Андрей Шопперт
И опять Пожарский 2
Глава 5
Событие сорок девятое
Василий Полуяров был просто на седьмом небе от счастья. Вчера неожиданно его в теплице нашёл стрелец, дежуривший на пристани.
– Василий Петрович, там купец швартуется. У него на лодье лошади, – стрелец запыхался, бежал, наверное.
– Что за лошади? – Василий уже мыл руки, просто так стрельцы бегать не будут.
– Красивые, арабские должно быть, – мечтательно закатил глаза вестник.
На пристани было столпотворение. Всё Вершилово сбежалось посмотреть на красавцев коней.
– Омар, это ты? – обрадовался Полуяров, когда протолкался через зевак и увидел того, кто привёз лошадей.
Это был тот самый туркмен, что в прошлом году привёз кохейлана, что забрал князь Пожарский, и других арабских лошадок. На этот раз с корабля сводили целых восемь лошадей. И все были кохейланы. Они были разной масти, но общая порода чувствовалась. Был и вороной с белыми бабками, почти копия первого.
У купца был и переводчик. Он был явно русский, но видно давно жил на чужбине, южное солнце выкрасило волосы в белый цвет, а кожу наоборот почти в коричневый.
– Василий Петрович, дорогой друг, я привёз четыре жеребца и четыре кобылы, если не возьмёшь их за четыреста рублей, то я прямо сейчас гружу их на корабль и уплываю в Москву, – туркмен радостно, как родного обнял Полуярова.
– Омар, дорогой, не надо ни куда тебе дальше плыть я возьму всех твоих коней и даже торговаться не буду, – Василий радовался как ребёнок, восемь таких красавцев.
После взаимных приветствий Полуяров пригласил Омара в гости.
Лошадей Василий велел шагом довести до конюшни с арабскими скакунами и так как места явно не хватит, никто такого пополнения не ждал, то начать срочно строить рядом ещё одну конюшню. Сам же с Омаром и его переводчиком пошёл домой. Пока путники с дороги принимали, кстати, оказавшуюся натопленной баню, Василий с женой готовили угощение. На стол выставили все фарфоровые блюда и чайные сервизы, принесли из погреба нетронутый круг сыра и, пробежавшись по соседям, нашли только испечённый каравай, Дуняша Фомина сама принесла масло. Одним словом, подготовились.
Купец оценил и угощение и фарфор.
– У нас в Хивинском ханстве есть китайский фарфор, всё-таки через Мерв проходит великий шёлковый путь. Но позволить себе есть из фарфоровых блюд не может даже сам султан. Ты очень богатый человек Василий.
– Это, Омар, не китайский фарфор, эти вещи мы делаем сами, можешь, если захочешь купить у нас фарфор и везти домой не серебро, а фарфоровые и стеклянные изделия, – Полуяров представил, как загорятся глазенки у туркмена, когда он увидит вазы из стекла и фарфора.
Загорелись ещё раньше, чем увидел. Пришлось вести купца на склад и показывать. Омар подбегал, то к одной вазе, то к другой, но тут же отходил. Только рядом с вазой, на которой были три прилепленные розы, простоял подольше.
– Жаль, что я не смогу купить эти красивые блюда и вазы. На них нарисованы люди, а Коран запрещает изображать людей, но вот эти вазы с цветами и цветные вазы из стекла я могу купить, – туркмен был явно огорчён.
– Подожди, Омар, – Василию пришла в голову замечательная мысль, – Сейчас можешь купить эти вазы, мы специально для тебя сделаем их чуть дешевле, чем продаём остальным, а ты привози ещё лошадей, а я поговорю с Андрейкой Лукиным, и он специально для тебя сделает вещи, какие закажешь, с рисунками, где нет людей и животных.
Послали за Лукиным, и они долго общались с купцом, потом даже за Прилукиным сбегали, чтобы объяснить суть проблемы непосредственным исполнителям. В результате купец все четыреста рублей потратил на вазы и обещал приплыть весной за товаром и привезти ещё арабских лошадей.
