Антон Сибиряков
Резервация
– Сейчас проверим.
– Фу. Воняет, – скривился Антон.
Гаю вспомнилось детство. Когда в августе озеро рядом с лягушатником зацветало, некоторые взрослые говорили, что настал Ильин день. Водную гладь затягивала пленка зеленых водорослей, и озеро начинало гнить. По округе распространялся жуткий запах, такой же, какой тянулся сейчас из пролома в стене.
– Там, внизу, вода, – сказал Гай.
– Вода? – переспросил Антон.
Гай поднес пламя зажигалки к дыре. Тьма расступилась – съежилась паутиной, разбежалась пауками и сколопендрами. Раззявила беззубую пасть, оголив заржавелую глотку, и Гай сунул в нее руку, так глубоко, как мог. Как будто хотел ухватиться за кишки, вытянуть их наружу
–Ну, что там? – спросил Антон.
Гай вытащил руку. Обтер о штанину, оставляя бурые полосы.
– Это труба. Какой-то слив или что-то похожее, – сказал он. – Достаточно широкая, чтобы протиснуться.
– Как думаешь, куда она ведет?
– Не знаю, – ответил Гай. – Там внизу стоячая вода – значит, это может быть какая-то старая канализация или заброшенный коллектор. То, что может вывести нас на поверхность.
– Или никуда не вывести, – добавил Антон.
Мысль о том, что они могут застрять под землей, в полной темноте, по горло в дерьме, да еще и с крысами, елозящими по лицу, напугала его. Сгинуть так было страшнее всего. Даже пуля в затылок не казалась такой пугающей.
– Я не уйду без парнишки, – сказал Антон твердо.
Гай поднял на напарника взгляд.
– Чего, бля?!
– Ты слышал.
– Хочешь его забрать? Отбить у банды головорезов с помощью… скальпеля?
Оставить на растерзание коновалам или забрать с собой и попытаться сбежать через заваленные дерьмом, кишащие крысами тоннели? Для Антона ответ был очевиден.
– Он нас задержит, – сказал Гай. – Даже если нам удастся его отбить и спуститься вниз – они полезут следом. На нас им будет насрать, но они захотят вернуть его.
– Мы виноваты в том, что он здесь.
– Мы ни в чем не виноваты! Пока идет буря, в эту комнату никто не сунется, и у нас будет лишнее время. Решайся, напарник! Пока я не передумал!
– Да, – кивнул Антон. – Ты прав.
– Вот и умница. Иди, постой на стреме.
Гай принялся выламывать из стены куски, разбивая проход все сильней. А Антон, молча, стоял у двери, чуть приоткрыв ее, наблюдая за пустым, выстланным красным ковром, коридором. Снова играла симфоническая музыка, но никаких женщин, с вымытыми жасминовым шампунем волосами, из кабинета Гаспара не выходило.
Возможно, – подумал Антон, – со временем я научусь думать, что этот странный парнишка тоже был частью моих галлюцинаций. И мне станет легче.
Он вспомнил лицо молодого врача, со шрамом над глазом. Его саквояж. Сильные руки. Наверняка где-то тут у него есть своя прозектура, где стоит разделочный стол. Есть умывальник, полотенчико, душистое мыло в мыльнице. А на стене висят инструменты, призванные резать плоть. Они приведут туда мальчишку, дадут ему глотнуть снотворного, обколют какой-нибудь херней и уложат на стол. Они захотят посмотреть, что это за шов. Захотят разобраться, что внутри. Недаром Гаспар, этот чокнутый мясник с цементным лицом, так обрадовался мальчишке. Он будет стоять рядом, когда врач начнет резать парнишке грудь.
Смогу ли я все это забыть? – подумал Антон. Но не нашел ответа. Он оглянулся посмотреть, как идут дела у напарника.
Гай свинтил со спинки кровати металлический штырь с набалдашником и с помощью него выкорчевывал из стены кирпичи. Пролом стал намного больше, и теперь можно было разглядеть трубу, по которой им предстояло ползти. Около трех футов в поперечнике, ребристая от ржавчины, затянутая паутиной черная дыра, наглухо вбетонированная в стену. Зев, от одного вида которого начинало тошнить. Оказавшись там – не получится ни развернуться, ни передохнуть. Нужно будет постоянно двигаться вперед – ползти, сдирая кожу, не давая судорогам добраться до коленей и локтей. Блевать от удушающей вони, и месить свою же блевотину, размазывая ее по телу и трубе.
