bannerbannerbanner
полная версияИ опять Пожарский 2

Андрей Шопперт
И опять Пожарский 2

Полная версия

Говорить просто, на самом деле Пётр убил на это почти месяц. Сидор дальше и сам справится. Теперь нужно ещё ведь и лампу сделать, а это посложнее будет.

Событие семьдесят четвёртое

Янек Заброжский готовил отряд к выступлению. Куда точно они идут было пока неизвестно. Официально было объявлено, что это учебный марш до Новгорода Великого. Марш состоял из нескольких частей. Первая вела через Кострому и Ярославль до впадения в Волгу реки Черёмухи. Там находилось поселение, именуемое Рыбная слобода. Летом в этом месте перетаскивали лодьи из Волги в Шексну. Но это летом. Зимой нужно просто на лошадях доехать по льду Волги до Рыбной слободы. Вторая часть маршрута – через Барановичи на Новгород. Ну, а про третью пока не знал никто кроме князя Петра Дмитриевича Пожарского меньшого, так теперь по указу царя именовался Пётр Дмитриевич.

В поход уходила сотня Малинина, те стрельцы, что уже больше двух лет тренируются по-новому. Ещё уходила в полном составе сотня рейтар Виктора Шварцкопфа. Эти тренировались значительно меньше, и брал их князь Пожарский, как он выразился, чтобы «обстрелять». Чего их обстреливать недоумевал Янек, они уже не раз и не два и на настоящей войне побывали. Обособленно от сотни Малинина собирался в дорогу собранные в десяток под руководством ногайского лучника Бебезяка лучшие лучники Вершилова. Ещё собирались ехать два десятка ополченцев, парней, что тренировались уже два года вместе со стрельцами, но на службе не состоявшие. Их Пожарский тоже собирался обстрелять. Выезжали они не сами по себе и не на конях, а на больших санях, в которые были запряжены парой самые выносливые кони.

Всего подвод планировалось взять с собой аж сто штук, но эти двадцать для чего-то формировались отдельно. Для прокорма почти четырёх сотен человек и нескольких сотен коней требовалось огромное количество припасов, да ещё оружие и порох с пулями, да ещё тюки с польской военной формой, сшитой на Малиновскую сотню и десяток Бебезяка. Этим отрядам где-то после Новгорода предстоит стать польскими драгунами.

Из всего этого Янек сделал вывод, что воевать будут не с Речью Посполитой, а со шведами. Это хорошо. Отряд был хоть и не велик, только четверть полка, но как раз с парой полков легко бы разделался. И хоть Заброжский давно покинул Польшу и даже стал русским дворянином, но воевать со своими не хотелось.

Пушек с собой не брали, а вот недавно начатые изготавливаться гранаты брали в большом количестве. Сейчас все стрельцы и рейтары дружно учились гранатами пользоваться. Игрушка получилась убойная. Осколки чугунного цилиндра с насечкой разлетались на пару десятков метров. Такая граната, попавшая в плотный наступающий строй серьёзно его проредит. Ох, и достанется шведам на орехи.

Со Швецией у Руси мир и нарушать его нельзя, войск-то на границе нет. Понятно, почему на стрельцах будет польская форма. Из-за проклятого Сигизмунда Речь Посполитая уже несколько лет с небольшими перерывами воюет со шведами. Одной стычкой больше, одной меньше, вот только какова цель князя Пожарского.

Ещё Пётр Дмитриевич говорил, что с ними пойдут два десятка татар в национальной одежде. Тоже понятно. Мол, это ляхи с крымчаками напали, а мы русские в стороне. Хитро. Только какова цель?

Событие семьдесят пятое

На этот раз евреев было трое. Кроме уже привычных Якоба Буксбаума и Барака Бенциона был ещё один человек лет тридцати, с вполне европейской внешностью, ни кудрявых чёрных волос, ни буклей. Звали этого товарища, как и Буксбаума Якоб. Это был Якоб Майер Ротшильд. Был Якоб выходец из Баварии и вполне мог быть предком вредивших сотни лет России банкиров. Ну, теперь вредить не будет, будет помогать.

