Антонио Менегетти
Клиническая онтопсихология
2.11. Феноменологическое опосредование бытия
Следующее утверждение является определяющим для онтопсихологической школы.
Априорное «Я» – это универсальный идентичный принцип бытия, наивысшая актуальность, которая в любом движении, где бы она ни находилась, осуществляет самое себя. Априорное «Я» оказывает влияние на объективное существование в этом проявлении становления, которое, однако, желаемо, принимаемо и, по сути, представляет собой одно и то же для любого человека, для любого бытия, которое появляется в этом мире. В этом аспекте «Я» предшествует любой бессознательной зоне.
«Я» является априорным и выстраивает свою реальность через феноменологию физического поля, эфирного поля, астрального тела, химико-органического поля. Оно проходит через феноменологическое опредмечивание, потому что все это одна реальность, и через преображение. Единственное, что оно делает, – причиняет себя или отражает самое себя.
Чтобы понять вышесказанное, важна подготовка и опыт, основанные на рациональном акте, нежели на содержании или объекте, потому что только сосредоточение на рациональном акте может восстановить независимость мышления, которая позволяет совершить ему самостоятельное действие прежде и априорно любой феноменологии реальности. С помощью этой обосновывающей силы априорного «Я» весь мир становится местом, где утверждается внутренняя суть априорного «Я».
Существует ли много априорных «Я». Нет, существует лишь одно априорное «Я», которое обнаруживается и воплощается в различных ситуациях.
Люди обособлены друг от друга, но они не разные по сути. Конкретное обособление появляется в тот момент, когда бытие или Ин-се решает воплотиться в апоретической феноменологии. Тогда апоретические обособления противопоставляются, происходя, по сути, от одного акта. Объективирующие опосредования среды в отношении «Я» создают дифференциацию и неповторимость каждого индивида, который появляется в этом мире. Но в сущности это одно и то же априорное «Я», которое приобретает форму в высшей индивидуальности каждого «Я», существующего органически. Подтверждение тому следующее: каждый раз когда я безмолвно достигаю глубинного мира пациента, друга, человека, невозможно не увидеть «Я», идентичное мне. «Я есть» – это единый акт, который делает человека универсальным и идентичным в множественности экзистенциальных индивидуаций.
Все, что существует, дано и основано априорным «Я». Оно обосновывает и устанавливает свои опосредования, через которые возможна множественность индивидуальностей, которые, тем не менее, повторяют идентичность целого.
Когда индивид этого не осознает, тогда эта индивидуальность для него самого не актуализируется, не проявляется. Но что касается того, что есть, того, что есть все, не существует опровержения, уменьшения.
Априорное «Я» рождается, опосредуя самое себя через феноменологию бытия, коей является существование.
Априорное «Я» определяет человека как уже сущностно владеющего всем, что он ищет. Отчуждение, которое происходит, к сожалению, с большинством людей, состоит в том, что они застревают на «баррикадах», выстроенных перед становящейся реальностью, и потому остаются вне того, что составляет их сущность и носителями чего они являются.
Априорное «Я» – это вечный архетип, свойственный каждой индивидуальности и каждому «для-себя-бытию». Априорное «Я» сообщает о самом себе в любом существовании, в любой предметной данности. В каждой человеческой индивидуации «Я» рождается, опосредуясь. Это происходит всякий раз, когда собственная индивидуализированная феноменология индивидуации совпадает с феноменологической инаковостью. Все причастно тождественной сущности, проявителем или сознанием которой неизменно остается априорное «Я».
Каждый раз, когда человеческий субъект, в процессе индивидуального обособления, отвергает предметность, провоцирующую его к тому, чтобы быть лучшим, это ведет к отрицанию, отделению, неопосредствованию априорного «Я». Действительно, все воплощается в уникально целостном симбиозе, даже если и пребывает в процессе индивидуального обособления, эволюции, направленной на достижение окончательной завершенности, в которой «Я», чтобы опознать себя, более не нуждается в объективно ином, но может отражать себя в идентичности: «Я есть».