Событие пятидесятое
Антонис ван Дейк опоздал с приездом в Москву буквально на два дня. Русский царь уехал из столицы. И уехал как раз в Вершилово. Антонис скрупулёзно выполнил все поручения Рубенса. Он продал свой дом и дом учителя, закупил на полученные деньги красок и переправил морем на корабле всю обстановку из дома Рубенса. Получился как раз полный корабль. Скульптуры итальянских мастеров, десятки картин и самого Рубенса и других художников, тоже в основном итальянских, да много ещё чего.
Ван Дейк уговорил переехать вместе с собой семь учеников и трёх подмастерий, что пока только готовили краски для художников и грунтовали холсты. Ещё неожиданно согласился переехать и багетный мастер Карл ван Зоон.
– Если вы все уедете в Московию, то для кого я буду делать багеты. Кому нужны мои рамы без картин Рубенса, – горько вздохнул мастер и стал собираться.
Он взял с собой жену с тремя детьми, двое юношей уже помогали отцу резать рамы, а старшая дочь только вышла замуж за сына корабельного мастера Марка ван де Фриза. Марк был средним сыном корабела и наследство ему не светило, поэтому и он решил перебираться в Московию. Ещё ван Зоон взял с собой двух подмастерий с семьями. Одним словом, набралось почти тридцать человек.
Проблемы начались по прибытию в Ригу. Потребовалось нанять сорок семь подвод, чтобы перевезти всё имущество и столько людей. Возникли проблемы и с наймом рейтар. По словам владельца постоялого двора, где они все разместились, ожидая пока Антонис договорится с возчиками и наёмниками, всех боле-мене нормальных рейтар уже наняли предыдущие переселенцы в Московию, и теперь лучше нанять копейщиков, так как остался один сброд, и неизвестно они будут защищать, или от них нужно защищаться. По счастью в Ригу из Бранденбурга вернулся отряд рейтар, и за пять монет на человека удалось набрать двадцать желающих прокатиться до Вершилова.
И вот они в Москве, а царя нет. Тем не менее, ван Дейку удалось добиться встречи с царёвым личным дьяком Фёдором Борисовым. Дьяк, дородный мужчина с огромной чёрной бородой выслушал художника, посмотрел на письмо от Рубенса и молча, выписал тому разрешение на переезд в Вершилово.
– Плывите на лодьях, – посоветовал в самом конце встречи дьяк, – Так ещё и быстрее государя в Вершилово попадёте.
Легко сказать, плывите. На самом деле кораблики оказались очень маленькие. Их потребовалось целых пять нанять, чтобы все люди и вещи уместились. Ван Дейк истратил почти все деньги. Он не очень разбирался в русских ценах, но подозревал, что купец, согласившийся организовать переезд пятидесяти человек и двадцати коней рейтар, да ещё и весь ценный груз художников, себя не обидел.
Ну, ничего, если Рубенс писал правду про Вершилово, то деньги, потраченные на переезд из Роттердама в Вершилово, они заработают за несколько месяцев. Все, теперь можно спокойно стоять на носу лодьи и любоваться закатами.
Событие пятьдесят первое
Пётр Дмитриевич Пожарский покидал Миасс с тяжёлым сердцем. Слишком мало народу он оставлял на Урале, в совершенно необжитом крае. Меньше двухсот человек получалось. Да это ещё с шестью семьями ногайцев из пленных, да их новыми жёнами из вогульского рода Кучаль. Им построили стандартные дома с двумя печами, но, ни ногаи, ни их вогульские жёны пользоваться ими не умели, придётся Шульге следить за этими дикими народами, чтобы не угорели или пожар не устроили. Пётр обговорил, что в первое время пусть кто из смышлёных пацанов перед сном проверяет, как печь протопили. Но это зимой будет. Сейчас стояло жаркое лето.
С поголовным истребление мужчин рода Торгуль справились легко. Те ночного визита не ждали, и никто их не учил охранение выставлять. Пришли и всех, кто схватился за оружие, пристрелили из арбалетов, да заодно и шамана, хоть он не за оружие, а за амулеты схватился. Зачем им шаман, весной приедет священник и всех окрестит, без шамана это сделать будет проще. Женщин и детей старейшина Увачан увёл с собой. Не легко им придётся в первую зиму, ну да ничего, продуктами миассцы помогут. Княжич велел все запасы сгрузить перед отъездом, только чтобы до Уфы хватило, там купим.