Евреи пришли не с пустыми руками. Надо отдать им должное, они от души развернулись с производством перьевых ручек и чернильниц непроливаек. На этот раз ювелиры привезли без малого половинку миллиона талеров, в основном в золоте. Это было несколько возов золота, почти полторы тонны. Ужас, как они умудряются в воюющей Европе перевозить такие ценности.

Кроме золота ювелиры привезли воз кофейных зёрен и воз какао бобов. Всё, что заказывал. Нет, с этими товарищами определённо можно иметь дела. После жалоб Буксбаума на архитектора Модерну, мол, разорит он бедных евреев со своим итальянским мрамором, слово взял князь Пётр Дмитриевич Пожарский меньшой.

– Давайте сначала по архитектору. Вы ведь не хотите покидать Вершилово. Здесь безопасно, нет преступности, здесь чисто и здесь не будет эпидемий чумы, холеры, чёрной оспы. Здесь ваши дети получают лучшее в мире образование. Здесь хорошо. Значит, ваша синагога должна стоять века. А значит, её должен строить хороший архитектор из хороших материалов. Вы нашли лучшего в мире архитектора. Не мелочитесь, пусть слава о нашей синагоге облетит всю Европу. Пусть самые богатые семейства евреев захотят жить в Вершилово. Я не буду против. Нужно построить самый лучший в мире храм. А вы денег на мрамор жалеете. Стыдно.

Ювелиры головы не повесили и стыдно им, судя по всему, не было, но упоминание о расширении диаспоры услышали и оценили.

– Теперь об одной вещи, которую я хочу, чтобы вы продавали по всей Европе, – Пётр достал из шкафчика две бутылки. Одна была литровая, другая полулитровая. Бутылки были темно-зелёного стекла и на них были наклеены одинаковые этикетки. На бумажке была нарисована румяная девичья голова, улыбающаяся всеми тридцатью двумя белоснежными зубами, и надпись на двух языках русском и латыни: «средство доктора Парацельса от цинги».

Барак Бенцион бережно взял бутылку, что побольше и внимательно её осмотрел.

– Здесь написана, правда? – он в упор посмотрел на Пожарского.

– Конечно, правда. Я хочу, чтобы вы оценили эти бутылки и сказали, сколько мне их надо делать, – князь протянул вторую бутылку Буксбауму.

Евреи пошептались на своём языке и с грустью сообщили, что цены назвать не смогут. Им пока для определения потребности и цены нужно по сто бутылок. Ответ будет месяца через три.

– Так и поступим, – согласился Пётр.

– Можно ли попробовать это снадобье, – вдруг подал голос Якоб Ротшильд.

– Нет ничего проще, господа ювелиры, – Пётр достал из того же шкафчика уже начатую бутылку и налил по сто граммов каждому в том числе и себе в гранёные стаканы, стаканы были уже из хрусталя. Освоили и эту диковинку.

Гости выпили коричневатую жидкость, заранее сморщившись, и синхронно улыбнулись. Микстура была не горькая, а сладкая и вкусная.

– В плавание или весной, достаточно раз в неделю выпивать вот такую дозу, – обрадовал дегустаторов Пожарский.

– Хорошо, договорились, мы возьмём по сто бутылок и как можно быстрее сообщим интересующие вас сведения, – заверил Петра Буксбаум, – Сколько же семей мы ещё можем переселить в Вершилово?

– Ну, давайте ещё двадцать и только пусть это будут не бедные люди.

– Это само собой, разумеется, – кивнули ювелиры.

– Господа, я хочу вам предложить открыть в Париже банк. Банк будет называться «Взаимопомощь». Он будет брать в рост у населения деньги под семь процентов, а выдавать кредиты под двадцать, – На этом пришлось остановиться и объяснять товарищам, что такое кредит и что такое проценты. Оказалось всё просто. Продолжили.

