Ашаи
Твоё? Сделай сам
Елена
Подушечка её указательного пальца прижала кнопку с красной трубкой на экране смартфона. Жизненный опыт подсказывал к чему всё идёт, ведь журналисе регулярно поступали предложения сходить на свидание. В основном это были непонятные типы, написывающие ей в социальных сетях, или приглашающие сыграть в бильярд в местном клубе, или зовущие прокатиться в папиной машине. Попадались и такие, которые действительно цепляли до глубины души. Первый роман случился у неё в старших классах школы. Мальчик был очень похож на её отца: высокий, с добрыми глазами, занимался спортом. Он постоянно за ней ухаживал: то с математикой поможет, то на семейный ужин пригласит, то на сэкономленные с обедов деньги подарит то, что она давно хотела. Всё было бы идеально, если бы не было так скучно. Милый, но скучный. Неразговорчивый, на тусовки не ходил. Весь последний год в школе они то ссорились, то мирились. Неоднократно после ночного клуба она заваливалась к нему домой, будя родителей и засыпая на кровати в одежде. Он бережно снимал с неё каблуки, прокуренное платье и ложился рядом. Отношения закончились с окончанием школы. Мальчик уехал учиться в университет, Елена осталась в посёлке работать местным корреспондентом.
Почти сразу она начала встречаться с полной противоположностью своей первой любви: дебоширом и балагуром, красивым и харизматичным. Можно сказать, что они встречались и раньше, но не официально, исключительно на дискотеках. Парень был городским, немного старше её, приезжал на выходные с друзьями-ди-джеями, помогал им организовывать вечеринки.
Это казалось невероятным, но их музыкальные вкусы практически полностью совпадали. Им нравились не только одни и те же песни, но и определённые музыкальные партии в них, вплоть до звуков. Они много говорили о музыке. Совпадение плейлистов – 99%. Всё было отлично, пока парень не исчез. Он просто перестал приезжать в посёлок по выходным. На звонки не отвечал, а потом и вовсе сменил номер телефона. Удалил аккаунты в социальных сетях. Ди-джеи не знали, где он.
Самое обидное, что Елена не понимала причин. Она прокручивала в памяти последние разговоры с ним – даже не намёка. Ей было очень паршиво, но время лечит. Как-то раз ей позвонили из модного городского журнала и позвали на работу.
И вот она здесь, в большом городе, свободная и независимая женщина, не знает, что делать с приглашением на свидание от знаменитого писателя. Её устраивал Лес по многим параметрам, но было ещё кое-что, мешающее принять решение в его пользу. Журналиса пустила всё на самотёк, поскольку времени совершенно не оставалось – нужно было сосредоточиться на статье. И так один день выпал из-за Даевских именин.
Елена процокала короткими каблуками по белой плитке второго этажа коттеджа, в котором располагалась редакция журнала “Остриё”. С пышным букетом цветов в руках она остановилась у рабочего места ведущего корректора издания. Это был парень среднего возраста, один из сторожил компании. К его компьютерному столу была припаркована пара костылей – паралич обеих ног с детства. От инвалидного кресла он отказался, чтобы поддерживать в тонусе мускулатуру верхней части тела. По скорости печати на клавиатуре было сразу понятно, что он – профессионал в своём деле.
– Привет! – сказала Елена.
– Привет! – ответил корректор на автомате, не отвлекаясь от работы.
– Помнишь статью про Поклонского, утром тебе отправляла?. Нужно срочно откорректировать фотку для неё. Найдётся свободное время?
– Там много работы? – по-деловому быстро спросил корректор, не отлипая от экрана.
– Вырезать меня, да цветокоррекцию сделать.
– Скидывай в рабочий чат.
Заглянув в фотоальбом на смартфоне, к своему несчастью журналиса обнаружила, что фотографии с Лесом и Даем на фоне скульптуры Рабочий и Работница в нём не оказалось. Елена прокрутила в памяти момент совместного фотографирования в холле Театра Драмы и вспомнила, что Рада щёлкала их на свой смартфон тоже.
“А на мой фотографировать не захотела! Только сделала вид, что фоткает. Вот лиса, а!” – подумалось ей.
