Антон Волков
Остров айлатки
День 4
На следующий день в домике уже было налажено электричество, а печку можно было топить без боязни остаться без дров. Натка также порадовалась появлению привычной для нее еды, хотя под этим и подразумевались консервы и овощной салат. Однако после пары дней ее уже настолько воротило от ламинарии с борщевиком, что даже банка тушенки воспринималась как угощение. С самого утра Зорин стал давать указания. Лера и Натка должны были по очереди забираться на небольшую деревянную вышку и оттуда высматривать китов, проплывавших у берега. Он дал им специальный журнал, куда велел записывать наблюдения.
– Мы же косаток высматриваем? – спросила его Натка.
– Всех, чего косаток? – нахмурился Зорин, – Косатки это вон Лерке нужны для школьного сочинения. А мне биологический материал для отчета нужен. Так что рапортуйте обо всех китах.
– И как рапортовать? Кричать, что ли?
– Других способов не вижу. Я буду в доме. Как услышу вас, сразу к лодке пойдем.
Натка видела, что Мишка странно ухмыляется за спиной исследователя.
– А вы что все это время делать будете? – спросила Натка.
– У нас с профессором разговор есть. Марш к будке и смотрите на океан.
Сказав так, он пошел в домик. Лера спросила Натку:
– Ты китов различать умеешь?
– Ну так… Есть большие, есть маленькие. Вот косатка маленькая, например.
– Дай-ка журнал.
Лера взяла у нее толстую тетрадку, оставленную Зориным. Половину белых листов с разлинеенными черными строками занимали однотипные записи вроде «Ветер сильный, на море барашки. Китов сегодня не наблюдалось». Лера пролистала, перескакивая сразу по дюжине страниц. Глаза цеплялись за исключения из стандартного текста. «Видны горбатые» упоминалось в одном месте. «Видны полосатики» было написано в другом.
– Нет, ты не подумай, – сказала Натка, – Мне папа много рассказывал о китах. Можно сказать, я их всех уже видела через его рассказы.
– Твой папа наблюдал за китами?
– Да, он работал здесь, в заповеднике. Только он ихтиологом был, а киты же – млекопитающие. Близко не работал с ними, но видел много.
Лера заметила, что Натка сказала о своем отце в прошедшем времени. Не развивая эту тему, она спросила:
– Кто из нас первой полезет?
Лера нерешительно посмотрела на деревянное сооружение – это была небольшая будочка на длинных высоких ножках, к которой была приставлена узкая лестница. Вся конструкция видимо подрагивала от налетавшего ветра. Однако Натку эта картина не смутила. Она пожала плечами и сказала:
– Давай я. Как надоест, крикну.
Натка скинула рюкзачок на землю, схватилась за лестницу и уже вскарабкалась на несколько ступеней, как хлопнула себя по лбу. Из-под взметнувшихся в сторону темных волос крикнула Лере:
– Бинокль забыла! Дай, он в рюкзаке.
Лере не очень нравилась идея лазить в чужих вещах, однако Натка сама ей сказала. Рюкзак девушки был с откидывающимся верхом, на запонках. Петля-затяжка раскрывала содержимое по типу мешка. Лера распустила затяжку и среди рассыпавшегося перед глазами вороха вещей стала искать бинокль. Под тонким блокнотом блеснула линза окуляра, Лера потянулась и достала массивный армейский бинокль, который им рано утром выдал Зорин. Лавина вещей в мешке Натки схлопнулась, устремляясь в пространство, освобожденное биноклем. Блокнот, лежавший сверху, распахнулся, и Лера против воли заметила странное изображение. Это был наспех набросанный карандашом рисунок – извивающаяся змея с крыльями. Внизу было подписано «Айлатка». Дольше Лера рассматривать не стала, хотя картинка и показалась ей странной. Она затянула ремешок на рюкзаке, накинула обратно верх и протянула Натке бинокль. Сама села на траву рядом с вышкой и достала из сумки яблоко. Вскоре она услышала сверху радостный окрик. Натка выглядывала из окна и широко размахивала рукой. Лицо ее было донельзя довольным и раскрасневшимся от ветра.
