Антон Сибиряков
Резервация
– Ты обещал его похоронить.
Гай фыркнул. Но промолчал. Вечно его напарник прикидывался совестью. Если б та могла выбраться из Гая и сесть рядом, она бы выглядела именно так.
Мертвяк был им нужен! Теперь надобность в нем отпала. Все! Нужно бросить его где-нибудь на задворках резервации и забыть. Как сказал патологоанатом – эти люди никому не нужны. За ними никто не приходит. Возможно, он и вовсе не заслуживал человеческих похорон. Этот старик в мешке. Может быть, он был одним из тех, кто посещал Вавилоны…
«Ты стрелял в него, Гай, – устало подумал Антон. – Ты должен его похоронить… Иначе он будет сниться тебе. Как снится гетто. И тот, кого ты оставил здесь…»
Гай никогда не рассказывал о прошлом. Но догадаться было несложно. Этот мир похож на дорогой супермаркет, где за все приходится платить. Иногда плата слишком высока. Иногда это все, что у тебя есть.
Антон закрыл глаза. И в белой обжигающей пустоте к нему пришло нечто страшное. Оно стояло напротив и тянуло к нему высохшие от жара руки. Длинные пальцы, словно свитые из стальных тросов, касались его лица. И от этих прикосновений у Антона ныли зубы. Так, что хотелось выть. Бить себя по деснам, расшибая их в кровь. И когда он уже сжал кулаки, руки отпустили его лицо. И он увидел протянутую ему ладонь.
«Что ты забыл?»
На ладони лежала смятая упаковка от гамбургера. В жирных пятнах, с улыбкой уродского клоуна.
Антон открыл глаза.
– Ты спал, – посмотрев на напарника, заметил Гай.
– Надо же…
За окнами ничего не изменилось. Солнце все так же жгло развалины гетто.
– Ты говорил во сне.
– Вот как?
– Да. Я подумал ты голодный. Бормотал что-то про гамбургеры.
«Гамбургеры! – Антон стукнул себя по лбу. – Гамбургеры и стаканчики с газировкой!»
Как он мог забыть?
Он сорвал рацию
– Диспетчер, прием!? Это Радваньски, прием!
Его не услышали. Эфир полнился белым шумом.
Гай молча следил за дорогой. Они покидали жилые кварталы – седан мог запросто утонуть в какой-нибудь яме. Солнце клонилось к закату, тени как змеи вились по раскаленному песку. Наступало время слепых сумерек, как называл их отец Гая. Не стоит соваться на улицу, когда опускаются слепые сумерки, говаривал он. В сумерках обитают pishaach.(вампиры.хинди).Они могут забрать тебя. И ты никогда не вернешься обратно.
– Диспетчер?!
Антон продолжал звать. Как будто лил воду в забитую раковину. А та в ответ булькала вонючими пузырями и затапливала кухню.
– Диспетчер, это Радваньски!
– Они не слышат тебя, – наконец сказал Гай. Его начинала бесить эта тупая молитва. Глухая зона могла тянуться на километры. Его не прельщало слушать это дерьмо до самой ночи.
– Такое ощущение, – сказал Антон, повесив рацию на место, – что нас глушат.
Гай хохотнул.
– Ну, блин. Ладно. Теперь скажи мне – кто и зачем?
– Мы могли запросить сведения насчет миротворцев, – ответил Антон. – И, кстати, должны были это сделать сразу после встречи с ними…
Гай посмотрел на напарника, понимая, к чему тот клонит.
– То есть ты хочешь сказать…
– Да, – кивнул Антон. – У них была пушка, способная сбить вертолет.
– Охуеть, бля, – выдохнул Гай. – Ты перегрелся? Миротворцы сбили полицейскую вертушку из Голдтауна? Не неси чушь…
– А ты уверен, что это были миротворцы? – спросил Антон. – Или ты видел каких-то людей одетых, как миротворцы?
Гай шикнул, как будто ударился мизинцем о ножку кресла.
– Тебя послушать, так у нас тут целый сраный заговор…
Антон посмотрел в окно. День угасал. Съеживался, как лист бумаги, брошенный на раскаленные угли. Все сходилось, связывалось воедино в сложный узор макраме.
«Когда не находишь простых ответов, начинаешь искать сложные» – подумал он.
Гай был полицейским. И ему были нужны доказательства.
