Ашаи
Твоё? Сделай сам
Глухой
Кто-то из рабочих заметил копошение в строительном котловане и, тыча пальцем, крикнул: “Люди за бортом! Тащите лестницу!”
Потерпевших облепили зеваки. Строители тщетно пытались узнать у оглохшего молодого человека в промокшей до ниточки одежде, что случилось и как ему помочь. Его мучал ужасающий, сильнейший шум в ушах, похожий на гул бесконечной посадки самолёта. Его дополнял озноб после долгого пребывания в холодной воде. Лицо наполовину скрывалось под коркой запёкшейся крови. Как только его вытащили из ямы, он без сознания повис на плече Немой. Немая в подробностях описала произошедшее на бумаге, начиная с того момента, когда она заметила движение на дне котлована. Чувство вины не позволило раскрыть всю правду.
Оглохший очнулся в “Газели” скорой помощи. Он лежал на носилках, раздетый до трусов и завёрнутый в два шерстяных одеяла. Носилки то и дело подбрасывало на ямах. Шум в ушах стал немного тише. Немой рядом не было. Когда подъехала скорая, она потерялась в сутолоке людей и собственного раскаяния. Оглохшему её не хватало, потому что Немая была первой, кто пришёл ему на помощь.
К счастью, рядом сидела медсестра. Под рабочей курткой скрывался белоснежный халат. Она так спешила на выезд, что не успела снять его. Увидев его открывшиеся, полные надежды глаза, медсестра положила руку ему на грудь. Оглохшему она показалась такой доброй и заботливой, что только она и сможет ему помочь. Потом он увидел, как безмолвно шевелится её маленький кругленький ротик.
Отныне он будет пристально всматриваться в рот каждого говорящего с надеждой услышать хотя бы пару звуков человеческой речи. Из глаз Оглохшего закапало, и он зарыдал. Медсестра гладила его по волосам, заботливо промакивая слёзы. Вскоре он снова провалился в сон.
Врачи скорой помощи приняли решение доставить пациента в травматологию. Никто из них не знал, что парень два часа находился под воздействием высокоинтенсивного промышленного шума от отбойника. Обследование показало сотрясение мозга и его определили на лёгкое лечение в стационар. Оглохший, оказавшись в мире тишины, совершенно потерял интерес к взаимодействию с людьми. Долгое время его молчаливость списывали на шоковое состояние после травмы. Пока как-то днём к нему в палату не зашла девушка в строительном комбинезоне. Оглохший в это время, как обычно безучастно к окружающим, лежал на боку, пролистывая новостную ленту на смартфоне. Немая кивком головы поздоровалась с другими пациентами и села к Оглохшему на край кровати. Впервые с момента падения в котлован губы Оглохшего сложились в улыбку. Немая достала ручку и начала писать на пустом медицинском листе, расчётливо взятом со стола в приёмном отделении. Уже несколько дней подряд она не могла как следует заснуть – мысли её путались, рука непослушно выводила буквы. Закончив первое предложение, она передала листок Оглохшему.
Немая сложила и убрала листок в карман. Вместо листка в её руке появилось приглашение на презентацию книги Леса Поклонского. Глухой взял контрамарку и безучастно положил на тумбочку. Немая, подчиняясь жизненно необходимой разговорной привычке, проследила взглядом за его рукой и случайно заметила на тумбочке таблетки от сотрясения мозга. Сомнений не осталось: врачи не знали о глухоте пациента.
В палате редко происходило что-либо интересное. Поэтому, как только Немая вышла, больные стали бурно обсуждать необычный способ коммуникации. Кто-то позволил себе неуместную шутку, Глухой ведь всё равно ничего не слышит.
Немая тем временем направилась в кабинет лечащего врача и отдала ему листок с разговором. На душе у неё стало спокойно и, как бы постыдно это не звучало, даже радостно, что во Вселенной Глухонемых – пополнение. Из рассказов друзей по Вселенной она знала, что, если не провести реабилитацию в первые дни после травмы, шансов на восстановление слуха практически нет. А на дорогущую операцию у Глухого денег не было.
Врач, прочитавший листок с диалогом, тоже об этом знал. Также он знал, что будет разбирательство. А потому подскочил со стула и побежал к начальнику отделения. В тот же день Глухого отправили на полное обследование к отоларингологу, который заключил патологическую дегенерацию клеток внутреннего уха. Лечение – кохлеарная имплантация. Стоимость: 1,5 млн. руб. Сумма столь огромная, что даже теоретически, если бы компания выплатила Глухому гонорар за сделку, в ходе которой он получил увечье, этих денег всё равно не хватило бы.
