятный, он был в костюме и при галстуке. Заботливо прикрытое галстуком цвета красной рыбы, на ремне лежало небольшое растущее брюшко. Против света я не могла различить ни черт лица, ни выражения, но вся его фигура вызывала смутную симпатию. Он напоминал какого-то провинциального дядюшку и одновременно одного из тех некрупных преуспевающих бизнесменов, которые в обеденный перерыв бегут в остроносых туфлях из офиса в ресторан, на ходу щелкая серебряной зажигалкой и заигрывая с прыщавыми секретаршами. Я посмотрела на его туфли. Остроносые, черные, чистые.
– Хэлоу, – сказал человек у окна, вставая. Его ужасающий акцент был очевиден даже в приветствии.
– Мне уйти? – обратилась я к Вардану по-русски, – ты занят?
– Нет-нет, – ответил человек, подплывая ко мне с протянутой рукой, – Очень приятно, Михаил.
К моему удивлению, акцент сохранялся у него и в русском. Вместе с горбатым носом и плавностью движений это окончательно подтверждало мою мысль о дядюшке.
– Здравствуйте, – ответила я, пожимая ему руку, – Аня.
Это была совершенно бесполезная ложь, но театральность сцены оказалась заразительной. Я взглянула на Вардана. Он медленно прикрыл веки, кивнув мне глазами. Он не возражал.
– Ах, насколько же больше уважения я питаю к молодым людям, когда у них такие очаровательные спутницы, – проворковал дядюшка, через плечо поглядывая на Вардана. Я ожидала, что тот рассмеется и возразит – все кругом знали, что мы не «спутники». Вардан промолчал и даже улыбнулся. Улыбка была широкой и радостной, и выглядела бы совершенно искренней, не знай я наверняка, насколько неестественно для него так улыбаться.
Тем временем лососевый джентльмен поцеловал мне руку и отплыл обратно к столу.
– Выпьете? – предложил он, старомодным жестом указывая на стол. Бутылка коньяка и лимон. Ну разумеется, чего еще ожидать.
Вардан кинул быстрый взгляд в окно. Я приняла его на свой счет.
– О, нет, спасибо, – сказала я самым кротким голосом, какой у меня вышел после наблюдения за легкой нервозностью Вардана, – не хочу мешать.
– Да оставайся, – сказал Вардан; и, подыгрывая «дядюшке», – Всегда приятно отложить дела.
Эти «дела» произвели на меня неожиданно угнетающее впечатление. У Вардана был такой настороженный и несчастный вид, а я так привыкла доверять его интуиции, что мое отношение к новому знакомому изменилось почти мгновенно. Я упрекнула себя за такую зависимость и села.
– Давно ли вы живете в Англии? – поинтересовался Михаил, плеснув мне коньяка. В бокале расцвела гвоздика из бликов.
Надо отдать ему должное, он был мил и спокойно корректен. Его галантная официозность распространялась даже на Вардана. Атмосфера в обществе, где находился Вардан, редко определялась чем-то иным кроме его настроения. Если ему было весело, невозможно было не смеяться. Если он был недоволен, все становились раздражительными и переругивались между собой, стараясь его не беспокоить. Когда он был спокоен, все вокруг погружалось с блаженное умиротворение. Без кокона его привычного влияния, в комнате было неуютно. Все казалось странно чужим.
– Около двух лет?.. – я снова взглянула на Вардана. Он стоял у окна, пар от его спокойного глубокого дыхания мерными волнами ложился на стекло. Он внимательно слушал наш разговор и вежливо улыбался.
– Вам нравится?
– По-разному. Здесь много хорошего. Но люди… – я изобразила многозначительный взгляд, который должен был дать собеседнику повод для следующей реплики. Он воспользовался им, быстро и понимающе посмотрел на меня и горячо закивал.
– Да-да, конечно, очень много двуличных, подлецов, да и просто дураков много. Я сам из Еревана, – сообщил он как будто по секрету, – Мы с родителями этого замечательного молодого человека были практически соседи. Земляки.
– Прошу прощения, никотиновая ломка, – неожиданно сказал Вардан, отворачиваясь от окна, – Я вас оставлю.
– Подожди, я с тобой, – я схватила с кровати пальто. Из карманов посыпались обрывки бумаги, монетки и наушники. Я бросилась поднимать их,
– Ах, а я-то надеялся, такая красивая девушка не курит, – сказал чужак, наклоняясь, чтобы помочь мне собрать мелочь.
Вардан вышел не дождавшись меня, и я догнала его на лестнице. Спускались мы в молчании. Выйдя на улицу, он прислонился к стеклянной двери и шумно выдохнул. Вздох получился прерывистым, как у плачущего ребенка.
– Ну? – спросила я, – Что это за кадр?
– Ты не знаешь, где Макс? – Вардан то ли проигнорировал вопрос, то ли вправду не услышал его за своими мыслями.
– Понятия не имею. Позвонить?
– Позвони.