«Мы найдем Кёнига, и все прояснится»
– Надо избавиться от него, пока не стемнело, – сказал Гай.
– Что?
– От старика.
Ах да. Старик.
Дурацкая вышла история. Они приехали в гетто за мертвым стариком с прострелянной башкой. И теперь у них в багажнике лежал мертвый старик с прострелянной башкой. Но не тот, который им был нужен. И сейчас им надо было зарыть ненужного старика в развалинах песчаного квартала. Заночевать в машине, надеясь на спокойную ночь, а с утра отправиться на поиски нужного старика с прострелянной башкой. Как будто в гетто они валялись на каждом шагу.
– Здесь безлюдно. И так тихо, – сказал Антон.
Гай глянул в боковое окно и кивнул. Они находились в чертовой глуши, среди развалин. Он зажег ближний свет и остановился. Левая фара мигнула и погасла. Правой повезло больше – при ударе разбилось лишь стекло.
Гай открыл дверцу.
– Идем?
– Пошли.
На улице похолодало. Стало проще дышать.
«Такая тишина» – подумалось Антону. Он никогда не слышал такой в Голдтауне. Ему представилось, что они с Гаем остались одни на земле. Они и мертвый старик в багажнике. Которого им нужно было зарыть в первой попавшейся дюне.
– Давай, – поторопил Гай.
Они вытащили мешок из багажника и уложили на песок. Антону он показался тяжелее, чем был до этого. Как будто старик прибавил в весе.
Гай взялся за края мешка и оттащил его от дороги, оставляя кривую линию на песке. Вернулся, заметая след ногами.
– Все. Поехали отсюда.
– Мы не похороним его?
Гай устало вздохнул.
– Хочешь его зарыть?
Если его не вытащить из полиэтилена, завтра на жаре его разбарабанит так, что мало не покажется. Еще через сутки тело внутри превратится в желе. И вонять тут будет уже по-другому. На запах слетятся и сползутся насекомые. Но плотный пакет не подпустит их к телу – полиэтилен будет разлагаться триста лет, Антон сомневался, что в гетто пользовались биоразлагаемыми мешками.
Да, он хотел его зарыть.
Антон глянул в сторону мешка. Ему показалось, что тот шевельнулся. Всего лишь игра воображения. В сумерках постоянно чудится всякая фигня.
– Думаешь, он заслужил после смерти пулю в висок? – спросил Антон. – Или гнить в мешке на этой долбаной жаре?
Гай пожал плечами и сел в салон.
– Все в твоих руках, – сказал он и захлопнул дверцу. – Чертов моралист!
Антон направился к мешку. Тот лежал недалеко, в десяти шагах – Гай не особо утруждался – оттащил его к углу развалившегося здания и бросил, как какой-нибудь строительный мусор.
«Я открою мешок, а старик будет лежать там с открытыми глазами» – почему-то подумалось Антону. «Будет смотреть на меня»
Детские страхи. Монстры под кроватью. Они живут в каждом из нас и ждут своего часа.
Антон видел много смертей. Ту девчушку, которую порезали в переходе – ее ударили ножом сорок раз, а она еще дышала, когда прибыли наряд со скорой. Она умерла у Антона на руках за минуту до того, как выкатили носилки. Содержимое ее сумки было раскидано по всему переходу – грабители поживились двадцатью баксами и пачкой кредиток. Никто так не заслуживал шанса жить, как она. Но она умерла. А это означает, что никому не суждено воскреснуть из мертвых.
Антон взялся за бегунок молнии и потянул вниз. Глаза старика были закрыты.
«А что ты думал? Что он скажет – бу?»
Антон расстегнул мешок и взял старика подмышки. Кожа была обрюзгшей и теплой, словно он умер двадцать минут назад. Но это было не так – просто в багажнике стояла адская духота.
Он выволок тело из мешка и бережно уложил на песок. Оглянулся – Гай курил, не выходя из салона.
Антон присел на корточки и зачерпнул горсть песка. Высыпал старику на грудь.
– Ты уж прости, – сказал он. И начал бросать песок быстрее. На грудь, на живот, на лицо. Он сыпал и сыпал, но песка не становилось больше. А старик все не исчезал – лежал припорошенный, с раздутым пузом и вялыми сиськами.