– Банк должен быть на людном месте Парижа, выкупите целый дом. Там нужно будет построить внутри хороший железный сейф. Двух стрельцов в охранники я вам дам, если потребуется ещё, то наймите местных, а мои стрельцы их обучат. Кроме того нужно будет, основать рядом с банком приют для беспризорников, их нужно будет хорошо учить, несколько языков, математика, чтение и письмо. Но это на будущее, а в свободное от уроков время они должны следить за людьми, которые хотят получить большой кредит. Надо свести риск невозврата к минимуму. Мы ведь не хотим с вами разориться. Директором банка должно быть подставное лицо. Обязательно француз и обязательно мелкий разорившийся дворянин, но желательно не пьяница, не бабник, лучше женатый, примерный семьянин, которому просто не повезло. Ещё в штате должен быть жигало, красавчик, который нравится служанкам, через них он тоже будет добывать сведения о людях желающих взять большой кредит, – Пожарский перевёл дух и посмотрел на евреев. Те стояли с выпученными глазами.

– Если за кредитом придёт человек, который скажет, что изобрёл вечный двигатель или замечательный ткацкий станок или способ сделать золото из свинца, и всякую другую ерунду, то кредит им давать ни в коем случае нельзя. Этих людей нужно со всем бережением отправлять в Вершилово.

– Зачем? – не выдержал Барак.

– Есть такая порода людей, они называются изобретатели. Они всё время придумывают что-то новое. Почти всегда это ерунда. Но, это не потому, что они глупые, им просто не хватает знаний. Если им эти знания дать и направить их энергию в нужное русло, то они горы свернут. Привожу пример. Приехал ко мне брат доктора ван дер Бодля Йозеф Марк. Он алхимик, всё хотел из свинца золото получить. Это невозможно. Заклинаю вас, даже если вам покажут это чудо, не верьте. Значит, это просто обман. Так вот, я предложил ему пока позаниматься красками для фарфора. Там большая жара и краски почти все становятся чёрными. Так вот, он за три месяца нашёл несколько замечательных красок, и теперь фарфоровые изделия стали ещё красивее и дороже, соответственно. Вот по этому, всех этих изобретателей нужно отправлять сюда. Здесь они станут богатыми и уважаемыми людьми, а там либо умрут с голоду, либо сядут в тюрьму.

– А если они не захотят уезжать из Франции? – поинтересовался Буксбаум.

– Нужно немного поуговаривать, опишите жизнь в Вершилово. Если это просто авантюристы, которые хотели вас обмануть, то они не поедут, а если и поедут, то тут я их быстро выведу на чистую воду, а если это и в самом деле изобретатели, то должны поехать. Причём желательно с семьями. Так теперь про кредиты. Нужно заверять у нотариуса расписку по залогу. Это может быть дом или произведения искусства, картины или статуи, могут быть драгоценности. Если будет мастерская, то просто замечательно. Если такой мастер всё же разорится, то ему тоже предлагать переселиться сюда. Постарайтесь не связываться с Людовиком тринадцатым и кардиналом Ришелье. Я понимаю, что отказать королю тяжело, но пусть тогда хоть сумма будет не очень большая. Хотя, ваш народ столетиями занимается ростовщичеством и не мне вас учить.

 

Ювелиры улыбнулись.

– А что с деньгами? – задал правильный вопрос Бенцион.

– Вот, господа, посмотрите, это новые русские рубли, – Пётр протянул евреям несколько золотых и серебряных монет. Серебряные были двух видов: с двуглавым орлом и царём на реверсе, и надписью один рубль и венком на аверсе. Гурт был ребристый. Золотые монеты были тоже две. В пятнадцать граммов монета в пять рублей с изображением того же двуглавого орла и монета в десять рублей весом тридцать грамм с изображением Георгия Победоносца, поражающего копьём дракона. По гурту тоже шло рифление в виде вдавленных точек и цифр «5» и «10» соответственно. Монеты были высочайшего качества. Ни каких нечёткостей и брака от двойных и тройных ударов, ни каких смещений.

– Но ведь на Руси не чеканят своей монеты? – поразился Буксбаум.

– Теперь чеканят. Серебро чище, чем на талерах и монета чуть тяжелее. Я не разбираюсь в их ливрах, пистолях и экю, но вот тысяч триста в этих монетах я смогу вам предоставить с ближайшее время. Сейчас их срочно изготавливают, – пояснил Пожарский.

