Антология
Антология социально-экономической мысли России. XIX–XX века. Том 1
Необходимость свободных рук, как условие развития капитализма, была выяснена Марксом. Но Маркс, бравший все вопросы истории капитализма в английской их постановке, и здесь придал чрезмерное значение индивидуальным условиям английской истории настолько, что не выделил общей необходимости, скрывавшейся в этой особенной исторической форме. и действительно, если иметь в виду только английскую историю, то легко прийти к выводу, что происхождение капитализма стоит исключительно в связи с рядом насилий и экспроприацией[11]. Но если сопоставить ряд различных условий возникновения капитализма, то становится ясным, что капитализм является неизбежным как средство дальнейшего уплотнения населения, что экспроприация является здесь или случайным совпадением, или же лишь ускоряет естественный ход событий, который привел бы, однако, к тому же исходу. Отправным пунктом развития капитализма является во всяком случае перенаселение, все равно естественное или же искусственное, усиленное экспроприацией, является поэтому неизбежно нищета и бедность, которые могут быть уврачеваны только капитализмом[12]. Поэтому, между прочим, те бедствия, которыми обыкновенно бывают ознаменованы первые шаги капитализма, столько же относятся на счет этого капитализма, еще не успевшего развить своих положительных сил, сколько на счет докапиталистического перенаселения, нищеты не вновь созданной, а полученной по наследству.
Вместе с тем отсюда следует, что первоначальное предкапиталистическое перенаселение, с сопровождающими его горем, нуждой и бедствиями, было необходимым условием создания теперешней цивилизации, ценой прогресса: перенаселение это было экономически прогрессивным, как необходимое условие перехода к высшей форме производства.
Перенаселение является условием не только происхождения капиталистического производства, но и начального его развития, до полного расцвета. Первые шаги развития капитализма, естественно, еще робки и неуверенны; должен быт готовый контингент рабочей силы для того, чтобы мог затрачиваться капитал. Первые стадии развития капиталистического производства характеризуются, кроме того, широким экстенсивным его развитием, созданием многочисленных отраслей производства, которые только впервые формируют свои рабочие кадры. Позднее, когда каждая отрасль промышленности имеет уже собственный контингент рабочих и развитие принимает не столько экстенсивный, сколько интенсивный характер, причем основание новых отраслей производства уступает место постепенному расширению уже существующих, промышленность не нуждается в столь обильном предложении рабочих; кроме того, теперь окрепшая промышленность может сама привлекать их, между тем как раньше их гнала нужда.
Состояние перенаселения, предшествующее капитализму, сливается с тем перенаселением, которое сопровождает первые стадии уже развивающегося капитализма; в сущности последнее есть непосредственное продолжение первоначального перенаселения, почему мы и не различили оба эти состояния в терминологии, безразлично назвав их оба предкапиталистическим перенаселением
Резервуар избыточного населения помещается в деревне. Наличность более или менее обширного аграрного перенаселения почти всегда свидетельствует о существовании общего перенаселения в стране. Мы знаем уже, что с этим перенаселением связаны судьбы крупного хозяйства в земледелии. Волна перенаселения в момент своего высшего подъема возносит за собой ладью крупного хозяйства, но, опускаясь сама, она влечет вниз и это последнее.