Он слишком большой, – подумал Антон. – Я как малыш в песочнице, ползаю на коленях вокруг валуна, пытаясь зарыть его детской лопаткой.
На улице окончательно стемнело. И Антон уже не видел ни дряблой груди, ни набрякшего лица – он просто кидал песок и не мог остановиться.
Наверняка тут бродят собаки, – думал он, – и если я не зарою его основательно, они найдут его по запаху. И растащат по кускам.
Он изредка оглядывался на машину – Гай ждал внутри, не проявляя никого интереса. И уж тем более желания помочь.
– Ну, ничего, ничего… – бормотал Антон, стирая пот со лба, – нам это зачтется. Да, старик? Ты замолвишь за нас словечко там… Блин, даже не знаю, как тебя зовут… Почему мы не спросили, как тебя зовут?
Имена, как змеи в норах. Порой их лучше не ворошить. Где-то Антон слышал про это. Или читал в какой-нибудь книжке.
Внутри развалин что-то упало и покатилось по бетонному полу. Антон замер, схватившись за револьвер. Звук был похож на тот, как пустая бутылка катится по полу.
Антон приподнялся с колен, вглядываясь в темноту. Звук прекратился, но теперь Антону казалось, что он слышит шаги. И видит какое-то движение. Чересчур быстрое, размытое, неподдающееся натренированному глазу.
Он вытащил револьвер и взвел курок. Будучи в Голдтауне он бы крикнул о том, что это полиция и лучше бы всем выйти с поднятыми руками. Но в резервации это вряд ли прокатит – он обнаружит себя, и мгновенно получит пулю в лобешник.
– Прощай, старик, – прошептал Антон и попятился к машине. Ему казалось, что из темноты на него кот-то смотрел. Да и сам старик приподнялся на локтях – ссыпая с себя песок.
Антон уткнулся спиной в седан и нащупал ручку двери. Юркнул внутрь.
– Твою мать! – воскликнул Гай, увидев сколько песка притащил его напарник.
– Поехали, – сказал Антон, не отрывая взгляда от темных развалин.
– Зарыл? – поинтересовался Гай.
– Да…
– Молодец.
Седан осторожно покатил по дороге. Прочь от мрачных развалин. И от засыпанного песком старика.
– Теперь нужно найти пустырь, – продолжил Гай, – чтобы никакая тварь не смогла к нам подобраться незамеченной.
– Тварь? – переспросил Антон. Он посмотрел на себя в зеркальце – лицо было в грязных разводах.
– Песчаный квартал только кажется пустым.
Антон сунул револьвер в кобуру.
– Показалось, что видел кого-то… в тех развалинах.
Гай кивнул. Такое могло случиться. Даже когда песчаный квартал не был заброшен, тут творилось неладное. Среди детей про эти места ходили страшилки – Гай был уверен, что эти истории жили здесь до сих пор. Отец Гая верил в потусторонний мир, он говорил, что в песчаном квартале есть места, которые принадлежат миру мертвых. Phaatakon(врата.хинди). Как-то Гай побывал в одном из таких. Теперь, по прошествии многих лет все казалось другим, но тогда…
Он достал потертую зажигалку. Красная звезда на ней давно вытерлась, но колесико все еще вышибало искру.
Гай закурил.
– Песчаный квартал стал убежищем для разного рода… сброда, – он выпустил дым из ноздрей. – Тут прячутся те, кого ищут и в Европе и в резервации. Представляешь этих людей?.. Вот там можно приткнуться, – сказал Гай, указывая куда-то в темноту. За окнами было черным черно – Антон не знал, как его напарник смог хоть что-то разглядеть.
Гай чуть вывернул руль и остановился. Выключил фары. Погасил в салоне свет. В темноте Антон услышал, как щелкнула застежка. Его напарник достал револьвер и положил его у лобового стекла.
– Будем дежурить. Выспаться не удастся.
Антон кивнул. Ему подумалось, что в детстве они с Гаем боялись совершенно разных чудовищ. Но он ошибался.
– Твоя жена, наверное, беспокоится за тебя? – спросил он.
– Да, – коротко ответил Гай.
Они помолчали.
– Пожрать бы, – наконец сказал Гай. Он перегнулся через сидушку и долго шарился в темноте. Антон услышал, как зашуршал пакет.
– Чипсы, – пояснил Гай и протянул напарнику. – Угощайся.