Пётр о десятках загубленных жизней переживал не сильно. Другого выхода не было. Если к ним проявить доброту, то эти товарищи примут её за слабость и будут пытаться раз за разом этого «слабого» противника уничтожить, да ещё месть наложится. Ассимилировать взрослых тоже не получится. Если можно весело время проводить на охоте, то за каким чёртом им горбатиться на пашне или в шахте или тем паче у печи. Нет, пусть под присмотром добывают мягкую рухлядь и рыбу ловят. А вот детей нужно у них в пятилетнем возрасте изъять и по одному в семьи к русским подселить.
Вопрос «Чем кормить?» сейчас не стоял. Прокормим. Зато на пятьдесят человек нормальное население увеличится. А через пару лет можно будет опыт повторить. Всех-то детей изымать нельзя, кто тогда будет охотиться и рыбу ловить.
Полевого шпата нарубили гораздо больше, чем в первый раз, теперь был порох, делали штольни и взрывали. И перевозили не на себе, а на лошадях. Пётр успел и при первой плавке железа поприсутствовать, получили несколько сот килограмм чугуна, который разлили по формам. Нужны ведь и печные плиты и чугунки для готовки. Ну и на закуску, намыли почти два килограмма золотого песка. Даже самородочек в четверть кило пацаны нашли. Пожарский всё честно записал, когда переплавим и отчеканим монеты, не забудем и первых старателей. Пётр определил, что сдавать намытое золото будут ему по пятьдесят грамм за рубль. Но на общем собрании предупредил, что мыть золото только в свободное от работы время. Если, кто не поймёт, то сначала отрезание уха, а потом, при повторном залёте, холощение. Вроде, прониклись.
Всё пора уезжать, перед смертью не надышишься, им ещё два месяца плыть, в том числе и против течения выгребать.
Событие пятьдесят второе
Царь и Великий Государь Михаил Фёдорович Романов во Владимире посетил Успенский и Дмитриевский соборы, отдохнул два дня во Владимирском кремле, вернее во Владимире так называют Рождество-Богородицкий мужской монастырь, и выехал 27 июля из Злотых Ворот по направлению к Нижнему Новгороду. Во Владимире ему понравилось, город своей патриархальностью, обилием церквей и соборов, малиновым звоном колоколов настраивал человека на веру в добро и царствие небесное.
А вот дорога до Нижнего царя удивила. Нет, в Москву въезжало и выезжало тысячи телег и возков в день, но это ведь огромная Москва, а не благочинный Владимир. Тем не менее, вся дорога в сторону Нижнего Новгорода была запружена возами. Стрельцы, ехавшие чуть впереди, заставляли царскому поезду уступать дорогу, зачастую сбрасывая телеги прямо в канаву. Дорога была узка, и разъехаться трём путникам уже не получалось. Так продолжалось до Вязников.
В Вязниках они переночевали и, позавтракав у воеводы, тронулись дальше, но где-то перед полуднем царский возок встал.
– Что там? – поинтересовался недовольный Михаил Фёдорович.
Дьяк Стрелецкого приказа Тимофей Игнатьев пошёл на разведку и вернулся через несколько минут с выпученными глазами.
– Великий Государь, там дорогу ремонтируют, возку никак не проехать, нужно выпрягать и поднимать возок на руках на новую дорогу, бо она на целый аршин выше нонешней, – доложил дьяк.
Михаил отсидел ноги и решил, что и к лучшему, хоть разомнёт косточки. Он, кряхтя, вылез из закрытого возка и ошалел. Не меньше сотни человек, бухнулись на колени и принялись креститься. Размер дороги, начинающейся за их спинами, впечатлял, она и правда была на аршин выше и в два раза шире. Царь по опушке обошёл строительство и с помощью дьяка поднялся на дорогу. Теперь уже и у него глаза из орбит полезли.