– Она уходит вниз, – сказал Гай. Он вспотел и устал. Вены на его шее вздулись, а от виски осталась только сухость в горле и ядреный перегар.
– Так ведь и должно быть? – уточнил Антон.
– Да… разумеется.
Гай дышал тяжело и трудно. Казалось, его гнуло к земле.
– Ты в порядке? – спросил Антон.
– Ерунда, – он ударил по торчавшему кирпичу и расколол его пополам. – В порядке.
Гай присел на корточки и расчистил трубу от осколков.
– Готов?
– Дай мне скальпель, – попросил Антон. – И иди первым.
Гай передал напарнику скальпель, бросил в трубу железный прут и аккуратно влез следом. Сразу же свез локти и порвал рубашку. Дурацкий полицейский жетон на поясе принялся соскабливать кожу с живота. Впереди была темнота, а он даже не мог достать зажигалку, чтобы осветить себе путь. Когда Гай целиком влез в трубу, то остановился, нащупал прут, сжал его посильней и окликнул Антона.
– Давай следом!
– Хорошо, – послышалось в ответ, и Гай пополз дальше.
– Ебейшее же занятие, – пробурчал он, перебирая локтями. Он вспотел еще сильней и пот начал заливать глаза и щипать раны на щеке. – Блядская работенка… заделались ебаными трубочистами!
Труба шла под наклоном. Уходила вниз. Но ползти от этого было не легче. Гай перебирал локтями без остановки – все дальше и глубже в темноту. Он думал о детях, о Мирре. О том, как сильно хочет вернуться домой. Думал об отце, о фотографиях, которые остались после его смерти. Нецветные куски прошлого, которые Гай собрал вместе, в альбоме, как будто построил пирамиду из камней. Складывал их бережно, чтобы помнить каждый момент. На некоторых снимках была мать Гая – красивая индианка в сари, с покрытыми мехенди руками. На других – его сестра, Индира. Смуглая девчушка с беззубой улыбкой. Гай помнил ее другой – бледной куклой на металлическом столе. Время выбелило многих людей из его памяти, но только не Индиру. Он до сих пор помнил, как она умерла.
Тот день был жарким, и они пошли к карьеру, искупаться. Индира плескалась в лягушатнике, вместе с остальными детьми, а Гай загорал на горячем песке. Он так и не успел поплавать в тот день – кто-то крикнул о надвигавшейся буре, и все повалили домой. А к вечеру у Индиры поднялась температура, и ее стало рвать. Гай помнил эти утробные, звериные звуки, которые издавала его маленькая сестра. Как будто в ней поселился страшный демон из телевизионных страшилок. Зараза сожгла Индиру за одну ночь. К утру от нее осталось только худое, изученное тельце, скрюченное на смятых простынях. Все рухнуло в тот момент, все стало другим. Отец с матерью хотели отвезти Индиру на берег священной реки, к Гхату, и провести ритуал, как полагалась индуистам. Но вместо этого к ним в дом заявились солдаты и увезли Индиру в морг. И отныне она превратилась в фарфоровую куклу на блескучем столе. С черным швом от промежности до самого горла.
С родителями после этого Гай не разговаривал несколько недель. В их семье, вдруг, все стали чужими друг другу, как сосуды из разных эпох, полные печали и отчаянья. Их немая борьба закончилась, когда отец ухватил Гая за руку и подтащил к себе. Хотел обнять, но Гай вырвался.
– Гай, послушай…
– Почему ты позволил им это?! – закричал Гай на отца. – Почему не остановил их?! Почему дал забрать ее?!
– Бушевала какая-то эпидемия. Ее эпицентр был в том лягушатнике, – сказал отец. А потом рассказал, почему мертвых детей отняли у родителей и сбросили в горящую яму, как скот. Всех – целый кузов советского ЗИЛа. Кузов, с бортов которого свешивались бледные детские ножки.
– Это ты… такие, как ты… дали ей умереть!
Гай знал, что отцу будет больно. Но все, что ему хотелось тогда – сделать как можно больней.