– А где Звера Анатольевна? – Елена посмотрела на распахнутую настежь дверь пустого кабинета главного редактора.
– Вышла. Точнее выбежала. У неё сегодня день рождения.
Корректор взял небольшую паузу, чтобы доделать до конца фрагмент текста. После повернулся к Елене, уткнувшись носом в праздничный букет.
– О! Смотрю, ты подготовилась. Мо-ло-дец! Ты будешь одной из немногих, кто её поздравит. А скорее всего, единственной. Обычно я рассылаю приглашения, и кое-кто приходит. В этот раз она меня совсем достала. В служебные обязанности не входит – могу не делать. И вот результат. Она сегодня нарядилась в белое, сделала причёску, накрыла стол. И никто не пришёл. Она сказала, что всё отменила из-за срочных дел, но на самом деле никто даже не позвонил. В этом году даже дети не поздравили. Вот она и психанула, я думаю.
Ведущий корректор откинулся на спинку стула таким образом, что букет больше не заслонял входную дверь. Его взгляд застыл. Елена обернулась. За её спиной, на входе в помещение, скрестив руки на груди, стояла Звера Анатольевна собственной персоной. Из-под пазухи торчала открытая бутылка шампанского, приговорённая наполовину.
“Значит, психанула?!. – Загремела главный редактор. – Засранец!”
Все сотрудники мигом отвлеклись от дел в ожидании расправы. Елена инстинктивно попятилась к стене, освобождая проход. Корректор поднялся на костылях и встал на место журналисы, встречая беду с открытым забралом. Ноги его безжизненно болтались, а плечи приподнялись от напряжения.
– Говнюк! – Шипела Звера Анатольевна, подходя вплотную к нему. – Все сплетни про меня собрал? Да что ты знаешь про моих детей, урод?!. У нас тут задержка номера, и это для меня, представь себе, важнее застолья, п-о-н-и-м-а-е-ш-ь??”
– А по Вам так сразу и не скажешь! – корректор взглядом указал на бутылку.
Взбесившись окончательно, она у всех на глазах с размаху ударила парня той самой бутылкой по голове. Бутылка вдребезги разбилась, ведущий корректор завалился на свой стол. Над офисом нависла мрачная тишина. Дышать было совершенно нечем. Верстальщик Гена медленно расстегнул верхнюю пуговицу своей рубашки. С носа ведущего корректора капала кровь вперемешку с потом. Это был позор, было больно. Тело мобилизовалось, сознание отключилось. Глаза видели только врага. Он перенёс всю массу тела на один костыль, а вторым с размаху саданул Зверу Анатольевну по уху. Офис почти синхронно ахнул. Лена вжалась в стену. В посёлке она часто видела драки. Часто дрались из-за неё. Бывало подруги дрались из-за неё. Но она не могла себе представить такое в приличном месте. На рабочем месте. И чтобы мужчина с женщиной… И чтобы били людей с ограниченными способностями…
Ведущий корректор тяжело опустился в своё рабочее кресло. Удар костылём пришёлся по касательной, всего лишь потрепав причёску начальницы. Звера Анатольевна удержалась на каблуках и мгновенно протрезвела.
– Гена, – обратилась Звера Анатольевна к верстальщику, – принеси, пожалуйста, вату, нашатырный спирт и пластырь из аптечки. И застегни рубашку до конца – ты на работе, а не в баре.
Гена убежал выполнять поручение. Ожидая продолжение, все замерли в одной позе, как статуи.
– После того, как Гена окажет тебе первую помощь, – сказала Звера Анатольевна пострадавшему, – жду от тебя заявление на увольнение. Корректор, ноги себе откорректируй!
– Я и сам давно хотел уволиться. – Ведущий корректор поднял окровавленное лицо (бутылка рассекла ему бровь) и посмотрел ей прямо в глаза. – Я больше не намерен терпеть!
– Да кому ты кроме меня нужен, инвалид несчастный? У тебя даже член не стоит!
Начальница прошагала кабинет, хлопнув за собой дверью. Офис вернулся к работе. Через несколько секунд все снова замерли как по команде, потому что дверь кабинета начальницы приоткрылась, а строгий голос произнёс: “Елена, зайди ко мне”.
