Антон Сибиряков
Резервация
– Господи, – выдохнул он и провернул ключ в замке. Ручка поддалась, и он распахнул дверь, выпустив из неволи симфонические сюиты. – Быстро, быстро!
Мимо него проскользнули тени, и он заскочил в кабинет последним – даже не успев захлопнуть дверь. В коридоре что-то щелкнуло, завелось, набирая обороты, и по ним ударила реактивная очередь Минигана. Тяжелую дверь из кованого железа, смяло, как картонку, разорвало на куски и сбило с петель, выдрав вместе с бетонным косяком. Коридор как будто взорвался – стены, пол, потолок – все это превратилось в белую труху. Ударной волной Антона отбросило на стол Гаспара – он перевалился через него, сметая на пол графин с водой и дурацкий органайзер в виде карандашной точилки. Волны пыли ворвались следом, погрузив кабинет в белый, непроглядный туман. Крякнул старый патефон и свалился на пол, оставив после себя лишь звенящую тишь. Качаясь, Антон поднялся на ноги, и сорвал с гвоздя огромную карту, смяв ее в кулаке.
– Вот она…
Даже сквозь пыльную муть в стене проглядывал черный прямоугольник двери.
Он с улыбкой взялся за ручку и толкнул ее от себя. Дверь оказалась не заперта. Перед ним открылся темный коридор, подсвеченный тусклыми фонарями. И где-то там, вдалеке, неясно маячили ступени лестницы, у подножия которой стоял пустой двухколесный велосипед с дурацким замком на руле.
– Не может быть! – выдохнул Антон. – Сюда! Тут выход, сюда!
Он замахал руками и мимо него снова промелькнули тени: тонкая – девчачья, поджарая, и похожая на растянутую ветром простыню. Антон вошел последним – захлопнул дверь, отрезав разом все звуки и запахи. Прислонился к двери, почувствовав разгоряченными ладонями ее холод. Его взгляд упал на чугунные кандалы, свисающие со стены на цепях.
Девушки с жасминовыми волосами ожидали тут своей участи. Как забитые суки, скулили на цепи перед смертью.
Гаспар, размышлявший о том, как и с кого надо сдирать кожу за Вавилоны, сам был чудовищем. Любителем снаффа.
Надо было убить его, – со злостью подумал Антон. – Убить эту тварь.
Он сделал несколько шагов по бетонному полу. И вдруг коридор поплыл – рухнул на Антона всем сводом, пригнув к земле. И он, как Атлас из древних мифов, расправил плечи, пытаясь удержать на себе эту неподъемную ношу. Ноги подогнулись, и он припал на колено. И только сейчас почувствовал боль в боку – она пульсацией растекалась по всему телу, воронкой вращаясь над правым бедром.
– Черт… – он увидел перед собой Гая. – Что там за хрень?
Пот заливал глаза и как бы ни старался, Антон не мог разглядеть, что с ним. Он лишь прижал руку к вращавшейся в теле воронке и почувствовал, как сквозь пальцы стекает кровь.
– Блядь…
Коридор плыл. Давил все сильней. И у Антона больше не было сил удерживать его своды.
Он почувствовал, как падает. И как сильные руки подхватывают его. Поднимают. Все выше и выше. К самому потолку.
– Все нормально, напарник. Все будет хорошо…
– Что с ним, блин? – раздался детский, девчачий голос. – Ключи… уронил… забери у него ключи… Ни фига себе хлещет… зажми, зажми ему рану! Там какой-то осколок… блядь!
– На вот, держи. Все будет хорошо…
Антон закашлялся и открыл глаза – увидел мелькавшие пятки и уплывающий пол. Гай нес его на себе, взвалив на плечо. Девчушка с татуированными плечами семенила рядом, постоянно оглядываясь назад. Она прижимала к ране Антона какую-то тряпицу, стараясь остановить кровь. Он увидел, как птицы на ее плечах машут крыльями. Летят сквозь деревья и распадаются на иероглифы, собираются в слова… Девчушка заметила его взгляд.
– Очнулся! – крикнула она Гаю.
– Вот и славно. Скажи ему, чтобы не засыпал.
– Он слышит.
– Скажи ему! Чтобы! Не засыпал!
Девчушка посмотрела Антону в глаза.
– Не засыпай. Ты слышишь?
Он коротко кивнул.
– Надо отвезти его к врачу!
– Знаю! – раздраженно ответил Гай.