– Отсюда и правда отличный вид! – крикнула она Лере.
– Киты есть?
Натка устремила раскосые глаза вдаль, чуть наклонившись вперед туловищем. Поднесла к глазам бинокль, но потом отстранила его от лица и хмуро осмотрела.
– В эту штуку не видно ничего!
– Там покрутить надо!
Переговариваться криками было утомительно, а разбираться с биноклем Натке было лень. Больше во время дежурств в будке они между собой не переговаривались. Впрочем, зрение у девушки было отменное – она списывала это на свои татарские корни – и она могла замечать объекты на большом расстоянии. Океан расстилался перед ней гигантским пепельным полотном, по которому раскатывались белые колеса волн. Сейчас ничто не нарушало его глади. Натка раскрыла журнал, данный ей Зориным, и записала: «Погода пасмурная. На море барашки. Китов не наблюдается».
Натка очень хотела увидеть кита вблизи. Как и поиск айлатки, это было для нее данью памяти отцу. После многочисленных рассказов, киты стали для нее неразрывно связаны с образом Командоров. Именно поэтому, когда она выбирала себе волонтерское направление, то сразу сказала: «Хочу помогать в наблюдении за китами». Они казались ей мифическими созданиями, совсем как айлатка, а она всегда хотела актуализировать, столкнуть свою фантазию с реальностью. Кит рисовался в ее воображении эфемерным, почти потусторонним существом – а ее ум жаждал нарастить на эту картинку кости и плоть, получить настоящий образ от органов чувств, а не через скудное посредничество от слов. Насколько Натка желала этой встречи с гигантом морей, настолько она ее и боялась. А что если кит не окажется настолько впечатляющим, как она себе представляет? Что если в обыденности зверь предстанет просто как огромная биомашина из шкуры и мяса, ничем не отличная от нее, кроме размеров? Задав себе эти вопросы, Натка пришла к выводу, что лучший способ сохранить эту сказочную ауру вокруг живых существ – это перестать исследовать их. Постепенно она начала понимать слова Гумилева, сказанные несколько дней назад. Исследуя мир, человек полностью завоевал его. Но вместе с тем он оплел его путами понятий, которые высекают все недосказанное, делают живых существ банальностями. Вот даже этот кит, которого они ждут – это больше не чудо природы, это гипотетический кит X33 (или как он там в научном журнале записан), у которого мы будем забирать биологический материал. Проследив полностью эту цепочку мыслей, Натка расстроилась. Ей даже расхотелось звать Зорина, если они увидят кита. Но потом она поняла, что это будет глупо. Так или иначе, кита вблизи надо было увидеть.
Прошло несколько часов, но ничего не показалось. Будочку насквозь продувало, и Натка продрогла. К тому же, при каждом порыве ветра конструкция скрипела и опасно пошатывалась. Девушка спустилась и позвала Леру сменить ее. Так продолжалось в течение всего дня: когда одной становилось слишком холодно, она сходила вниз и разминалась, прогуливаясь по берегу. Натка взяла с собой термос с облепиховым чаем Гумилева и делилась им с Лерой.
После очередной «смены караула» Лера отправилась разогреться вокруг острова. Она подумала, что все время ходила по берегу и не забредала вглубь – туда, где царил непроглядный туман. Ей не хотелось перечить Зорину, поскольку от его благосклонности зависела судьба ее предприятия, но она хотела получше изучить этот остров. На острове наверняка были лежбища морских котиков, а именно на них чаще всего охотятся косатки. Следовательно, где есть такое лежбище, то там будут и киты. Ее внимание привлек необычный столп света вдалеке. Он словно разрывал туман и вонзался в какую-то точку в глубине острова. Лера подумала, что лежбище может быть в той стороне, ведь котики как раз любят нежиться на солнце. Прохода в северную часть острова по берегу не было – каменистая линия упиралась в отвесную стену скал. Их можно было обойти, только взобравшись по крутому холму, вершина которого как раз утопала в тумане.