Так Немая и Глухой стали неразлучными друзьями. С её помощью Глухой быстрее других в Центре Глухонемых выучил язык жестов. По началу приходилось записывать слова на бумагу или показывать со смартфона. Но уже через несколько недель интенсивного изучения они перешли на полноценную жестикуляцию. Первым делом Немая обучила друга “вежливым” словам, чтобы в разговоре доброжелательность компенсировала плохое знание языка. Быстрее всего ему запомнился жест “извините”: одной рукой проводишь от себя по другой вытянутой руке, как бы смахивая с неё грязь.
“У этого жеста есть красивая история возникновения. – Писала Немая Глухому. – Язык жестов придумал давным-давно один итальянский учёный. Он изобрёл много вещей, полезных для людей, в том числе язык жестов. Жизнь потрепала его, как и многих других гениев. Если талантливый в делах, значит, профан в личной жизни. Сложно успевать везде. Так вот. Его первому сыну отрубили голову за отравление невесты, а второй стал вором и бродягой. Учёный и так был психически неустойчивым, а тут его совсем перекрыло. Он заболел манией преследования женщин из высшего сословия. Учёный стал одержим идеей, что достойное потомство возможно только от благородной дамы. В те времена при дворе было принято целовать дамам руку в знак почтения. Он сделал эту церемонию приветствия ещё более почтительной, смахивая место поцелуя ладонью руки. Таким образом он показывал даме, что приносит свои глубочайшие извинения за беспокойство. Зачать ребёнка это не помогло, зато родился жест, который мы до сих пор используем в общении”.
“Да он сам виноват! – Отозвался Глухой, прочитав историю. – Небось целыми днями штудировал книги вместо того, чтобы детей воспитывать. Не удивительно, что они выросли раздолбаями. А кровь, тёкшая в их жилах, здесь не виновата. А как мне показать “не разлей вода”?”
Когда в словаре отсутствовал нужный жест, они придумывали свой. Безусловно, любое слово можно было показать по буквам, но так быстрее. К тому же придумывать своё оказалось так увлекательно, что они пошли дальше, к словосочетаниям. “Не разлей вода” было самым востребованным. Для его показа следовало посмотреть в глаза товарища, сложить ладони лодочкой (как будто набираешь в них чистую воду по каплям), взять в них руку товарища, наслаждаться.
Трагедия, произошедшая с Глухим, помогала ему раскрыть творческий потенциал. Он полюбил читать и писать, хотя раньше терпеть не мог книги. Как-то раз они с Немой разгадывали сканворд, сидя на скамейке в городском парке. Стояла золотая осень. Нависший над скамейкой дуб сбросил все плоды к их ногам. Слова сканворда расщёлкивались также лихо, как жёлуди под подошвой. Хрум-хрум, хрум-хрум. Гелиевая ручка вывела ещё несколько букв и принялась рвать бумагу. “Закончилась. – Показал знаком Глухой. – Подожди, новую достану”. Из внутреннего кармана куртки вместе с ручкой выпорхнула контрамарка. Глухой поднял с асфальта сложенный пополам плотный бумажный лист:
– Ни разу не был на книжной презентации. Лес Поклонский?. А я читал его.
– Да?. Романы у него жаркие. Да и сам он очень добрый. И красивый.
– Мужиков мне сложно оценивать по красоте. – Улыбнулся Глухой. – А билеты тебе в Центре выдали?
– Да. Он на каждое выступление присылает нам бесплатные билеты. Ещё я слышала, что он жертвует Центру деньги.
– Какой молодец.
– Да! Благодаря ему у нас есть приставка, телек и вкусняшки к чаю. Мне кажется, мы с ним очень похожи и были бы прекрасной парой. Как ты думаешь?
– Я думаю… вы живёте очень разной жизнью…
– Ну и что?! – Жесты Немой рассекали воздух. – Он просто меня не знает, а когда узнает, то сразу полюбит! Ну, может быть не сразу. Возможно, потребуется время… В любом случае, я собираюсь сказать ему об этом после презентации! Ты мне поможешь?
– Это безумие какое-то! А что дальше? Я всегда буду твоим переводчиком для него? Или ты рассчитываешь, что он ради тебя выучит язык жестов?
Тут Глухой заметил, что Немая совсем не следит за его словами, а правой рукой расчесала левое предплечье до красноты.
– Что ты делаешь?. – Испугался Глухой. – Хватит. Хватит!
