Антонио Менегетти
Клиническая онтопсихология
2.7. Слова и семантика реальности
Очевидность как жизненный факт свидетельствует о следующем: то, что не является словом, не может быть передано как сообщение и персонализировано. Слово – это опосредование причины каждой индивидуации. Сам говорящий является производным от слова.
Даже при психотических состояниях психика может быть спасена или восстановлена в своей целостности исходя из тела-слова. В этом смысле для всего воплощенного возможно искупление любой первородной вины.
Слишком часто вину за искажения в психике или в «Я» возлагают на секс или эрос (восторг тела). Но именно «целомудрие» ведет к самоотречению от полноты жизни. «Чтобы достичь чего-либо, необходимо нарушить границы… Всегда существует некий предел, с которым согласовано бытие. Бытие отождествляет этот предел с тем, что оно есть»[16]. Высший смысл эротизма состоит в смерти индивида ради экзальтации жизни в себе, но в этом эротическом самозабвении индивид становится причастным к видению верховности бытия.
Любое действие (эрос) предстает как достижение субъектом объекта, но на самом деле оно выражает конкретность их взаимной потребности друг в друге. Одного эта потребность заставляет побуждать и выжидать, другого подталкивает к действию и агрессивному захвату объекта. Оба они проявляют метафизическое единство бытия. В действительности это Ин-се, которое вновь и вновь желает себя, умирая и рождаясь в непрерывном чередовании индивидуаций.
Мы познаем Ин-се и являемся им благодаря его феноменологии. Феноменологией (или словом) Ин-се является совокупность процессов индивидуаций. В каждой индивидуации раскрывается перспектива всего бытия. Каждый из нас является индивидуацией, предназначенной для восстановления всего бытия в своем сознании. Человек как личность-действие (действие для себя или для Ин-се) есть индивидуация или слово, которое наилучшим образом означает Ин-се, будучи означающим и означаемым.
Приступая к психологическому изучению персонологической индивидуации или конституции «Я», мы осознаем, что это происходит в мире, где все взаимосвязано. Даже когда мы говорим о «закрытых системах», каковой может показаться обособленность «Я», мы должны помнить, что это наш исторический способ видения, который нереален, более того, неточен, что принципиально прежде всего для психолога.
Организмическое эгоическое всегда включено в функциональные отношения, в множественность факторов общего непрерывного единства; оно всегда вовлечено в круговое движение, организованное из различных компонентов, обладающих одинаковым значением. Действительно, человеческий организм представляет собой упорядоченный ответ на мирские побуждения. Если мы пытаемся уточнить мотивацию «Я» и понять, что лежит в ее основе, то должны отказаться от атомистического, таксономического, статического, причинного, механистического подхода. Мы сталкиваемся со сложносоставной причинностью, где причина и следствие являются коррелятами одной органической сопричинности. Таким образом, мы имеем дело с изначальной сложностью, которая поддается определению с помощью динамических, функциональных, интенциональных, целостных моделей. Речь идет об изучении части в целом, то есть о холистическом динамизме.
Нам следует понять, что, исходя из части или чего-то локализованного, мы должны научиться схватывать нечто большее, то есть, чтобы понять часть или нечто обособленное, мы должны уловить связанную с ним совокупность. Эренфельс говорил*, что гештальт, или целостная форма, всегда является чем-то большим, нежели сумма его отдельных частей. Для понимания реальной ценности музыкальной ноты следует интуитивно прочувствовать ее в разных вариациях мелодии. Для понимания, например, мотивации или привычки необходимо сначала осознать, что любой рефлекс структурируется как специфическая местная реакция на основе общего торможения.
Кроме того, следует восстановить единство по ту сторону диалектического и семиотического разделения. Действительно, в процессе познания или экзистенциальной рефлексии, даже в ходе интроспекции, человек постоянно оказывается расщепленным на субъект и объект: он кажется обреченным на собственную феноменологию, без возможности совпадения с самим собой (Кант, Гуссерль)*.
Исключение составляет лишь состояние прозрачности перед собственным Ин-се, так как в этом случае человек заново обретает единство. Исчезает опосредование, и субъект способен стать истинным самому себе, более не нуждаясь в объективациях или отражениях: интенциональная периферия становится центром.