«Я посмотрю, как оно там», подумала Лера, «Есть ли вообще дорога, и как берег выглядит. Может, там и пройти нельзя. Если что, вернусь назад». Она медленно вскарабкалась по холму, все время оглядываясь на ориентир – вышку и домик. Кочки под ногами медленно уступили место каменистому склону, а когда она взобралась на перевал, то ей открылся вид длинной скалистой гряды. Об основания скал разбивались волны. По всему видно было, что под скалами обрыв и никакого берега там нет. Лера кинула взгляд вдаль, стараясь различить очертания дальнего берега. Однако туман был такой густой, что она ничего не могла рассмотреть. «Ну ладно, попытка не пытка», подумала она про себя и развернулась, чтобы идти обратно. Домик и вышка исчезли, путь назад уходил в клубы белого дыма. Девушка пошла обратно, припоминая, каким путем пришла. А потом ей навстречу из мглы выпрыгнула собака.
Это была большая немецкая овчарка, у которой посреди густой зеленой шерсти на спине шла черная стрела. Навостренные уши, большие влажные и очень умные глаза – Лера не могла поверить своим глазам.
– Пальма! – вскричала она с радостью и испугом.
Ноги подкосились, она поскользнулась на кочке и упала на спину. Камера, которая болталась у нее все это время на шее, соскочила и улетела куда-то во мглу. Но Леру это не заботило. Пальма подскочила к своей хозяйке на сильных пружинистых лапах и ткнулась ей мордой в лицо. У девушки дрожали руки, когда она ухватилась за ее шерсть. Собака лизнула ее по щеке. Лера ощутила на коже влажный терпкий язык животного и перенеслась в детство. Даже пахла Пальма совсем как тогда, когда девушке было одиннадцать, а собака прибегала мокрая после купания. Запах был отвратительный, но сейчас он вызывал у девушки радостные эмоции.
– Пальма, Пальмочка, – шептала Лера, – Где же ты была все это время, дорогая моя?
Собака не останавливалась и намеревалась совсем зализать ее языком. Лера хохотала и поддавалась игре – ей снова было одиннадцать, а ее лучший друг был сейчас рядом с ней. Для девушки ничего больше в мире не существовало, кроме этого прекрасного момента, который должен был продолжаться и продолжаться. Пока она не услышала тонкий голос:
– Что ты делаешь?
Лера распахнула глаза и оглянулась. Сначала она не увидела, кто говорил, но вскоре заметила колыхание чего-то светлого ниже по холму. Лера поднялась и увидела Мишку. Девочка стояла и смотрела на нее. В маленьких ладошках она держала ее фотоаппарат. Задыхаясь от эйфории, которая ее переполняла, Лера засмеялась:
– Да вот с собакой играю со своей! Ты не поверишь, это Пальма! Мы в детстве играли.
– Собакой?
– Да, вот же она!
И Лера схватила мирно усевшуюся Пальму за загривок и легонько потрепала.
– Вот, – сказала она, – Это Пальма, видишь?
Вместо ответа Мишка вынесла камеру перед собой, так что объектив был направлен на девушку и нажала кнопку спуска.
– Вроде снялось, – сказала она, – Не знаю, как смотреть.
– Да зачем мне смотреть?! – с неожиданной злостью в голосе спросила Лера.
– Ты же мне не веришь, – пожала плечами Мишка.
– Дай сюда, – Лера в два счета оказалась рядом с девочкой.
Она взяла камеру, но пальцы ее медлили. Лера снова бросила взгляд на собаку – вот же она, сидит спокойно, виляет хвостом. Преданное ласковое существо. Девушка подумала, до чего же глупа это девчонка, если сомневается в таком объективном факте. Пальцы ее все еще дрожали, когда она нажала кнопку просмотра каталога и на мокром от прикосновений влажных пальцев дисплее высветилась фотография, сделанная Мишкой. В центре кадра ясно была видна Лера, сидевшая у камней. Она с выражением искренней радости сжимала одной рукой воздух, а другой показывала на него. Рядом с девушкой ничего не было. Глаза ее метнулись туда, где она сидела с собакой. Голые камни. Собака не могла убежать так быстро, чтобы Лера этого не увидела. Девушку словно приморозило к месту. В голове вдруг стало пусто – множество мыслей ринулись внутрь, переполнили ее голову и разом взорвались, оставив после себя вакуум. Лера почувствовала, как Мишка тронула ее за рукав.