– Я хотел ее увезти, хотел забрать! – закричал отец. – Но он взял меня за грудки и притянул к себе, какой-то усатый мужик в военной фуражке. Генерал! Он сказал – если мы этого не сделаем, если развезем заразу по всей резервации, твой сын станет следующим. Ты – станешь следующим! Я не хотел тебя потерять…
Гай слушал, злобно раздувая ноздри. А потом выбежал в коридор и прижался к двери. Сполз по ней, хватая себя за волосы. И услышал, как его отец рыдает там, за закрытой дверью. Одинокий, брошенный всеми, он выл в голос и молотил кулаками о стены.
– Прости меня, отец, – прошептал Гай в затхлую тьму.
И вдруг – его локти заскользили в чем-то липком. Разъехались в стороны, и он шлепнулся грудью в холодное месиво. Брызги ударили в лицо, и Гай понял, что скользит. Что его утягивает вниз, как по желобу в аквапарке.
– Твою ж мать!
Он попытался свести локти вместе, но лишь сильнее ободрал их и снова рухнул грудью в холодную жижу. Ударился подбородком, раскрыл рот, чтобы вздохнуть и хлебнул кислой грязи.
Его понесло вниз по трубе, как безумного скелетониста, а он пытался высвободить руку, в которой сжимал железный прут. Чтобы зацепиться им за стенки трубы, затормозить. Он не успел. Его выбросило из трубы, и он рухнул в затхлую, вязкую воду, подняв вокруг себя фонтаны брызг. Воды было много, она накрыла Гая с головой, закружила, завертела и потащила вниз, на дно. Он открыл глаза и сквозь зеленую муть увидел людские тела. Покрытые илом, разбухшие, с раззявленными ртами, они болтались в воде, как призраки. К ногам мертвецов были привязаны мешки, набитые чем-то тяжелым, удерживающие их на глубине. Гай брыкнулся, болтнул ногами, пытаясь выплыть, выбраться из этого подводного ада. Толща воды сдавила его, попыталась утопить, но ему удалось вырваться из ее холодных пут. Он вынырнул на поверхность, жадно глотая прокисший воздух, отплевываясь горькой водой.
Место, где он оказался, было затоплено. Какой-то канализационный тоннель, обложенный потемневшим от влаги кирпичом. Под сводчатым потолком тянулись вены труб и сухожилия стальных тросов. Вода тут стояла по настенные плафоны, привинченные на уровне падуги. Гай попытался ухватиться за трубу под потолком, но не сумел до нее дотянуться. Своды тут строились высокими, коробовыми, чтобы выдержать вес давящей сверху земли. Вопреки всему – тоннель не был погружен во тьму. Где-то впереди с потолка лился тусклый свет. Над поверхностью затхлой воды он превращался в зеленоватое свечение.
Гай развернулся к трубе, из которой его выбросило. Черная дыра в потолке – не дотянуться. Он подождал немного, прислушался. Где-то капала вода. И больше ничего. Никаких звуков.
– Блядь!
Он осторожно поплыл в сторону света, сочащегося с потолка. Зачерпнул рукой и задел что-то мягкое, обволакивающее. Дернулся, обернулся. Замахнулся прутом. На поверхности плавала детская кукла – он задел ее волосы. Запутался в них распухшими пальцами.
– Господи… тварь!
Гай поплыл дальше, стараясь не думать, что под ним мертвецы. Он поджимал ноги, как мог, чтобы не задеть их голов. И все же ему казалось, будто он касался мысками туфель набрякших, полуразложившихся лиц.
– Что за срань? – шептал он сам себе, вспоминая покрытые илом трупы. – Что за срань тут творится, боже?..
Свет был ярким – золотистый призрачный столб, уходящий на глубину. В нем кружились пылинки. А может мошкара. Гаю было все равно. Он вплыл в этот свет, зажмурился, подняв глаза, и сквозь прищуренные веки разглядел в потолке зарешеченное отверстие. Где-то там, высоко-высоко, плыл кругляк желтого света, как будто обмылок солнца в ветреный день. Гай прислушался. Наверху завывал ветер. Буря все еще была в разгаре.
– Тут не выбраться… – прошептал он. – Не выбраться…
Вода была холодной, от нее поднимался пар. Гай почувствовал, как немеют пальцы на ногах. Завертел головой в поисках выхода, задышал быстрее, бултыхнул руками – раз, второй, третий – чтобы согреться.
Это был тупик – огромный резервуар с затхлой водой. Аквариум, полный дохлой рыбы.