Что касается языкового опосредования, то оно так же реально, как и другие функции реальности, несмотря на культурное отчуждение, происходящее из-за него. Но человек может сделать из него отклонение, как и из любой другой функции.
Как бы то ни было, но слово человека или культуры всегда представляет собой семантику некоторой реальности. Для меня, как онтопсихолога, даже ложь представляет собой намек на взаимодействующую совокупность. К счастью, в новейшем лингвистическом позитивизме наблюдается тенденция к восстановлению органической реальности. «Семантическое исследование имеет целью воссоздать через описание и документирование то, что происходит в реальности неотрефлексированно. Она есть та точка, в которой объективная историческая многосложность изучаемой ею реальности встречается с исторической многосложностью культуры, рефлексирующей над этой реальностью. Она не занимается отвлеченным изучением искусственно созданной реальности, но представляет собой историческую науку, которая есть отчасти субъект и отчасти объект»[17].
Любая структура возникает из данных, недоказуемых в рамках теории. Присутствуют элементы, определяемые как ограничивающие и однозначные, которые в дальнейшем противостоят любому другому лингвистическому образованию. За рамками теории, всякого рода лексикологическая семиотика возникает в результате физических вариаций, которые могут быть выделены и порождены соответствующими органами восприятия, способными к установке би-однозначных соотношений между физическим и знаковым опытом и между одним воспринимающим и другим[18].
Мой интерес к основам лингвистики не должен вызывать удивления. Он обусловлен двумя причинами: 1) лингвистика может отражать соответствие мира метафизическому началу, самому в себе; 2) на основе слова, условность которого принята социологически, устанавливается и развивается психическая реальность индивида. Как следствие всего этого, любая психотерапия держится на вербализации.
Необходимо понять заключительную предпосылку: человек должен быть тем, что он есть. Самореализация заключается в раскрытии того, что уже есть, в ином случае происходит невротическая реализация, бытие в раздвоенности. Процесс самореализации основан на иерархических ответах на первичные аффективные, психические или духовные потребности организмического человека[19].
Всякая высшая потребность развивается только на основе низшей. Первичные потребности незаменимы для сохранения и роста организма; аффективные потребности, включая потребность в эфире, придают уверенность, господство над окружающей средой; духовные – способствуют пониманию целого, когда часть или индивидуация дополняется целым. Таким образом, априорное «Я» может стать сознательным актом, преодолев апоретику собственной феноменологии, и увидеть в себе идентичность Ин-се (онтическое видение).
И наконец, даже если каждая индивидуация является процессуальным феноменом, то есть реальность представлена в процессе становления, человек, или «Я», должен найти свою целостность в тотальности мгновения. Априорное «Я» всегда дано как потенциал тотальности в мгновении ситуации: оно является той точкой, которая удостоверяет перспективу присутствия абсолюта.
Это не должно вызывать удивления при нашем опыте постепенности и процессуальности, благодаря которому у каждого человека есть свои периоды и сезоны: в реальности, самой в себе, постепенность уже есть полнота, поскольку любой процесс представляет собой лишь отношение между индивидуациями.
Актуальность мгновения предшествует всевозможному будущему и находится по ту сторону любого прошлого. Учитывая то, что современный человек погружен в собственную повседневность, вследствие чего общество, к счастью, непрерывно утрачивает свои отштампованные функции, человеку не остается ничего другого, как структурировать свое «Я» в соответствии с континуумом собственной повседневной жизни (онтическая рефлексия собственного априорного «Я»).
2.8. Самовыстраивание «Я» как взаимосвязь между организмом и реальностью
С целью представить концепцию рождения «Я» в онтопсихологическом понимании, я воспользуюсь одной из работ Пиаже[20].
Осознание происходит не в виде просветления. Когда происходит действие, автоматически осознается способность к взаимодействию.
Результат действия приводит к обобщению, формированию схемы действия, понятия, которое представляет собой не что иное, как обобщение совершенных действий в двустороннем общении между объектом и субъектом.