Дорога была прямая как стрела. По бокам вырыты глубокие траншеи, и самое главное, она была засыпана мелким камнем и утрамбована. Не было ни единой лужи и выбоины, даже вечной колеи и то не было. Михаил, часто ездивший на богомолья в различные монастыри Руси, ничего подобного не видел. Стоящий рядом с ним дьяк Каменного приказа Игнатий Полозов перекрестился и прошептал:
– Что же это делается, Великий Государь, кто приказал дорогу камнем засыпать?
Михаил посмотрел на дьяка и выругался про себя, а потом и вслух не сдержавшись.
– Ты, дьяк, недоволен никак, тебя не спросили, а такую красоту сделали. Почему в Москве нет таких дорог? Почему я даже в Кремле по лужам, да по сгнившим мосткам хожу? Кто приказал? Да, уж не ты приказал! Ну, да я разберусь, почему не ты.
В это время возок подняли на руках на новую дорогу и уже запрягли коней. Тем не менее, Михаил долго ещё шёл пешком и притопывал каблуками сапог по утрамбованной дороге. Кто же на самом деле приказал такую чудесную дорогу строить. Ответа могло быть только два. Либо государев дьяк Нижнего Новгорода Акинфиев, либо Петруша Пожарский. И почему-то Государь был уверен, что без маркиза тут не обошлось.
Дальше катили без тряски и остановок, чтобы вытащить колесо из глубокой колеи. Михаил просто наслаждался этим ровным движением, он уже не злился на дьяка. Полозов ведь и не обязан был дороги камнем засыпать, его дело строить каменные стены крепостей. А кто обязан? Дмитрий Пожарский сейчас воеводой в Новгороде Великом, он и так много сделал для ямской службы. Нужно нового главу Ямского приказа назначить и заодно ему в обязанность включить и обустройство дорог по образу этой. Только сначала нужно доехать до Нижнего и узнать, кто это строит, и на какие деньги. Чай не малых денег ведь стоит. Хотя. Если бы все дороги на Руси были как эта.
Под мерное покачивание возка Михаил задремал.
Событие пятьдесят третье
Жан Рэ закончил приём больных и, поднявшись на второй этаж дома в свой кабинет, присел отдохнуть. Стоял август, и жара на улице была в полдень просто невыносима. Жан посмотрел на созданный им недавно термоскоп. Это было очень дорогое сооружение. Доктор отдал за стеклянный сосуд все деньги, что достались ему после смерти отца и доход от практики за последние несколько лет. В высоком стеклянном сосуде плавали три бутылочки горлышком вниз наполовину заполненные воздухом. При повышении температуры бутылочки поднимались вверх, а при понижении опускались. Сейчас они были почти у поверхности. Жан нанёс на цилиндре риску, сегодня одна из бутылочек всплыла выше, чем обычно.
Вытерев платком пот, Жан выглянул в окно, посмотрел на небо. Ни единой тучки. Городок Ле-Бюге в графстве Перигор просто плавился от жары. На секретере лежало письмо от Маре́на Мерсе́нна, оно было прочитано уже несколько раз и столько же раз принято окончательное решение. Он ни куда не поедет. Мерсенн передавал ему приглашение поехать преподавать химию в Московию, школа находилась в некоем селе Вершилово Пурецкой волости Нижегородской губернии. Жан пытался в магазинчике папаши Соле найти на карте, где это. Но карты тех мест были сплошным белым пятном. Там было написано «Дикая Тартария». И всё.
Естественно ехать в дикую Тартарию Рэ не собирался. У него есть практика в Ле-Бюге, он уважаемый в округе доктор и у него есть любимое занятие – химия. Что ещё надо? Да, у него есть жена и двое детей. Две милые девочки семи и пяти лет. Жена была дочерью мельника и умела делать восхитительные пирожки с мясом. Что ещё надо?
