Антон Волков
Остров айлатки
День 7
– А помнишь, как ты ходила в дельфинарий в первый раз? Я тебя водил. Ты когда проходила по кромке бассейна, один дельфин как выпрыгнул и обдал тебя большой волной. У тебя платьице все промокло, но такой счастливой я тебя никогда не видел. «Папа!», закричала ты с таким восхищением в голосе, «Я хочу нам домой дельфина».
– Да! – засмеялась Натка, – Я даже просила тебя аквариум построить или купить, не помню уже.
Она сидела в поле цветов напротив отца, и они уже второй день предавались воспоминаниям. Впрочем, Натка не считала времени. Само понятие растворилось для нее в ярком солнечном небе и залитом красками от цветов горизонте. Отец привел ее сюда, на вершину острова, с самого побережья. Натка даже не спрашивала, куда они идут. Ей было неважно, ведь самое главное – отец снова был рядом с ней. Ушел даже противный холод с ветром – на вершине было так тепло, что девушка сняла куртку и бросила ее на траву, осталась в одной футболке. А какой прекрасный перед ней раскрывался вид! Это было совсем так, как описывал в предсмертном рассказе отец – поляна распахнувшихся цветочных бутонов, тянущих головки к небу. Натка совершенно не удивлялась такой картине, будто иначе и быть не могло. Смутно ей вспоминались рассказы Гумилева об Отрадном, но это было словно в прошлой жизни. Имело значение только текущее, только отец перед ней.
– Папа, ты полетишь со мной обратно домой? – спросила она.
– Домой? Разве у тебя есть дом? Мама живет с твоим новым отчимом, а ты снимаешь комнату в чужой квартире. У тебя нет дома. Натка, мы с тобой останемся здесь.
– Но если мама увидит, что ты жив, она обязательно захочет тебя вернуть. А отчима мы выпрем. Мне он никогда не нравился.
– Ты сама знаешь, что так не будет.
– Почему?
– Потому что я уже давно мертв.
– Нет! – воскликнула Натка и даже вскочила с места, притопнув ногой, словно хотела затоптать это слово, – Ты жив, отец! Ты здесь, передо мной.
И она даже приникла к нему, касаясь руками его ладоней. Ощущение от прикосновения было реальным, теплым, но что-то все равно было не совсем так. Будто художник не закончил до конца работу, не добавил достаточно мазков на портрет. Натка усилием воли отгоняла это ощущение, произнося про себя: «Вот он, отец, он жив, он передо мной».
– Тебе нравится здесь? – спросил он.
– Конечно! Очень! Это то самое место, где ты увидел айлатку?
Она огляделась.
– Мы ее увидим сейчас?
– Уже нет, – покачал головой отец, – Айлатка ушла навсегда.
– Почему?
– Люди истребили ее. Айлатки нет уже давно, и, возможно, я видел тогда последнюю особь. Я знаю, ты ее нарисовала. Покажи мне.
Натка с готовностью приникла к рюкзаку и достала карандашный рисунок. Отец смотрел на него с расстояния.
– Именно так, – кивнул он, – Она была точно такой. Поразительно, как хорошо ты слушала мой рассказ.
Натка засмеялась.
– Я этот рассказ помню наизусть. А все-таки жаль, папа! Жаль, что ее больше нет. Ты должен был прославиться как открыватель нового вида.
– Брось ты. Можно подумать, я такой тщеславный. Да и что ты все про меня. Как у тебя жизнь? Познакомилась с кем?
– Ты парней имеешь в виду?
– А как же? У тебя от парней отбоя быть не должно.
Натка дернула плечами и нахмурилась.
– Подкатывали ко мне разные, – сказала она, – Но с ними было невыносимо скучно. Или совсем два слова связать не могут или зануды. И никто из них не похож на тебя.
– А что во мне такого?