Потребность в соответствующем видении причинного процесса затрагивает не только область объектов, но особым образом связана с внутренним формированием «Я».
Формирование «Я» происходит на основе действий или, лучше сказать, через способ ассимиляции объектов. По сути, за интериоризацией действия следует уровень отраженного действия, другими словами, уровень используемых средств.
Судя по всему, осознание происходит через концептуализацию в узком значении этого термина. Под концептуализацией понимается переход от практической ассимиляции объекта к некоторой схеме, к ассимиляции посредством концептов, которая носит всегда репрезентативный характер, другими словами, способна в дальнейшем расширяться в своем применении. Следует особо отметить, что, как только в доступных наблюдению данных выявляется концептуальное искажение действия, возникает опасность (наряду с отсутствием надлежащего осознания), что дальнейшие действия и поступки индивида будут лишены самосознания.
Осознание происходит через координирование того, что уже реализовано в плане собственно материального действия или через концептуальное отражение того, что составляет ядро схемы действия по отношению к объекту.
Различные уровни и степени сознания, по всей видимости, зависят от различных степеней интеграции действия: какова степень интеграции действия, такой же будет и степень осознания.
В подобной перспективе нет принципиального различия между осознанием собственного действия и осознанием внешней для субъекта череды событий.
Представляется очевидным существование эпистемической общности между процессом интериоризации, ведущим к осознанию действий и, следовательно, к концептуализации логико-математических операций, и процессом экстериоризации, ведущим к опытному знанию и, соответственно, к причинному объяснению объективных физических явлений. Создается впечатление, что динамика взаимодействия объекта с субъектом разворачивается на основе биполярности, которая прежде всего проявляется в схеме ассимиляции, затрагивающей как субъекта, так и объект.
Из данных замечаний могут быть выделены два процесса.
1) Причинная взаимосвязь
Между объектом и субъектом происходит взаимодействие, в котором чередуется влияние наблюдаемых данных об объекте на наблюдаемые данные о действии, и наоборот.
Из всего, что вовлечено в отношение (между субъектом и объектом), складывается общая координация действий, которая, естественно, выходит за пределы наблюдаемых данных. Общая координация действий представляет собой модальность, позволяющую субъекту понять причины наблюдаемых следствий.
Субъект улавливает асимметричность двух типов, которые, впрочем, всегда согласованы. То есть он улавливает теснейшее соотношение идентичной динамики объекта, направленной на действие, и взаимосвязи действия, направленного на объект.
Эта ориентировочная схема в реальности представляет собой событие, или, точнее говоря, повторяемую и регулярную взаимосвязь, и позволяет говорить о наличии функциональной зависимости или закономерности. Действие само по себе, схема действия передает повторяемость объектов и тем самым становится физическим законом. В связи с этим представляется очевидным, что доступные наблюдению данные любого уровня могут быть связаны как с объектами, так и с действиями: следовательно, существует их причинная взаимосвязь.
2) Рефлексивная абстракция
Источником общей координации действий может быть исключительно логика субъекта, тогда как некоторое равенство, тождественность, причинное согласование существует только между действием и объектом. Когда общая координация действий превращается в умозаключения, появляется второй аспект: рефлексивная абстракция.
В этом случае субъект понимает внутреннюю необходимость объекта. Отражающая абстракция проявляется, когда субъект сравнивает два исполняемых им процесса и пытается найти между ними нечто общее.
В последнем случае субъект способен найти сходство, которое определяет новизну причинного вывода.
В итоге мы приходим к трем моментам: а) материальное действие без формирования понятий; б) формирование понятий на основе действий, благодаря осознанию и использованию понятия по сравнению со схемой; в) отраженная абстракция, заключающаяся в новых операциях, через которые субъект изучает обратимую повторяемость на свой лад и по собственной инициативе. «Я» рассматривается как не-я (объект) и распознается «я». Тело есть «я». Из этого понимается рефлексия как абстракция, обратимая по отношению к объекту.
Уточняя эпистемическое значение этих совместных процессов, можно говорить о процессах интериоризации и экстериоризации*. Первый ведет к построению логико-математических структур, второй – к выработке физических объяснений, то есть к установлению причинности.