– Пальма это твоя собака? – спросила девочка.
– Да, – сказала Лера. В глотке словно что-то застряло. Она сделала глоток и уточнила, – Была моя собака.
Она повесила фотоаппарат на шею. Голова кружилась, ее слегка подташнивало.
– Ты нормально? – спросила Мишка. – Пойдем отсюда.
Лера кивнула, и они вместе спустились вниз по холму. У Леры дрожали ноги, и ей казалось, что она сейчас свалится и кубарем повалится вниз. Ей казалось, что она все еще слышит лай Пальмы позади – отчаянный лай, будто она зовет ее назад. У берега, не доходя до домика, она присела на большой камень и махнула Мишке:
– Иди. Я здесь посижу.
Мишка не уходила. Она внимательно смотрела на Леру и молчала.
– А зачем ты за мной пошла вообще? – спросила девушка.
– Потому что в тумане опасно.
– Твой папа каждый день ходит, и ничего.
– У папы по-другому.
– Как это – по-другому?
Мишка замялась.
– Папа не видит… такое.
– Какое такое?
Девочка не ответила. Лера с шумом выпустила воздух из легких.
– Слушай, наверно, я очень сентиментальная, – сказала она Мишке, – Я очень любила свою собаку, жить без нее в детстве не могла. Родители постоянно в разъездах были, оставляли меня с ней. Она мне стала и папой, и мамой. С младых лет меня нянчила. Но она умерла, и умерла из-за меня.
– Как?
Лера усмехнулась, но без всякой улыбки.
– Без ножа меня резать собралась. Ладно – раз ты увидела эту сцену наверху, то я должна рассказать. Объяснить свое поведение. Я убила Пальму.
– Если ты ее любила, как ты могла ее убить?
– Я была маленькой дурой. Мне было двенадцать, и я верила всему, что пишут в книжках и что показывают по телевизору. Однажды Пальме стало плохо от еды, что ей дали родители. Гниль какая-то, не помню. Она весь вечер рвалась и лежала на боку. А я, как добрая душа, хотела ей помочь, ведь она мне была как родная. Я залезла в полку с лекарствами родителей и взяла средство от желудка. Не помню какое. Насыпала горсть таблеток и дала их Пальме. До сих пор помню, с какой преданностью она смотрела, когда пила это пойло с разведенными таблетками. А наутро она умерла.
Мишка подошла и села на камень рядом с Лерой. «Странная девчонка», подумала та, «Не поймешь, что она думает». Она повернулась к Мишке и сказала:
– Пообещай мне, что никому не расскажешь, что видела там. Это мое помутнение рассудка… Как я говорю, сентиментальная я. И про Пальму никому. Договорились?
И она протянула девочке дрожащую ладошку. Мишка пожала ее.
– Я не скажу. Но ты не ходи больше в туман, ладно?
Лера уверила, что не пойдет. Они еще некоторое время просидели в молчании на камне, а затем пошли обратно к вышке. Пока они шли, Мишка неожиданно спросила:
– Если ты знала, что Пальма умерла, как ты могла подумать, что она жива?
Вопрос был простой, Лера сама пыталась найти на него ответ с момента злополучной встречи. Возможно, это была галлюцинация. Но ведь шерсть собаки была такой реальной, а на своих щеках девушка чувствовала шершавый язык. Лера даже погладила себя по щеке и понюхала руку. Конечно, следов собаки никаких не было. Если то, что произошло, было галлюцинацией, то она была неотличима от правды. Умом девушка понимала, что Пальмы нет и она уже никогда не вернется, но мозг ее, при виде родного и привычного существа, по которому она тосковала все эти годы, отодвинул в сторону критическое мышление. Лера покачала головой.
– Иногда мы очень хотим в поверить в то, чего нет.
– А зачем?
– Да низачем, само как-то выходит, – пожала плечами Лера.
– Не пойму. Взрослые всегда выдумывают то, чего нет?