Антон сунул руку в пакет. Чипсов было немного, пакет был початым. Они были жирными, посыпанными усилителем вкуса. И пахло из пакета чем-то ядреным. Он сунул пару чипсин в рот.
– Паприка, – прожевывая, сказал Гай. – Завалялись с прошлого выезда.
Антон прикинул – прошлый выезд у них был три дня назад.
Он взял еще. Голод не тетка. Могло быть и хуже.
Пальцы стали жирными и пахли молотым перцем.
– Нужно выбираться отсюда, – сказал Гай. Прозвучало это так, как будто он разговаривал сам с собой.
– Да, – согласился Антон. А что еще ему оставалось? Этим вечером его напарник должен был ужинать с женой и детьми, а не жевать трехдневные чипсы в машине, посреди песчаного квартала гетто. Антону было проще. Его никто не ждал. Родители умерли, школьные друзья разъехались по континенту, а шлюхи в пабе постоянно его с кем-то путали. Антону даже подумалось, что единственный близкий человек сейчас находился рядом с ним. Это было глупо, но это было так. Ему захотелось что-нибудь спросить, узнать Гая получше. Здесь и сейчас, пока у них было на это время. Но все, что он смог придумать, это дурацкий вопрос про гетто.
– Почему все это случилось здесь?
– Что?
– Ну… все эти песчаные бури. Весь этот пиздец.
Гай помолчал.
– Люди считают это карой Божьей, – наконец сказал он.
– За что?
– Не знаю. Каждый считает по-своему.
Антон хмыкнул.
– А ты? Что думаешь?
– Что это простое совпадение.
– А тот памятник, который мы проезжали… ну, этот огромный серп с молотом… ты сказал что-то про него. Что ты сказал?
– Я не помню, – отмахнулся Гай. Но Антон знал, что это не так.
– Точно?
– Ты допрос мне устраиваешь, напарник?!
– Нет. Просто, то место… оно показалось плохим. Кажется, что-то там случилось, – ответил Антон. Ему и, правда, так показалось.
– Хочешь знать? – спросил Гай. – Я расскажу.
Он достал из кармана зажигалку. Покрутил в руках. Пощелкал крышкой. Чиркнул колесом, вышиб искру.
– Эта зажигалка… – произнес он. – Она оттуда. buree jagah(плохое место.хинди). Тот памятник, что ты видел – прошло много лет – раньше там стояло здание. В Республиках такие называли горкомами – что-то сродни нашим мэриям. Когда я был там в последний раз – лет тридцать назад – оно еще стояло. Разрушенное наполовину, но все еще стояло. Теперь его нет… – Гай помолчал. – Там был подвал… думаю, он остался.
Антон подумал, что памятник был чем-то сродни идолу на древнем капище. Его поставили исчезнувшие племена – странные, таинственные обитатели здешних мест. Они поклонялись этим памятникам. Верили, что тотемы их защитят.
– В то лето пропадали дети, – сказал Гай. – Мальчишки.
– Их искали? – спросил Антон.
– В лучшем случае через пару дней. Мальчишки убегали из дома, такое случалось. Беспризорничали, сбивались в стаи… Поэтому гетто было лакомым куском для педофилов. Местом, где они могли насиловать и убивать. И оставаться безнаказанными. Понимаешь? Как лисы в темном курятнике, где копошится выводок глупых цыплят. Песчаный квартал стоял на окраине – мы, жившие за мостом, считали его трущобами, – Гай посмеялся. – Как будто сами жили во дворцах.
Антон понимающе кивнул. Когда не видишь лучшей жизни, начинаешь ценить то, что у тебя есть.
– Как ты оказался там? – поинтересовался он.
– Песчаный квартал был рассадником криминала. Ебаная адская кухня. Если ты сумел побывать там и вернуться обратно, ты становился королем. Сечешь, чем мы занимались в детстве? Бегали в этот сраный квартал, чтобы потом присунуть какой-нибудь малолетней шалаве… Мне было шестнадцать, когда я побывал в песчаном квартале в первый раз. Представляешь? В шестнадцать я был девственником, потому что боялся сдохнуть на этих ебучих улочках, – Гай махнул рукой в темноту. Достал сигарету. Долго чиркал колесиком зажигалки, а Антон ждал. И думал о том, насколько разные судьбы привели их в одну и ту же машину на задворках гетто. Пути Господни воистину неисповедимы.