Антон перевел взгляд вглубь темного коридора. Туда, откуда они только что сбежали. Что-то шевелилось там, во мраке. Бултыхалось в серой жиже из светотени.
Господи, – подумалось ему. И он попытался нащупать револьвер. Но вспомнил, что потерял его во время свинцового шторма, устроенного шестиствольным Миниганом.
– Оно… – зашевелил Антон губами. – Оно… там.
Оно рождалось из пустоты. Тварь, со свитыми из стальных тросов руками. Выползало из-под земли – с вытянутой, как дыня, белой головой и красным разрезом пасти – из самого ада, до которого докопались ненасытные люди. Маленькие, черные бусины глаз жадно смотрели на Антона, а продолговатое тело все больше появлялось из темноты. Цепляясь сильными руками за стены, выламывая кирпичи из застывшего раствора, тварь карабкалась по коридору, желая догнать убегающих. Сдавить их кольцами рук, переломать им ребра и позвонки, выдавить глаза и выпустить ливер. А после сожрать все это.
Оно идет, – сказал мальчишка на велосипеде. Он не солгал.
– Оно… – засипел Антон, дергаясь на плече у Гая.
Девчушка услышала его. Заметила страх в глазах. Оглянулась. Но ничего не увидела в сером коридоре.
– Нужно отвезти его к врачу, – повторила она.
– Ты знаешь… куда? – спросил Гай, остановившись. Его мучила отдышка. Он перехватил Антона посильней, чтобы тот не сполз с плеча и аккуратно ступил на лестницу.
– Давай, двигай, блядь! – скомандовал он, и Антон услышал в ответ глухое мычание. Значит, парнишка шел впереди. Значит, они не потеряли его в творившейся суматохе, не оставили на растерзание Гаспару.
– Аня! – позвал Гай. – Попроси его поторопиться, этого ебаного сукиного сына!
Девчушка исчезла из поля зрения Антона. Но тварь, ползущая из конца коридора – никуда не делась. Она выпраставала свое длинное тело на ковер, словно уродливый червь, заслонив собой весь коридор. Пустота позади, тянулась за тварью липкими серыми нитями.
Неужели они не видят? – подумал Антон. – Неужели не понимают, что нужно убираться отсюда к чертовой матери?!
– Давай, вот так, – Гай сделал первые шаги по лестнице. Антон увидел широкие бетонные ступени с прогалинами арматурной сетки.
– Ты говорил про его шрам, – донесся до Антона голос девчушки, которую Гай назвал Аней. – Он не один такой. Я видела еще… на кладбище поездов.
– Сейчас мне надо залатать напарника, – кряхтя, ответил Гай.
– Нам нужно на кладбище поездов, – повторила Аня.
– Там ничего нет.
– Есть! Там живут люди, которые смогут помочь.
– Кладбище поездов, – повторил Гай, – это же в гребаных ебенях! Как ты собираешься добраться туда?!
– Дверь! – вдруг воскликнула девчушка. – Тут дверь! Я слышу, как за ней шумит ветер!
– Надеюсь, в связке есть ключи от нее, – пробормотал Гай.
Кладбище поездов, – проваливаясь в темноту, повторил Антон. – Странное место… Но куда бы мы ни пошли, – он посмотрел вниз лестницы и увидел ухватившиеся за дверной косяк длинные пальцы, свитые из стальных жгутов, – оно будет преследовать нас до самого конца.
Щелкнул замок, скрипнули гаражные петли, и коридорный мрак растворился в дневном свете. Антон услышал восторженный вскрик девчушки и мычание спасенного парнишки. По щекам его погладил теплый ветер – и тут же швырнул в лицо раскаленный песок. Снаружи бушевал ураган. И все казалось желтым от пыли. Порыв ветра вырвал из рук девчушки дверь и хлопнул ею о стену.
Сколько мы пробыли под землей? – задумался Антон. – Больше суток. А снаружи все так же неспокойно…
– Прикройте лица! – крикнул Гай. – Там все еще буря! – а потом прошептал себе под нос. – Где мы, твою мать?!
Все там же, – подумал Антон, перед тем как закрыть глаза. – В обжигающей враждебной пустоте.
Конец 5 эпизода.
6
Татуировочная машинка жужжала, вырисовывая узоры на коже. Плавными изгибами плыла по ключицам и плечам, заводила свой след на спину, вокруг тонкой девчоночьей шеи и спускалась к лопаткам. Ане было девять, когда она впервые села в кресло татуировщика. Просто потому, что не хотела забыть. Думала, если отложит, то непременно выбелит это из памяти. И не вспомнит ничего, кроме окровавленных рук.