– Черт… – Гай болтнул ногами, стараясь разогнать застоявшуюся кровь. Он попытался собраться с мыслями. Оглянулся к трубе, которая привела его в этот заброшенный коллектор. С Антоном что-то стряслось, иначе он бы давно бултыхался рядом, с заложенным носом и дрожащими губами. Этот гребаный бункер был озлоблен и выжжен войной. Все коридоры и двери, столы, кровати и стулья в нем были пропитаны запахом гари. Ненависть чернела, как сажа и вымазаться в ней было проще простого. Не было в этих коридорах милосердия, не было воды очищения, кроме той, в которой сейчас барахтался Гай. Но в ней находилось столько трупного яда, что и она оказалась отравлена ненавистью.
Дальняя часть туннеля была погружена во мрак. Гай подплыл к ней, цепляясь рукой за выступающую падугу. Он все еще сжимал окоченевшими пальцами заржавелый металлический штырь от кровати. Кирпич здесь был таким же скользким и холодным, как и в освещенной части тоннеля. Таким же твердым. И глухим.
– Они не могли… – выдыхая пар, шептал сам себе Гай. – Он должен… куда-то вести… Этот тоннель… они не могли…
Рука соскользнула с кирпича, и он ободрал себе пальцы. Но не ощутил боли, а кровь оказалась еще холоднее, чем вода. Она текла по онемевшим пальцам, по ладони, и он чувствовал, как она обжигает кожу.
Гай вспомнил, как они с Антоном, там, наверху, одуревали от жары. Сидели в служебном седане и боялись приспустить стекла, потому что снаружи было еще жарче, чем внутри. А их рубахи можно было выжимать от пота. А теперь он замерзал под землей, в каком-то заброшенном канализационном коллекторе, один посреди кучи утопленников. И ничего не мог с этим поделать.
Рис с рыбой. И бутылка вина. Он мечтал поужинать всей семьей, уложить детей спать, а после оттрахать свою жену в душе. Схватив за мокрые волосы, прижать к стене и задать ее заднице трепку. Он не хотел умирать тут, в этом грязном тоннеле, не хотел становиться частью этой мертвой воды, не желал отдавать ей свое тепло. И поэтому все еще цеплялся за скользкий от слизи выступ, продвигаясь в темноту.
Резервация выворачивала любого, кто попадал в ее лапы. Как мешок для сбора пыли из допотопного пылесоса. Гай знал это. Все проблемы, которые копились годами в сытой и прекрасной Европе, тут превращались в пыль, которую уносил жаркий ветер. И не оставалось ничего, кроме одной-единственной проблемы. Выжить.
Впереди, в темноте, что-то зашуршало, захлюпало и плюхнулось в воду. Гай остановился, подняв прут над головой.
«Крысы!» – мелькнуло в голове.
Крысы ныряют к телам, и прогрызают в них дыры. Жирные, волосатые твари с черными бусинами глаз. Отъевшиеся в этой смрадной кормушке. Их голые хвосты в воде похожи на змей – вьются тошнотворными кольцами.
Гай затаился. Но все было тихо, и он медленно двинулся дальше. Он понимал, крысы должны были откуда-то приходить. Надеялся, что сможет протиснуться в этот лаз. Он пополз бы среди крыс, лишь бы выбраться из этого места.
И вдруг он замер. Откуда-то из темноты донеслись голоса. Тихие, больше похожие на эхо.
Гай проплыл еще немного, держась за кирпичный выступ, и уткнулся в стену – тут тоннель заканчивался тупиком. Он пошарил руками, но преграда была глухой. Он двинулся вдоль стены, обшаривая кладку на ощупь, и неожиданно его рука провалилась в пустоту. Он потерял падугу, за которую держался и моментально оказался под водой. В холодной темной бездне, вмиг сделавшей его слепым. Гай протянул руки, пытаясь нащупать стену, и уперся ладонями во что-то мягкое. В панике он принялся размахивать руками снова и снова, но куда бы ни ткнулись его ладони, они попадали во что-то мягкое и теплое. Погружались в это, становились этим. И когда он уже принялся задыхаться, вода выбросила его на поверхность, как поплавок и он с кашлем принялся отплевываться и глотать спертый воздух. Это были трупы. Там, внизу. Трупы и крысы. Гай понимал это. Там, под ногами, копошилось нечто, сотканное из живого и мертвого. Какая-то безумная, плотоядная тварь, ставшая этим местом, этой ядовитой водой и прогнившей насквозь тьмой. Гай выбросил руку с прутом вперед, туда, где обнаружил дыру в стене и услышал металлический лязг. Это была труба! И оттуда, из этой трубы доносились чьи-то голоса! Там было спасение, и он вцепился в него, как мог. Вонзил прут в темноту, поперек стенок трубы, как перекладину и подтянулся из последних сил. Вскарабкался по жидкому месиву, покрывавшему трубу, поджал ноги, желая скорее вылезти из ужасной воды. Он лежал в трубе, стараясь перевести дыхание, отдохнуть хоть пару минут, но понял, что хочет убраться отсюда, как можно скорей. И поэтому начал карабкаться вверх. Осторожно, стараясь не соскользнуть по желобу обратно в ожившую топь.