Главный редактор внимательно просматривала статью журналисы, пока та пробовала на вкус праздничные роллы из наваги, кулебяку на тонком тесте с треской, запивая всё это квасом. Вкусная еда сбивала волнение.
– Вот что я скажу. – Звера Анатольевна подняла взгляд. – Для первой статьи на профессиональном уровне – очень даже сносно. Но мы – самый популярный журнал в регионе, не потому что печатаем сносные статьи. Мы – лучшие, потому что печатаем цепляющие статьи. Ты пойми, цепляющая статья не может закончиться тем, что Лес с Даем помирились, раскурив трубку мира, как у тебя здесь написано. С сумасшедшей фанаткой тебе, конечно, повезло… Материал хороший, очень хороший… Такие скандалы у нас не часто случаются… Даа… Даже не знаю, что с тобой делать…
Иллюстрация “Бесишь!”
После всего увиденного, Елена бы даже не расстроилась, услышав, что она не прошла стажировку. Наоборот, вздохнула бы с облегчением. Она бы с удовольствием поискала другое место работы, но взгляд Зверы Анатольевны случайно задержался на единственном подарке на её именины – на шикарном белом букете цветов, которые, ко всему прочему, так подходили к её праздничной белой блузке.
– Вот как мы поступим. – Сказала главный редактор. – Не знаю почему, но ты мне нравишься. У тебя исходники репортажа с собой?
Елена кивнула.
– Отлично! Давай их сюда, в лабораторию. Я покажу тебе, как делается информационная бомба.
Столь громкое заявление не могло не заинтересовать человека, мечтающего о карьере журналиста. Елена подсела рядом, выложила на стол руководителя диктофон и блокнот. Звера Анатольевна внимательно прослушала записи. Некоторые моменты она перематывала на начало, слушая несколько раз подряд. Потом она попросила прочитать вслух записи в блокноте, ссылаясь на то, что плохо разбирает чужой почерк. (А порой не только чужой, но и свой собственный. Но вслух об этом не сказала.) Она открыла файл с интервью на ноутбуке и приготовилась печатать, положив руки на клавиатуру.
– Значит, так! – говорила Звера Анатольевна приказным тоном, как в армии. – Все скучные вопросы с пресс-конференции мы убираем. Их опубликует “Вечерний город”. Переходим сразу к вопросам от господина Дая. Прости, милочка, но твои вопросы в статью не попадают.
Она зажала клавишу Backspace на клавиатуре. Курсор на экране ускорился, пожирая сначала маленькие буковки, а потом и слова целиком.
– Далее. После презентации выясняется, что господин Дай – друг писателя. Ты пишешь, что скандал с участием охранников – часть искусно поставленного шоу. И даже есть их совместная фотография на фоне скульптуры Рабочий и Работница, символизирующая дружбу в труде. Превосходно. Фотографию поместим на первую полосу. И напишем, что писатель сдался на милость критику. Наша задача – спровоцировать у поклонников эмоциональное ощущение досады. А хэппи-энды оставим Голливуду. Описания квартиры нужно урезать до нескольких слов. Нельзя лить воду на читателей. Робот. Это интересно. Напишем, что искусственный интеллект придумывает Поклонскому неожиданные концовки его книг. Люди любят инновации.
– Но это ведь не правда, – робко заметила Елена.
– А ты откуда знаешь? Вот я знаю! Потому что оперирую фактами: ты пишешь, что Матрёна поддерживает разговоры на произвольные темы. Милое дело – вечером за чаем попросить её сгенерировать развязку. И ничего такого предосудительного в этом нет. Наоборот, круто. Новейшие технологии. Хорошо, с этим решили. На чём мы остановились?. А, вижу. Вопрос про родителей стираем – они не знаменитости. Про гонорары оставляем, про личную жизнь оставляем. Кем он был до того, как стал писателем, никого не интересует. Происшествие с обезумевшими фанатами придержим для следующего номера – эксклюзивный материал пойдёт на закуску. “Немая поклонница и глухой поклонник избиты писателем у него же дома”.