– Это очень хорошие монеты. Во Франции на самом деле запутаешься с их системой. Хорошо. А как вы себе представляете наше совместное участие?

– Как и всегда. Мы выделяем по триста тысяч на основании банка и делим прибыль из расчёта мне сорок пять процентов прибыли.

– Если возможно, то мы ответим через пару дней. Предложение очень заманчивое. Вы просили доставить вам Ротшильда. Вот он. Зачем он вам нужен.

– А чем ты Якоб занимался у себя в Баварии? – князь ещё раз внимательно осмотрел предка баронов. Явно в родне были европейцы.

– Я мелкий торговец. В основном скупаю у кузнецов серпы или плуги и продаю в деревнях, – разговаривали они на немецком, но понимали друг друга с трудом. Пётр всё не мог привыкнуть, что единого немецкого ещё не существует. Есть огромное количество диалектов. Его хохдойче был далёк от баварского, пришлось воспользоваться переводом Буксбаума.

– Мне нужен человек, который будет скупать в Испании платину и переправлять её сюда. Платина это такой металл, который считают бракованным серебром. Ювелиры, из-за его тяжёлого веса, пытаются мешать его с золотом и выпускать фальшивые монеты. Поэтому в Испании стараются его изымать и топить. Нужно, чтобы оно попадало не на дно океана, а в Вершилово. Можно скупать его прямо в Новом Свете, там его и добывают. Ну и вместе с ним нужно поставлять из Испании и Португалии какао бобы.

Через час, договорившись о деталях, расстались вполне довольные беседой.

Событие семьдесят шестое

Оружейников набралось целое помещение. Пётр построил для них небольшую мастерскую слесарную с голландской печью и четырьмя деревянными верстаками. Цель одна, изобрести ударный кремниевый замок. Понятно, что главная часть этого замка достаточно мощная пружина. А для пружины нужна специальная сталь. Но ведь для колесцового замка тоже нужна пружина, а один товарищ из присутствующих точно умеет делать колесцовый замок. Но начнём по порядку.

Арнольд Тимме из Ансбаха, Ян ван Рейн из Антверпена с двумя взрослыми сыновьями, приехавший вчера с Мареном Мерсенном, Марен Ле Буржуа из норманнского городка Лизье, крепенький ещё старичок с сыном лет пятидесяти и внуком лет двадцати, а также Исаак Бекман из голландского города Вере и двое русских оружейников Тихон Платонов и Пров Карпов плюс токарь Тимоха Потапов и вездесущий Симон Стивен, вот этих людей князь Пожарский и собрал в мастерской оружейной. Собрал после того, как узнал, что этот самый Ле Буржуа ещё десять лет назад придумал этот самый ударный батарейный замок во Франции, но было слишком много осечек, и пружина была слабая. Детище своё он забросил, разочаровавшись в результатах испытаний, и продолжил делать обычные мушкеты с фитильным зажиганием. Но бывший генерал знал, что за этими замками будущее, пока ещё капсюль изобретут. Бекман с Симоном Стивеном, конечно оружейниками не были, но они были лучшими механиками из имеющихся в Вершилово, а может и в мире.

Хуже всего, что собрались представители четырёх национальностей: русские, французы, немцы и голландцы. Приходилось подолгу переводить с одного языка на другой. Один Стивен за год неплохо освоил русский, да Пётр Дмитриевич знал немецкий. Ну и половина владела латынью. Бардак, одним словом. Надо награду учредить за быстрое и качественное освоение «великого и могучего» русского языка.

Одну из главных ошибок Ле Буржуа поняли почти сразу, надо полку, из которой высекают искру делать из максимально твёрдой стали, но все же не из чугуна. Но это не главная проблема, главная, конечно, пружина. Нужно однородное железо, нужно волочение проволоки и нужен процесс цементации. Всего-то.

Ладно. Переплавлять сталь в горшках с добавлением битого стекла и известняка уже в Вершилово научились. С волочением тоже ничего сложного, проволоку на кольчуги делали и сотни лет назад. Тут свои пять копеек вставил и Бекман. Оказывается, что если при волочении использовать в качестве смазки человеческую мочу, то проволока получается гораздо более высокого качества.