С моей точки зрения, беспокойство вызывает полнота феномена. Я не стремился познать ее, не искал, я обнаружил ее, распознал и решил изложить.
При подобном переживании я замечаю, что способен реально уловить объективность, превышающую по достоверности любую научную объективность, поскольку в движении очевидности, в интуиции я раскрываю в себе самом начало любой потенциальной или реальной объективации.
Этот принцип объективации является сущностной способностью обладать, потому что это реальная взаимосвязь с любым объектом, то, что составляет суть реальности, когда она появляется, становится, существует, есть.
Тем самым я оказываюсь изначальным, внутренним элементом, который интуитивно постигает себя не опосредствованно, а напрямую, то есть познает себя как сущность реального, даже если поначалу существовала необходимость в опосредствовании всех предметов, способных расширить видение.
Доказательством этому служит опыт метанойи, получаемый теми, кто способен оставаться в состоянии высшего переживания (peak experience) реальности в себе. Именно таков принцип онтотерапии и любого преобразования сознания по направлению к тому единству, которое наделяет нас внутренней идентичностью.
Честный исследователь может присоединиться к принципу целостности в силу той же свободы, с помощью которой он обычно его отвергает. Для осуществления полной метанойи достаточно воспользоваться теми же средствами «Я», с помощью которых мы с излишней легкостью выстраиваем тупиковые пути, наживаем разного рода отклонения и бессознательные или болезненные состояния, то есть уклоняемся от того опосредования, при котором «Я» возвращается к видению самого себя.
В феноменологическом рождении «Я» не может быть самим собою без помощи внешнего объекта, предмета, детской игрушки.
Без опосредствования инаковостью «Я» не способно вернуться к своей изначальности. Оно должно достичь утраты своей собственной индивидуальности, подобно тому как капле воды необходимо потерять себя, если она желает стать океаном. В этот момент априорное «Я» раскрывается как космическая индивидуальность или, точнее, как космическая неиндивидуальность; оно перестает быть существованием, становясь просто нутром тотального. В определенном смысле априорное «Я» вновь возвращается к себе в неэкзистенциальном измерении. Оно словно бы становится готовым к тому, чтобы стать ничем в любой вещи.
Здесь возникают отдельные возражения, на которые, в конечном счете, можно ответить следующим образом.
1) Наше исследование начинается от некоторого факта и остается внутри его существа. Существование является фактом для себя самого. Любой способ познания имеет своей предпосылкой свойственный нам способ существования.
2) Жизнь такова, каковой она себя полагает. В этом смысле в ней образуется эмоция бытия. Если бы бытие не получало воплощения, мысль как сила бытия в себе не могла бы себя познавать.
3) Я есть бытие, мы есть бытие, но мы не властны над бытием: мы не в состоянии поставить себя вне акта бытия; мы есть, но мы не владеем; в некотором смысле, владеть означает расположиться вовне.
4) Когда бытие целиком собирается в себе, оно есть покой, вечность, единство. Существование, напротив, плюралистично и исполнено риска; существование – это место, момент, некая модальность или модальность бытия, акта бытия, в котором оно забавляется, подвергая себя риску.
2.12. Психология акта
Здесь уместно вспомнить утверждение Адлера о том, что комплекс неполноценности лежит в основе любого жизненного инстинкта человека.* Это ощущение собственной неполноценности не является чем-то неправильным: это начальное чувство, которое подталкивает, побуждает к преодолению. Каждому человеку, достигшему величия, знакомо состояние зависимости, неполноценности. Естественно, это не знак слабости, а та основа, которой человек, движимый к цели присущего ему бытия, не может избежать.
Чувство неполноценности может достигать трагических размеров, особенно у исключительных людей; однако чем трагичнее это переживание, тем выше вероятность его преодоления: это уже не столько желание достичь предела, сколько живая потребность в преодолении предела. Воля к бытию свидетельствует об инстинктивном долге быть.