Звера Анатольевна ладонями припечатывала воздух так же, как типографский станок штампует заголовок:
– Класс. Всегда знала, что инвалиды – полные психи! Ну, на этом всё.
Она демонстративно поднялась со стула:
– Теперь статья достойна журнала “Остриё”!
Елена поднялась вместе с ней. Оставалось решить один единственный вопрос. Елена понимала, что как только Рада одобрит статью, можно будет попросить фотографию, сделанную на её телефон. Таким образом умная Рада перестраховалась, чтобы статья точно попала к ней на модерацию. Журналиса сообщила об этом начальнице:
– Рада просила прислать интервью для финальной правки.
– Кто? – с недовольством переспросила главный редактор.
– Пресс-атташе писателя.
– Деточка, запомни, финальные правки всегда вносит главный редактор. Сейчас им, конечно, статья не понравится, зато потом, поверь, они нам “спасибо” скажут. Мы отлично поработали, коллега! Тебя ждёт крупный гонорар. Кстати, фотку уже отредактировала?
– Нет ещё…
– Плохо. Медлить нельзя. Давай, давай. Готовим фото и сразу запускаем в печать! Дедлайн через час. Завтра с утра свежий номер должен лежать на всех прилавках области!
Через несколько секунд Елена уже набирала номер телефона Рады. Другого выбора у неё не было. Тот факт, что Рада не сделала фото на её телефон (а точнее, сделала вид, что сделала), расценивался Еленой как преднамеренный обман. Это сняло с неё внутреннюю ответственность за публикацию статьи без редакции Рады. “Не хочется, но придётся проучить тебя, подруга!” – думала журналиса, пока шли гудки.
Весь день Лес не находил себе места, всё валилось из рук. Досада на собственную трусость разъедала изнутри.
“Нужно было просто сказать: “Я влюбился в тебя,” – и всё – будь, что будет,” – думал он, когда очередная густо намыленная тарелка выскользнула из рук и разбилась о пол кухни.
Выскользнула или отпустил? В таком тяжёлом состоянии невозможно определить. Разум проваливался в сырой, тёмный колодец – единственное место, где можно было спрятаться от этого несправедливого мира. Писатель в бессилии прижался спиной к стене и опустился на корточки. Подъехала Матрёна с веником в механической руке и убрала осколки. Словно утешая хозяина, она сказала:
– Мытьё посуды запланировано на семь часов вечера.
– Спасибо, Матрёна. Ты единственная, кто меня понимает.
Лес обнял гладкий, приятный на ощупь, пластиковый корпус робота.
– Нужно будет заказать тебе новый наряд. Ты какого цвета предпочитаешь?
– Предпочитаю металлический цвет.
– Металлик. Будет у тебя новый корпус цвета металлик.
– Благодарю. На связи Рада. Я проанализировала её сообщение на автоответчике. Частота колебаний голоса повышена по сравнению с нормой. Геометрическая форма пиков показывает, что у неё для Вас хорошие новости. Соединяю. Включаю громкую связь.
Рада сообщила, что получила статью от Елены:
– Мне даже не пришлось вносить правки. Как мы и обговаривали, она преподнесла материал в выгодном свете!
Лес воспрял духом:
– Отлично!
– Я ей скинула совместную фотку в вестибюле театра. Вы так хорошо получились на ней!
– Какой фотограф – такая и фотография!
– О-о-о, спасииибо!
– Давай отметим эту радость ужином в ресторане. Пригласи Лену, Дая.
Лесу представился ещё один шанс, и настроение его улучшилось. Проснулось неудержимое желание делать добрые дела. В первую очередь он, как и обещал Матрёне, сделал заказ в магазине “Всё для роботов”. Менеджер оказался приятным в общении и сообразительным. После оформления заказа Лес остался на линии, чтобы оценить его работу максимально возможным баллом.
Затем он достал из кладовки коробку с использованными энергосберегающими лампочками, коробку с батарейками, неработающий аккумулятор и последовательно развёз вторичное сырьё в пункты переработки. В очереди в последнем пункте его узнал и попросил автограф один из постоянных читателей, молодой парень. Лес ответил, что не только с удовольствием даст автограф, но и поставит его на новой книге, если только парень согласится доехать до его дома. В подобных приятных хлопотах прошёл весь день.