Про процесс цементации Пожарский, что помнил из передач, по «волшебному ящику» рассказал. Нужно-то всего лишь поместить деталь в угольный порошок и нагреть до определённой температуры. Осталось только подобрать эту температуру эмпирически и главное суметь удачный опыт повторить. Ну и ещё, конечно, важно время цементации. Пётр напрягал память и никак не мог ничего вспомнить про температуру.

Стоп. Сталь должна быть не жёлтой. Значит, где-то в районе девятисот градусов. Пётр высказал это предположение и стал раздавать мастерам задания. Всем хватило. Нужно и станочек для навивки проволоки сделать и волочильный агрегат и как-то упростить производство самого батарейного замка, использовать способ литья или штамповки. Самое сложное, цементация досталась русским, они с кузнецами общий язык быстрее найдут, правда, в качестве организатора опытов пришлось Исаака Бекмана к ним подключить.

Столько самых передовых людей и чтобы не смогли сделать простой замочек, да не может этого быть.

Событие семьдесят седьмое

Настал черёд открывать и Академию Наук. Это здание построили чуть раньше Академии Искусств, но там внутренней отделкой занимались сами художники, а здесь пришлось благоустраивать их же силами, но в свободное от работы по облагораживанию собственного дома время. Сегодня было первое января. Здесь это был не праздник и не Новый год. Просто первый день месяца. Вот первого января 1621 года Академию Наук и открыли.

Народу в актовом зале было в разы меньше, чем при открытии первой Академии. Были, так сказать, первопроходцы Вершилова: астрономы Иоганн Кеплер, со своим помощником Яковом Барчем, и Симон Майр и математик и механик Симон Стивен, а так же доктор Антуан ван дер Бодль. Они сидели отдельно, как корифеи и просто успевшие сдружиться люди.

На следующем ряду сидели новички: астрономы: Исаак Бекман, отец и сын ван Лансберги Филипп и Яков, профессор Михаэль Мёстлин и изобретатель телескопа Захариас Янсен. Захариас сейчас больше времени уделял монетному двору, пытаясь вместе с Симоном Стивеном усовершенствовать процесс, но князь Пожарский, понимая значение в военном деле хорошей оптики, организовал для предприимчивого голландца целую мастерскую и приставил несколько парнишек для перенятия секретов изготовления качественных линз.

Дальше располагались химики. Их было чертовски мало, брат доктора ван дер Бодля Йозеф Марк ван Бодль и Жан Рэ. Пётр попросил их написать письма в Европу знакомым им химикам или алхимикам, но пока они ещё соберутся и приедут, а дел было невпроворот. К ним примкнул и аптекарь из Антверпена Патрик Янсен, сейчас занятый усовершенствованием получения качественного спирта из различных растений.

Совсем мало было докторов: Генрих Тамм, сейчас заканчивающий учебник по пчеловодству и сын ван Бодля Иоахим. К этим двоим, князь добавил только мать Кеплера травницу Катарину Кеплер. Местные травницы идти категорически отказались, как и переезжать в Академию.

– Травкам, чтобы они не испортились, особые условия нужны, и в каменном здании они храниться не будут, – отрезали бабки.

Ну, и ладно. Пусть живут, как нравится. У нас, блин, демократия.

Скучковались отдельно ещё трое: Марен Мерсенн, пастер Виктор ван Бизе и его сын Антон. Эти были богословами и философами. Пока школьники Вершилова до изучения философии не доросли, но растут ведь, класса с пятого можно будет попытаться учить детей и этой науке. Пока же представители не православных конфессий выполняли обряды в наскоро оборудованном храме и учили своих «немецких» детей слову божию.

Последними по порядку, но далеко не последними по значимости были оружейники. Этих набралось прилично: Ян ван Рейн, Арнольд Тимме, Марен Ле Буржуа, Тихон Платонов и Пров Карпов с ними рядом пристроился и единственный пока токарь Тимоха Потапов.

Отдельно от корифеев в первом ряду устроился первый в мире селекционер и агроном Василий Петрович Полуяров, со своим помощником, Иваном Охлобыстиным.