Можно даже сказать, что человеческая история представляет собой историю чувства неполноценности и попыток человека его преодолеть. То же самое можно утверждать и относительно всей истории цивилизации. Более того, чувство неполноценности является прекрасным ориентиром: до тех пор пока оно сохраняется, нам еще есть к чему стремиться. Это прогрессирующее развитие обладает тем же единством, которое мы наблюдаем в телесном «Я»: удовлетворение всех первичных потребностей влечет за собой непрерывное стремление к большему, к преодолению всех пределов.
Здесь возникает необходимость ввести новое понятие, кроме уже рассмотренного инстинкта обладания. Для понимания постоянной идентичности напряжения «Я» нам следует обратиться к понятию «акта». «Я» включает в себя психологию акта, персоналистического акта. «Я» никогда не идентично лишь одному моменту. Константа «Я» никогда не является фиксированной идентичностью, не исчерпывается одной статически фиксированной точкой, представляя собой диалектическое пребывание в кризисе.
Все это сопровождается внутренней уверенностью, которая помогает упрочить всеохватный опыт «Я», когда субъект может воспринять себя «Я есть» и одновременно с полной экономичностью вступает в отношение с тем, чем оно не является. Это происходит в силу того же акта, который конституирует субъекта и позволяет воспринять себя «Я есть». Этот опыт есть чувство действия, неотделимое и неотличимое от органического сопротивления и мускульного ощущения, причиной которого «Я» начинает себя открывать. Следовательно, это чувство усилия, воплощенное в движении и ощущении сопротивления, переживаемое уже не как идея, а как зарождающееся движение, как акт переживания глобально постигающего постоянство субъекта, его воплощение и свободу объекта.
Жизненное утверждение «Я» не представляет собой авторитарное поведение, с помощью которого индивид полагает, противополагает себя и заставляет себе подчиниться; это, скорее, укрепление подвижной развивающейся реальности, которая раскрывает, обогащает себя, постоянно увеличивая собственную внутреннюю зрелость.
Развитая жизнь на высшей ступени личностной зрелости выражается тремя модальностями.
Первой модальностью является движение к экстериоризации, то есть адаптация к всеобщности. Органический индивид находится в процессе симбиотического приспособления к всеобщности мира. Этот процесс включает в себя:
1) движение, направленное вовне, устремленное к предметам, к другим;
2) эффект дифференциации, поскольку разнообразные объекты моделируют смутную, невычлененную виртуальность «Я» в виде различного поведения;
3) эффект рассеивания, который несет в себе постоянную угрозу обезличивания;
4) как реакцию на эту угрозу – силу присвоения, направленную на упрочение пути «Я» среди вещей, или стремление «Я» к увеличению, наращиванию в зависимости от степени собственного воплощения. В этой предметности «Я» вступает в открытый поединок с вещественностью мира и не может уклониться от этой битвы, так как иначе ему грозит самоуничтожение и растворение, степень которых зависит от усилий, прилагаемых «Я», чтобы смошенничать в игре, где его противником становится предметность мира.
Во второй модальности «Я» в силу процессов интериоризации вовлекается во взаимодействие со всем, что его окружает: оно будто непрерывно влекомо к погружению в самые безмолвные, глубокие, первоначальные зоны в себе, даже если – чисто внешне или на самом деле – оно всецело погружено в опредмечивающее рассеивание.
«Я» объективирует и выстраивает себя в зависимости от степени соприкосновения с внешней предметностью. Но для этого оно должно постоянно помнить о необходимости интериоризации, поскольку реальный окружающий мир вечно вовлечен в непрерывную амбивалентность. При любой своей жизненной объективации в предметах, «Я» должно позаботиться о том, чтобы это всегда происходило созвучно его онтической идентичности, научиться начинать все с самого начала: постоянно возвращаться к собственному началу, погружаясь при этом в предметностъ.
Это возвращение представляет собой как бы движение вспять, к собственной изначальной позитивности без прекращения постоянного акта неизменного становления или переживания кризиса идентичности.
Третья модальность. Процесс экстериоризации в соединении с процессом интериоризации приводит к развитию целостного человека. Эти два процесса способны внести равновесие «Я», лишь когда выступают в качестве движения к преодолению или постоянном трансцендировании данного.