Согласованность двух моментов – интериоризации (логико-математический) и экстериоризации (физико-причинный) – еще более усиливается через процессы абстракции, благодаря тому парадоксу, что адаптация к конкретным опытным данным зависит от абстрактного характера ноэтических картин*, которые позволяют проанализировать эти данные и даже уловить их смысл. Таким образом, индивид способен соотнести себя с внутренней сущностью вещей в зависимости от обширности и гибкости своего ума, то есть от величины своих ноэтических картин.
Здесь мы вписываем осознание в общую перспективу круговой взаимосвязи между субъектом и объектами. Субъект учится самопознанию исключительно путем воздействия на объекты, и объекты становятся доступными познанию лишь как функция процесса действий, осуществляемых по отношению к ним.
Следует особо подчеркнуть согласованность между мышлением и реальностью, поскольку действие протекает по законам организма, который одновременно представляет собой объект среди множества других объектов, а также источник действующего и мыслящего субъекта. Если осознание происходит от периферии к центральным регионам действия (по крайней мере так это выглядит в феноменологии), то «Я» рождается от интериоризованного процесса ассимиляции того, что организмически идентично реальности.
На основе многократного и повторяющегося отражения детерминируется единственность точки отсчета всех ассимиляций. Это стабильное единство и есть «Я». Таким образом, стабильное отражение некоторой точкой ассимиляции множественных ориентиров подтверждает и стимулирует раскрытие «Я».
2.9. Априорное «Я»
Продолжая идеи аналитическо-экспериментальной психологии Пиаже, я хотел бы уточнить, что рождение «Я» определяется как рефлексия инстинкта обладания при осуществлении акта, которое сближает субъект и объект в их сути. Это ноуменальный процесс, образующийся из феноменологии объекта и субъекта. Фактически, «Я» представляет собой рефлективное овладение внутренней или ноуменальной природой предметов и их причинными условиями. Речь идет о динамике, которая превосходит сферу наблюдаемых явлений и приводит к совпадению субъекта и действия, становясь их центральной частью (именно это действие является конкретной, или экстенсивной, причинностью любой предметной данности). Акт сознания составляет сокровенность мирского действия. Простейший инстинкт обладания расширяется до «Я» всего мира.
2.10. Уточнение понятий «априорное "Я"» и «Ин-се»
Априорное «Я» есть непрерывное мгновение, которое служит оптимальной формой экзистенциальной данности. Эта оптимальная предпосылка дается, чтобы стать завершенностью в любой происходящей ситуации.
Для конкретной индивидуации, помещенной в экзистенциальный контекст, дано только одно позитивное отношение со всем остальным миром. Это – единственная и оптимальная возможность совпадения. Это априорное «Я» исторического «Я». Существует лишь одна возможность позитивного совпадения с окружением, пребывающим в становлении, и ее пределы заранее определены.
Конфигурации, ограничивающие и уточняющие некий элемент или некую часть, различимые между собой и сосуществующие в единой совокупности, образуют априорную форму, внутренне присущую элементу или части. То, что проявляется вовне вещи или становится ее пределом, вместе с тем является внутренним законом этой вещи.
При каждом своем контакте в процессе становления, человек определяется и уточняется. Именно эта определенность и представляет собой a priori его исторического действия. Следовательно, априорное «Я» является не фиксированной матрицей, а мгновением, обновляющимся при каждом контакте в процессе становления. В то же время обновление в становлении не равнозначно творению из ничто, а является уточнением акта, который предстает во всей своей идентичности и целостности. Его присутствие обуславливает необходимость или абсолютную категорию априорно должного бытия. Отступление от этой априорной категории ведет к началу распада индивидуализированного кванта.
Будучи самобытным, априорное «Я» дается как синхронное предшествование.
Априорное «Я» – это Ин-се, особым образом определенное в человеческой индивидуации.
Ин-се и априорное «Я» не отличаются по своей природе или экзистенциальной реальности, они есть одно и то же и различаются по экзистенциальному соответствию, то есть соответствию, заданному феноменологией мира и вещей.