Немая не реагировала на слова, продолжая расчёсывать. Тогда он сложил ладони лодочкой, поймал ими правую руку подруги и крепко сжал, насильно прекратив акт мазохизма. Немая некоторое время сопротивлялась, но в итоге уткнулась носом ему в плечо. Они сидели в такой позе, пока не стало холодать.
На крыше
Когда в зал Театра Драмы вернулся свет, Леса за столом не оказалось. И не удивительно. Ведь в это время он спешил догнать парня в чёрной водолазке. Как только свет погас, Лес прошмыгнул к чёрному выходу через закулисье. Он знал все коридоры подсобного помещения наизусть и в кромешной темноте без труда добрался до солнечного света. Лесу хотелось хорошенько набить лицо этому наглецу, но ещё больше хотелось с ним подружиться.
Он окликнул провокатора, когда тот спускался к велосипедной парковке по центральной лестнице Театра Драмы, возвышающегося над городом в стиле советского конструктивизма:
– Подождите! Стойте!
Парень остановился на ступеньках вполоборота в боевой позе, в готовности защищаться. Его лицо было испачкано пылью электрощитка, что придавало ему ещё более воинственный вид. Лес остановился в полуметре от него.
– Вы ведь даже не читали книгу. Откуда такие поспешные выводы?
– Откуда такие поспешные выводы, что я её не читал?
– Ну как. Было издано около 100 экземпляров для критиков, и я не припоминаю Вас в их числе.
– И что?
– Ладно, проехали. Неважно. Я первый раз в жизни слышу такой яростный отзыв… и, я знаю, звучит очень странно… это очень полезный отзыв.
Парень расслабил кулаки и рассмеялся:
– Правда? Ты в каком-то сказочном мире живёшь. Давай на “ты”, хорошо? Мне да-к каждый день в уши льют какое-то дерьмо. И я бы не сказал, что от этого есть какая-та польза. Нет, конечно, польза есть, но можно было бы и без дерьма обойтись. Но ведь людям не прикажешь, правда… Слушай, Лес, я могу долго болтать, но меня сейчас ищут два этих старых “динозавра” в форме, потому что я устроил дебош на твоем представлении, так что, если ты не возражаешь, я хотел бы сесть на своего железного коня и ускакать скорее в бар.
– А Вы бы хотели… То есть, ты хотел бы посмотреть на мой мир? Мир, в котором не льют грязь в уши?
Парню стало немного страшно, но интрига перевесила. Предложение звучало крайне необычно и пафосно. Кроме этого, где-то в этом здании осталась его любовь. Лес указал рукой на железную лестницу, протянутую вдоль боковой стены до самой крыши Театра Драмы.
– В обычное время я предложил бы подняться на крышу через театр, но, в сложившейся ситуации правильнее было бы воспользоваться пожарной лестницей.
– Ну смотри. Не дай Бог, это западня. Испугом потом не отделаешься.
Через огромные стеклянные окна было видно, что народ повалил из зала в фойе театра. Новоиспечённые знакомые прибавили шагу. По лестнице ползли молча, дабы не привлекать внимание вышедших на свежий воздух людей. Вместе с ногой Дая на крышу вступило недовольство:
– Как ты медленно полз, а! Ты высоты что ли боишься? Хорошо хоть не обделался на меня сверху! Посмотри на себя. Ты весь взмок. Совсем что ли спортом не занимаешься?
– Послушай… Как тебя зовут?
– Дай меня зовут. Дай Поспешов.
– Дай Поспешов, послушай. Не кипятись. Я объясню. – Сказал Лес, держась за собственные колени, переводя дыхание. – Эта история тянется из детства. Мы с друзьями любили набивать на ствол деревьев дощечки. Получалась лестница, по которой можно залезть до верхушки даже самого высокого тополя. Нам безумно нравилось чувствовать высоту, этот адреналин, смешанный со страхом инвалидности, когда верхушка качается под порывами ветра.
– По тебе сразу видно, что у тебя не все дома.
– Согласен, все дети странные. Так вот. Как-то раз одна из ступенек не выдержала нагрузку, и я полетел вниз. Повезло, что на моём пути росла ветка. Я приземлился на неё подмышками и висел, как постиранная футболка на верёвке. Ничего не понимая, со слезами на глазах, я осторожно спустился вниз и больше никогда не ползал по деревьям. Поэтому сейчас я проверял надёжность каждой железной ступеньки этой лестницы, прежде чем опустить на неё вес тела.