Присутствие перенаселения настолько существенно для положения не только деревенского, но и всего рабочего населения, что в истории развития капитализма вообще можно различать эти две стадии: эпоху предкапиталистического перенаселения и эпоху его отсутствия. Избыток предложения рабочей силы над спросом не может не отражаться на положении рабочих во всех отраслях промышленности. Он создает состояние необеспеченности, усиливает зависимость рабочего от предпринимателя; это не может оставаться без влияния даже на положение «обученного труда», которое все-таки зависит, до известной степени, и от общего положения рабочих. Прилив новых рабочих сил из деревни с низшими потребностями и без тех социальных навыков, которые развиваются уже у городских рабочих, ослабляет способность к сопротивлению у этих последних. Длинный рабочий день и низкая заработная плата, – вообще экономия низкой заработной платы (производство абсолютной прибавочной ценности, по терминологии Маркса) характеризуют этот период развития капитализма. Эта же эпоха, осложненная еще техническими переворотами, дала основу для создания Verelendungstheorie (теории обнищания), согласно которой развитие капитализма сопровождается ростом нищеты, ибо контингент капиталистической эксплуатации в эту эпоху быстро увеличивается, формы же эксплуатации при данных условиях могут изменяться только в худшую сторону. Так как в эту эпоху перенаселение и нищета являются необходимым условием возможности развития капитализма и роста народного богатства на его основе, то для нее справедливо, что рост народного богатства и народного благосостояния антагонистичны между собою. Все эти положения старой политической экономии имеют, таким образом, относительную справедливость, но приложимы только к определенному фазису капиталистического развития. Человек ценится дешево в эту тяжелую эпоху, и еще дешевле ценится человеческая личность.
По мере того как излишнее население мало по малу рассасывается в народнохозяйственном организме, положение рабочего получает возможность изменяться к лучшему; нет, по крайней мере, одного из самых серьезных препятствий к этому улучшению. Наступает период экономии высокой заработной платы, потому что качество труда теперь не может уже так легко заменяться количеством. Человек дорожает как в городе, так и деревне, и от этого выигрывает его гражданская и человеческая личность. К этому периоду относится успешное развитие рабочих организаций всякого рода, и политических, и хозяйственных, и профессиональных, поднятие заработной платы, сокращение рабочего дня и т. д. Одним из наиболее выигрывающих при этом (относительно) оказывается сельскохозяйственный рабочий. Характеризуемая эпоха представляет собою полный расцвет капитализма. К сказанному нужно сделать два пояснения. Предкапиталистическое перенаселение коренным образом отличается от того относительного перенаселения, которое свойственно капитализму, как таковому. Предкапиталистическое перенаселение есть наследие предшествовавшей эпохи, задача, которую прошлое оставляет будущему и которую капитализм разрешает постепенным повышением ёмкости территории. Но кроме этого состояния общего перенаселения, есть и специальные формы перенаселения, точнее безработицы, порождаемые специфическими особенностями капиталистической организации производства.
Теория относительного перенаселения связывается обычно с именем Маркса. Однако заслуга Маркса состоит больше всего лишь в формулировании общего принципа относительного перенаселения, его же собственное учение о форме этого перенаселения недостаточно, а отчасти неверно и неудовлетворительно[13]. Лишь учение о «текучем перенаселении» может быть удержано для современной науки, да и то в качестве общего принципа, весьма нуждающегося в детализации. Категория «скрытого» или деревенского перенаселения, во-первых, приспособлена к специально английским условиям, а во-вторых, стоит в связи с воззрениями Маркса на капиталистическое развитие земледелия, которые считаться правильными ни в каком случае не могут. Излишне и добавлять, что представление о предкапиталистическом перенаселении было совершенно чуждо Марксу.
Итак, категории предкапиталистического (или абсолютного) и капиталистического (или относительного) перенаселения принципиально различаются между собою и мыслятся совершенно независимо друг от друга. Бедность и безработица остается, конечно, одна и та же, является ли она результатом в одном случае абсолютного, в другом относительного перенаселения; но для понимания причин этой бедности и всего народнохозяйственного состояния это различие очень существенно, обе категории играют роль весьма важных диагностических средств.