Гай полз, как обезумевший, пока не понял, что труба изменила угол, стала более пологой. Только тогда он остановился и перевел дыхание. Лег вниз лицом и какое-то время просто лежал, стараясь унять скрипы в груди. И как только у него перестало стучать в висках, он снова услышал голоса. И гул каких-то машин. Но голоса были ближе. Совсем рядом. Так, что он сумел разобрать слова.
– Я что-то слышала, – сказал девчачий голос.
– Там кры-сы, – ответил женский голос постарше. – Сколько можно говорить? Копошатся в этой трубе. Постоянно.
– Куда она ведет, ты знаешь?! – не унималась девушка.
– Не туда, куда ты хотела бы попасть.
– Ты нихуя не знаешь!
– Да, да, конечно. А теперь бери эти сраные простыни и засовывай в стиралку! Хочешь, чтобы тебя ебали на чесоточных простынях?!
– Это они! – взвизгнула девушка. – Сучьи мрази! Грязные свиньи, ненавижу!
– Они, они… – уже спокойнее сказала та, что постарше. – Бери простыни и обдай их кипятком… И не ори! Меня не подставляй!
– Да кто тут может услышать? В этой жопе? Крысы?!
Старшая не ответила. А потом голоса и вовсе отдалились и скрылись за гулом машин.
Гай перевел дыхание. Труба вела в прачечную. К древним котлам, гладильным машинам и заржавелым бакам с лопастными активаторами. Днем тут стирали белье, а ночью убивали людей.
«Зачем они привязывали к их ногам мешки с камнями? – подумал Гай. Перед мысленным взором пронеслись набрякшие лица утопленников. Их волосы, колышущиеся в воде, как странные, живые водоросли. Их набухшие тела. – Может быть, в трубу их сбрасывали еще живыми?»
Гай не знал. И не хотел знать.
Страшное место становилось еще страшней. Все, что ему хотелось, поскорее выбраться отсюда.
Он пополз дальше и вскоре увидел свет. Тусклый овал, похожий на дно оцинкованного ведерка. Но даже от такого света у Гая зарябило в глазах. Щурясь, он двинулся вперед и вскоре вывалился наружу, вместе с потоками смрадной жижи. Его вырвало почти сразу, на бетонном полу, среди остывающих луж и сырого душного воздуха. Тут воняло мокрым бельем и щелочью – порошком и хозяйственным мылом. Гай скорчился на полу, как младенец, только что вытолкнутый из утробы матери. Его трясло, сгибало пополам. Казалось – крысы ползли за ним следом. Карабкались по трубе. Ведь пока он был там, внизу, он стал частью их мира, стал их добычей. Это заставило Гая подняться на четвереньки и на дрожащих руках поползти вперед. Мир вокруг плыл, как будто испарялся от жары. Облезлые стиральные баки, гудящие, как старые генераторы, ржавые котлы, полные кипятка, сушильные машины со скрипящими валами, через которые текло отпаренное белье. Все это заволакивало мутным маревом и Гаю казалось, будто у него начался жар. Под руками закипала вода, она обжигала ладони – так бывало, когда он возвращался домой с мороза и вставал под душ. Вода была чуть теплой, но казалось, будто шел крутой кипяток.
Это было так давно – подумал он. – В месте, которое я называл домом.
Снег. Ему почему-то вспомнился снег. Грязный и тяжелый первый снег. Он сыпал и сыпал, а дети лепили снеговиков на заднем дворе.