В комнатенке было мрачно и муторно. На окнах висели брезентовые шторы, и сквозь узкие щелки пробивался дневной свет, вязнувший в сигаретном дыму. Татуировщик казался высохшим и скрюченным. Словно сгоревшая спичка. Он был наполовину раздет, и его кожа выглядела бронзой. Поначалу Ане подумалось, что это из-за загара. Но потом она поняла, что все его тело покрыто многочисленными татуировками. Его звали Гвоздь Лоу. Она не знала – почему. А он не рассказывал. Да и с какой стати? Ей было девять. Она бегала там, за мостом. Прыгала по развалинам, играя в счастливого ребенка. Как сотни других детей резервации. Она никогда не была счастлива по-настоящему.
Аня знала из-за кого осмелилась пойти на другую сторону моста. Это его затасканную сумку из кожзаменителя, всю в крови, она тащила подмышкой. Шла быстро и нервно. Стараясь не оглядываться. Она помнила – жизнь, это кольцо.
– Мои предки верили, – он никогда не говорил. Дышал. Табаком и перегаром. Ей в ухо. В шею. В лицо. Забивал своим запахом ее легкие, путался в ее волосах. Его влажные, коричневые губы оставляли теплые следы дыхания на ее холодной коже. – Что жизнь – не кончается. Что жизнь – это ебаное колесо. Кольцо. Ты рождаешься, живешь в этом мире, а потом подыхаешь. И твое тело зарывают в землю. И на земле вырастает дерево. Там вьют свои гнезда птицы. И это все ты. Понимаешь, сука?! Это все ты! Ты это чувствуешь. Как тебя выдирают из земли, как сжирают, и ты становишься птицей. А птица летит к людям и – бабах – ее убивают. И снова сжирают, и ты становишься человеком. Снова. И снова. Ты становишься тем, кем был. Ты понимаешь это, маленькая шлюха?
Его руки были шершавыми и масляными. Он возился с карбюраторами полусдохших машин. А потом приходил на ужин, в стельку пьяный и лез к ней в трусы. Ей было семь тогда. Когда отец умер и мать сошлась с этим долбанным индейцем.
– Ты понимаешь, сука, что твоя жизнь – это кольцо? И ты вернешься ко мне снова?
Он лез к ней в шорты и целовал ее тонкую, девчачью шею.
– Ты понимаешь это, сука?!
Он сам подписал себе приговор. Когда изо дня в день напоминал ей, что даже в смерти она не найдет спасения от него. Что, проснувшись однажды утром, она вновь обнаружит себя семилетней девочкой, которую вечером ждет очередной сеанс ада. Каждодневный. Сраный. Сеанс ебучего ада.
Она воткнула ему нож для резки хлеба прямиком под челюсть. Зазубрины на лезвии затрещали о хрящи, и она дернула нож вправо – вспорола эту ненавистную шею, как рыбу. Лезвие обломилось, застряло где-то там, в горле. А Аня стояла над ним, над его коленями, широко расставив ноги, выставив вперед подбородок, и смотрела ему в глаза. Он уже ничего не видел, хрипел и булькал кровавыми пузырями. С расстегнутой ширинкой и вялым хуем в спутавшихся черных волосах. Но она продолжала смотреть. А потом схватила за лицо – скользкими от крови ладошками – и сжала его челюсти, как могла. Склонилась над ним. Вдыхая все те же мерзкие запахи, только теперь с примесью крови.
– Тебя не будет в моей жизни, ты слышишь?! Тебя больше не будет в моей жизни, сраный ты пидор!
Он не слышал, он уже умер. А она орала ему в лицо, сжимая его ненавистные скулы. Рыдала и снова орала ему о том, что он больше никогда не сломает ей жизнь.
Два года она терпела издевательства этого ублюдка. Пьяную мать, которая засыпала раньше, чем ее дочь, и не знала того, что творилось. А может и знала, но предпочитала молчать. Все это можно было разорвать только так. То кольцо, про которое говорил этот чертов индеец. И она сделала это. Вот чего она никогда не хотела забывать.
Машинка жужжала, продолжая набивать рисунок. Продолжая выводить ветви деревьев, которые тянулись к небу и превращались в летящих птиц, а те мчались вдаль, оборачиваясь иероглифами. Становясь словами.