Мишка внимательно посмотрела на девушку, ожидая ответа. От необходимости объяснять что-то Леру освободил прокатившийся по берегу крик.
– Кииии-ит! Кииии-иит!
Натка не слезла, а спрыгнула с вышки и замахала руками над головой, привлекая внимание. Лера с Мишкой поспешили к ней. Счастливая, раскрасневшаяся, с огоньком в глазах, Натка торжественно прокламировала:
– Погода отвратительная, но киты наблюдаются!
– Косатки? – спросила Лера.
– Нее-ет, там большой такой! – выпалила Натка и расставила руки в стороны, показывая размер, – Синий, наверно.
– Вряд ли, – покачала головой Мишка, – Тут редко плавают.
– Ты-то откуда знаешь? Ты ж не видела! – упрекнула ее Натка, – Ладно, вы идете?!
Она уже развернулась звать Зорина. Лера покачала головой.
– Мне косатки интересны. Если там другой кит, не пойду. Да и в лодку лучше не нагружать больше двух человек.
– Ты чего? – нахмурилась Натка, – Мы пойдем кита смотреть, а ты на берегу? Мы же за этим и приплыли сюда.
Натка видела смятение на лицах собеседников, но не могла понять, чем оно было вызвано. Лера неопределенно сказала:
– Давай я в другой раз. Неважно себя чувствую…
После этого разговора пыл у Натки поугас. Пока она шла к домику, думала: «Чего это она так расхотела внезапно? Да и вообще, где они с Мишкой были, пока я китов высматривала? Неужели они ходили в туман?». Она решила, что попозже наедине расспросит Леру сама. Без стука она распахнула дверь домика. Гумилев сидел за столом напротив Зорина, и, когда Натка появилась на пороге, в продолжение, видимо, уже давно проходившей беседы, он решительно сказал:
– Нет, это невозможно!
Слова эти были адресованы Зорину, и он хотел развивать диалог дальше, но вместо этого устремил недовольный взгляд на Натку. Нисколько не смутившись тому, что прервала их разговор, девушка воскликнула:
– Там кит! Пойдемте! Там кит!
Исследователь словно был не рад такому повороту.
– Точно? – спросил он, сомкнув громадные ладони в замок на столе, – Не спутала с тюленями? С бревном?
– Я же не слепая! – обиделась Натка, – Там такой здоровый синий кит.
– Синий? – переспросил Зорин, – Синие тут не бывают.
– Что увидела, то говорю.
Зорин прицокнул, встал из-за стола и вышел к Натке. Взяв у нее бинокль, он направил взгляд туда, куда она показывала.
– Кит, но не синий, – заключил он, – Кашалот.
Натка почувствовала напряжение в последней фразе. Зорин резко повернулся к ней, махнул головой в сторону домика.
– Пойдем, одевайся. И Лерку позови.
– Лера не пойдет.
– Чего это? Она ж меня умоляла к китам сплавать.
– Не знаю, сказала, если не косатки, то не пойдет.
– Во дела. Ладно, так проще будет.
Зорин с Наткой облачились в водонепроницаемые куртки и надели на ноги сапоги. Когда они спустились к лодке, мужчина наказал ей:
– Во всем слушаться меня. Тут не парк аттракционов, мы не веселиться плывем.
Натка с готовностью закивала. Она готова была сказать, что угодно, лишь бы подплыть поближе к киту. Зорин не стал сильно заводить мотор, в океан они вышли на малой тяге. Исследователь вел лодку, а Натка выхватывала из-за его спины виды океана через потоки разлетавшихся капель. Она старалась заметить кита загодя, еще до того, как они подплывут. Но его все не было и не было видно, хотя они уже отошли довольно далеко от берега. Несколько раз Зорин подносил к глазам бинокль, но Натка ничего не видела. Девушка подумала, что они потратили слишком много времени на берегу, и кит уже уплыл. Еще через десять минут плавания посреди пустого океана Зорин приглушил мотор и подошел к краю лодки.
– Чего мы остановились? – спросила Натка.