Гай закурил и крепко затянулся.
– На следующий день девка по имени Тельма дала мне за углом булочной. Задрала юбку, спустила трусы, – он засмеялся. – А я трахал ее меньше минуты – раз, два – и все. Много ли надо в шестнадцать лет? Но знаешь что? Все это было после того, как мы нашли те ящики. А я нашел эту зажигалку. Тельма была настоящей красоткой, латинкой с сиськами до пупа, и давала не многим. Но мне дала, потому что я заслужил. Все это кажется мусором сейчас. Но все это ниточки одного клубка.
– Что за ящики? – спросил Антон.
Гай чиркнул колесом зажигалки, и пламя осветило его лицо. Он посмотрел на напарника и ответил:
– Гробы. В том подвале. Там была чертова куча детских гробов.
В машине было все еще жарко, но Антон почувствовал бегущий по спине холодок.
– Гробы? – переспросил он. – То есть…
– Да, – сказал Гай. Он погасил пламя. – В гробах лежали дети. Мертвые дети, напарник.
– Господи…
– Странно… но там совсем не было запаха. Он должен был там быть, я знаю… но его не было. Как будто их натирали чем-то. Или как будто… они не были мертвыми.
Антон посмотрел на Гая. Но было темно и он не смог различить ничего, кроме его силуэта, похожего на грубый карандашный набросок.
– Что ты имеешь в виду… не были мертвыми? – наконец поинтересовался Антон. – Они лежали в гробах… живые?
Гай не ответил. Конечно, он думал об этом. Дети, накачанные наркотой, в ящиках для транспортировки. Партия свежих органов – целое состояние на черном рынке. А может быть и вовсе новые секс рабы для Вавилонов. Он думал об этом целую жизнь. Что тогда не помог им. Испугался каких-то детских выдумок – они испугались. И никому не сказали. Так и оставили этих детей там – в подвале горкома.
– Когда мы увидели, что в ящиках, – сказал Гай, – мы испугались. Нас было двое, со мной был еще один – обрезок, Вил Ливни. И он сказал – надо что-то отсюда забрать. Какой-то трофей. Чтобы нам поверили. Там была вода, по щиколотку. И я на что-то наступил. Пошарил рукой и достал эту зажигалку. И тогда я ему сказал – все, пошли. Погнали отсюда, Вил, к ебаной матери! А он навел свет фонаря на вскрытый гроб и… тот ребенок, что там был. Он открыл глаза. Уцепился рукой за край гроба и мы пересрали. Мы пересрали, напарник. Убежали оттуда, оставив этих детей там. Когда им нужна была помощь…
– Вы никому не сказали?
– Нет. Не хотели, чтобы над нами смеялись. Ожившие мертвецы… блядь, какая чушь!
– Вы были пацанами, – сказал Антон. – Пересрать было не сложно.
– Вряд ли это принесет мне успокоение, – усмехнулся Гай. – Я никому про это не рассказывал, – добавил он уже серьезно.
– Я понимаю, – кивнул Антон. – Все это останется здесь. Между нами.
В темном прокуренном салоне на задворках гетто, – подумалось ему. – Все, что уже успело произойти и что еще произойдет. Все это останется здесь.
– Ладно, – сказал Гай. Он поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. – Постарайся поспать. Я разбужу тебя через три часа.
– Не думаю, что усну…
Гай только хмыкнул в ответ. Твои дела, напарник. У тебя есть три часа, делай с ними что хочешь.
– Тебе никогда не хотелось вернуться туда? – спросил Антон.
– Нет.
Антон закрыл глаза и вздрогнул – его утаскивало в глубины сна. Он увидел темную воду и плавающие в ней деревянные гробы. И там было что-то еще. То, что являлось ему раньше – в белой обжигающей пустоте. Монстр. Чудовище, которых так боялся Гай. С этими жесткими длинными руками, словно свитыми из стальных нитей.
Он открыл глаза.
– Я вряд ли смогу уснуть, – повторил он.
И в следующий миг уже крепко спал.