Жизнь – это кольцо.
У нее хватило сил разорвать его.
Прикройте лица, сказал Гай. А у нее не было ничего, кроме вымокшей от крови тряпицы. Аня прижала ее к лицу, чувствуя, как горячая кровь липнет к коже. Как будто прожигает ее насквозь. Она двинулась вслед за остальными, стараясь не потеряться в желтом, раскаленном тумане. Вдыхая чужую кровь, пробуя ее на вкус, она брела за тонкими тенями, изредка поглядывая себе под ноги. Песка было много и босые ступни утопали в нем, как в детстве, когда Аня бежала за отцом по пляжу, к прохладной воде. Тогда раскаленный речной песок колол ноги, как иголками. Сейчас она бы все отдала за те беспечные деньки.
С годами душевная боль вытесняет физическую. Ее невозможно вылечить, нельзя ампутировать, как почерневшую на морозе ногу. И порой нету спасения, кроме петли под потолком. В этом и заключается странный смысл человеческого взросления. Становиться уязвимым изнутри.
Сзади хлопнула дверь. Аня вздрогнула и обернулась. Ничего. Бункер исчез за плотной песчаной завесой.
– Не отставай! – прозвучал рядом голос, и она подпрыгнула от неожиданности. Это был Гай. Как песочный человек, он возвышался над ней, держа на плечах обмякшего напарника.
– Там впереди машина, – сказал он. – Дай мне ключи.
Аня встала на цыпочки и глянула поверх его плеча. На желтом полотне вырисовывался черный силуэт. Она разглядела колеса. И прожектора на крыше.
– Я иду, – отняв от лица тряпку, пробормотала Аня и протянула скользкие от крови ключи. Гай кивнул. Он прикрывался от ветра свободной рукой, согнув ее в локте. Его рубаха вымокла от крови, и он тоже перемазался красным.
Аня потащилась вслед за ним, вдруг подумав о том, что чертов индеец был прав. Жизнь – это кольцо. Как бы она ни старалась, ей не удастся вырваться за его пределы. В детстве она убила своего насильника, но на смену ему пришел другой – еще яростнее, еще злее, чем прежний. Но и на этот раз ей удалось сбежать – однако что ее ожидало теперь? До самой смерти скитаться по резервации, среди извращенцев и убийц? Она не знала. Надеялась лишь на то, что когда день смерти настанет, ее зароют в этих бесплодных землях. И на ее могиле не взойдет ни одно дерево и не пролетит ни одна птица. Она надеялась, что останется гнить здесь и больше никогда не воскреснет.
Мы стали такими уязвимыми изнутри… – подумалось ей.
Они добрались до машины, и Гай распахнул дверь. Это был тот самый монстр-таран, на котором их привезли в бункер несколько дней назад. Гай осторожно уложил Антона на заднее сидение, а сам прыгнул за руль. Парнишка влез следом – на заднее, рядом с Антоном. Бережно положил его голову себе на колени. Гай было открыл рот, чтобы рявкнуть, но понял, что парнишка не причинит его напарнику вреда. Он боготворил его. Считал своим хозяином. Своим богом.
На связке ключей болтался ключ зажигания. Наверняка эта машина принадлежала Гаспару. Именно на ней он выезжал к вырытым ямам, бросив лопату в багажник. Врагов было много – больше, чем патронов. Всех их, полуживых, сваливали в яму, в кровавое, костлявое месиво. И Гаспар, с лопатой в руках, спускался к ним, точно мрачный бог. Ступал им на мягкие спины, на вздувшиеся животы и с размаху бил штыком. В затылок, в висок, в кадык. Куда попадал – без разбору. Слишком уж много было работы до заката. А когда алое солнце опускалось за горизонт, Гаспар ехал обратно в бункер, перемазанный красным, с трясущимися от усталости руками. Он, как и Гай, не сразу справлялся с ключом – тот выскальзывал из мокрых, красных пальцев.
Гай провернул ключ в замке и машина ожила. Зарычала, словно проснувшийся зверь.
Аня открыла переднюю дверь, и отбросила тряпку в сторону. Даже окровавленная, ее улыбка была красивой посреди творившейся ужасной бури.
Жизнь – это кольцо.