Марен Мерсенн писал, что в это Вершилово уже переехали Кеплер, Майр, Симон Стивен, Рубенс и что доктором там ученик самого Амбруаза Паре Антуан ван Бодль. Что ж, компания очень достойная. Всех этих людей знал любой образованный человек в Европе. Получается, что они приняли приглашение этого загадочного маркиза Пожарского. Странно. Два придворных астронома, правда, у разных монархов переезжают в варварскую Московию. Ну, может, этот маркиз предложил им больше денег, но Рубенс. Рубенс в деньгах не мог нуждаться, и, тем не менее, забрал семью, всех учеников, и уехал. Об этом в прошлом году судачила вся просвещённая часть Европы.
Ещё немного коробило сочетание «Пурецкая волость», где-то Жан уже слышал подобное название. Он достал лист бумаги и сел писать ответ Марену, когда глаз его зацепился за надпись на новомодной ручке с серебряным пером. «Пурецкая волость» – вот же эта надпись. Получается, что эти замечательные «перьевые ручки» изобрели в этом самом Вершилово. Да, а ещё ведь такая же надпись есть и на дорогущей чернильнице непроливайке, что подарил ему богатый купец из Бордо, которому он вправил грыжу. Интересно.
Доктор отложил ручку и задумался. В дикой Тартарии изобретают волшебные вещи, туда уехали самые известные учёные Европы и самый знаменитый живописец. Мерсенн пишет, что маркиз Пожарский строит Академию наук и поэтому приглашает к себе лучших учёных. Получается, что он, Жан Рэ, может попасть в число избранных. Может, врут про дикую Тартарию? Что же, все эти люди, что приняли приглашение маркиза дураки, а он малоизвестный доктор из неизвестного никому Ле-Бюге – умный? Что-то не сходится. Марен писал, что подумает над предложением маркиза Пожарского. Может и ему стоит подумать?
Событие пятьдесят четвёртое
Симон Майр сидел на берегу Волги с сыновьями Яковом Андреасом и Матиасом и ловил рыбу на удочку. Полностью снаряжённые удочки подарил как-то астроному Пётр Пожарский.
– Вот приедут у тебя сыновья, и сходите с ними порыбачить на утреннюю зорьку, – сказал тогда маркиз.
Пару недель назад к Симону приехала жена с детьми. К счастью все семеро были живы, захворавшую уже после Москвы Лидию, самую младшую, вершиловские травницы мигом поставили на ноги. Причём младшей не ограничилось. Уже две недели всё семейство Майров во главе с Фелекитас посещают травниц три раза в день. Вредные тётки говорят, что ходить придётся два месяца, а там они будут смотреть на состояние детей.
Его Феликитас пыталась было потребовать кувшин снадобья на целый день для всей семьи, но травницы засмеялись и заставили Майра объяснить «немке», кто главнее пациент или доктор. Симон и сам уже почти год ходит по три раза в день к травницам и пьёт отвары и настои, а после утреннего пития ещё и бегает, приседает, подтягивается, делает наклоны. Сейчас он уже точно понимает, что это приносит пользу, а тоже ведь сначала, как и все «немцы», возмущался.
После того как лекарки поставили Лидию на ноги и рассказе Симона о своих ощущениях, Фелекитас немного успокоилась. Теперь у неё следующая навязчивая идея, дом слишком мал для их семьи. В Ансбахе у них был двухэтажный каменный домик из пяти небольших комнаток и кухня на улице в отдельной каморке. В доме всегда было холодно и зимой и летом, а летом ещё и сыро. Не от этого ли умерли двое их сыновей. Теперь был огромный тёплый домина из семи комнат с кухней и туалетом в тёплой пристройке к дому, и он мал. Семье служанки, что решилась на переезд вместе с Фелекитас, выделили обычный дом с баней и другими пристройками по соседству, да ещё и служанка из местных «баба Маша» осталась, та тоже приходила из своего дома. На девять человек мало семь комнат, кто поймёт этих женщин? Тем не мене Майр сходил к Крчмару и поинтересовался, нельзя ли сделать пристройку к дому. Неожиданно пришло сразу несколько управляющих. С Крчмаром пришли Зотов и архитектор Трофим Шарутин, а через минуту заявился запыхавшийся Фома Андронов, знаменитый резчик по дереву. Комиссия обследовала дом и прилегающую территорию, и удалилась, ничего не сказав, удивлённому хозяину.