Я набрала Максима.
– Да Ась, привет, скажи Вардану, я еду, – сказал он на одном дыхании, и, секунду подумав, добавил, – Пять минут, буквально. Денег на телефоне нет, – и повесил трубку.
Мы дожидались его внизу. Мои попытки ластиться к Вардану не производили никакого впечатления и я их бросила. Он молчал, я молчала, мимо шли возвращающиеся домой школьники. Напротив нас меланхолично посасывал самокрутку индиец из местного магазинчика, с неба по обыкновению осязаемо падала дождевая дымка. Вардан в тонкой рубашке вздрагивал, когда капли с козырька падали ему на плечи.
Макс выбежал из переулка своей гарцующей походкой, запыхавшийся и страшно довольный собой, стащил с головы огромные наушники и коротко пожал Вардану руку. Мы поднялись. Войдя первой, я увидела, что лососевый сидит на том же месте, закинув нога на ногу.
– Добрый день, – обратился он к Максиму.
– Здорóво! – отозвался тот. Я в который раз порадовалась его совершенной неспособности улавливать атмосферу.
– Михаил. Коньяку?
– О, отлично! – довольно хмыкнул Макс, – Вот это я понимаю, армяне! – он бросил Вардану быстрый веселый взгляд. В комнате как будто начало теплеть.
Церемония взаимных комплиментов, обсуждения двуличности англичан и любви москвичей к армянскому коньяку заняла у них еще минут десять. Потом Вардан отошел от окна, опустился на стул напротив гостя и осторожно положил обе руки на стол ладонями вниз. Было что-то пианистское, фокусническое в этом жесте.
Макс переместился за его кресло и скрестил руки на груди, весело подмигивая мне своими кошачьими глазами. Михаил, со своей стороны, тоже улыбнулся и, запустив руку под стол, достал черный кожаный портфель. Не знаю, что я приготовилась увидеть. Что-то страшное и удивительное одновременно. Оружие, наркотики, украденную египетскую мумию? А достал он несколько пусть и неожиданных, но вполне обыденных предметов. Вначале появился шейный платок в сине-серую сдержанную полоску (его он убрал обратно), затем бухгалтерский калькулятор, недорогой и некрасивый «Паркер» и стопка чистой бумаги.
Вардан сидел совершенно неподвижно. Даже когда несколько листов, выскользнувших из общей кучи, волна воздуха положила на его ладонь, он не шевельнулся.
– Ну что же, – сказал Михаил, – давайте посчитаем, мой дорогой.
Меня затошнило от выпитого коньяка и я как можно тише вышла из комнаты.
О чем они говорили, я узнала не сразу. Всю следующую неделю все было тихо и по-старому. В Оксфорде установилась удивительная погода. Ветер, ветер, дул без передышки днем и ночью, с пролива и с океана, кружился, бился, менял направление. Казалось, что выходишь в хлесткую бесснежную вьюгу. Макс сказал мне, что это особенное атмосферное явление, не слишком редкое, но все-таки не ежегодное. Его еще называют «ветер дураков». Считалось, что это самое сумасшедшее время в году.
И действительно, все уже которую неделю ходили смурные, ругались, визгливо хохотали и рыдали без повода, жалуясь на бессонницу и мигрени. Даже люди, гордящиеся своим здоровым образом жизни, со вздохом заглатывали кофе и успокоительные.
Макс нашел девушку и при первой возможности убегал к ней в Лондон. Влад и Яна ругались, Чингиз психовал, я готовилась к экзаменам, и прогулки по клубам шли своим чередом. Все бы казалось неизменным, если бы не нервный, взъерошенный Вардан.
Он на все пожимал плечами и не требовал от нас ничего, кроме тишины. У него болела голова.
А ветер дул, шелковистый, свежий, пахучий, с континента и с востока, встречался с влажным и колючим западным, с одинаковой легкостью продувавшим насквозь людей, живые изгороди и дома и разбрасывавшим по улицам микроскопические кристаллики соли.
По городу разлилось необыкновенное вдохновение. Облака неслись по небу как пушистые болиды, сталкиваясь и обгоняя друг друга. Зацветали первые цветы. Начало стремительно теплеть.
По мере того, как цифры градусника щелкали от нуля до пяти, а потом и до десяти, Вардан становился все молчаливее и раздражительнее.
На любые мои попытки завести разговор он только огрызался, а то и вовсе уходил. Наконец, мое терпение лопнуло. Я выбрала время, когда мы остались одни, и спросила напрямик:
– Что тебе сказал твой Михаил? Он же твой поставщик травы, да? Твой начальник?
Вардан замялся, прежде чем уже привычно отмахнуться.
– Да ничего такого, а что?
– Ой, ну вот только не свисти.
Он обреченно вздохнул.
– Михаил… очень вежливо попросил. Очень вежливо и настойчиво попросил помочь ему еще кое с чем.
Я сама не поняла, как угадала, о чем шла речь.