Здесь не бывает снега, – подумал Гай. – Один песок.
И вдруг он упал. У него подогнулись руки, пока он полз на четвереньках и он упал. На бетонный пол, со всего маху, стукнувшись подбородком так, что лязгнули зубы. В глазах потемнело, и он отключился. А потом почувствовал чьи-то ладони на своем лице. Они были теплыми и гладкими. Как будто до него дотронулся оживший манекен.
Гай открыл глаза и увидел перед собой девушку. Веснушчатое лицо. Голубые, выцветшие глаза и вздернутый нос. Тонкие, обкусанные губы что-то шептали, но он не мог разобрать слов. Смотрел на нее. На то, как ее темные сальные волосы спадали на обнаженные хрупкие плечи, покрытые цветными татуировками. Как она улыбалась. Как в ее глазах дрожал весь этот сырой, убогий мир.
– Тише, тише… – сказала она, и Гай узнал ее. Это была она, та девчушка, голос которой он слышал, пока полз по трубе.
– Господи, – прошептал он. – Кто ты такая?
Девушка помогла ему сесть. Гай заметил, что она одета в темную майку-алкоголичку, и короткие джинсовые шорты. По-детски нескладная и худая – кожа да кости.
– Я Аня.
Да нет же, – подумал он. – Ты не понимаешь.
– Что ты тут делаешь? – спросил Гай онемевшими губами. Он разбил их, когда упал, и теперь они распухли. Он сплюнул кровь.
– Ты плохо выглядишь. Тебя надо спрятать, – сказала Аня и встала с колен, протянув ему руку. – Идти сможешь?
Она не понимает, – снова подумал Гай. Он попытался нащупать на поясе полицейский жетон, но того не было. Видимо остался там, внизу. Вместе с трупами. Гай оглянулся. Черный зев трубы был пуст. Крысы за ним не гнались.
– Ты пришел оттуда? – спросила девушка. – Я так и знала! Там что-то есть!
– Там ничего нет, – сказал Гай. Он ухватился за ее руку и поднялся. – Ни черта там нет, кроме… – он оборвался, глядя ей в глаза. Ему вспомнились трупы под водой. Она не знала про них. И он не хотел, чтобы узнала.
– Чего? – спросила она. – Кроме чего?
– Воды, – ответил Гай.
– Но…
– Где вторая? – он сжал тонкую девчачью ладонь.
– Что? – шикнула девушка.
– Я слышал еще один голос.
– Клара? Она ушла. Не беспокойся за нее…
– Тут оставаться нельзя, – перебил Гай. – Куда ты хотела меня отвести?
Она посмотрела ему в глаза и выставила вперед подбородок. Так, как будто против нее был весь мир.
– Пошли!
Аня потянула его за руку, мимо котлов и баков, так, что он, измученный и уставший, еле поспевал.
Пока они лавировали между облезлыми громадинами прачечной, он успел разглядеть ее татуировки. Иероглифы, переходящие в летящих птиц над деревьями. Все это сплеталось воедино, в какой-то осмысленный рисунок, в картину, тайный смысл которой был известен только ей одной.
– Как тебя зовут? – бросила она через плечо, не сбавляя шага.
– Гай.
– Хорошо, Гай.
Девушка резко остановилась и развернулась к нему. Он наткнулся на нее и почувствовал ее тонкие пальцы на своих бедрах.
– Какого хуя… ты делаешь?
– Мы пришли, – сказала Аня. Гай заглянул ей за спину, но увидел только ряд стиральных баков, стоявших у стены. Они выглядели старыми и нерабочими.
– Ты знаешь, кто такие тоннельные крысы? – спросила девчушка.
– Нет.
– Ну, ясное дело. Не знаешь. Я тоже не знала, пока не попала сюда, в этот сраный лабиринт.
– К чему ты ведешь? – спросил Гай.
– Тоннельными крысами называли солдат во время вьетнамской войны. У вьетнамцев была сеть тоннелей, узких лазов, по которым они передвигались – неуловимые призраки, резавшие хороших парней. Тоннельными крысами называли американских солдат. Худых, как палки. Только они могли протиснуться во вьетнамские тоннели. Интересно, правда? – блеснула глазами Аня. Она была в восторге от этой истории. – Мне про это рассказала одна барышня, она работала училкой, пока не оказалась здесь. Теперь ее нет. Говорят, что ее отпустили. Но этот бункер не отпускает…
Гай снова подумал о мертвецах под водой. Мозаика начинала складываться.