Ему снилось, что он дома. В Голдтауне. Лежит в кровати и слышит, как на кухне шипит на сковороде сочный стейк на кости. В комнате стоит темнота, но из-под закрытой двери кухни пробивается свет. Антон лежит под скомканной простыней и не может понять, как такое возможно, ведь его мама умерла семь лет назад. Он скидывает простыню и садится, опуская ноги на холодный пол. Сидит, пытаясь увидеть хоть что-то сквозь тонкую щелку под дверью. Но видит только движущуюся на кухне тень. Он тихо встает и подкрадывается к двери, приоткрывает ее, ощущая, как ручка проворачивается в потной ладони. Антон старается ее удержать, но через мгновение ручка выскальзывает из пальцев и он вваливается на кухню, залитую ярким светом. Он видит. Это не его мать. Это какая-то тварь в одежде его матери – стоит к нему спиной у плиты и жарит что-то на тефлоновой сковороде. Антон переводит взгляд и видит рядом с плитой раскрытый детский гроб, а в нем изрезанного на куски мальчишку. Рука твари аккуратно накалывает на длинную двузубчатую вилку полоску детской плоти и бросает в сковороду. Руки твари сплетены из стальных жгутов.
– Хочешь попробовать? – не оборачиваясь, спрашивает тварь. – Хочешь кусочек, Антон?
Антон пятится. А тварь продолжает вопрошать
– Хочешь, Антон? А, Антон? Хочешь попробовать кусочек, Антон?
Руки из стальных жгутов бросаются на Антона и впиваются ему в плечо. Поднимают и бросают обратно в комнату.
– Антон? Хочешь кусочек, Антон?! Антон?!
– Антон?!
Гай. Это Гай. Это он, Господи!
Антон дернулся, и напарник отпустил его плечо.
– Проснись, Антон!
Он открыл глаза. Облизал губы – горькие, сухие, и сразу захотелось пить.
Все та же темнота. Внутри и снаружи.
– Ты неспокойно спишь, – сказал Гай. – У тебя проблемы со сном?
– Нет, – прошелестел сухими губами Антон. Взял бутылку воды и сделал несколько глотков. Откашлялся. Сколько он уже не пил антидепрессанты? – Нет. Проблем нет.
– Ну, ладно. Через три часа начнет светать. Мне нужно поспать.
– Да, да, конечно, – Антон протер лицо руками. Как будто бухал всю ночь, – подумалось ему. Когда он возвращался из бара поутру и заваливался спать, просыпаясь, чувствовал то же самое – опустошение и головную боль.
– Ты справишься? – спросил Гай. Пока он дежурил, все было спокойно, но он знал, стоило только заснуть, и можно было уже не проснуться. – Антон?!
– Справлюсь.
Тепло из салона выветрилось, и стало зябко. Антон поежился, окончательно придя в себя.
– Я справлюсь, – повторил он уже уверенней.
– Хорошо, – ответил Гай. – Как только начнет светать – разбуди меня.
– Я разбужу.
Гай поерзал в кресле и затих. Спустя пару минут Антон услышал его мерное дыхание.
– Гай? – позвал он. – Ты спишь?
Он не ответил. Значит спал. А может, притворялся, что спал, не желая ввязываться в очередной катарсис. Антон немного посидел в тишине, размышляя о словах полицейских психологов, которые уверяли, что с человеком можно разговаривать даже во сне. Просить прощения, если тяжело. Рассказывать о том, о чем никогда бы не рассказал, глядя в глаза. Мозголомы – так, кажется, их называл Гай. Говорил – эти хуевы мозголомы вечно тут как тут. Если вдруг тебя заподозрили в чем-то, если вдруг у тебя начались неприятности на службе, будь уверен – они будут ждать тебя в своем узком кабинете, с этими дурацкими рисунками-кляксами.
Может быть, если он скажет Гаю, что ему не за что себя винить, что он все равно бы ничем не помог тем детям… может быть тогда и Антону станет легче?
По крайней мере, разговор не даст мне уснуть, – решил он.
– Гай, я… – начал Антон и замолчал. Прислушался. Ему почудилось, будто на улице что-то звякнуло. Как тот смешной звонок на велосипедном руле мальчугана.
Показалось, – подумал он.
«Дзыыынк!» – снова донеслось из темноты.
Антон замер. Аккуратно вытянул из кобуры револьвер. Взвел курок.
Тьма за окнами была непроглядной, душащей. Если бы в ярде от машины кто-то стоял, Антон не разглядел бы его.
Странное место, – подумалось ему. – И днем и ночью тут одна слепая пустота.