– Продавать что-то тяжелое? Героин? Откажись. Ты же уже отказывался.
Вардан молчал так долго, что я решила, что он решил меня не услышать. Наконец, слегка скривившись, он ответил.
– Не то что у меня есть выбор.
Я напряглась. Задумчивость и непривычная раздражительность Вардана нравилась мне все меньше.
– Почему? – Осторожно спросила я.
– Потому что.
Снова затянулась тягостная пауза. Вардан слегка покачивал ногой, склонив голову набок. Его взгляд сосредоточенно шарил по пустой стене.
– Потому что ему невыгодно иметь в одном городе двух людей. Двое на городок вроде Оксфорда – это излишество. Больше забот, больше рисков.
– То есть сейчас на него работаешь ты и кто-то еще, кто продает героин и тому подобное?
Вардан утвердительно прикрыл глаза.
– А если ты откажешься? – Продолжала допытываться я, – Что будет?
– Ничего хорошего. Он найдет кого-то еще, кто будет не против заниматься и травой и тяжелыми штуками.
– И ты останешься без работы?
– И я окажусь в оппозиции.
– Это плохо?
– Очень.
Вардан поджал ноги и закурил сигарету.
– И что теперь делать? – решилась я на еще один глупый вопрос.
– Ничего. Соглашаться и надеяться, что пронесет.
– А в чем, по сути, разница, что продавать?
– В тюремном сроке, дура.
Я замолчала.
– И еще много в чем. В людях, например. Траву кто дует? А экстази? А кокос? Маменькины сыночки, богатые, умные, счастливые, кому не нужны проблемы, а нужно расслабиться перед контрольной. А кто торчит, ты вообще себе представляешь?
– Слабо, – честно ответила я.
– Люди, которым уже на все насрать. Они убьют тебя и глазом не моргнут. Или стукнут полиции, просто чтобы от тебя избавиться, если им что-то не понравится, или откажутся платить, или… – он махнул рукой, – Люди, с которыми я абсолютно, абсолютно не горю желанием общаться. Денег с них считай нет, а вот геморроя…
– И к тому же, – неожиданно растерянно добавил Вардан, – Это гадко. Просто по-человечески гадко.
– Так уезжай? Переезжай в другой город, начинай все сначала.
– Все сначала? – Саркастически переспросил он, – Так будет все то же самое.
Он тяжело встал, потушил истлевший окурок и пробормотал, обращаясь, видимо, больше к себе самому, чем ко мне:
– Ладно. Посмотрим, что будет. Посмотрим.
С тех пор все начало постепенно, но неумолимо меняться. Сначала перемены почти никому не были заметны. Влад напряженно созванивался с Саймоном, Макс хохотал, Яна уединялась со всеми встречными и поперечными. Постепенно, однако, на кухне стали появляться странные, нервные люди. Вместо привычного запаха еды, табака и мыла, в коридоре чувствовалась гнилостная вонь грязной одежды и человеческих испражнений. Кое-кто из самых брезгливых перестал захаживать к Вардану, стараясь встречаться с нами на нейтральной территории, в клубах, пабах и на улице. Это было неудобно, непрактично, и попросту опасно. Влад ворчал.
С кухни исчезла плошка с ключами, пепельницы и стаканы. Потом Макс и Вардан перетащили остатки того, что можно было вынести и украсть, к Вардану в комнату. Как-то вечером мы обнаружили там незнакомую грязную женщину с мутными глазами. Она лежала на полу, спрятав лицо в ладони, и тихонько выла. Вардан стал строже следить за тем, чтобы запирать свою дверь.
Тяжелее всех приходилось Максу. Ему никак не удавалось подружиться с пришельцами, и он, привыкший к веселью и гулянкам, чувствовал себя не в своей тарелке. Впрочем, мы все чувствовали себя не в своей тарелке. Большинство наших новых клиентов были англичанами, большинство приходили и уходили в молчании.
На кухне стали случаться стычки, и мы радовались, если дело обходилось синяками и не доходило по кровопролития. Почти у всех были с собой ножи, из тех, что можно купить в охотничьем магазине, грязные и царапанные от частых заточек. Почти у всех из карманов торчали гнутые ложки. Почти всем было абсолютно плевать, что происходит вокруг.
Мы молча сносили неожиданные перемены, пока назревшее отвращение пополам со страхом не нашло выход в самом непосредственном члене свиты. У Яны случилась истерика.
– Я больше так не могу! – Кричала она, трясясь всем телом, – Это что за дерьмо? Вардан! Что это за дерьмо?!
Вардан тихо и отчетливо сообщил ей, куда она может направиться, и вышел, со всей силы шарахнув дверью.
Влад попытался обнять Яну, но она скинула его руку и продолжила, обращаясь на этот раз к оторопевшему Максу.
– Что вы творите?!! Это вообще что?! – Она давилась слезами, – Нам ведь было так здорово! Все ведь было так хорошо! Зачем вы все портите!! Почему вы всегда все портите?!!