Аня подалась вперед, но вынырнувшая из песчаного облака рука, ухватила ее за волосы и рывком опрокинула назад. На секунду она увидела его – такого же, как индеец из ее детских кошмаров. Его перекошенное злобой, потное, смуглое лицо, мелькнуло и тут же пропало из виду. Аня плюхнулась на задницу, и сразу же он потащил ее по песку, за волосы, прочь от машины. Она закричала, замолотила ногами, и он выпустил ее. Она попыталась встать, но смуглое лицо появилось вновь. Оно бросилось на нее из желтого тумана, прижало к песку, а сильные, загорелые руки обхватили шею. Сжали так сильно, что ей показалось, будто грязные пальцы разорвали кожу и погрузились в плоть.
– Блядина! – услышала она сдавленный рык, и ей на лицо полетела горячая слюна. – Плеймна замочила… ах ты блядина ебаная! Решила, что легавые пощадят твою ебаную задницу?
Он вдавил ее голову в песок. Ее челюсть окаменела, а ей почудилось, будто и его член стал твердым, и что он попытался засунуть его ей в щель, прямиком сквозь джинсовые шорты и трусы.
Аня хотела закричать. Но не смогла. Ее словно бы сжало тоннами затхлой воды. В глазах на миг потемнело. А потом смуглое лицо слетело с нее, и Аня услышала рычание Гая. Она поднялась на локтях и заметила в стороне клубок из двух тел, разъяренно дерущихся в пыли.
Почему ты не стреляешь? – подумала она, утирая кровь, брызнувшую из носа. – Почему ты никогда не стреляешь, хуев долбанный коп!?
Она кое-как поднялась и сплюнула кровавую слюну.
Гай скинул Индуса с девчушки и прыгнул на него, как гепард. Придавил к земле, и с размаху ударил лбом. В нос, сломав перегородку, выпустив на волю струи горячей крови. Но Индус ловко вывернулся, вскочил на ноги и вытащил из-за пояса нож. Солдатский, с зазубринами, длиной в две ладони.
– Haraamee! (ублюдок.хинди), – прорычал Индус. – Tahakhaane mein tairana hoga, is veshya ke saath!( Будешь плавать в подвале, вместе с этой шлюхой.хинди)
Гай обещал Мирре вернуться. Он обещал ей остаться человеком. Резервация больше не имела над ним власти. Так он сказал ей, смеясь, под тихим и спокойным небом Новой Европы. В доме, полном любви и яркого света. Он ошибался. Он понял это, как только пересек границу. Насколько крепки были державшие его цепи. Все это время он чувствовал, как из него рвется наружу то, что казалось давно умершим. Демоны резервации, говорящие на древних, забытых языках. Они жаждали крови так, как никогда прежде. Голодные, уродливые они выползали на запах страданий и боли. И их было уже не остановить.
Индус кинулся на него. Лезвие блеснуло, нацелившись Гаю в грудь. Но он перехватил мускулистую руку и вывернул ее так, как учили в академии. Нож вылетел из скрюченных пальцев и Индус, заревев от боли, упал на колени. Он закричал, когда Гай вывихнул, а потом сломал ему запястье. Дернулся, и сразу же получил ногой по зубам – Гай с размаху врезал ему мыском ботинка – так, что губы взорвались красными гейзерами, а голова Индуса откинулась назад. Он свалился на спину, но попытался встать. Гай придавил его коленом к земле. Схватил за лицо. Размазал по лицу свежую кровь. Ударил кулаком. Впечатал разбитую голову в песок. Еще раз. Туда же. В налившуюся над скулой гематому. Увидел, как кровь заливает белки закатившихся глаз.
– Волк, говоришь?! – прошипел Гай. – Как тебе такое дерьмо, ублюдок?
– Убей его! – послышалось сзади. Это была Аня. Она стояла рядом, держа в руках пистолет. – Убей эту гниду! Убей, слышишь?!
Гай обернулся. Он мог взять револьвер и убить его. А потом ее. Потому что она была частью этих мест. А он ненавидел весь этот гребаный зоопарк.
– Убей его! Иначе он будет искать тебя до конца твоей жизни.
Гай посмотрел на отключившегося, избитого Индуса.
Я обещал, – подумал он. – Что выберусь отсюда и останусь человеком.
– Нет, – ответил он. И поднялся. Подошел к ней. Отнял револьвер.
– Ты уже убила человека здесь, – сказал он. – Ты отомстила. Идем.