Вот и все учёные. Не густо. Правда, Михаэль Мёстлин написал письмо Вильгельму Шиккарду уже давно, и скоро изобретатель арифмометра должен приехать, он же недавно позвал в Вершилово и других преподавателей из Тюбингенского университета. Кроме того нескольким французам недавно послал письма и Марен Мерсенн, но когда всё это ещё будет. Дорога в оба конца не близкая. Искали евреи в Баварии сына очкового мастера Иоганна Глаубера. Он, конечно ещё мальчишка, но здесь научиться химии ему будет проще, чем в любом другом месте на Земле. Ещё Иоахим Марк ван Бодль вспомнил про алхимика и доктора из Брюсселя Жана Баптиста ван Гельмонта, ему тоже отправили письмо с приглашением. Второго алхимика назвал так же младший ван Бодль. Им был придворный алхимик императора Фердинанда Иоганн фон Рихтгаузен, который на глазах у всего двора превратил ртуть в золото. Пожарский попросил евреев поузнавать и про этого персонажа. Понятно, что он просто получил амальгаму и выпарил ртуть, но человек ведь додумался до этого, значит, у него пытливый ум и он сможет помочь в изготовлении зеркал, к которым Пётр намеревался приступить осенью этого года.

В целом открытие прошло удачно. Первым президентом Академии почти единогласно выбрали Михаэля Мёстлина. И правильно. Кеплер и Симон Стивен, которых сначала тоже номинировали, и так работой по самые гланды загружены. Вот станет учёных побольше, и своих немного подрастим, тогда и задумаемся о втором президенте.

Событие семьдесят восьмое

Михаэль Мёстлин – президент Академии Наук, звучит, конечно, не плохо. Только вот Академии чего? Вершилова или Руси? Старый профессор как приехал в это Вершилово, так ни одного дня не прошло, когда действительность, его окружающая, не давала повода для удивления.

Ему выделили огромный тёплый двухэтажный дом и двух слуг. Женщина готовила еду и убиралась, а мужчина лет пятидесяти с заметной хромотой на правую ногу топил печи, ходил за водой и продуктами. Ещё за профессором закрепили здоровущего стрельца, который водил его три раза в день пить отвар к травницам и по утрам заставлял сначала просто проходить, а сейчас уже и пробегать трусцой две версты. После пробежки были ещё и приседания и наклоны, называлось это всё зарядка. Старый учёный чувствовал после этих издевательств себя паршиво и пожаловался доктору ван дер Бодлю, но тот заверил беднягу, что вскоре это пройдёт, и после этого Михаэль будет чувствовать себя гораздо лучше, а где-нибудь через полгода начнётся и выздоровление.

– Но я не болен, – пытался возмущаться профессор.

– Дорогой, Михаэль, вы серьёзно больны и болезнь называется старость, полностью вылечить вас не удастся, но значительно улучшить состояние попробуем.

Ещё Михаэля каждую неделю потчевали баней с берёзовым веником. Сейчас он уже привык и даже вошёл во вкус, но сначала это показалось учёному диким варварством. Даже когда вернулся с Урала маркиз Пожарский ситуация сильно не изменилась, Мёстлин по-прежнему учил русский язык и штудировал книги, что написали и издали в Вершилово приехавшие раньше его европейцы. Книги были великолепны. В них всё было великолепно. Бумага поражала своей белизной, даже дорогущая китайская бумага была полным убожеством по сравнению с этим шедевром. Переплёт книги из ткани, без всякой кожи и непонятный способ скрепления листов вообще выбивал из колеи, но книги становились значительно тоньше, значительно легче и, самое важное, значительно красивее. Да и само качество печати поражало, ровные одинаковые буквы без всяких завитушек было читать гораздо легче привычных учёному. И ведь на самом деле, зачем эти завитушки и украшение букв? Но этот вопрос он задал себе только здесь, столкнувшись с этими волшебными книгами.