«Я» должно трансцендировать себя после каждой объективации. «Я» пребывает в непрерывном трансцендировании последней им встреченной объективной данности, то есть само по себе способно достичь цели окончания собственного устремления. Это напряженное устремление уходит, когда «Я» усиливается, становится «Я есть». Разворачивание этого процесса позволяет «Я» обнаружить себя там, где оно было изначально.
2.13. Процесс метанойи и сознание
Априорное «Я» – метафизическое понятие. Под «метафизическим» я понимаю простое обращение к сущности физического явления, то есть имманентное переживание того, что поначалу может показаться трансцендентным. В некотором смысле это означает поиск подлинной природы, обуславливающей автономию движения, независимость следствия в себе, независимость данного, произошедшего. Таким образом, это всеобъемлющее переживание физической предметности и всего удостоверяющего ее, требующего ее и делающего ее независимой.
Для понимания деятельности метафизического настоятельно требуется полное преображение человека. Необходимо достичь максимально возможной зрелости всего человеческого существа согласно заложенному в нем потенциалу. Однако это невозможно сделать лишь с помощью отвлеченных рассуждений, долгих лет учебы или исследовательской деятельности. Для достижения этого уровня человек должен задействовать всего себя целиком: необходимо изменить ментальные установки (совершить метанойю) относительно всего видимого, чтобы воспринять себя во всяком зарождающемся самодвижении. Это требует процесса непрерывного прислушивания к себе, даже более глубокого, чем интуиция бессознательного: человек в состоянии отвлечься от любого собственного феномена, чтобы оказаться в том центре, где целое придает сущность всем своим проявлениям.
Это подобно самопостижению, сливающемуся с тотальностью; подобно совпадению с той точкой, от которой уже не возможно обособиться, чтобы обрести себя там, где зарождается всякое самодвижение. В этой точке бытие достигает высшей степени сублимации (или низшей степени личности), но в реальности это есть преодоление порога самого низшего или самого высшего (если в данном случае вообще уместно использовать эти экстремумы).
Существует это самовоспринимающее видение действующего «Я» как полноты собственного существа. «Я» зрит то, чем оно является: это самопереживаемый и самопереживающий акт, который содержит в себе максимум конкретности, уверенности, исключает всякий фидеизм, любую чуждость и снимает напряжение поиска того, что человек зовет истиной. Мне хотелось бы особо подчеркнуть этот момент: люди не должны претендовать на то, что им еще лишь предстоит достичь, так как их поиск неизбежно обернется для них чувством собственной ограниченности, выдворения оттуда, куда они стремятся попасть.
Живое восприятие априорного «Я» возможно посредством фокусировки на том, где человек есть в данный момент, или за счет погружения в сон в бодрствующем состоянии. Нельзя утверждать, что индивид осознает свое «Я», поскольку в реальности большая часть его «Я» не полностью индивидуализирована, так как перед ним стоит насущная необходимость опосредствовать множество степеней рассеянного. «Я» как бы пребывает еще слишком вне себя и предвосхищает то, что еще только должно случиться.
Априорное «Я» достигается поэтапно: сначала полнота чувственного переживания, затем целостное осознание себя и, наконец, угасание всякой инаковости «Я». До тех пор пока «Я» воспринимает другие предметности как противоречащие себе, оно не может реализоваться в области, лишенной диалектики, там, где оно признается тождественным. Лишь тогда априорное «Я» станет тем же отраженным бытием и научится воспринимать себя как мысль, которая может черпать информацию только из собственного самосознания, преодолев предварительное впечатление тождественности с тем, что составляло материальную сторону опыта.
Только когда человеку удается узнать в себе сущность, зиждущуюся на самой себе, тогда мысль способна понять все существующее. Если человек не достигнет такого уровня познания, он никогда не сумеет понять единомоментность мысли в проявлении бытия. Таким образом, априорное «Я» выражает собой не что иное, как форму самосознания, в которой бытие раскрывает собственную истину.