– При чем тут эти старые баки? – спросил он.
– Пойдем, – позвала Аня.
Она подвела его к одной из заржавелых центрифуг. Подняла тяжелую крышку. Изнутри пахнуло чем-то едким.
– Раньше тут отжимали белье. Запах остался.
Гай заглянул внутрь. У бака отсутствовала задняя стенка. Там был какой-то лаз в стене. Довольно широкий, чтобы протиснуться.
– Мы – эти тоннельные крысы, – прошептала Аня.
Глупости, подумал Гай. Детские выдумки.
– Куда он ведет?
– В душевую, рядом с ночлежкой.
– Ночлежкой?
– Ну да, там мы спим. Я и другие девчонки. Правда, это здорово?! – она кивнула на темный лаз. – Оказывается в этом бункере полно ходов прямо в стенах!
– Как отсюда выбраться, ты знаешь? – проигнорировал ее восторги Гай.
Девушка посмотрела на него с непониманием.
– Выбраться? Я думала, ты мне скажешь.
– Нет, не скажу, – ответил он и огляделся. – Пока не разберусь, что здесь происходит.
Аня немного помолчала, опустив глаза.
– Нужно возвращаться, – сказала она. – Нельзя задерживаться.
Гай заметил, как погас ее взгляд. Как опустились уголки губ. Она была еще чертовски юной, чтобы уметь притворяться.
– Сколько тебе лет? – вдруг спросил он. Не хотел. Но слова вырвались сами собой.
– Я училась в школе, когда Чистые сдали квартал сопротивлению. Меня затолкали в машину и привезли сюда. К остальным. Мы их пленницы теперь.
– Господи… Так не должно быть, – прошептал Гай растерянно. – Ты понимаешь?
– Я понимаю. Но так есть. Пойдем, иначе они начнут искать меня. Плеймн будет искать…
Аня перекинула ногу через стенку бака, но Гай остановил ее.
– Постой, – сказал он. – Подожди.
Она была так близко, что он чувствовал ее запах. От нее пахло мылом и потом. А изо рта несло табаком.
– Кто такой Плеймн? – спросил Гай.
Ее губы задрожали, а на глаза навернулись слезы. Но она пересилила себя и выставила вперед подбородок. И это поразило Гая больше всего. Но он забыл, как рано взрослеют в резервации.
– Румынский ублюдок, которого я когда-нибудь зарежу! – выплюнула Аня сквозь зубы.
– Он один из них? Из сопротивления?
Она молча кивнула. Закинула вторую ногу в бак, опустилась на колени и исчезла в темноте.
– Чертовщина… – выдохнул Гай. За всю свою жизнь ему не приходилось столько лазить по подземельям. У него болели колени и локти, ныла спина, а раны на щеке снова принялись кровоточить. Кровь стекала ему на грудь и расползалась розовой кляксой по рубашке.
– Аня?! – раздался женский голос откуда-то из-за бурлящих котлов. – Ты еще здесь?!
– Черт, – шепнул Гай. Осторожно, стараясь не шуметь, он забрался в бак и закрыл за собой крышку. Внутри оказалось тесно и душно. На ощупь он отыскал лаз и с трудом протиснулся в него. Тоннель был настолько узким, что Гай шаркал плечами о его каменный свод. Он пополз вперед на коленках и локтях, не поднимая головы.
Тоннельные крысы, – подумал он, обливаясь грязным потом. – Как можно с кем-то драться в такой тесноте?
Гай полз вперед, прислушиваясь. Но так и не услышал ничего, кроме собственного дыхания.
Тоннель шел вверх. Единственное, что он сумел понять в этой темноте.
Ему вдруг представились люди, рывшие эти подземелья. Их чумазые лица в касках с фонарями. Они ковырялись в земле, укрепляя стены. Как послушные муравьи, строящие муравейник ради одной-единственной королевы. Королевы, всю жизнь прожившей в страхе за собственную власть. Как и те, по чьим приказам строились эти бункеры. Не было ни дня, чтобы они не думали о том, какими станет их жизнь после – в этих лабиринтах под землей. Им придется уйти, отсидеться, пока остальные будут умирать там, на поверхности. За них. За их власть, которую они утащат с собой, в эти душные подземелья. – Гай, – услышал он свое имя и застыл на месте. На мгновение ему показалось, что голос принадлежал Мирре.