– Дурак! – крикнула Аня. – Чертов дурак! Ты ведь нихуя не понимаешь! Не понимаешь, что я готова поубивать их всех! Что этот урод тоже пользовал меня во все дырки, ты слышишь, ты, говнюк?!
– Заткнись на хер! – процедил Гай. Он склонился над Индусом и вытащил из его нагрудного кармана пачку сигарет. – Пошли.
И она пошла за ним. Потому что испугалась. Гай был не в себе. В нем ворочались змеи.
Они сели в машину. В салоне было тихо и спокойно. Лишь где-то там, за стеклами, барабанили по обшивке раскаленные крупинки песка. Гай дернул рычаг и вдавил педаль в пол. Машина рванула с места, бросив из-под колес фонтаны песка.
Он достал зажигалку со звездой и вставил сигарету в рот. Почиркал колесиком, но так и не смог выбить искру.
– Блядь!
Он смял сигарету и отбросил в сторону. Вцепился в руль.
– Почему они не захотели уходить? – спросил он, не отрываясь от дороги.
Аня поняла – он спрашивал про остальных девушек. Когда Гай вместе с Аней вышли из душевой, они все были там, сгрудились у дверей, услышав выстрел. Как студентки в засранной общажке – в майках-алкоголичках, с полотенцами на головах. Кто-то курил, держа фильтр в намалеванных помадой губах. Кто-то пил – кофе с вонючим коньяком, в тех пропорциях, где кофе совсем не чувствовался. Они все стояли там и глазели на залитую кровью душевую и на распластанного на кафельном полу Плеймна.
Это полицейский из Голдтауна, – сказала Аня одной из девчушек, стоявшей ближе остальных. – Он выведет нас отсюда.
Гай услышал ее.
–Да, – сказал он. – Я выведу вас отсюда.
Сейчас, сидя в машине, он сомневался в своих словах. Он повел бы всех этих женщин на верную смерть. Но тогда Гай верил, что сможет.
Но ни одна из пленниц не пошла за ним.
Голдтаун, – защебетали они, – и что, он возьмет нас с собой в Европу? Эй, красавчик, смотри какие сиськи, хочешь они поедут с тобой в золотой город?
Одна из девок стиснула груди, вывалив их из декольте.
Да у него кольцо, смотри, небось примерный семьянин.
Аня… шалаболка… будет нам проблем из-за тебя…
Куда бежать то? Бежать то некуда…
– Почему они не пошли? – повторил Гай. Ему нужно было услышать ответ. От нее. Потому что она пошла.
– Все девчонки там… они знают, что побег ничего не изменит, – ответила Аня, глядя в окно, – Некоторые убегали. Их возвращали, потому что в пустыне не укрыться. Кому-то удавалось…
– Удавалось бежать?
– Да.
– Откуда ты знаешь?
– Говорят, они сбегали на кладбище поездов. Говорят, там есть убежище каждому, – она обернулась. – Твоему другу там помогут.
Аня посмотрела на оборванца, гладящего Антона по волосам.
– Им обоим помогут.
– Нет, – коротко ответил Гай. – Я должен отвезти его к врачу. К Чистым.
– Чистые не лучше сопротивления, – ответила Аня. – Разве ты не понимаешь?!
Машину подбросило вверх, они оседлали одну из дюн. Салон тряхнуло, и Гай сильнее вцепился в руль.
– На кладбище поездов ничего нет, – повторил он свои слова. – Мы потеряем время, которого и так в обрез.
– На кладбище поездов живут особенные люди, они лечат людей. Возвращают к жизни умерших! Говорят там целый город! Я уверена в этом. Пропавшие девушки… им удалось сбежать, и они спрятались там. Не знаю, как… но им удалось.
– Нет, – холодно ответил Гай.
– Ты просто не хочешь верить! Я знала нескольких девчонок, которые сбежали туда!
– Они не сбежали! – рявкнул Гай. Он посмотрел на нее, ощущая, как больно внутри у него разворачивается клубок ядовитых змей. – Все они мертвы! Все до одной! Я видел их всех, там, под прачечной! Их убивали, а потом скидывали в трубу, с мешком камней на ногах! Никому не удалось сбежать… Они все там… плавают в воде, как поплавки… Там подземелье… склеп…
Он выдохся. Говорил все тише, понимая, что заложило уши. Понимая, что больше не слышат сам себя.
Гай посмотрел на Аню. И увидел, как по ее щекам текут беззвучные слезы.
Господи, – подумалось ему. – Что я наделал?