 

Содержание книг было не меньшим шоком. Как всё легко точно и доступно. И так по любому предмету, будь то астрономия, математика или пчеловодство. Самое главное, что написали эти книги те самые люди, что окружали его и которые до приезда в Вершилово на такое были неспособны. Взять того же Кеплера. Его учебник «Оптика» отличался от огромного трёхтомного издания, что было в прошлом с удовольствием прочитано профессором Мёстлином, как день и ночь. В этой тонкой книге содержания было в разы больше, чем в трёхтомнике. Чудеса.

Эти чудеса в Вершилово были везде. Фарфор, что гораздо лучше китайского. Цветное стекло, не уступающее муранскому. Сыр, гораздо вкуснее швейцарского. Эта замечательная тёплая обувь именуемая «валенки». А здание Академии Наук с мозаичной картиной на фасаде. Мёстлин как-то разговаривал об этом с итальянским архитектором Модерной.

– Так умели только древние римляне, – сказал метр архитектуры.

Наконец настала очередь и Михаэля приложить руку к вершиловским чудесам. На следующее утро после открытия Академии Наук за господином Президентом пришёл князь Пожарский и отвёл в небольшое здание с несколькими печами внутри.

– Дорогой, профессор, мне нужна ваша помощь. Я примерно знаю, как делается шоколад, но как говорится: «Дьявол кроется в деталях». Вот смотрите, это какао бобы. Их нужно раскалить до довольно большой температуры и очистить от кожуры. Потом нужно взять сосуд установить его на водяной бане и бросить в него масло, – князь Пожарский проделал это, – Следом нужно добавить туда порошок, который получился после измельчения какао бобов и мёд, – Пожарский сделал, что говорил, не прекращая помешивать.

– Зачем вы всё это мне говорите, я математик и астроном, но, ни как не кондитер? – удивился профессор, вдыхая приятный аромат, распространяемый неаппетитной коричневой массой.

– Теперь вливаю туда немного сливок и засыпаю немного муки, – не отвечая, продолжал Пётр Дмитриевич.

Князь всё мешал и мешал массу, пока она не стала густой и однородной.

– Теперь мы разольём её по формам и поставим на улицу охлаждаться, Пожарский проделал и это.

Когда залитая в квадратики масса была вынесена на мороз, князь Пожарский продолжил.

– Дорогой профессор, всем эти будут заниматься вот эти две женщины. Они вдовы и у них маленькие дети. Зачем я это говорю? Я хочу, чтобы вы помогли этим женщинам стать очень богатыми дамами, и их дети выросли крепкими, здоровыми и жизнерадостными людьми, не знающие голода и холода.

– Очень похвально, но зачем, же здесь я? – всё ещё не понимал Мёстлин.

– Нужно научиться делать эти шоколадные конфеты вкусными и твёрдыми, ингредиенты известны, но неизвестны пропорции. Вот вам и нужно проводить эксперименты, чтобы получить оптимальный состав. Вы ведь экспериментатор и сможете составить план опытов и неукоснительно их придерживаться. Они сами будут делать на глазок. Но это настолько дорогие конфеты, что здесь нельзя «на глазок». Здесь важен точный рецепт, чтобы одна партия не отличалась от другой. И ещё, когда оптимальный состав будет получен, нужно будет попробовать добавлять разные примеси, сушёные ягоды или размолотые орехи, или целые орехи, всякие заморские специи, – по мере этого разговора они с князем вышли на улицу.

Пожарский достал из формы одну из конфет и протянул её Михаэлю. Это было вкусно. Это было необычно. Таких вкусных вещей профессор и не пробовал. И это надо улучшать?

Словно отвечая на его вопрос, Пожарский посмаковал конфету и, улыбнувшись, произнёс:

– Соль забыл. И нужно поменьше мёда и побольше какао. Впрочем, это уже ваша проблема, дорогой Михаэль. Эти конфеты будут называться: «Шоколад Мёстле».