Приток населения из деревни в город продолжается во всю эпоху предкапиталистического перенаселения. Но он не прекращается и после исчезновения последнего, постоянное движение деревенского населения в города есть нормальное условие развития капитализма. Эта необходимость вытекает из двух причин. Во-первых, развивающееся капиталистическое производство требует увеличивающегося населения. Между тем собственный, городской прирост населения, если и существует, то слаб и может оказаться недостаточным и отстающим от темпа хозяйственного развития. Во-вторых, условия городской и промышленной жизни, несмотря на все усилия санитарии, оказываются настолько антигигиеничны, что естественный прирост городского населения оказывается весьма замедленным, а средняя жизнь до сих пор менее продолжительна, чем в деревне (последнее установлено исследованиями Баллода). Ганзен высказал мнение, которое пытался утвердить разбором данных статистики населения города Мюнхена, что городское население, предоставленное само себе, вымерло бы, так как смертность здесь превышает рождаемость. Мнение это подвергается весьма сильной критике и едва ли окажется правильным после проверки в полном объеме, но весьма вероятно, что относительно многих городов, а еще более относительно рабочих классов населения и в особенности отдельных отраслей производства она окажется правильна. Во всяком случае можно сказать, что в теперешнем обществе деревня является источником населения, и «Zug nach der Stadt» составляет условие нашей цивилизации. В этом заключается важнейшая экономическая функция современной деревни, совершенно необходимая и незаменимая: можно упразднить значение деревни как места земледельческого производства, усилив привоз земледельческих продуктов из-за границы, но значение деревни как источника населения и национальной силы упразднить нельзя.
Таким образом, деревня постоянно высачивает из себя избыток населения, который устремляется в города. В эпоху общего перенаселения, когда «тяга в город» бывает особенно сильна, он берется из общего резервуара избыточного населения. В позднейшую эпоху эмиграция в город затрагивает иногда не только резервную, а уже действительную армию земледелия в том случае, если земледелие ведется наемным трудом и население не связано с землей: это мы наблюдаем повсеместно в теперешнюю эпоху аграрного кризиса.
Итак, обе специальные формы капиталистического перенаселения – и городское, и деревенское – вытекают из специфических особенностей капиталистического хозяйства, они отличаются поэтому от первоначального перенаселения, которое знаменует исторический перелом, изменение хозяйственных форм, и ставит капиталистическому хозяйству общую проблему уплотнения населения. Первые формы перенаселения в известном смысле неразрывно связаны с капиталистическим производством, последняя же должна быть устранена его полным развитием.
Как мы уже знаем, то уплотнение населения, которое достигается капитализмом, обязано по преимуществу индустриализму, – развитию торговли и промышленности. Земледелие принимает здесь участие только сначала, а затем развитие индустриализма и связанное с ним уплотнение населения совершается на его счет. Задачу уплотнения населения, которая сводится, конечно, к задаче производства необходимых средств существования на данной территории для большего населения, капитализм разрешает поэтому не вполне и не прямо. Он не разрешает, а лишь обходит ее относительно земледелия, уклоняясь от тяжелого ига закона убывающего плодородия почвы.
Уплотнение населения в капиталистическом производстве совершается в значительной степени за чужой счет; если есть страны промышленные с густым населением, то должны быть и страны земледельческие, с редким населением. Плотность населения капиталистического хозяйства в известном смысле паразитарная, чужеядная.
2. Емкость территории относительно земледельческого населения
Принцип народонаселения, точнее учет о емкости территории относительно земледельческого населения, представляется необычайно важным для понимания конкретного хода развития земледелия; вместе с законом убывающего плодородия почвы он должен быть поставлен в самом центре теории аграрного развития, между тем до сих пор его универсальное значение в экономике земледелия было выяснено еще менее, нежели значение закона убывающего плодородия почвы.