Слова делают из людей калек. Порой убивают. Гай знал это. С самого детства.
– Прости, – сказал он, смотря на дорогу, которой не было. Они мчались сквозь желтую бездну, словно падая в нее. Не в силах остановиться. Но ему было легче смотреть в никуда, только не на Аню.
– Это правда? – тихо спросила она.
– Правда.
Он видел ее лицо в отражении стекла. Оно плыло где-то там, в желтом потоке песка и пыли.
– Ты… – сказала она и оборвалась. Но Гай знал, что Аня хотела сказать. Какие слова застряли у нее в горле.
«Ты мог бы сказать это там, в ночлежке. Что всех этих женщин ожидает дорога вниз по трубе». Вот, что она хотела сказать.
– Я не смог бы ничего изменить, – сказал Гай.
Теперь они все равно не узнают. Смог бы или нет.
– Если ты выберешься отсюда, ты расскажешь, что тут творится? – спросила Аня.
– Да.
Она успокоилась. Кивнула. Шмыгнула носом. Но что он мог рассказать? И кому? Резервация была мясорубкой, она перемалывала жизни, сколько Гай себя помнил. Все в Европе знали, что творится за периметром. Поэтому и отгородились стеной.
– Я расскажу, – повторил он.
Аня немного помолчала, вытирая слезы. Обернулась к задним сидушкам.
– Ты хочешь отвезти его к Чистым? За мост?
Гай вгляделся в лобовик.
– Знать бы – где мы.
– Буря утихнет, – сказала она.
Гай кивнул. И посмотрел на Аню. На ее скуле бордовым пятном расплылся синяк. Темные волосы спадали на тонкие плечи, скрывая шею.
Наверняка там тоже синяки. Следы от рук Индуса, – подумалось Гаю. – Буря закончится. Но только не для нее. В ней она никогда не утихнет. И во мне – тоже.
Гай прибавил ходу. Разогнал машину так, что в салоне началась адская болтанка. Аня вцепилась в ручку над дверцей, но даже так ее мотало из стороны в сторону. Автомобиль налетел на дюну и с ревом встал на дыбы. Гая и остальных бросило назад, вжало в спинки кресел. Жужжа массивными колесами, зачерпнув отвалом песка, машина с грохотом обрушилась обратно на четыре колеса.
– Ты нас перевернешь! – вскрикнула Аня. Она обернулась, проверить все ли хорошо. Бедный парнишка был напуган до черта, но не отпускал Антона. Обхватил его своими тощими птичьими руками, не давая тому свалиться с сидения.
Гай не сбавил оборотов.
– Ты даже не знаешь, куда едешь! Может, ты лишаешь его последней надежды! Мы оторвались, нужно остановиться. Переждать бурю!
– Он полицейский, – бросил Гай.
Их работа всегда была сопряжена с риском.
– И что? Что это на хрен значит?! – закричала Аня.
Он не должен был объяснять. Слишком личное. Слишком оттуда – из-за периметра. Он ценил Антона за то, что тот никогда не колебался. Все в отделении ценили его за это. Гай знал – окажись он на заднем сидении, его напарник не стал бы колебаться. Гнал бы этого четырехколесного монстра во весь опор. Сквозь бурю и пески. Не допуская и мысли о том, что может ошибаться.
– Господи, – Аня отцепилась от ручки и ловко перебралась на заднее сидение.
Гай мельком глянул в зеркало – девчушка бережно отодвинула дебильного паренька в сторону и положила голову Антона к себе на голые коленки. Перемазалась в крови. Но не отпустила. Ее худенькие ручонки зажали рану. Кровь все еще сочилась сквозь тонкие пальцы. Она что-то шептала. Но Гай не слышал. Не мог разобрать слов.
Машина снова налетела на дюну и взмыла вверх, едва не перевернувшись. Песчаная волна накрыла их с головой. С грохотом и скрипом рессор, авто рухнуло на колеса. Гай ударил по тормозам, и их по инерции бросило вперед. Машина закрутилась, завертелась вокруг своей оси и, наконец, остановилась.
– Да блядь же! – крикнула Аня. Ее сбросило с сидения, и сейчас она пыталась вместе с Антоном взобраться обратно.
– Как он? – только и спросил Гай.
Она не ответила.
– Мм… мм… – замычал парнишка. Его пальцы заскребли по окну.
Гай бросил руль и обреченно упал на него головой.