Событие семьдесят девятое

Князь Пётр Дмитриевич Пожарский проводил Рождество в кругу семьи. Семьи, правда, были чужие. Марты стала Марфой Петровной Квашниной, а сын его теперь прозывался Дмитрий Петрович Квашнин. Айсу стала Анной Петровной Беловой, а её дочь назвали Натальей Петровной Беловой. Берку теперь Вера Петровна Коростылёва, а их сын получил имя Владимир Петрович Коростылёв. Марфа Петровна и Анна Петровна уже овдовели. А господин Коростылев ещё пока был жив и даже как-то приезжал посмотреть на «своего» сына. Пожарский подарил старику десять рублей, пусть хоть на старости лет, провоевавший всю жизнь, дворянин поест досыта.

Дети цветы жизни, когда они цветут на чужом подоконнике. Эти цветы гадили и кричали. Но Пётр старался хоть немного времени проводить с ними, а, то ведь скоро опять уезжать. Вчера приехал с двадцатью служилыми татарами князь Баюш Разгильдеев. И получается, что завтра, вернее послезавтра, нужно выступать в поход. Войско пойдёт по льду Волги до Рыбной слободы, которая в будущем превратится в город Рыбинск, а потом дальше на Новгород. А Пётр поедет через Москву. Женится там по-быстрому и дальше в Новгород Великий, где и должен встретиться с князем Разгильдеевым и остальным войском. Старшим надо всеми он князя и поставил. Князь всё же. Легче со всякими дьяками да подьячими разговоры разговаривать. Но это всё послезавтра. Сегодня князь подводил итоги года.

Кофе без сахара был не тот. Пётр пробовал добавлять мёд, но становилось ещё хуже. Значит, нужно попробовать получить сахар из свёклы. Как его сделать белым Пожарский не знал, но, может и не надо. Вон за коричневым тростниковым в его время гоняются, а чем коричневый свекольный хуже. Нужно будет завтра дать задание Полуярову попробовать выпарить сахар, пока он там женится да воюет. Итак, итоги.

Освоили производство костяного фарфора. Коробочки для карандашей и кофейные сервизы уже вовсю штампуем. Попробовали и костяной фарфор на золе из птичьих костей, как и помнил Пожарский, он получился чуть сиреневым, но в сочетании с синим кобальтом и красным цветом окиси железа получили, интересные вазы и блюда. Это навело на мысль попробовать сделать и розовый «чешский фарфор». Добавили к каолиновой глине немного окиси железа, попробовали отжечь. С десятого раза пропорцию угадали, и теперь костяной фарфор идёт в трёх цветах: белый, розовый и сиреневый. Все же розовый был не тот, что помнил Пётр из будущего, значит там не оксид железа, но как говорится, за неимением гербовой пишем на туалетной. Чайный сервиз и вазы из нового розового фарфора отправили царю и отцу, пусть потешатся.

Получили хрусталь, но без глауберовой соли один чёрт стекло получалось чуть зеленоватое, зато нашли на Урале месторождения свинцовой руды, не нужно уже заниматься ерундой, превращая свинец в оксид. Ничего, на следующий год поплывём не в Миасс, а на Каспийское море и в заливе Кара-Богаз-Гол наберём этой соли сколько нужно.

Производство простых и цветных карандашей поставили на поток. Молодец Жан Рэ, подобрал оптимальные составы и режимы сушки и отжига. Нужно будет и для него попросить у царя дворянство. Повторить карандаши долго ни у кого не получится, огромные деньги хапнем. А русский дворянин Рэ ещё пяток крестьянских семей из нищеты вытащит. Сейчас даже нездоровое соревнование началось среди новых дворян, у кого крестьяне лучше живут. Нужно будет это прекратить. Людям надо давать удочку, а не рыбу. А то разбалуют мужиков.

Стекольный завод разделили на три. Один завод производит оконное стекло. Второй цветную смальту. Третий выдувает бутылки и вазы. Сейчас начали делать гранёные стаканы и кувшины. Спрос на стекло огромный, так золы скоро хватать не будет. Сейчас уже несколько человек и так по всей губернии собирают. Но лес пережигать на золу Пожарский категорически запретил. Чем закончили англичане он помнил. Спалили все леса, а потом столетиями восстанавливали. А на острове Пасхи аборигены почти вымерли, когда деревья уничтожили, и так и не смогли восстановить леса к концу двадцатого века.

Рейтинг@Mail.ru