Земля может прокормить тем больше ртов, чем она плодороднее, чем благоприятнее климатические условия и чем выше развитие сельскохозяйственной техники. Что касается этой последней, то пределы ее развития при натуральном хозяйстве, как показывает история земледелия, чрезвычайно узки. Техника эта оставалась в общем неизменна иногда в течение тысячелетия. Рост производства обязан был, главнейшим образом, росту населения, т. е. рабочих рук. Однако понятно, что способность земли производительно всасывать в себя растущее количество труда находится в зависимости от общего состояния земледельческой техники. Производительность земли не может быть безгранично увеличиваема растущими затратами одного только труда; хотя труд и может замещать собой другие факторы производства, но только до известной степени. Труд, затрачиваемый свыше технически разумных пределов, столь же непроизводителен (если только не вреден) как труд черпанья бочки Данаид. Таким образом, хотя справедливо, что новый рот приносит и новые руки, однако, мы еще раз убеждаемся, что не всякие новые руки могут быть употреблены с пользой и способны, следовательно, прокормить своего владельца. Если население переходит те границы, которые определяет вся сумма технических и естественных условий, образуется вынужденная безработица, с одной стороны (пусть не думают поэтому, что безработица есть явление новое, принадлежащее только капиталистическому строю), причем эта безработица может выразиться в недостаточной занятости всего населения или же полной праздности отдельных работоспособных лиц, и недоеданье, с другой.
Натурально-хозяйственная бедность, отсутствие запасов приводят к тому, что всякий более или менее значительный недород или неурожай, составляющий самое обычное явление при полной зависимости примитивного земледелия от случайностей стихий, выражается голодовкой. Этими голодовками полна вся история средних веков до начала XIX века. Благодаря голодовке, вымирает часть населения, и последнее снова приводится в соответствие с «средствами существования», т. е. с средствами производства (как должен был бы правильнее выразиться Мальтус), с земледельческой территорией. Такое же значение имеют войны и опустошительные эпидемии, столь обычные в средние века; эпохи после войны отмечаются особенным благосостоянием трудящихся классов.
Итак, перенаселение, вымирание лишнего населения от голодовок, войн и эпидемий, за которым следует приведение населения в соответствие ёмкости территории, далее опять перенаселение и т. д., – такова нехитрая, но ужасающая в своей простоте логика натурального крестьянского хозяйства в течение длинного ряда веков.
Приспособление населения к средствам производства, борьба за существование носит, таким образом, на первых стадиях культуры крайне простой, почти зоологический характер; оно напоминает размножение животных, где природа достигает сохранения вида, не щадя его отдельных экземпляров, и даже больше того, где погибель многочисленных экземпляров является условием благополучия вида, т. е. уцелевших.
Чистое натуральное хозяйство – большая редкость даже в глубине истории; обыкновенно оно не свободно от некоторой, хотя бы и слабой связи с рынком, причем продавцом (большей частью в целях уплаты государственных податей) мужик становится значительно раньше, чем покупателем, т. е. потребителем продуктов неземледельческого хозяйства. Путь этот от мужика-продавца до мужика-продавца и вместе с тем покупателя исторически довольно длинен (в этом переходном состоянии находится сейчас значительное большинство русского крестьянства и немалая часть западноевропейского).
Рассматриваемое со стороны емкости территории или отношения между населением и средствами существования меновое хозяйство отличается от натурального тем, что, тогда как в натуральном весь (или почти весь) земледельческий продукт составляет пищу земледельческого населения, в меновом на потребление этого населения остается только часть продукта, другая же его часть – большая или меньшая – продается, следовательно, отвлекается от собственного потребления земледельческого населения. Казалось бы, что переход к меновому хозяйству должен понижать емкость территории относительно населения. Но внешняя видимость не дает верного представления о действительной связи явлений. Переход от натурального хозяйства к меновому повышает емкость земледельческой территории. Несмотря на вычет, который делается благодаря отчуждению на рынке части земледельческих продуктов, фонд натурального потребления также повышается. Ошибочно думают те, которые считают, что доля натурального потребления земледельцев не зависит от рынка и, следовательно, цен. Правда, здесь нет непосредственной зависимости от цен, как она существует относительно отчуждаемой доли продукта; но остается косвенная зависимость, именно зависимость от общего состояния земледелия, для которого имеет первостепенное значение рынок и, в частности, движение цен на земледельческие продукты.
