Андрей Сергеевич Терехов
Састер. Крымский детектив. Часть I
#2. АНЯ
Аня прогремела кроссовками по металлическому трапу и, стараясь не расплескать кофе из чашки, переступила порожек машинного отделения.
Спиной она еще ощущала, как пылает утреннее солнце, но сюда тепло не доходило, и по рукам побежали мураши.
– Я… я принесла кофе.
Удушливый полумрак пропитался холодом и едким запахом старого масла, у одного из дизелей угадывался силуэт человека.
– Кофе, – повторила Аня. Из теней ей ответил скрипучий, как ржавая петля, голос:
– Доделать надо.
Она раздраженно дернула плечами, громко отпила из чашки и выдохнула облачко кофейного пара. В полумраке, словно в ответ, что-то металлически звякнуло.
Галактионов Иннокентий, её «отец». То есть биологически он им и был, и фактически был, но этим, подобно жутковатой матрёшке, не исчерпывался.
– Так в-вы встали на учёт? – прервала Аня молчание и опёрлась спиной о металл дверной рамы.
– Мне всё объяснили.
– Там десятидневный срок.
На это Галактионов не ответил.
Что ж, он пятнадцать лет провёл в колонии, ему ли не знать.
А ещё убил сокамерника.
А ещё – ее мать.
– Где думаете жить? – спросила Аня. – Там всё строго.
– Человек должен жить дома, – Галактионов загремел чем-то в дизеле и добавил: – И тебе не помешает.
– Ага.
Аня с холодком представила кабинку охраны: разбитое зеркало, засохшая лужа маминой крови на полу, чёрная плесень на когда-то отштукатуренных саманных стенах. В детстве Ане нравилась эта избушка, но сейчас…
В детстве Аня и по отцу скучала. Перед первым в жизни дежурством она так тряслась и нервничала, что выключила свет и заперлась в туалете отделения. И вспомнила о папе. Там, в темноте, казалось, что он вот-вот придёт и откроет дверь, и заберёт из этой жизни. И будет немного добрый, немного виноватый…
Он не пришёл.
Потом ее отправили на воспроизведение показаний: надо было с обвиняемым и двумя понятыми ехать на очистные, чтобы описать детали кражи. Там Аня составила протокол и повезла вечером начальнику. Он его молча порвал, и ей пришлось ехать снова – с понятыми, с обвиняемым, за двадцать километров от УВД, – чтобы начальник порвал и второй протокол, и третий… К четвёртому Аня снова заперлась в туалете, рыдала и представляла, как придёт её отец и всем настучит по голове.
Он не пришёл.
Галактионов сидел в тюрьме за убийство мамы, и постепенно Ане началось казаться, что настоящий ее отец остался где-то в прошлом, в лоскутах воспоминаний, в беспокойных снах, а его координаты в пространстве и времени занял чужой человек.
Аня отпила кофе и тщетно всмотрелась в сумрак, где возился Галактионов. Она не могла избавиться от смеси восхищения, отторжения и ледяного ужаса. Что-то похожее Аня испытывала в детстве, когда читала о безрадостной судьбе Вселенной. Как Солнце сначала превратится в красный гигант, выжигая ближние планеты, затем – в белый карлик, остывающий; как потом Вселенная сожмётся в точку или распадётся из-за нестабильности протона, и будут только вечная тьма и вечный холод.
– Кто тебе сказал лезть в него рукой? – донеслось из полумрака.
Аня вздрогнула и с трудом сообразила, что речь о дизеле. Она подняла правую руку в горячую полосу света и ме-е-едленно покачала: бинт, засохшая кровь, кожа… снова бинт. Ссадины уже не болели, но стоило бы признать, что техника не входит в число ее талантов.
– В видео на «Ютубе» было.
– На чём?
– Ну… интернет. – Аня задумалась о пятнадцати годах Галактионова в колонии и неуверенно спросила: – Вы же знаете, что такое интернет?
Что-то лязгнуло, заскрежетало в полумраке.
– Написала бы… я бы объяснил, что к чему.
– И про маму? – не удержалась Аня и тут же пожалела о своих словах.
Галактионов на секунду замер – она догадалась по резко наступившей тишине, – затем шум ремонта возобновился.
– И про маму вы бы объяснили? – повторила Аня с упорством камикадзе.
– Не лезь под кожу.
– Я на самом деле… я понимаю, почему вы её… это сделали. – Аня ни черта не понимала, просто было неловко и гадко, и не по себе, и она не могла заткнуться:
– Правда, понимаю. Повзрослела, наверное.
– Я её не убивал.
Аня ощутила, как её лицо искажает саркастическая улыбка.
– Ага.
Галактионов щёлкнул тумблером на щитке. Дизель застонал, металлически прокашлялся и загудел – чисто, ровно, без призвуков.