Только через неделю к нему пришёл Шарутин и принёс рисунок его нового дома с пристройкой. Это был деревянный дворец. Такой красоты Симон ещё не видел. Он не стал показывать рисунок жене, пусть будет сюрприз. Строители заявились на следующий день. Майров переселили в один из построенных для будущих переселенцев домов, на всякий случай вновь прожарив все вещи и вымыв визжащих детей в бане с огромным количеством ароматного хвойного мыла. Сейчас бригада из трёх плотников, одного каменщика и Фомы ударными темпами воплощала тот чудесный рисунок в жизнь.
Майр договорился с Крчмаром, Зотовым и Полуяровым, что после его дома строители займутся превращением крестьянских землянок в нормальные дома по вершиловскому образцу со всем полагающимся скотом и озимыми семенами, всё-таки он стал дворянином и хозяином пяти крестьянских дворов. Чем его крестьяне хуже, чем крестьяне Рубенса или Шваба.
Сам же Майр писал новый учебник. Это была «Физика». Точнее сам Симон писал только одну третью часть. Пожарский разделил этот учебник на три части и одну отдал Майру, она называлась «Жидкости», Иоганну Кеплеру досталась часть с названием «Газы», а третью часть «Твёрдые тела» должен был написать Симон Стивен, после того как закончит математику для второго класса.
Маркиз долго сидел с Майром вечерами и рассказывал про то, что запомнил, из прочитанной в детстве книге Атлантов, про физику жидкостей. Про давление в жидкости, про её свойства и рассказывал какие опыты нужно проводить. Симон записывал, боясь пропустить даже слово. Половину того, что говорил Пётр, было для учёного открытием, один расчёт давления жидкости на дно был чудом. Всё вместе вызывало шок. Как же далеко эти Атланты ушли вперёд? Как жаль, что эти книги сгорели.
Событие пятьдесят пятое
Ученик лекаря Генрих Тамм вместе с женой Изольдой неожиданно для себя стал завзятым пчеловодом. Перед отъездом на Урал маркиз Пожарский зашёл к немцу домой и предложил написать книгу по пчеловодству.
– Но ведь я ничего не знаю о пчёлах, – удивился Генрих.
– Вот и хорошо, не напишешь всяких сказок, а всё выведаешь у бортников и проверишь лично, – успокоил молодого человека маркиз.
Генрих на следующий день взял несколько листов бумаги, ручку с чернильницей непроливайкой и пошёл к бортникам. Княжич набросал ему примерный порядок глав в его будущим учебнике. Размножение там, зимовка, когда мёд качать и так далее. Вторая часть книги была про лекарственные свойства мёда и других продуктов, что бортники из улья забирают. Лекарь ходил от одного бортника к другому, спрашивал и переспрашивал, русский он за год освоил прилично, но некоторые понятия и слова всё равно были непонятны.
Вот один из бортников, Семён Орлов, и предложил Тамму взять себе в хозяйство один улей. Генрих подумал, что это отличный способ узнать побольше об этих насекомых и согласился. Вместе с Семёном они нашли в лесу дерево с дуплом, в котором жили пчёлы и выпилили его. Принесли и установили на заднем дворе дома, что выделили Тамму. С тех пор всё свободное время Генрих с Изольдой проводили, наблюдая за трудолюбивыми насекомыми. Книга писалась медленно. Очень не хотелось молодому человеку ударить в грязь лицом перед маркизом.
Изольда ходила беременная на шестом месяце, и немец был вполне доволен жизнью. Есть большой и тёплый дом, есть любящая жена, а теперь ещё и любимая работа появилась. Генрих продолжал общаться с бортниками и травницами и потихоньку стал осознавать, что уже не он выпытывает у крестьян разные хитрости из жизни насекомых, а они узнают новое у него. Что ж, теперь можно и впрямь садится за учебник, собрать разрозненные знания в одно целое.
А улья у него стало теперь два, его первая пчелиная семья разделилась на две. Генрих успел поймать сбежавших пчёл в сачок и разместил в построенный по чертежам княжича домик.