Истина в том, что высшее «Я» есть бытие, которое наделяет сущностью, задает форму, актуализирует, творит, детерминирует, определяет любую экзистенцию.
Есть априорное «Я», то есть мысль, которую не следует путать с обычной рациональностью, диалектикой или сверхкритичностью. Под выражением «мысль как априорное “Я”» следует понимать мысль в момент чистого акта, когда она для постижения себя не нуждается ни в каком обозначении, сама является чистым значением.
2.14. Онтотерапия
Все процессы дезадаптации являются следствием чрезмерно усиленной эгоцентричности «Я», которое самонадеянно полагает себя автономным, но отстраняется при этом от любой ориентации на объект и зависимости от него или фиксируется на нескольких схемах, что ограничивает масштаб его оперативности в мире.
«Я» рождается от интроекции оперативных схем, от центральных моментов действия, которое неизменно является периферийной точкой по отношению к объекту. В свою очередь объект расширяет ноэтическую картину, и в согласованности взаимного овладения интериоризацией и экстериоризацией происходит поступательное расширение «Я».
Если этого не происходит, то провоцируется бессилие «Я» и состояние неосознанности, а значит, абсолютизируется низкий уровень, который мешает быть близким всему миру. Равным образом, ноэтические картины перекрываются невротическими и шизофреническими состояниями, которые в процессе взаимодействия субъекта со средой блокируют его способность удовлетворять собственные потребности.
Субъект тянется к объекту в силу присущей ему потребности; объект необходим в качестве конечной цели инстинкта – его удовлетворения. Что бы ни происходило, целое, континуум стремится обратить себя в любое существование, взаимно единосущное ему.
В некотором смысле посредством процесса интериоризации «Я» может заслужить себя, достигая некой формы пресуществления целого, и, следовательно, вновь обрести себя в этом «в себе», признавая себя как таковое.
Если «Я» не пройдет до самого конца процесс пресуществления всеобщей предметности, оно неизбежно будет раздавлено бременем экзистенциальной тоски: то, что оно не сумело интериоризировать и привести в соответствие с внешней деятельностью, давит на него извне и разрушает изнутри, поскольку «Я» в определенном смысле остается противопоставленным «не-Я», которое, в реальности, и является предназначением «Я».
«Я» укрепляется, обретает единство в тот момент, когда нам удается сформировать оперативные схемы. Всякий раз, когда нам удается подвести субъекта к непосредственности объектов, мы замечаем, что чем выше способность субъекта к овладению оперативностью периферийного момента действия (то есть к сосуществованию со всем окружающим его миром), тем больше степень его самосознания. Постепенно субъект может дойти до высшего восприятия чистого сознания и, следовательно, ощутить свое слияние с «в-себе» бытия, или с бытием самим в себе. На этой стадии пропадает чувство собственного отличия от любой вещи, и субъект начинает ощущать себя «во» всякой вещи.
При проведении онтопсихологического резиденса я стремлюсь, чтобы человек на практике научился использовать различные предметы, необходимые для ведения домашнего хозяйства, для занятий спортом и ремеслом, для творчества, это дает ему возможность объектного вложения или объективации «Я», что обеспечивает функциональную независимость его существования. Если привязанность к матери лишает человека возможности личного роста за счет открытого диалога с различными вещами и окружающей средой, то во время резиденса мы, напротив, стимулируем пациента к функциональному отношению с объектом (например, учим его готовить еду), чтобы добиться его постепенного освобождения от потребности в данной зависимости. Таким образом, мы снабжаем его оперативными моделями, исполняющими эгоическую функцию. Организм жив до тех пор, пока способен синтезировать все новое в соответствии с собственной формой.