Утро встретило писателя светлой полосой солнца, пробивающегося через щель не до конца раскатанных жалюзи. Просыпаться никак не хотелось, и он спрятал голову за подушку, чтобы досмотреть сон. Изображение было как на старой киноплёнке. Снились чудесные кадры, снятые по его собственной жизни.
Лес – студент заходит в магазин. То, что он – студент, Лес чувствует интуитивно, потому что внешне никак не определить: рядом нет одногруппников, нет сумки с тетрадками; он сытый, да и деньги в кармане есть! Студент – как состояние души, одно из лучших воспоминаний. Лес заходит в продуктовый магазин и встречает там товарища, очень похожего на Дая. На полках только лимонад, вино и сыр. Только то, что им нужно. Товарищ покупает сыр и бутылку вина, Лес – лимонад. Товарищ предлагает зайти в гости к его подруге. До следующей пары ещё далеко, и Лес легко соглашается. Подруга, симпатичная девушка с вьющимися волосами, внешне напоминает Елену. Она приглашает их в большую комнату посмотреть на отцовском проекторе фильм про висячие сады Семирамиды, пока родителей нет дома. Подруга смеётся, подходит вплотную к экрану. Видео с проектора фотопринтом ложится на её одежду. Она принимает модельные позы и просит фотографировать её в свете свисающих с высоких арок лиан и цветов.
Она оголяет плечико, потом сосок. Она поочерёдно присаживается на колени к парням, оценивая получившиеся фотки. Лес говорит, что пора на пару. Подруга помогает ему упаковывать металлолом для создания арт-объекта. Они отлично сработались, и получилась удобная для переноса, небольшая охапка, перевязанная жгутом для тележек. Подруга улыбается, запрыгивает к Лесу на руки, целует в губы. Он говорит, что она ему нравится и что он хотел бы узнать её поближе. Она смеётся в ответ, машет на прощание ручкой. Лес как будто на невидимом эскалаторе удаляется в темноту всё дальше и дальше до тех пор, пока стройная фигурка подруги не превратилась в неразличимое пятно. Вокруг него, в этом тёмном колодце, резонируя о стенки, эхом раздаются вопросы: “А что с товарищем? Он там остался? И зачем? В каких отношениях она с ним?”
Свободное падение
Слоган: Вооружённые тоже засыпают.
Полоса солнца по подушке сползла на глаза, преодолев это расстояние не менее чем за пятнадцать минут. Яркая вспышка света в колодце, Лес проснулся. Он рассчитывал увидеть Матрёну с завтраком на подносе, но рядом с кроватью стояла Рада с журналом в руках. У неё был такой удручающий вид, что вопрос вырвался сам собой: “Что случилось?”
– Ты видел заголовки? “Писатель-обжора”, например. Ты хотел критики? Теперь её навалом.
– Это скорее травля, а не критика. Ни слова по существу от маленьких издательств. Не принимай близко к сердцу.
Крайне редко приходилось видеть Раду заведённой, но сейчас был именно тот случай:
– Я “не принимай”?. Лес, проснись, здесь хедлайнер про тебя пишет! На, посмотри.
Рада присела на край кровати и передала писателю журнал. Лес протёр глаза, подложил под голову подушку и уткнулся в глянцевую обложку. Огромные, в чёрном контуре, красные буквы заголовка гласил: “Вырубленный Лес”. Писатель нахмурил брови и перевёл взгляд на Раду. Помощница сидела неподвижно, всматриваясь в пол. Лес открыл нужную страницу и забегал глазами вдоль строчек. По мере того, как он продвигался по статье, брови становились всё тяжелее, всё ниже сползая на глаза. От этого кожа в уголках глазниц стягивалась в морщинки негодования. Лес с Радой по очереди сотрясали воздух в спальной комнате: “Это полный провал!”, “Нас подставили!”, “Нас предали!”, “Откровенное враньё, ты посмотри!”. Последнее предложение статьи прозвучало в голове контрольным выстрелом: “Автор: Елена”.