– Что? – прошептал он.
– Плеймн здесь… я его слышу.
Гай прислушался.
– Я ничего не слышу, – сказал он.
– Сейчас мы окажемся под сливными решетками, – пояснила Аня шепотом. – Я вылезу, а ты сиди здесь. Сколько придется. Ты понял?
– Да.
– Хорошо…
Гай пополз дальше и вскоре почувствовал, что его ладони намокли. Он услышал шум стекающей воды. Различил тусклый свет, идущий сверху. И услышал женские голоса. Он увидел тонкий силуэт Ани – она стояла на коленях, а вода ручейком обвивала ей шею и скатывалась вниз. И Гай подумал, что он весь сейчас в этой воде – в воде, которая ему не принадлежала. В воде, которая текла по обнаженным женским телам, а потом текла и по Ане – между грудей, по животу и промежности.
Господи, я весь в этой воде, – подумал он, наблюдая, как Аня умело подняла решетку и кошкой выскользнула из тоннеля.
Он подполз ближе, прислушавшись. Но шумела только вода. Ему нужно было видеть, что там происходит. И Гай аккуратно залез под решетку. Сквозь нее он увидел убогую, расколотую плитку на стене, душ, торчавший из нее, как поникший член. Все это было в мутной испарине, а от решетки шел жар. И запах жасмина.
«Антон был прав» – подумалось ему.
– Да тут она, тут, – послышался женский голос. – Вон она стоит.
– Анья, – сказал мужской голос. – Гжде тебья носит?!
И Гай узнал его. Этот акцент. Там, на склоне, у перевернутого седана, он сказал ему «Не джнаю по-вашему» и толкнул в плечо.
– В прачечной была… – ответила Аня.
– Клара верджнулась за тобой?
– Я сама пришла.
Она боится его, – понял Гай. Ее голос дрожал, когда она отвечала ему. И сколько бы в ней не было злости и упорства, при виде этого человека она дрожала от страха.
– Ты долджна быть тут. Всегда, когжда я приходжу. Ты поняла?!
– Да.
– Скаджи – да, Плеймн, я поняла.
– Да, Плеймн, я поняла.
– Хорожо. Закрой двержь.
Гай услышал, как ноги прошлепали по мокрому кафельному полу, и через секунду хлопнула дверь, и лязгнул засов.
– Раждевайся, – приказал Плеймн.
– Я не хочу сейчас, – пробубнила Аня.
– Что ты скадзала?!
– Давай не сейчас, Плеймн…
Она вскрикнула. Он ударил ее.
– Что ты скадзала, сука?!
Она молчала. Но Гай слышал, как она тихо всхлипывает, глотая слезы.
– Раждевайся, быштро!
– Да, да… хорошо.
Гай услышал, как расстегнулась молния на ее шортах.
– Давай, дживей!
Господи, подумал Гай, что же вы творите здесь, поганые ублюдки!? Кто давал вам право на это?!
– Иджи сюда, – приказал Плеймн. И она покорно подошла. – Поверджнись, шлюха!
– Я прошу тебя, Плеймн… – зашептала Аня. – Я прошу тебя, не так…мне там очень больно…
Она закричала. А то, что секунду назад было Плеймном, заревело что-то на непонятном языке. Посыпались удары – теперь Гай слышал их отчетливо. И почти сразу ему вместе с водой на лицо полилась яркая кровь. Он задрожал, стирая ее с лица, и ухватился руками за решетку. Впился в нее пальцами и поднялся, вылез наружу, в эту укутанную паром душевую, как древний вампир, пробудившийся от крови.
Плеймн стоял к Гаю спиной – был занятой беспомощной, скорчившейся на полу девушкой. Бил ее ногами в тяжелых берцах. В живот, в грудь, по рукам, которыми она пыталась от него отгородиться. Весь пол вокруг был залит кровью.
Гай ударил его с размаху. Тяжелой чугунной решеткой в затылок. Что-то хрустнуло, и Плеймн отшатнулся. Поплыл, опершись о стену, стараясь удержаться на ногах. Но ему это не удалось – он припал на колено, и Гай увидел, как из его рта льется кровь. Бордовая, она падала на пол и растекалась по полу широкими кляксами.