Сознание всегда направлено на предметную данность, а наиболее упорядоченной и реальной предметностью, или опытом, является опыт повседневной жизни. Ее привилегированная позиция делает ее господствующей реальностью благодаря тому, что напряжение сознания выше в повседневной жизни, то есть последняя наиболее грубым, зримым и настойчивым образом давит на сознание. Реальность повседневной жизни вращается вокруг «здесь» моего тела и «сейчас» моего настоящего. Это «здесь и сейчас» является тем центром, на котором сосредоточено мое внимание к реальности обыденной жизни. Все предстающее передо мной «здесь и сейчас» в повседневной жизни составляет реализм моего сознания. На основе этой первореальности сознание способно опосредствовать любую другую реальность (философскую, религиозную, сновиденческую, политическую и т. п.) при помощи общего языка. Хотя язык и предполагает безымянность опыта, связанную с необходимостью преодоления, он дает нам оперативную модель, пригодную для непрерывной объективации развертывания опыта «Я».
Трансцендирование необходимо для постижения тех полей значения, которые априорно и фактически недоступны повседневному опыту; однако язык в состоянии восстановить эти знания «здесь-и-сейчас». Язык – это опосредование, введенное человеком между индивидуациями и Ин-се.
Таким образом, познакомить ребенка или невротика с моделями повседневной реальности – значит включить его в средоточие социальной функциональности и тем самым включить в цепочку организмического вознаграждения.
Индивид, опосредуя себя в земной предметности, достигает опосредования «в себе» мира как абсолютного «Я».
Индивид изначально и безвозмездно включен в универсальное опосредование всего сущего: если он осознает эту действительность, то становится «Я» для Ин-се. Когда он понимает, что все сущее опосредуется в нем, в нем сходится все целое. До тех пор пока какие-либо вещи, образования или миры опосредуют собой индивида, он никогда не сумеет узнать себя, Ин-се останется отчужденным и невостребованным, не принесет радости, а станет только поводом к отчужденному поиску и тоске (поскольку в человеке все инстинктивно тянется к Ин-се). Взаимное опосредствование (индивида и вещей) всегда происходит во всеобъемлющем акте; когда он осознается, а не только отражается, наконец конечная причина открывается в качестве единственного действующего начала.
Онто Ин-се представляет собой законченную речь, но лишь c того момента, когда оно приходит в существование, то есть становится диалектичным, оно нуждается в точках отсчета. Действительно, дух, не имеющий точки отсчета, не способен выделиться в индивидуальность, поэтому время и пространство представляют собой необходимое условие диалектики становления всего, что в них вписано. Не имея ничего противостоящего, целое пребывает вне проблемы существования, и человек как таковой не дан. Моя индивидуация является отправной точкой, точкой отсчета, в которой Ин-се обретает сущность и делает возможным собственное обсуждение или смысловое содержание. Утрата человеком точки отсчета (или собственного времени и пространства) равноценна утрате Ин-се. В отпущенном ему времени человек играет с бесконечностью, вернее, с собственной бесконечностью. Способность к рассуждению представляет собой всеобъемлющую защиту части, рассуждение возникает из части и через часть, обуславливая ее непрерывность в целом. Инстинкт обладания свидетельствует о потребности части в целом. Он «переписывается» в виде динамики и цели при любом усилении инстинкта, которое ставит субъекта в зависимость от объекта.
Рассудок суть объективация или фактичность мышления: это акт мысленного решения (априорное «Я», сознание) касательно отношений, предлагаемых индивидуациями (или конкретно отличающихся друг от друга). Действительно, разум представляет собой совокупность оперативных моделей мышления в среде конкретных индивидуаций, это сохранение индвидуации в социальной среде, определяемое историческим решением мысли. Он незаменим для последовательного исторического существования всякой индивидуации. Он описывает обширность того поля, которое историческое «Я» самостоятельно реализует по отношению к потенциалу Ин-се. Рассудок отмечает конечный пункт собственнического опосредования человека[21].
Для человека невозможно обладание или мысль без основы, субстрата. «Я» не может овладеть собой, стать абсолютной индивидуальностью, если оно не отличает себя, если не существует в некий элементарный момент, будь то конкретный или идеальный. Естественно, обладание как абсолютное опосредование полностью задействует этот субстрат и должно содержать его в себе как элемент своего синтеза. Это происходит потому, что сущность априорного «Я» человек извлекает, исчерпывая свое существование.