Мужчина оперся о край лодки и стал внимательно смотреть на воду. Натку охватило то же беспокойство, как и во время плавания с алеутом несколько дней назад. Бескрайняя мерцающая гладь, сливающаяся с небом, была обманчиво спокойно. Там, под ними, в массивах воды, бурно кипела жизнь, невидимая на поверхности. От понимания этого контраста – атмосферного безмолвия против подводного богатства – у Натки перехватывало в груди. Там, под ними, и на всем протяжении, покуда хватало взгляда, и еще и еще дальше, была вторая планета, неизвестная большинству людей. Великий прародитель океан берег и лелеял жизнь. Берег он и таинство явления, то священное трепетное чувство, которое возникает у человека при виде грандиозных созданий природы – зверей таких огромных, что само их существование является символом изобилия и великого торжества жизни. Это чувство охватило Натку целиком, когда дрожащая гладь рядом с лодкой взорвалась каскадом брызг и обратилась в исполинский плавник на конце длинного, уходившего в воду хвоста. Ручья воды с шумом обрушивались обратно в океан, стекая по гладкой коже кита. Плавник медленно изогнулся, взметнувшись к небу. На нем в редких лучах солнца выделялись неровные края, словно кто-то огромный в глубинах океана впился в китовый хвост зубами, оставив следы. Натка завороженно смотрела, как хвост устремляется обратно в пучину, как смыкается за ним толща воды. И как постепенно, чуть впереди от них, водная поверхность расходится, оголяя щербатую плоть морского титана.
Зорин деловито достал из киля подводное ружье и зарядил его арбалетной стрелой. Жестом подозвал Натку.
– Держи руль, пока я целиться буду.
– В-вы что, – проговорила она, не сводя взгляда с металлической иглы на конце похожего на винтовку ружья, – Стрелять в него будете?
– Конечно, буду, – сказал Зорин, переводя взгляд на кита, – Держи руль говорю.
Исполинское тело уже поравнялось с их лодкой. Вода стекала мыльной пеной с толстой кожи, похожей на застарелую замшу. Издалека огромная туша животного казалась гладкой, но вблизи Натка отчетливо видела бугры, пигменты и длинные шрамы на всей бочке тела. Она завороженно следила за вздымающимся хребтом левиафана – все существо его было подчинено особому, космическому, ритму. Огромный зверь внушал ей уважение, а несовершенная форма овеществляла его, уводя из области вымысла.
– Сколько тебе раз повторять! – закричал на нее Зорин, – За руль!
Натка опомнилась, подбежала к килю и обхватила обеими руками рулевое колесо. Курс лодки выровнялся, и они шли параллельно с ходом движения зверя. Зорин аккуратно прицелился, а затем Натка услышала хлопок. Взвизгнула леска, и от огромного китового бока к руке Зорина протянулась длинная блестящая нить. Натка испугалась, что кит сейчас разъярится и набросится на их лодку, но гигант, похоже, и вовсе не обратил внимание, что в него выстрелили. Через секунду нить пропала, Зорин громко выругался.
– Что случилось?! – спросила у него Натка, стараясь перекричать шум волн, создаваемых китом.
– Кожа толстая у твари этой. Надо еще раз.
Зорин подтянул к себе гарпун. Натка заметила, что в его сердцевину вставлена маленькая стеклянная пробирка. У нее отлегло на душе – Зорин все-таки не охотился на кита, а пытался что-то собрать с его кожи.
– Уплывает, зараза! – вскричал он и спешно выстрелил повторный раз.
В этот раз лодка оказалась чуть ближе к гигантскому млекопитающему, и гарпун прочно вонзился в грубую кожу. Зорин потянул леску на себя, кашалот, тем временем, погружался в глубину. Леска натянулась, но гарпун не выскакивал. Натка увидела, как напряглись жилы на руках исследователя и как мгновенно покрылся испариной его лоб. Не раздумывая, она оставила руль и бросилась на помощь. Зорин разжал пальцы на ружье как раз в тот момент, как в него вцепилась Натка.
– Дура, отпусти! – что есть силы закричал он.