Ппу-у-у-у-уххххх!
Душа свободно падала на дно глубокого, тёмного колодца. Её края проскальзывали по сырым камням, возбуждая едкий, реально ощущаемый, плесневелый запах. Из-за стресса о себе дало знать фантомное восприятие запаха, выраженное обонятельными галлюцинациями.
В комнату заехала Матрёна, предложив завтрак, напитки и расслабляющий массаж. Не получив ответа в течение 30 секунд, робот удалился на подзарядку.
Рада первая вышла из оцепенения. Она достала из сумки мобильник и позвонила Елене в надежде услышать объяснения, но услышала только гудки. Немного подумав, она позвонила в редакцию “Остриё”. Также безуспешно. В поисках поддержки Рада набрала своего любимого человека, но и Дай не взял трубку. Тогда она перешла в большую комнату и попросила Матрёну сделать ей массаж.
Разбитый об дно колодца Лес отвернулся к стенке. Его защитные реакции судорожно искали виновного. У Елены был иммунитет – Лес всё ещё любил её. Дай, устроивший всю эту заварушку, мог бы подойти на роль виновного, но в сознании писателя он был ценен как прототип будущей книги. Оставалась Рада, любовница этого безумца. Она тут, сидит в соседней комнате, бери и суди.
Такие мысли сформировались у Леса ближе к обеду. Теперь только повод дай. Он вышел в большую комнату, когда Рада стояла перед мольбертом, освежая цвета “Африканского дерева”. Она в свою очередь тоже проделала большую умственную работу по анализу ситуации и была уверена, что в интервью Лес наговорил много лишнего, личного. И теперь эта излишняя эмоциональность обернулась против них. Дополнительно обстановка накалялась тем, что Рада вот уже пол дня не могла дозвониться до Дая:
– Я, кажется, просила не трогать мои инструменты для рисования. Кисточка валялась на полу, а краски были открыты и из-за этого высохли! – в сторону Леса полетела необоснованная претензия.
– Что ты делаешь!? – зашумел в ответ Лес. – Перестань перекрашивать мою любимую картину!
– Это моя картина! Что хочу, то и делаю!
– Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь!
– Как ты со мной, так и я с тобой!
– Ты на моей территории. Не заставляй выгонять тебя!
– Да я сама уйду!
Рада бросила на пол кисточку и палитру, схватила пальто, сумку и сапожки, босиком выбежала прочь. Она сидела на грязных, бетонных ступеньках ниже этажом. Руки измазаны творчеством, на лице – чёрная полоска краски, стопа никак не входит в не до конца расстёгнутый сапог. Лес весь день просидел у окна, тупо рассматривая проезжающие мимо машины, прохожих, собак, бездомных кошек. Наконец на улице стемнело, и писатель переместился обратно в постель.
Следующий день начался с мысли: “Да что она вообще о себе возомнила?!” Лес методично избавлялся от любых напоминаний о журналисе. Для начала он сжёг в туалете журнал “Остриё”, а пепел смыл в унитаз. Удалил её контакты с телефона, удалился из друзей в социальных сетях. Удалил все совместные фотографии.
Вот только от воспоминаний не избавишься.
Лес попробовал работать над новой книгой, но так и не написал ни строчки. Он никак не мог сконцентрироваться на сюжете. В памяти поминутно всплывали отрывки их разговоров. Любой момент, в котором Елена находилась на расстоянии ближе чем 30 сантиметров, норовил остаться с ним навсегда.
Позвонила мама. Сказала, что не следует прислушиваться к мнению продажных газетчиков, что семья любит его в любых обстоятельствах, что дома его всегда ждут. Симптомы спали на пару часов, но потом депрессия вернулась с ещё большей силой. Лес решил проветрить зияющую в груди дыру. Чёрные очки защищали от любых взглядов. Улица встретила сильным ветром и омерзительным дождём. Капли били прямо в лицо, залепляя глаза. Лес чувствовал себя как жертва в чёрно-белом фильме ужасов. Ярким маяком среди сплошной серости мигала диодная вывеска дешёвого бара – единственная надежда на спасение для заблудшей души. Внутри пахло бомжатиной и плесенью, как в заброшенном колодце.