– Твою мать! – рявкнул он и с силой ударил по баранке руками. – Да блядь же, блядь!
– Ммм… ммм… – мычал парнишка, продолжая елозить руками по пыльному запертому стеклу.
– Да что, блядь?! – гаркнул Гай, обернувшись. – Что тебе надо!?
– Не кричи на него, – попросила Аня. Она посмотрела на паренька, вжавшегося в дверь. – Не бойся… – после чего перевела взгляд на Гая. – Он хотел сказать, что буря начала слабеть…
Гай глянул в окно. И, правда, пыли стало меньше. Теперь, сквозь желтую пелену пробивалось солнце. Гай огляделся – увидел знакомые пейзажи развалин по сторонам. И дорогу, на которую они каким-то образом выехали в этой чертовой буре.
– Твою мать… – выдохнул он.
– Ты вывел нас… – сказала Аня. Она окончательно забралась на сидение и теперь тоже смотрела в окно. Голова Антона покоилась у нее на коленках, а ее окровавленные пальцы – у него в волосах. Она прижимала Антона к себе, словно от этого зависела его жизнь. Словно изнутри у нее, из материнского чрева, шла какая-то особая целительная сила.
Гай сообразил, что они находились неподалеку от того места, где зарыли старика. До поста Чистых отсюда было рукой подать.
Как тихо, подумалось ему. Как все-таки тут чертовски тихо. Как на кладбище.
Но это и было кладбищем. Он вернулся в резервацию, как люди возвращались на погосты, где вместе с родными и близкими, было похоронено их прошлое. Хорошее или плохое. Оно лежало в гробах, под землей.
– Mrt kabr se hamen se baat(мертвые говорят с нами из могил.хинди), – говаривала тетка Гая, когда отец отвозил его, маленьким, на священную реку.
– Kuchh bhee nahin kisee ka dhyaan nahin jaata hai. yadi aap sunane ke lie aapako sunenge. nadee apanee aavaaj kahate hain. (Ничто не проходит бесследно. Если ты прислушаешься, ты услышишь. Как река говорит их голосами. хинди.)
Гай боялся свою тетку – толстую старуху в ярком сари, с бесконечной сигаретой, зажатой в разрисованных мехенди, пальцах. Он думал она сумасшедшая. Но она была права. Ничто не проходит бесследно. Эти пески, эти развалины, говорили с ним голосами прошлого.
– Нужно ехать, – Гай потянул руку к рычагу скоростей и вздрогнул, когда Аня накрыла его ладонь своей. Ее рука была холодной, не смотря на царящую вокруг жару.
Он обернулся к девушке. Она вся вытянулась – держа голову Антона на коленях, все еще прижимая ее к своему животу, она смотрела на Гая испуганными глазами.
– Что?..
– Ты слышишь? – прошептала она.
– Что?..
– Что-то… там… снаружи…
Гай глянул в окно. Во все окна разом. Но ничего не увидел. И не услышал.
– Я не слышу…
– Тсс, – она убрала руку. – Там…
Что-то было там, позади них. В желтом тумане, который все еще кружил в воздухе раскаленными песчинками.
Гай медленно вытянул из-за пояса револьвер. Взвел курок.
Теперь он услышал. Какой-то звук. Механический лязг. Тяжелый стон механизмов, звучавший все отчетливее и громче. Как будто в пыльном тумане перебирал по песку лапками какой-то громадный механический паук. Скрипел несмазанными шестеренками и тягами, клацая жвалами.
– Господи Боже… – прошептала Аня. Ее глаза расширились от ужаса, когда она увидела то, что выползало из желтого, раскаленного тумана.
– Господи… Жми. Жми, Гай! – закричала она. – Гони отсюда скорей!
Он дернул рычаг и вдавил педаль в пол. Оглянулся и увидел вынырнувшее из желтизны танковое дуло. Оно дернулось, уставившись на них черным, пронзающим взглядом, и Гай рванул машину вперед.
– Миротворцы, – шепнул он и в это время сзади громыхнуло. Оглушительно. Вспыхнуло так, что казалось, загорелось все вокруг. Песок, круживший в воздухе, пыль, развалины, сам мир завертелся, сжался, как пружина и ударил ослепительной вспышкой. Гай вывернул руль и дорога исчезла. Взорвалась, превратившись в обугленную воронку. Земля затряслась, и туман спереди почернел. Как будто из земли вырвалась стая воронья и бросилась на лобовик, пытаясь пробить стекло.