Событие пятьдесят шестое
Царь и Великий Государь утром выехал со всей свитой из Нижнего Новгорода в Вершилово. В Нижнем пришлось задержаться на два дня. То, что увидел Государь при въезде в город, заставило и его и всю свиту открыть рты, да так до самого Кремля и ехать с открытыми. Это было что угодно, только не русский захолустный город. Улицы были ровные и засыпаны тем же самым гравием, практически каждый четвёртый дом был под черепичной крышей, несколько десятков домов в Верхнем посаде вообще были из кирпича. Но больше всего поразили царя ворота домов, практически все они были расписаны. Это были всевозможные петухи и жар птицы, кое-где ворота превращены в цветочный луг. Некоторые из ворот явно расписывали настоящие художники, там были картины из жизни римских богов. Явно без Рубенса не обошлось, решил Михаил Фёдорович. Ехавший рядом с царским возком воевода Фёдор Фёдорович Пронин подтвердил, что немцы вершиловские и, правда, поучаствовали в создание этих красот.
После угощения и послеобеденного отдыха на мягком «диване» в горнице князя царь принял Государева дьяка Трофима Акинфиева и подробно расспросил того обо всех чудесах увиденных, начиная от Вязников до самого нижегородского Кремля. Михаил не ошибся, без маркиза Пожарского не обошлось. Более того, оказалось, что часть дороги от Нижнего до Гороховца Пётр строит на свои деньги. Откуда те деньги берутся, царь видел, всю дорогу запрудили купцы, что поспешали за диковинами в Нижний Новгород, и уже загруженные назад. Один из возов перевернулся, когда стрельцы освобождали дорогу для царского экипажа и Михаил Фёдорович видел, как из телеги посыпались под откос валенки. Несмотря на лето, товар пользовался спросом.
Царь долго выспрашивал, как и на какие деньги строится дорога. Деньги оказались государственные, но увеличение количества купцов и строительство десятков печей по обжигу глины на кирпичи и черепицу, а также обжиг извести практически свёл недостачу к нулю, а до конца года Государев дьяк обещал полностью восстановить сумму, взятую из пятины и даже увеличить её. Какое-то волшебство получалось, истрачены огромные деньги на строительство дороги, а денег не меньше будет, а больше.
Дорога до Вершилова была почти такая же, что и та по которой царь доехал до Нижнего. Может только чуть шире. Отличие обнаружилось, когда они проехали первую версту. По правую сторону от дороги стоял высокий кирпичный столб с написанной на нем цифрой «1». Михаил уже привык к новым обозначениям цифр и вопросительно посмотрел на подъехавшего к остановившемуся возку воеводу.
– Это верстовой столб, Великий Государь. Так до самого Вершилова столбы будут, чтобы знать, сколько проехал, и сколько осталось, там цифра с другой стороны, – пояснил знакомый с этим новшеством Пронин.
– Хитро придумано, – обрадовался Михаил Фёдорович, – Надобно и другие дороги так-то разметить.
Остановились у въезда в Вершилово. Мишки царю понравились. И этих захотелось залучить в свой удел. Когда он сказал про это, Пронин рассказал, что приезжавший в прошлом году князь Пожарский так и поступил, а это уже вторые мишки больше и красивей прежних. Царь усмехнулся и хотел дать команду ехать дальше, но был остановлен встречающими жителями Вершилова. Вернее всего тремя жителями.
– Это управляющие маркиза Пожарского, – пояснил Пронин Государю, – Вячеслав Михайлович Крчмар, ваш, Великий Государь, крестник, и Василий Петрович Зотов. С ними настоятель местного храма отец Матвей.
– Ваше Величество, – низко поклонился Крчмар, – не желаете ли пересесть на коня, чтобы лучше видеть, что мы тут понастроили.
Михаил желал, двухчасовая поездка в возке из Нижнего его порядком утомила. Царю подвели коня, что для такого случая держали под уздцы стрельцы, но со стороны Вершилова тоже подвели жеребца. Конечно седло и уздечка на его «Соколике» была богаче. Только кони были разные. Михаил таких и не видел. Это без сомнения был арабский жеребец, но от этих игрушечных точёных коньков он отличался как бык от телёнка. У вороного были белые бабки, белая звезда во лбу и мощью от жеребца так и веяло.