Но оказалось поздно. Натка не успела ни поставить ногами опоры себе на лодке, ни напрячь руки, чтобы противиться роковой тяге, тащившей ружье вниз. Только она схватилась за приклад, как вместе с ружьем ее рвануло вниз. Перекинувшись через край лодки, она боком ударилась о воду, прорвав поверхность океана. Тело ее обхватил колючий панцирь холода, сотни игл впились в лицо и руки. Она потеряла ориентиры и видела вокруг лишь мутное зеленоватое свечение. Ружье она сразу отпустила, но тело ее по инерции еще двигалось вниз. Беспорядочно болтая руками и ногами, она повернулась так, что над головой оказался темный прямоугольник лодки. А прямо перед ней раскинулся во всем великолепии великан-кит. Похожий на наконечник исполинского молота спермацетовый мешок венчался лопастями плавников, а затем сужался в продолговатое тело, которое медленно изгибалось, как в ускоренной съемке. Огромные черные блюдца глаз смотрели прямо на Натку, или ей так казалось – из-за отсутствия радужки непонятно было, куда смотрит кит. Словно трап, плавно опустилась нижняя его челюсть, похожая на зазубренную пилу. Кит как будто собирался что-то сказать ей. В этот момент рука Зорина перехватила грудь Натки. Он сильными рывками потащил девушку к поверхности. Распустившиеся в воде черные волосы закрыли от нее кита.
Зорин подтащил Натку к лодке. Она схватилась одной рукой за борт, другой отбросила в сторону слипшиеся волосы. Вода рядом с ними бурлила белой пеной, маленькие вихри рождались на поверхности и мгновенно разлетались в стороны. Натка почувствовала, как ее тянет назад в пучину. Зорин подтолкнул ее в спину, чтобы она быстрее залезала. Девушка, неловко карабкаясь, перебралась через край лодки. Ее всю морозило: после погружения ветер обжигал холодом. Один сапог соскочил после падения, и под голую щиколотку страшно задувало. Натка обхватила себя руками и мелко задрожала, пытаясь согреться. Она ожидала, что Зорин сейчас будет ее распекать, но он без слов встал за руль, развернул моторку и поплыл обратно к берегу.
Весь путь назад прошел в полном молчании. Уже на берегу исследователь набросился на нее.
– Ты какого черта к ружью полезла?! – прокричал он на свернувшуюся калачиком на дне лодки девушку.
Натка распрямилась и, дрожа, поднялась. Она хотела если не казаться выше, то хотя бы встать вровень с его ростом. Ее все еще бил озноб, держать осанку не получалось.
– Я помочь хотела! – отвечала она, – Вы вообще ружье потеряли, тоже мне специалист!
Мужчина подошел к ней вплотную. Она видела, как выпучилась прожилка кровеносного сосуда на лбу и как быстро она пульсировала.
– Ты могла сдохнуть там, в океане, ты это понимаешь? – рявкнул он, – Все из-за своей дурости!
– Да ничего бы мне не было, – отвечала Натка, стараясь, чтобы тон ее звучал беззаботно, – Но спасибо, что спасли.
Зорин громко сплюнул за борт. Красные молнии пронзили белки его глаз.
– Больше ты со мной за китами не пойдешь, – сказал он, – Вообще, можешь паковать вещи. Такие волонтеры мне нахрен не нужны.
Помолчав, он добавил:
– А ты позоришь память своего отца. Яблоко от яблони далеко упало.
Натка потупила взор, но тут же резко подняла голову.
– Как вы узнали? Я вам не говорила ничего про отца.
– Твоя фамилия Петрова, как и у него.
– Подумаешь. Это распространенная фамилия.
– Он рассказывал о тебе в последний раз, когда мы виделись. Кстати, на этом острове это и было. Говорил: «Моей дочке уже восемнадцать, без ума от моих историй про китов». По возрасту ты подходишь. Что ты тут вообще делаешь, Наталья Петрова? Ты взбалмошная, невоспитанная девка, которая никого не слушает и вечно себе на уме. Может, там, в разнеженном городе, так принято, но здесь на Командорах мы шальных не жалуем.
– Идите вы к черту!