Лес сел за покосившийся деревянный стол, опрокинул в себя две стопки креплёной брусничной настойки и сразу почувствовал облегчение. Ещё после двух стопок место уже казалось более-менее приличным, а люди в грязной, оборванной одежде – приятными собеседниками. Ещё через две стопки Лес ничего не помнил. Как и у многих северных людей, у него напрочь отсутствовал иммунитет к алкоголю. Обычно пил он редко, и не крепкое. Не удивительно, что несколько рюмок отправили его во все тяжкие.
Утром Лес проснулся в ложбинке между трубами городской теплотрассы. Голова трещала, одежда была вымазана то ли в придорожной грязи, то ли в соусе для закуски, а скорее всего – и в том, и в другом. Лес лежал на спине, созерцая пасмурное небо, пока вид не перекрыла беззубая голова старого бомжа.
Ухмыльнувшись, голова сказала: “Што лицо морщишь? Пойдём на точку похмеляться”.
А других вариантов не было. Вернуться домой – означало вернуться на войну с самим собой. И хотя всё тело ломало, физическая боль казалась несравнимо терпимее, чем моральная. Лес с трудом встал и заковылял за бомжом. Похоже, что ночью он несколько раз падал на что-то твёрдое.
Они дошли до ближайшей точки продажи самогона на рынке. Бомжо высыпал последнюю мелочь за прозрачную жидкость в пластиковой бутылке из-под минералки. К бутылке с помощью скотча была приклеена самодельная этикетка: вырезанный из школьной тетради листок с нарисованной от руки цифрой 4.
“Хватило только на четвёрочку,” – сказал Бомжо Лесу.
Потом добавил: “С утра больше и не нужно”.
Бомжо объяснил, что так нумеруется крепость самогона. 2 – минимум, 8 – максимум. Вроде как 4 означало 40 градусов, но он не был уверен, потому что знал: самогонщики редко пользуются спиртометрами. Они определяют крепость по вкусу.
“Здесь мусора заберут. Пойдём за гаражи,” – сказал Бомжо.
Они расположились на каких-то ящиках. Бомжо сделал приличный глоток, откашлялся и размяк.
“Потихоньку только,” – предупредил он.
Лес не послушал и бахнул не меньше. Огонь обжёг глотку изнутри. Из неё вырвался рык дикого зверя.
“Ну я ж сказал!” – Бомжо снисходительно похлопал Леса по спине.
Какое-то время писатель сидел в непонятках. Затем по телу разлилось тепло, проснулся интерес к происходящему.
– Что вчера было? – спросил Лес.
– А я почём знаю? – Ответил Бомжо с хрипотой в голосе. – Мы с братвой мирно выпивали, тут ты нарисовался, всем налил. Говоришь: “Выпьем за баб!” Штоб, мол, они меньше лицом торговали и больше давали!
– Прямо так и сказал?
– Говорю как есть! Потом отплясывать начал, как на карнавале в Рио-де-Жарейро. Потом зачем-то полез к Малой жамкаться. А ей рожать скоро. Вот и спустила тебя с лестницы.
Лес исполнил жест “рука-лицо”. Бомжо продолжал:
– Короче, подобрали мы тебя в кустах. Притащили на трубы, штоб совсем не офаршмачился.
Лес выхватил из его рук бутылку с самиком и сделал два больших глотка. На этот раз зашло легче. Мир стал куда более приглядным. Он осмотрел собеседника: тот был одет в достаточно стильный, хоть и потрёпанный, хоть и чумазый, но приталенный пиджак. Бомжо продолжал:
– Эт ещё ладно, на зоне и не такое случалось. Там фаршмаки за всех платят. На зоне ведь всё есть. Всё, что надо для жизни, заходит через мусоров. Бабос занёс и всё. А денег на зоне больше, чем на воле. Деньги там из чего делаются?. Сел, перекинулся в картон с богатеньким Буратино. А он дубовый оказался, хихх, в карты играть не может. Ну, ты его его обул, смотришь, кореша его везут баулы. Поэтому таких проблем нет. Если человек умеет держать колоду карт, то нету проблем. А эти ребятишки, куда они ползут? Он ведь хочет выиграть. Ну, хорошо, для начала даёшь ему выиграть. Чтобы он не соскочил. А дальше обул его по полной программе, да и всё! Всё на этом закончилось. Мне даже сейчас смешно – куда ползут? Ты ж в этих картах ничего не понимаешь, ты ж в карман чужой лезешь!