Это общее состояние земледелия испытывает серьезные перемены благодаря переходу от натурального хозяйства к меновому, именно происходит повышение производительности земледелия, составляющее единственный разумный raison d'etre этого перехода. Нетрудно понять причины такого влияния перехода к меновому хозяйству. Обмен приводит натуральное земледелие в связь с промышленностью, и промышленность оплодотворяет земледелие, изменяя его методы производства, его технику. Она делает это, как мы уже знаем, разными способами: она дает новые рабочие орудия, новые удобрения, в то же время наука вырабатывает наиболее целесообразные комбинации различных факторов производства. Как эквивалент покупаемых на рынке средств производства, земледелец отдает часть своего продукта, но вместе увеличивает и производство для собственного потребления. Особенное значение имеет здесь то обстоятельство, что новые методы и средства производства дают более обширное поле производительного приложения земледельческого труда, расширяют прежние его границы. Это расширение создает возможность существования большего количества населения на прежней территории.
Определение емкости территории относительно земледельческого населения при меновом хозяйстве не так просто, как при натуральном. Оно требует сложного учета влияния нескольких различных моментов. Крестьянин представляется теперь уже двуликим Янусом, одной стороной принадлежа натуральному хозяйству, а другой являясь продавцом своего труда, напоминающим наемного рабочего. Перечислим в отдельности основные моменты, обусловливающие различную емкость территории относительно населения.
1) При прочих равных условиях, емкость территории тем выше чем ниже относительная доля земледельческого продукта, отчуждаемая на рынке. Тем выше будет, очевидно, фонд натурального потребления и тем больше людей может прокормиться с данной территории. Однако количество их зависит и от уровней потребностей в питании: прокормление впроголодь дурного качества хлебом позволяет существовать на данной площади большему количеству людей, нежели более удовлетворительное питание. Что касается доли отчуждаемого продукта, то ее размер определяется рыночными потребностями крестьянина. Здесь можно различить две категории отчуждения: добровольные и вынужденные. К числу последних относятся прежде всего отчуждения для уплаты налогов, которые могут быть так высоки, что сокращают даже народное потребление. В отличие от податей, которые для земледелия непосредственно составляют прямой минус, вторая категория вынужденных продаж проистекает из собственных потребностей земледелия, именно в средствах земледельческого производства. Естественно, что эта категория растет вместе с развитием земледелия, а вместе растет и то количество земледельческого продукта, которое эквивалентно покупаемым средствам производства. На известном уровне развития земледелия, соответствующем достигнутой плотности населения, затрата известного количества «капитала» является технической и экономической необходимостью для земледельца. Однако в силу той особенности земледелия, что здесь, до известной степени, трудом может быть заменяем капитал, система земледелия более работоинтенсивная дает больший простор населению, нежели более капиталоинтенсивная система. Не нужно, впрочем, забывать, что границы этих колебаний в данном случае очень узки, – в крестьянском хозяйстве работоинтенсивность обычно и без того доведена до последних пределов, так что сколько-нибудь значительное сокращение капитала означало бы уже технический регресс, за которым следует понижение общей емкости территории относительно земледельческого населения. Вторая категория отчуждений земледельческого продукта – добровольные – определяется, очевидно, потребностями крестьянина в продуктах промышленности, его культурным уровнем. Чем выше этот последний, чем больше потребностей является у крестьянина и тем больше он должен тратить для удовлетворения этих потребностей. Мы знаем уже, что этот культурный уровень – standart of life крестьянина – является одним из условий, определяющих цену крестьянского хлеба. Но насколько различия в уровне потребностей не уловляются в ценах, очевидно, они выражаются в необходимости отчуждать то большее, то меньшее количество хлеба для удовлетворения потребностей. Через это, конечно, понижается емкость территории относительно населения.
2) При прочих равных условиях, емкость территории относительно населения тем выше, чем выше уровень цен на земледельческие продукты. В таком случае доля продукта, отчуждаемого на рынке, соразмерно уменьшается, а следовательно, увеличивается фонд натурального потребления. Однако повышение цен может и не сопровождаться уплотнением населения, – это повышение может пойти на развитие новых потребностей, поднятие культурного уровня земледельческого населения.