– Как что? Папа, ты, ты великий человек! – воскликнула Натка, – Ты столько всего видел на Командорах! Столько всего мне рассказывал! Да и работа твоя полезная для природы. Ты помогал сохранять редкие виды, заботился о животных. А эти лопухи что? У них интересы – машины, деньги, все вокруг материального крутится. Никакого духа приключений, никакого авантюризма. Никакой помощи другим. Расскажи им про китов – они только живот почешут и дальше заладят, какие они крутые. Да что там парни! Все в моем городе такие, ты же знаешь! Это болото, я туда возвращаться не хочу.
– Ты же мне только что сказала, что хочешь, чтобы я вернулся туда с тобой.
– Наверно, это из-за твоих рассказов, – вздохнула Натка, – Я могла переносить жизнь, только благодаря им. Ты прав – нам не нужно возвращаться. Давай останемся здесь, поселимся в Никольском. Я буду заботиться о тебе.
– Натка, мы не вернемся в Никольское. Мы останемся здесь.
Девушка растерянно посмотрела на отца. Добрый, теплый взгляд. На протяжении всего разговора, всех двух дней, что они провели в беседах, он не менялся. «Если он хочет, чтобы я осталась, пусть так», подумала она.
– Сейчас ты пришла к выводу, что жизнь в любом другом месте бессмысленна, – сказал он, – Лучше всего, если мы останемся здесь вместе, навсегда. Ты согласна?
– Но как это возможно? Нам же нужно есть, пить, спать, что-то делать еще.
– Зачем? Этот момент, это все, – он развел в стороны руки, – Останется таким навсегда. Время исчезнет.
– Словно мы в раю? – спросила Натка.
У нее было свое понятие «рая». Она определила его как раз вместе с отцом, когда была еще маленькой. Девочкой она сказал ему, что после смерти хочет бесконечно слушать его истории и видеть папину улыбку. Отец тогда отвечал, что ей надоест и чтобы она не глупила и шла спать. Но про себя Натка твердо решила, что так и выглядит рай. Ей было 9 лет, она впервые задумалась о смерти, и именно так примирила себя с мыслью о физической кончине.
– Хорошо, давай останемся, отец, – сказала она.
– Дай мне свою руку.
Натка потянулась к отцу, коснулась пальцами его ладони. Все, как она помнила – кожа его рук была грубой и твердой, сухой от бесконечных Командорских ветров.
– Теперь закрой глаза.
Он сжал ее ладонь. Натка почувствовала родное прикосновение, но сомнение становилось все сильнее. Что-то было не так, она чувствовала физическое прикосновение, но оно больше не будило тех эмоций, что тогда, в детстве. Ей словно приходилось искусственно вызывать их в ответ на внешний вид и речь отца. «Что происходит?» подумала она. Кто-то положил руку ей на плечо. Она испуганно обернулась, открывая глаза. Яркая синева неба и красно-золотой цвет поля смешались в водовороте красок, а затем оттуда вынырнула крупная приземистая фигура Гумилева.
– Наташа, ты меня слышишь? – спросил он.
Белками глаз, покрытыми красными трещинками, он напряженно смотрел на девушку. Натка потеряла баланс, стала падать на одну ногу, но Гумилев подхватил ее второй рукой, дал сесть. Развернувшись обратно к отцу, Натка почувствовала бездну в груди: отца позади нее не было. Все окружение стало совсем другим. Низенькие, покосившиеся деревянные домики, у некоторых провалилась крыша, другие были наполовину разрушены. Они тянулись рядами по обе стороны от Натки, упираясь в высокую белую стену. Она не сразу сообразила, что это была граница тумана. Белесая мгла словно наткнулась на невидимый барьер. Круговой стеной она опоясала необитаемый поселок.
– Где мы? – спросила девушка Гумилева, – Где мой отец?
– Мы в Отрадном.