Он аккуратно приоткрыл дверь. Вслушался. Всмотрелся. Ничего. Тихая безлунная ночь – спокойная, как море.
И вдруг – снова этот «дзынк». Где-то там, в темноте.
Нужно было взять фонарь и сходить посмотреть. Пара минут. Что может произойти за пару минут, если не случилось за три часа?
Антон поглядел на напарника.
– Гай? – позвал он тихо. – Ты спишь или нет?
Гай спал. Посапывал, склонив голову к боковому стеклу. Антон сам так спал в детстве, когда отец отвозил его обратно к матери. Иногда они проводили вместе выходные – играли в приставку или гоняли мяч на заднем дворе. Родители развелись, когда Антону было десять.
– Я быстро, – шепнул он спящему напарнику, вытащил из бардачка фонарик и вышел в ночь. Прикрыл за собой дверь. Огляделся. Щелкнул фонарем и полоснул светом по темным развалинам впереди. Гай приткнул седан у обочины – по левую руку расстилалась песчаная пустошь, по правую – низина с развалинами каких-то бараков, похожих на склады.
Антон посветил туда еще раз. И кружок света за что-то зацепился там, в темноте. Что-то лежало у самых развалин – то, что было чуждым этому увядшему, разоренному месту. Антон пригляделся, и ему показалось, будто он увидел тонкое погнутое колесо, задранное верх. И педаль. Ему померещилось, что эта педаль все еще вращалась. Но расстояние было слишком большим, а ночь слишком темной. Он не мог сказать наверняка, что видел. Это мог быть велосипед, а могла быть и куча хлама вперемешку с разыгравшейся фантазией.
Нужно разбудить Гая, – подумал он. А сам осторожно зашагал к краю дороги.
Как этот мальчишка мог оказаться здесь? Ехал за нами? Странный паренек…
Антон вспомнил, как увидел его недалеко от пустыря, где Гай стрелял в старика. Если все так – значит, это его велосипед валялся там, в пыли. А сам мальчишка куда-то исчез.
Антон осторожно начал спускаться. Склон был песчаным – зыбким, плыл под ногами. Внизу песка было больше – намело частыми бурями. Они шли со стороны пустыря – красно-желтые волны, похожие на тучи саранчи. Антон видел такие по телеку – порой стихия накрывала целые города. И сейчас он яро представил, как долину с бараками накрывало песчаной волной. Мело, не переставая, хлестало по крышам и стенам.
Он оглянулся, посмотрел наверх – седана отсюда видно не было. Но все по-прежнему оставалось спокойно и тихо. Он перевел свет фонаря на развалины – постоял, выискивая то, зачем пришел. Ему долго не удавалось ничего нащупать во тьме. Но потом он увидел – велосипедное колесо, торчавшее из песка.
Черт, – подумалось ему. – А ты уверен, что это тот самый велосипед?
Нужно было возвращаться и будить Гая. Он не должен был оставлять его одного…
В развалинах что-то мелькнуло – луч фонаря метнулся туда и выхватил из тьмы чьи-то глаза – в свете фонаря они горели желтым. Всего секунду, а потом снова – темнота.
Антон замер, слушая, как колотится сердце. Тот, кого он только что видел, не был ребенком. Кто-то прятался в этих бараках и возможно заманивал сюда детей, а потом расправлялся с ними. А может и вовсе складывал их в ящики в подвале.
Я должен торопиться, – решил Антон, выставив руку с револьвером вперед. – Должен торопиться…
Он зашагал в темноту, подсвечивая ее фонариком.
Когда он стрелял в последний раз? Он не помнил. На стрельбах в тире, в звукопоглощающих наушниках и защитных очках. А когда стрелял в человека?..
Антон подошел к велосипеду и посветил фонарем. Велик был старым, с облупившейся краской на раме и затертыми резиновыми рукоятками на руле. Переднее колесо было согнуто, как будто велосипед швырнули о стену. Спицы повылезали из него, а шина слезла с обода, как змеиная кожа. На руле не было звонка – но если мальчишка хотел остаться незамеченным, он попросту его снял. Антон не встречал таких допотопных звонков, но мог себе представить, как тот дребезжал во время езды.
Я не знаю, – подумалось ему. – Не знаю…
Все, что он знал, так это то, что в развалинах кто-то был. Это он видел собственными глазами.