Однако только в целях упрощения можно представлять столь механически связь между уровнем цен и хозяйством. На самом же деле, как мы уже знаем, уровень цен отражается на всем состоянии хозяйства, даже на фонде натурального потребления крестьянина. Понижение цен, если оно не сопровождается удешевлением элементов земледельческого капитала ведет к общему понижению всего хозяйства, тогда как повышение – к общему его поднятию.
В зависимости от различий всего народного хозяйства, естественных условий земледелия, уровня потребностей земледельческого населения, наконец, уровня сельскохозяйственной техники емкость территории относительно населения необыкновенно различествует в различных местах и в различные исторические эпохи, так что попытка определить нормальные размеры земельных участков представляется совершенно неосуществимой. Вот, для иллюстрации, несколько сравнений из жизни теперешней Германии. В Баденском Пфальце достаточно уже 3–4 моргенов для прокормления семейства в 5 душ, тогда как в Шварцвальде минимум для прокормления составляют 35 моргенов. Еще больше различия в Баварском Пфальце, где на расстоянии 5,5 кв. миль, в зависимости от того, находится ли данный участок в горах, холмах или равнине, среднее количество земли, нужное для прокормления семейства, будет 4,20 или 60 моргенов. В Рейнской равнине у Кельна, Бонна, Дюссельдорфа выручки двух кельнских (= 2,5 прусских) моргенов[14] овощей достаточно для прокормления семьи в 5 человек. В Бадене считают крупными имениями уже такие, которые в Померании едва ли годятся для мелких крестьян. В королевстве Саксонии (Oberlausitz) продажа хлеба начинается уже с 0,5 гектара. В Бадене при 2,6 гектаров продают хлеба за удовлетворением собственных потребностей в количестве 11,5 %.
Изложенное дает ключ к пониманию весьма важного вопроса, именно, о влиянии на крестьянское хозяйство, оказанном современным аграрным кризисом, который вызван падением цен на сельскохозяйственные продукты. Здесь прежде всего нужно особо выделить влияние внезапности этого падения, исключающей возможность постепенно к нему приспособиться. Внезапное и крутое падение цен может причинить такое потрясение крестьянскому хозяйству, в особенности наименее устойчивым его представителям, что оно теряет всякую жизнеспособность. Таким падением отмечено в особенности начало 80-х годов (когда в Германии выражалась тревога о возможности погибели крестьянского хозяйства) и 90-х годов. В Англии это потрясение было так велико, что совершенно уничтожило слабые зародыши крестьянского хозяйства (впрочем, вместе с действием задолженности). Внезапное падение цен тяжело отзывается на все формы производства, но крестьянское, как наиболее слабое капиталом, естественно, менее устойчиво, чем крупное (что нимало не затрагивает вопроса об его общей жизнеспособности). Но не считая влияния внезапности падения цен, мы должны сказать, что главное влияние аграрного кризиса для крестьянского хозяйства выражается в изменении емкости территории относительно населения. Понижение цен понижает емкость территории относительно населения. Но этому противодействует несколько встречных причин. Прежде всего, здесь следует отметить прогресс агрономии, улучшение, а вместе и удешевление средств земледельческого производства. Производительность земледелия поэтому растет, а потому и фонд натурального потребления не уменьшается, а скорее также возрастает. Вместе с тем удешевление продуктов промышленности позволяет удовлетворение потребностей в них более дешевым способом; однако, культурный уровень крестьянства повышается, что парализует до известной степени влияние этого удешевления. Окончательный баланс всех этих встречных и противоречивых тенденций таков. Крестьянское население остается неподвижно и даже уменьшается, предпочитая увеличению населения увеличение своих потребностей, поднятие своего культурного уровня. То слабое увеличение числа крестьян, которое обнаруживает статистика, указывает не на рост емкости территории относительно земледельческого населения, но на укрепление крестьянского хозяйства и на расширение его за счет других форм хозяйства. Таким образом, в медленном приросте крестьянского населения нужно видеть, между прочим, влияние и современного аграрного кризиса.