Натка не выдержала. Она сделала выпад, ударила Зорина кулачком в грудь и, выпрыгнув из лодки, побежала по холму к домику. Натка ворвалась внутрь и спешно стащила промокшую одежду. Схватила со своей постели чистые сухие вещи, переоделась в них и направилась на кухню греться у печки. У прохода она застыла: все это время за столом сидел Гумилев. Она так была занята снедавшими ее эмоциями, что даже не заметила его. Биолог сидел за столом и читал книгу. Увидев Натку, он снял очки, отложил книгу и скрестил руки на круглом пузыре животе.
– Что-то случилось? – спросил он.
Натка оглянулась, пытаясь понять, кто еще находится в домике. Кроме нее с Гумилевым, никого не было. Она подтащила табуретку поближе к печке, села на нее и стала растирать ладони. Эмоции ее уже поугасли, и она рассказала о том, что произошло на лодке.
– И ты думаешь, Володька был неправ, отчитав тебя? – спросил Гумилев.
– Так я же говорю, что помочь хотела. Да и кит мне ничего не сделал. Он слишком нервный, этот ваш Зорин.
– На то есть причина, почему он так разозлился.
– И какая же?
– Кашалоты не так миролюбивы, как ты думаешь. Это хищники, обитатели глубин. Если захочет, он тебя запросто перекусит пополам. И Володька был тому свидетелем однажды.
– Кашалот кого-то убил при нем?
– Не кого-то, а его товарища. Сергей Мараков, может слышала о таком?
Натка припоминала, что отец рассказывал о ком-то с такой фамилией.
– Выдающийся человек был, – продолжал Гумилев, – Они с Зориным в 90-х обслуживали все Командоры на своем «Зевсе». Метили китов, котиков, забирали материал для исследований. Они работали очень слаженно, это была настоящая команда из двух человек. Даже говорили в шутку: «На китов звать только Зоракова». Однажды они преследовали большого старого кашалота, чтобы образец кожи с него забрать. Наверно, вы сейчас этим тоже с Зориным занимались. Зорин с Мараковым спустили лодку с «Зевса», подплыли близко к киту. Я точно не помню, как там было. Рассказывали, что кашалот плыл с молодняком. Возможно, он почувствовал опасность для своих детей. Только он напал на лодку, раскусив ее надвое. И Маракова вместе с ней. Вмятину на боку «Зевса» видела?
– Нет, я сам корабль не посещала. Но Лера мне что-то рассказывала.
– Там большая такая вмятина. Это старый кашалот ее так припечатал. Как это произошло, корабль сразу сменил курс, чтобы больше не тревожить животное. Причем Володьку пришлось насильно на борт втаскивать. Он плавал среди обломков, нырял – искал товарища.
– Так кит его убил?
– Кто-то говорил, что видел кровь, другие говорили, что только обломки были на поверхности. Сам Володя долго верил, что Мараков жив, просто сидит в брюхе кита. Когда его втащили на борт, он кричал всем отправиться следом за кашалотом, загарпунить его и вспороть брюхо. И так бредил этой идеей, что его связать пришлось. Директор, как его увидела, сразу сказала, что ему нужен отдых и он в море больше не выйдет. Да он и сам не хотел. После того случая он страшно запил, долго сидел в своем доме в Петропавловске-Камчатске, никуда не выходил, ни с кем не общался.
– Но сейчас ведь он работает.
– Я за него порадел чуть-чуть. Сотрудник-то отличный. Сначала позвали его водителем, в том же Камчатске. А потом потихоньку вернули на «Зевса». Но с тех пор на китов он ходить не любит.
После рассказа Гумилева Натка напряженно смотрела в огонь, в ее глазах плясали отблески от пламени. Она вдруг встала с места.
– Мне надо извиниться перед ним, – сказала она, – Это же я заставила его за китами плавать.
– Да брось. От этой работы он отказаться мог. Нет, Володька здесь по другой причине.
– По другой? – переспросила Натка. Тон Гумилева показался ей странным.
– Да, только я этого сказать не могу, – вздохнул Гумилев, – И еще кое-что.
Он взял в руки отложенную книгу. Давал понять, что после следующих слов он углубится в чтение и прерывать его не стоит.
– Послезавтра вы с Лерой возвращаетесь на «Зевс», – сказал он.