Натка схватилась за ладонь Гумилева – она была крупнее и жилистее, чем рука отца, но эта плоть была теплой, настоящей. Натке не приходилось напоминать себе, что перед ней живой человек. «Как странно», подумала девушка, «Откуда я знаю, что он живой?». Она быстро огляделась по сторонам. Никакого поля цветов уже и в помине не было. Вокруг была сухая почва, напоминавшая мелко раскрошенный уголь. Редкие растения пробивались у развалин домов, но они выглядели чахлыми и увядшими.
– Так вы не сказали, где мой отец.
– Приди в себя, – сказал Гумилев, – Твоего отца давно нет, Наташа. А теперь пойдем.
Он схватил ее за руку и чуть не рывком потянул к себе. Она запротивилась.
– Это жестоко! – вскричала она, – Он был здесь, только что! Вы от меня его забрали! Я никуда не пойду.
Гумилев отпустил ее, потом поднял руку, указывая на небо.
– Ты видишь, что там, в вышине?
Над поселком горел яркий свет. Выглядело так, будто кто-то возвел невидимую надстройку в форме купола над холмом, где они стояли. А затем на самом верху этого купола зажглось огромное яркое пятно. Оно медленно, но заметно расширялось.
– Как красиво, – сказала девушка, – Что это?
– Это то, что нас скоро убьет, – объяснил Гумилев, – Тебе не жарко?
– Конечно, жарко.
Наташа была в одних джинсах и футболке, но даже в этой одежде она покрывалась потом. По лбу Гумилева струились крупные капли, впитываясь в воротник его расстегнутой рубашки.
– Представь, что мы сейчас на дне гигантской микроволновки, – сказал биолог, – И кто-то постепенно подкручивает мощность. Как думаешь, что от нас останется?
– Да чего объяснять! – раздался громкий голос, – Хватай ее да пошли!
Натка узнала Зорина. Он грубо толкнул ее в спину, так что она полетела вперед, встретившись ладонями с грудью Гумилева. Он окутал ее плечи гигантским шупальцем руки в растянутой рубашке.
– Пошли, если жить хочешь, – сказал он, увлекая девушку за собой.
Натка извернулась, просунув голову под локоть Гумилева. Выскочила из его объятий и, повернувшись к мужчинам, прокричала:
– Какая микроволновка? Откуда вы знаете?
Зорин поднял верхнюю губу, обнажая огромные клыки и вставной золотой зуб. Он громко сплюнул на землю.
– Исаич, пошли сами отсюда! – прокричал Зорин, махая рукой в сторону, – Девку спасать не надо, видишь. А мы еще время тратили!
– Откуда я знаю, что вот это все реально? – спросила Натка, – Вы мне только что сказали, что отца нет, и я видела призрака. А огромный шар света, что нас убьет – он реален? Эти домики – реальны? Вы – реальны?
– Дуреха, ну и помирай здесь, – процедил Зорин и пошел по спускающейся вниз тропинке.
Гумилев запустил руки в карманы брюк. Он тяжело дышал, и видно было, что говорить ему тяжело – все из-за нарастающей жары.
– Хорошо, я объясню, – прохрипел он и откашлялся, – Этот туман вокруг нас – живые существа. Я их назвал псевдо-археями. Их природу еще предстоит выяснить, но сейчас это не важно. Так вот, радиоволны, световые волны – все они поглощаются псевдо-археями. Поэтому остров не видно со спутников и на радарах. Но это не все. Световые волны копятся и заряжаются. Представляешь солнечные батареи? Так вот над нами сейчас нечто подобное. И, когда здесь, – он показал на ряды пустых домов, – собирается достаточно жертв, псевдо-археи выпускают заряд, убивая добычу. После чего ее пожирают. Такова моя теория. Скорее всего, она не до конца верна, но в общих чертах такова суть этого проклятого острова.
Он помолчал, ожидая ответа Натки. Девушка долго молчала.
– Ты веришь мне или нет? – спросил, наконец, он.
– А как я видела отца?