Ин-се одновременно обуславливает внутреннюю сущность как предметного мира, так и конкретного субъекта. В субъекте включение сознания – то есть осознание и внутренняя оперативность «Я» – происходит посредством ассимиляции того, что не является ни «Я», ни предметом, но отражается и в «Я», и в предмете. Это эмпирическое самодвижение «Я», еле уловимое, особенно в третьем моменте, когда оно становится отраженным действием, а значит, достигает центрального положения.
В определенном смысле действующее Ин-се создает факты, происходит, а потом думает, предстает в органической и мирской действительности, в человеческом «Я»; его действие предшествует любому индивидуализированному сознанию и лишь затем начинает отражаться.
Ин-се заново обнаруживает себя и открывает себя в предметной данности. Действительно, абстракция возникает из предметных комбинаций. В этом круговом видении крайние точки берут начало из одной точки и не существуют сами по себе: всегда есть что-то, что предшествует им.
«Я» проявляется в случае контакта с объектом, но случайным образом, в тот момент, когда интроецируется схема ассимиляции, то есть в периферический момент. Предположим, что в данном случае периферия – это не только отдельный феномен. На самом деле, если бы это был феномен в традиционном смысле, в том числе в том смысле, которое в него вкладывает Пиаже, мы оказались бы в порочном круге, приводящем к абсурду. Феномен чего. Феномен «Я». Но в этот момент «Я» еще нет: «Я» рождается из этого феномена. Феномен объекта. Но объект познается из этого феномена.
Этот феномен в конкретном эмпирическом смысле не является объектом, это нечто внешнее, но при этом способное составлять внутренний мир субъекта и объекта как на уровне семиотики, так и на уровне действующей причины. Действительно, обладая периферической точкой, мы можем восстановить причину и объекта, и субъекта. Таким образом, нам остается заключить, что акцент, поставленный на феномене, соответствует глубине Ин-се, которое отражает само себя в субъекте и объекте. «Я» противопоставляет себя «не-Я», чтобы отыскать свое идентичное «Я» в истоке. Ин-се прячется в этом круговороте, чтобы заново с любовью найти себя: это круговорот, в котором отсутствует иерархия, нет ни хозяев, ни слуг, но лишь тождественный акт любви, который непрерывно «играет с собой в прятки». В этом порыве жизненной силы, пребывающей в непрерывном круговом движении, вновь и вновь проявляется вечная креативность, круговорот самосозидания.
В качестве априорного «Я» Ин-се скрывает себя в историческом «Я» в виде синхронности субъекта и объекта. Через предметную данность мира, через множественность индивидуаций Ин-се воспроизводит собственную идентичность, становясь феноменом в каждой индивидуации и посредством каждой индивидуации. Человек познает себя в мирской предметности; когда он исключает себя из нее, он обречен на непонимание и утрату себя.
Дихотомия, амбивалентность, противопоставление являются лишь моментами одного движения, вновь повторяющего себя. Человек познает себя, интериоризируя внутреннюю сущность предметов. Когда он пытается отстраниться от объектов, он обрекает себя на экзистенциальную тоску.
Невозможно проследить мысль в отрыве от того, что она означает. Но можно уловить мысль там, где происходит восприятие чистого поля внутреннего действия, а не бессмысленное усвоение. Это возможно благодаря опытному переживанию сущностной идентичности мысли и ее содержания.
Наука о концептуализации сама же и предоставляет способ проверки собственных оснований. Человек может стать сознающим, следуя за самим собой вплоть до достижения собственной предельной целостности. К этому ведет сосредоточенность на внутренних изменениях, процесс метанойи*. Для того чтобы человек познал всю истину о самом себе, необходимо сначала сформировать его в целостности: только после этого и благодаря этому он сможет обеспечить собственное самодвижение с помощью первозданного восприятия, то есть будет способен двигаться, отражая восприятие всего происходящего. Он научится опосредовать себя исключительно в собственном изначальном чистом акте, сможет достичь бытия в себе там, где оно уже не диалектично, то есть прийти к тотальному и неизменному бытию, которое пребывает в собственной универсализирующей и индивидуализирующей внутренней сущности.
В самом себе он повторяет только самого себя. Именно с этим измерением мы должны связывать конкретность априорного «Я».