– Хорошо ли объезжен, – поинтересовался Михаил.
– Конь смирный, Ваше Величество, и выезжен очень хорошо, – «крестник» протянул государю уздечку.
Михаил с помощью стременного взлетел в седло и погладил красавца, жеребец нетерпеливо перебирал ногами и прядал ушами. Поехали. Только до первого дома. Дом был из обожжённого кирпича двух цветов под черепичной крышей с двумя торчащими печными трубами и с застеклёнными огромными окнами. Михаил опять остановился.
– Чей это дом? – поинтересовался Михаил, подозвав Крчмара.
– Крестьянин Фёдор Семёнов здесь проживает с семейством, – чему-то улыбнувшись про себя, ответил управляющий.
– Крестьянин, крепостной? – не поверил царь.
– Ваше Величество, все дома для крестьян, стрельцов и прочих простых жителей Вершилова сделаны одинаковые, дом, из дерева обложенный кирпичом с двумя печами и черепичной крышей, баня с одной печью, коровник, конюшня и прочие хозяйственные пристройки, – пояснил крестник.
– Чудит Петруша, – прошептал про себя Михаил и тронул коня.
Следующая остановка была на первой площади. Михаил спрыгнул с коня, не дожидаясь стремянного, и пошёл к храму. Но у резных картин с деяниями князя Владимира пришлось остановиться. Красота. Нужно заказать этому мастеру такие же картины и себе, – решил Михаил.
– Кто мастер? – повернулся он к Крчмару, выбрав его провожатым.
– Крепостной князя Пожарского Фома Андронов с учениками резали, – снова улыбнулся в усы крестник.
Михаил снял шапку и вошёл в храм. И тут красота. Некоторые из икон он уже видел, но все вместе и плюс роспись стен и потолка. Понятно, лучшие художники, что есть на Руси, здесь собрались. Но одно дело это понимать, а другое дело видеть. Эх, как хотелось всех этих мастеров переселить в Москву, да ведь нельзя. Михаил прочёл молитву, встав на колени перед алтарём, и тяжело вздохнув от нахлынувшей жадности, вышел из храма.
– Это здание школы, – упредив его вопрос, ответил немец.
Тоже красиво. Кирпичи двух цветов создавали неуловимый узор, а утреннее солнце отражалось от десятков окон в обеих этажах. Как повезло этим детишкам, подумал Михаил, они учатся в такой красивой школе.
– Напротив кельи инокинь женского монастыря, – опять упредил вопрос повернувшегося к зданию близнецу государя, Крчмар.
– Да, Петруша писал, что отбил у атамана Сокола этих монахинь, вижу, не обижаете, христовых невест, – благосклонно кивнул Михаил Фёдорович, – А там, у школы, что тоже резные картины? – увидел Михаил такие же доски под навесом у школы.
– Да, Ваше Величество, но там вырезаны животные с детьми.
Государь дошёл пешком до картин и остановился. Эти картины были не хуже чем деяния князя Владимира, но вот содержание. На картинах были вырезаны дети, играющие с зайчатами и белками или кормящие оленёнка, была девочка с совой на плече. Два десятка резных картин с детишками и животными. Царь переходил от одной картины к другой и только головой качал. Опять чудо. И дети, и звери были как живые. И такие надо себе заказать. Михаил с трудом отвернулся от картин и проговорил:
– Желаю вечером посмотреть я на мастера этого.
В княжий терем заезжать не стали. Крчмар сообщил только, что сейчас для государя там готовят угощение и комнату для послеобеденного отдыха. Поехали ко второй площади. И вот тут зависли все приезжие. Такого храма никто не видел. Громада кирпичного собора подавляла тебя как муравья, цветные мозаики сверкали на солнце. Десятки витражных окон дополняли это сверкание. Храм нельзя было «окинуть взглядом». Взгляд застревал. Можно было только поворачивать голову и восхищаться. Конечно, больше всего поражали мозаичные иконы снаружи здания.