Аграрный кризис для крестьянского хозяйства состоит, главным образом, в изменении емкости земледельческой территории, его значение и здесь, следовательно, отличается от того, какое он имеет в крупном хозяйстве.
Первый и совершенно очевидный результат перенаселения – это недостаточность существующей земельной площади для прокормления данного населения или малоземелье. С этим злом связано много неблагоприятных последствий. Вследствие чрезмерной парцелляции земли, недостаточной для существования, здесь развивается стремление во что бы то ни стало прикупить или приарендовать клочок земли, настоящий голод на землю. Спрос на землю, поэтому, страшно растет и необходимо превышает предложение. Поэтому развиваются непомерно высокие цены на землю и непомерно высокие, голодные, аренды. Это поднятие цен на землю или аренд ведет к задолженности, к зависимости беднейшей части населения от спекулянтов на народную бедность. При этом развивается с особенной силой паразитизм, который, не имея никакого отношения к производственному процессу, эксплуатирует обнищавшее крестьянство: таковы земельные спекулянты, покупающие в таких перенаселенных местах землю с целью ее перепродажи за возвышенную цену или сдачи в аренду за высокую плату, далее посредники при сдаче земли, кулаки, ростовщики, – все это паразиты, которые заводятся в ткани больного организма, как черви, но которым нет места в здоровом организме. Дело ясное, что улучшить положение вещей в такой перенаселенной деревне можно одним только способом: разрежением населения, эмиграцией. Пока избыточное население остается в деревне, зло непоправимо.
Особый случай аграрного перенаселения мы имеем тогда, когда недостаток средств существования, а вместе отсутствие возможности сполна приложить свою рабочую силу устремляет население не к расширению земельной территории, а к внеземледельческим заработкам, именно к домашней промышленности. Возникновение и существование домашней промышленности в деревне необходимо обусловлено в большинстве случаев малоземельем, невозможностью прокормиться земледелием или в силу низкого качества почвы или чересчур густого населения. В соединении домашней промышленности и земледелия мы имеем особый вид аграрного перенаселения, который можно было бы назвать его скрытою формой: перенаселение существует, но оно выражается не выделением избыточной части населения в город, а тем, что все жители заняты в земледелии в недостаточной степени и должны, сверх того, заниматься промышленностью. Эта скрытая форма тотчас же переходит в явную, как только данная отрасль промышленности вырывается у населения, положим, конкуренцией фабрики.
Следует, наконец, отметить, как особый случай аграрного перенаселения, тот, когда избыточное население не оставляет деревни, но систематически практикует отход, как земледельческий, так и промышленный. Последний распространен наиболее в России, где не порвавшаяся окончательно связь с землей отличает таких промысловых рабочих от настоящих пролетариев: их положение промежуточное, так как они соединяют в себе и мужика и пролетария. Земледельческий отход составляет не только русское явление (где он распространен в огромном количестве), но встречается и в западной Европе: мы уже знаем, что Ирландия посылает отхожих рабочих в Англию, восток Пруссии посылает рабочих в Саксонию и другие местности сахарной культуры, а сам принимает рабочих из русской Польши и Австрии и т. д.
Вернемся к перенаселению. Вторым моментом, вызывающим это последнее, является внешний толчок, которым служит изменение в общественном положении населения; нам известно, что такую роль сыграло падение крепостного права. Радикальное изменение экономического и социального положения населения совпало здесь с предоставлением этому населению права свободного размножения, которого оно было лишено века. С одной стороны, создавалось совершенно новое народнохозяйственное здание, емкость которого можно было опробовать, лишь его предварительно переполнив; а с другой стороны, освобождалось долго сдерживаемое стремление к размножению, которое на первых порах должно было выразиться с особою силой.