Антон перешагнул через велосипед и подошел к раскрытым металлическим воротам полуразрушенного барака.
С дороги Антон разглядел, что у здания обвалилась часть крыши – ввалилась внутрь под тяжестью песка. И отсутствовал кусок кирпичной стены – возможно, рухнул вместе с перекрытиями.
Он шагнул внутрь. Посветил фонарем. На полу, в песке, валялся строительный хлам – шифер, гнутые стальные балки, битый кирпич. На стенах, будто фрески, красовались истлевшие проекции вождей. Военные фуражки, кители с медалями. Лица – подтянутые, без морщин. Фотошоп советской эпохи. Послание из прошлого.
Сзади что-то хрустнуло, и Антон резко развернулся, выбросив руку с револьвером вперед. Луч фонаря метнулся в угол и высветил из темноты два горящих глаза.
– А ну-ка стой, где стоишь! – приказал он, целясь аккурат между глаз. – Я тебя вижу.
Из угла послышалось утробное рычание. Антон присмотрелся и увидел оскаленную клыкастую пасть. Вязкие слюни свисали с крепких зубов и нитями лились на пол. Это была огромная черная псина, похожая на волка. Шерсть на загривке зверя стояла дыбом.
– А ну спокойно! – крикнул Антон и собака с лаем бросился на него.
Револьвер громыхнул так, как будто взорвался. Вспышка озарила развалины, а псина взвизгнула, и свалились на бок, кувыркнувшись на песке.
– Твою мать! – Антон перевел дыхание. Опустил револьвер. Руки дрожали. Он навел луч на убитую собаку. Пуля ударила ей в грудь – Антон заметил красную воронку посреди черной жесткой шерсти.
– Собака… – выдохнул он. Посветил фонарем в угол – там копошилось что-то черное. Он сделал несколько шагов и присмотрелся. У кирпичной стены в углу пищали щенята. Еще слепые, совсем беспомощные. Четверо – лезли друг на друга в поисках тепла.
– Блядь! – выругался Антон. – Какого хрена? – он сунул револьвер в кобуру, подошел ближе и присел на корточки.
Хорошо, что это всего лишь щенки, – подумалось ему. В такой неразберихе мог пальнуть и в человека. В старика, в ребенка. В любого, кому вздумалось прятаться здесь, в этих дурацких развалинах.
За каждый выстрел приходится платить. За каждую пулю писать отчет. Оправдываться, объясняться, что пришлось. Смотреть в глаза родственникам, учиться выдерживать их взгляды. Убеждать себя, что другого выхода попросту не было.
Но сейчас это были всего лишь щенки. Четыре глупых создания не больше детской ладошки. Бывают такие выстрелы, за которые не приходится отвечать ни перед кем, кроме себя. И Бога, который у тебя внутри.
Он поднялся и пошел к выходу. Не оглядываясь. Так, и никак иначе. Потому что в резервации по-другому не выжить.
Антон вскарабкался по склону и увидел курившего у машины Гая. Красный уголек сигареты горел во тьме, будто далекий марс.
– Набегался? – спросил Гай. Он бросил сигарету и пошел напарнику на встречу.
– Услышал что-то… пошел прове… – Антон не успел договорить. Гай врезал ему со всей дури, с локтя. В челюсть, по-боксерски. Так, что свалил Антона на песок.
– Твою мать, напарник! – крикнул Гай. – Услышал что-то?! Пошел посмотреть?! Оставил меня одного, спящего! Да меня могли прирезать здесь, сукин ты сын!
Антон попытался встать, но его повело, и он снова упал. Сплюнул кровь. Удар был отменным. Свалил его в нокдаун.
– Ты хоть понимаешь где мы, напарник?! Мы в сраной резервации, забыл?! – бесновался Гай. – Тут наша жизнь ни хуя не стоит! А я держусь за нее, чтоб ты знал! Не собираюсь тут подыхать!
Со второго раза встать получилось. Антон поводил челюстью, ощупал языком зубы. Рот был в крови, но зубы остались целы. А то пришлось бы тащиться к дантисту – по страховке они не церемонились. Кололи дешевое обезболивающее и ставили такие же пломбы.
Молча, он прошел мимо Гая и уселся в машину.
– И все?! – крикнул Гай, когда Антон хлопнул дверцей. – Ничего не скажешь?!