– Это и есть твой дивный мир? Ты хотел показать мне мир детских фобий?
С Лесом разговаривали так впервые. Его посетило желание сбросить Дая с крыши, но ещё желаннее было понять его натуру. Кажется, он нашёл прототип очень колоритного персонажа будущих произведений. А возможно, прототип даже нескольких персонажей. Лес ответил:
– Нет, не только фобий. Но, заметь, мы – на крыше, а значит, фобии не мешают достигать вершин. Возможно, даже помогают. Пойдём.
Они обогнули вентиляционную шахту и оказались на просторной площадке с панорамным видом на город. В центре площадки находилась стеклянная надстройка. Её прозрачные двери были распахнуты. Внутри виднелись: вход на чердак, барная стойка, диван-качели, журнальный столик, два кресла-мешка. Дай поравнялся с Лесом и воскликнул:
– Ого, да мы в пентхаусе! Not bad!
– Хах, можно и так сказать.
– Здесь можно выпить?
– Пойдём посмотрим.
Лес открыл шкафчик над баром и выудил оттуда бутылку виски, сироп, газированную воду и лимон.
– Я сделаю тебе виски со льдом, а сам попью домашний лимонад.
Дай развалился на диван-качели. В ответ он поднял большой палец вверх.
Лес протянул Даю бокал old fashioned, наполненный льдом и напитком, и сказал:
– Давай посидим на карнизе. Там моё любимое место.
Дай прихватил с собой кресло-мешок, а Лес сел прямо на кровельный рубероид, свесив ноги вниз. Внизу, на площади перед театром, народ активно обсуждал, куда же всё-таки пропал виновник торжества. Кто-то, осматриваясь по сторонам, предположил, что автор книги побежал наказывать обидчика, и добавил, что с удовольствием заснял бы драку на телефон, а потом продал журналистам. Большинство сошлись на мнении, что Лес просто-напросто не выдержал позора.
Лес тем временем небольшими глоточками утолял жажду после сложного подъёма. Дай удобно развалился в кресле-мешке:
– Да, отличный вид, ничего не скажешь. Не знал, что в нашем городе есть такие места. Широка-а-а страна моя родна-а-я!
Лес с улыбкой наблюдал, как распевается его новый знакомый. Дай двумя пальцами опустился в стакан, зацепил лимонную дольку и элегантным щелчком швырнул её вниз, в толпу. Потом залпом опустошил стакан и продолжил:
– Отсюда люди на площади похожи на голубей. Ходят, кивают головами. Им кинули семечки или пшено, и они слетелись поклевать. А мы сегодня и вправду целый кулёк пищи для ума высыпали. Ребята внизу до сих пор обсуждают и разлетаться по чердакам не спешат. На самом деле, я не считаю твою книгу паршивой. Читается легко. Постоянно спрашиваешь себя: “А что будет дальше?”. А на последней странице я даже расстроился, что всё закончилось.
– Правда? Полчаса назад ты был другого мнения.
– И я от него не отказываюсь! Все тебя хвалили, нужно было добавить объективности в эту ярмарку тщеславия! И есть ещё кое-что…
Вдруг заскрипела чердачная дверь. Руферы обернулись. Из стеклянного павильона вышла Рада. После всего случившегося увидеть этих двух людей вместе в секретном месте было для неё полной неожиданностью. Дай тоже почувствовал напряжение. Мягко говоря. В действительности, сердце его сжалось – он не знал, как Рада отреагирует на его выходку. Хорошо, что у всех было время прийти в себя – до края крыши метров 40 ходьбы. Меньше всех озадачился Лес, потому он и начал разговор:
– Прости, что не предупредил, Радонька. Мне нужно было срочно поговорить с этим господином.
Столь нежное обращение к Раде немного напрягло Дая, но ему хотелось соответствовать слову “господин”, и он посмотрел на свою женщину интеллигентным взглядом. Он посмотрел на женщину, которой пол часа назад пришлось оправдываться за Леса перед двухтысячной аудиторией и журналистами. И она ответила ему таким же взглядом. Обычно гипотоникам сложно контролировать эмоции, но Рада натренировала в себе сумасшедшую силу воли. Плюс она обрадовалась, что примирение двух важных в её жизни людей произошло само собой, и сразу простила Леса:
– Это замечательно, Лес! Вот только люди расходятся по домам, так и не дождавшись автограф-сессии.
– Да, мы как раз за ними наблюдаем. Отсюда они выглядят довольными, не спешат расходиться по домам.