Так, за разговорами, опустошили они пол-литра. Бомжо попросил у уже хорошенького Леса взять ещё одну на вечер. Лес выгреб последние деньги. Наскреблось на литр восьмёрки. Бомжо сказал:
– Теперь идём за едой.
– У меня деньги закончились.
– А нам деньги не нужны!
Такой ответ обрадовал Леса, ведь его бюджет сильно просел, и он даже успел влезть в долги. Кроме того, в Бомжо и его окружении он видел колоритнейших персонажей будущих произведений, и поэтому внимательно впитывал в себя всё происходящее вокруг. Он работал, даже когда не работал. Лес был в предвкушении.
Проходя мимо мусорной площадки, Бомжо свернул за бачки. Лес стоял в растерянности – ему было противно подходить к мусорке и тем более ковыряться в ней. Он любил играть в команде, но не в этом случае.
“Хороший улов!” – хвастался Бомжо, показывая пакет с добычей.
Он выудил из пакета пробник шампуня и недопитую бутылку воды. Не отходя от кассы, Бомжо на треть скрутил пробку с бутылки – получился умывальник. Он намочил голову. Вода, просачиваясь через резьбу на горлышке, текла тонкими струйками, не выливаясь мгновенно. На улице было холодно, поэтому от волос поднимался пар, создавая эффект “дымящейся головы”. Бомжо вскрыл пробник.
– Будешь? – спросил он Леса.
– Спасибо, я пока чистый.
– Знаешь, как говорят: любой куст – дом, любая лужа – баня. Обычно я моюсь на Вертолётке, да шо-то голова сильно чешется.
Бомжо выдавил весь шампунь на голову.
В его пакете шуршал просроченный салат из морской капусты, чёрствый ломоть ржаного хлеба, надкушенный кусок копчёной колбасы и майонез на стенках пачки.
Улов разложили на стыке двух больших труб внутри одного из коллекторов, входящих в отопительную инфраструктуру города. Коллектор представлял собой бетонный короб, вкопанный в землю на несколько метров. Для входа внутрь нужно было отодвинуть тяжёлую крышку люка и спуститься по ржавой лестнице. В нём жил Бомжо зимой. Он размягчил горбушку хлеба в воде, выдавил на неё остатки мазика и откусил полугнилыми зубами, приговаривая:
– Сегодня есть покушать – я покушаю, есть выпить – я выпью, нет – ну и ладно, лягу спать. Самое главное – уэто свобода, вольным воздухом дышать. Как-то раз приходят сюда опера. Говорят: “Не надоело тебе здесь?” – “А что вы мне хотите предложить?” – “Висяков у нас много, – говорят, – возьми на себя. В лагере посидишь, хоть покушаешь нормально”. Нормально – ненормально, а я им, знаешь, что ответил?. “Нее, ребята, лучше хлеб с помойки, чем баланда у хозяина”.
– А ты сидел? – Лес с опаской кусал колбасу с помойки, запивая пойлом и утешая себя мыслью, что самогон дезинфицирует.
– Спрашиваешь. – Ухмыльнулся Бомжо. – История у меня бохатая. Началось всё до ухода в армию. До ухода в армию был я счастливым мальчиком. А ушёл в армию, и на охрану посольства направили взвод в Афган. Ну и, короче, там вышла маленькая беда. Деды. Я думаю, ты знаешь, кто такие в армии деды. Деды, значит, завели молодого в сержантскую комнату и начали насиловать. Пьяненькие, поднажрались и такую пакость исполняют. Я зашёл, говорю: “Шо вы делаете? Прекращайте!” Они говорят: “Вали отсюда, а то и ты попадёшь сейчас”. Ну, я вышел, подошёл к пирамиде, взял Калаш и всех девятерых положил там.
– Девятерых застрелил?!