– Галлюцинации, – объяснил Гумилев, – Скорее всего, когда человек попадает в среду псевдо-археев, они проникают в мозг через нос и глотку. Как они вызывают галлюцинации, я тебе точно не скажу, но скорее всего, так оно и есть.
– Но отец был таким реальным! Я даже чувствовала прикосновение его руки.
– Поверь мне, Наташа, человеческий мозг может подделывать и не такие ощущения.
Биолог вдруг тяжело опустился на землю. Лицо его пылало красным. Девушка бросилась к нему.
– Все нормально, – сказал он, – Перегрелся просто.
– Из-за меня вам плохо. Пойдемте!
Теперь уже она крепко обхватила его рукой и помогла подняться. Гумилев был весь мокрый от пота. Натка тоже чувствовала нестерпимый жар. Тело, казалось, начинало гореть изнутри.
– По этой тропе… – короткими глотками вдыхая воздух, сказал Гумилев, – Выйдем отсюда.
– А где Лера и Мишка? – спросила Натка, осторожно ведя их к спуску.
– Уплыли… Утром корабль подошел, «Зевс». Я сказал Мишке, пусть берет Леру и на лодке плывет к ним. А мы с Володькой пошли тебя искать. «Зевс» нас еще ждет недалеко от берега. Скоро все уберемся отсюда.
Гумилев уже не мог говорить, изо рта доносились хрипящие звуки. Натка тянула его за собой, вперед, к стене тумана. «Спустимся отсюда и уйдем», думала она, «А это была просто галлюцинация». Она представила, как возвращается назад, домой, к матери, которая будет презрительно на нее смотреть. Она будет журить ее за впустую потраченные деньги на перелет, она будет поносить отца, даже несмотря на то, что он давно лежит в могиле. А в городе ей совсем нечего будет делать. Безрадостные будни провинциальной жизни, когда не с кем поговорить о своих проблемах. Натка подумала, что она может остаться на Командорах, попробовать устроиться в заповедник. «Но какая разница», пришла в голову мысль, «Я все равно буду возвращаться к этому острову и к отцу. Тогда уж лучше сразу».
Натка пересекла стену тумана и вместе с Гумилевым они стали медленно спускаться вниз по холму. Жара постепенно спадала. Вдалеке, в прорехах белых клочьев, Натка видела океан. В череде набегавших стремительно волн виднелись очертания «Зевса», ждавшего их. Девушка прошла с Гумилевым еще чуть ниже по склону и потихоньку отняла ладонь. Ученый покивал, отирая пол со лба.
– Жить буду, – улыбнулся он, – Все нормально.
– Стоите? – спросила Натка, – Помощь не нужна?
– Нет. Пойдем. Володька, наверно, внизу ждет.
– Вы, простите меня, Алексей Исаевич, – пробормотала она, а потом, сложив руки рупором, прокричала вниз уходившему склону: – Зорин! Помогите!
– Ты чего?! – воскликнул Гумилев.
– Простите, простите, – повторяла она, – Но вы зря пришли. Уходите отсюда!
И она рванула обратно вверх по склону. Гумилев что-то кричал ей вслед, но Натка неслась, широко расставляя ноги, чтобы ни биолог, ни Зорин ее больше не нагнали. «Я не хочу быть никому обузой», думала она, «Мое место здесь – с отцом». Она ворвалась обратно под купол, нарушив спокойствие цветочного поля. Перед ней снова было яркое голубое небо, обращавшееся в цветочную поляну алых бутонов. Посреди поля стоял отец. Он с улыбкой протягивал в сторону Натки большие крепкие руки. Оставляя все сомнения в стороне, не обращая внимания на невероятный жар, который скручивал ее внутренние органы и оставлял ожоги на коже, она упала в его объятья. В тот же миг она забылась от всего – от боли, от переживаний и от целого мира, оставленного за пределами купола. Теплое объятие родного человека и обещание рая было последним, что она пережила, перед тем, как ее тело сгорело под ослепительным сиянием купола.