– И тем не менее. Хейтеры в интернете съедят тебя заживо.
– Проблема всегда приходит в праздничной упаковке. Разворачиваешь проблему, а там – подарок… Не волнуйся. Я принесу публичные извинения.
Дай повернулся на бок, подложив руку под голову:
– Я считаю, тебе не за что извиняться. Мы устроили для них отличное шоу, а автограф в другой раз получат.
Раде не хотелось сейчас раскрывать перед Лесом свои отношения с Даем. Для столь насыщенного вечера это было бы чересчур. Поэтому она не стала читать Даю лекцию про позиционирование персонального бренда в медиасреде, отложив её до лучших времён. Рада сделала вид, что они не знакомы, и обратилась к Лесу:
– Внизу тебя ждёт журналист Елена. Журналист Елена… Как-то плохо звучит. ЖурналистКА Елена? Как-то неуважительно… Как правильно назвать женщину-журналиста одним словом?
– Может быть… – Размышлял Лес. – Журналесса…как принцесса… или журналиса. Как актриса, только журналиса. По-моему, хорошо звучит.
– Журналюха! – Заржал Дай.
– Журналиня, например… – Продолжал размышлять Лес. – Очень аристократично. Как графиня.
– Думаю, ей больше всего подойдёт журналиса. – Вмешалась Рада, у которой прилично замёрзли руки. – Журналиса Елена ждёт тебя внизу, Лес. Она настояла на своём, и я пообещала разыскать тебя.
– Что ж, пришло время оправдываться.
– Отнесись к этому, как к прекрасной возможности обкатать речь перед встречей с телевидением.
Троица направилась в сторону чердака. Дай взял Раду за руку и помог спуститься по крутым лестницам. Рада была смущена, и всё это сильно взволновало Леса. Первое, что пришло ему в голову – Рада причастна к скандалу и выходкам Дая, и, возможно, даже организовала всё это за его спиной. Она сделала вид, что не знает Дая, но тот сам всё раскрыл. Большинство людей на месте Леса тотчас же потребовали бы объяснений. Но Лес был по-другому воспитан, и кроме того, доверял помощнице. Также он допускал, что может ошибаться. Лес решил, что пусть лучше Рада сама расскажет, когда посчитает нужным.
Дай, как и все влюблённые, много шутил и любезничал. Рада чувствовала себя неловко, но с этим ничего нельзя было поделать: она словно вернулась в ту ночь в баре, когда Дай впервые вторгся в её личное пространство. Трусики снова намокли.
Они спустились в холл театра. Зрителей уже не было. Охранники косились на Дая с Радой, но подойти не решались.
– Чёт я не понял. Всё было заранее придумано? – Сказал с виду вежливый охранник своему коллеге. – А нам-то можно было сообщить?
– Тогда б не так реалистично получилось. – весело ответил коллега. – Мне погоня понравилась. Куда лучше, чем пьяных выводить.
– Тебе лучше, а мне перед директором отчитываться. Мне за форс-мажор не доплачивают. Артисты, ёпт.
Рада заметила Лену, стоявшую около скульптуры Рабочего и Работницы, и повела ребят к ней. Рабочий и Работница держались за руку. Другая рука Рабочего замахивалась молотом, чтобы ударить им по долоту, который Работница своей второй рукой прислоняла к каменной глыбе. Каменная глыба была наполовину высечена в виде одного общего сердца. Вокруг неё в постамент были инсталлированы отлетевшие в процессе труда осколки камня. Фигуры Рабочего и Работницы были вылиты из блестящего чёрного полимера. Для реалистичности молот и долото сделали настоящими – из дерева и металла. Скульптура была своеобразным ремейком на Рабочего и Колхозницу и пользовалась бешеной популярностью у туристов с фотоаппаратами.
– Это мы с тобой, – сказал Дай, указывая на произведение современного искусства, крепче сжимая руку Рады.
– Директор всё время жалуется, что молот часто приходится докупать. – Несвойственно для себя невпопад ответила Рада совсем не то, что хотел услышать Дай. – Он ведь ничем не закреплён. Лежит в руке свободно. Вот его и растаскивают на сувениры.
– Ну а что ты хотела? В России живём.
– Причём, инструмент в руке Работницы тоже ничем не закреплён, и его ни разу не украли.
– Воровать у женщины – последнее дело. У меня знакомый сидел несколько лет. Отпустили по условно-досрочному. Говорит, что насильников там сразу опускают. Их даже сажают в отдельные камеры, чтобы зеки не прессовали.