– Для справки: что значит «не убивал»? – уточнила Аня.
Галактионов выключил двигатель, щёлкнул другим тумблером, и загорелись аварийки на стенах. Их ярко-красный свет окружил фигуру отца демоническим ореолом.
– У тебя найдётся тряпка? – спросила фигура.
Аня наконец различила черты Галактионова, очерченные алыми тенями: обвисшие, как у Сталлоне, глаза; рыбий взгляд, гладкий череп, тонкие губы, сжатые, будто перед плевком.
Старая, как мир, футболка с надписью: «ЛДПР».
Ничего приятного или красивого в этом человеке давно не было – казалось, Аня смотрит на обветшалый фасад, на оболочку, которую некая чуждая людям сущность износила до дыр.
– Тряпка?.. – повторила оболочка.
– Вы хотите мне всё объяснить пантомимой с тряпкой?
– Ты мне объяснишь, почему за столько лет не нашли её тела? Или почему моя дочь обращается ко мне на «вы»?
Щеки у Ани вспыхнули. Она беззвучно пошевелила губами, но так и не нашла, что ответить.
– Принеси тряпку, Аня, – напомнил Галактионов и посмотрел на свои руки. – Грязь.
#3. СТАНИСЛАВ
Даже в туалете больничного морга стоял этот визгливый гул. Казалось, сверлили не стены отделения – барабанные перепонки. Этого, видимо, было мало, и через некоторое время стали отвечать с другой стороны.
– Рр-р-р-р-р-р.
– Уи-и-и-и.
– Рр-р-р?
– УИ-И-И-И-И-И!
Большинство приняло бы звуки за дрель, но Станислав давно понял, что столь долгих ремонтов в моргах не бывает – так работала хирургическая пила патологоанатома. Может, вскрывала грудную клетку. Может, череп.
Наверное, родным лучше было думать про ремонт.
Он застегнул ширинку, направился к раковине и ополоснул руки. «Зеркала нет», – походя отметил мозг. В этом наверняка была виновата какая-то местная примета, но ни одной подходящей в голову не приходило. Станислав отряхнул воду с рук и зашагал прочь: коридор, поворот, коридор… лестница.
В зале для прощания навязчивой пилы уже не слышалось. За столом похоронного агента по-прежнему сидели мать Саши, заплаканная женщина сильно за сорок, и бледный сыч-отец. Оба, и отец, и мать, старались не смотреть друг на друга и даже будто развернулись в разные стороны.
За родителями – на возвышении, нависая и как бы давя, – чернели гробы сестёр. Рядом застыла Галактионова. То ли из-за места допроса, то ли еще почему, но под пиджак она сегодня надела не серую, а чёрную водолазку.
Нарядилась.
Какаду, блин.
– Мне кажется, – тихо сказала Галактионова, видимо, почувствовав его взгляд, – надо перенести этот разговор в более… в следственный отдел.
– Давайте ещё раз. – Станислав сделал вид, что не слышал Галактионову, сел за стол и облокотился о него. – Жалобы школы на Александру: почему, зачем, почему замяли? К сайту это имеет отношение?
Мать Саши подняла на Станислава злой, очень злой взгляд. Это была по-своему еще красивая женщина, и что-то львиное, хищное, даже опасное проглядывало из-под налёта возраста и горя.
– Почему он ещё не закрыт?
– За это отвечает другое ведомство, – сказал отец, по-прежнему смотря в одну точку.
– Я не у тебя спрашивала.
– Не начинай, а?
Мать открыла рот, но Станислав её перебил:
– Мы этим занимаемся. Заявление на Александру…
– Вы пытались отнять у подростка мобильный телефон? – сухо перебила мать. – Если сможете сделать это без криков, рукоприкладства и крови…
Станислав хрустнул шеей.
– Что-то ещё было в последние месяцы, что могло повлиять… способствовать?.. Новые знакомые? Молодой человек?
Галактионова показала ладонью вниз, призывая быть мягче, но Станислав вновь сделал вид, что ничего не замечает.
После вчерашнего она его бесила больше обычного, и хотелось позлить ее в ответ. Клин клином, так сказать.
– Был какой-то… недолго, когда Саня в океанариум устроилась, – тяжело, медленно сказала мать и каким-то полуавтоматическим жестом провела пальцами по волосам. – Но она сразу сказала, что все несерьёзно.
Отец проследил взглядом за ее движением, усмехнулся.
– Да проверял я этот "Аквамарин"! Думаешь, я бы пустил её на работу в какой-то притон?
– Я думаю о том, как хоронить своих детей. О тебе думать у меня нет никакого желания.
– Поехала с горы телега…
Смачный шлепок разорвал тишину. Отец моргнул, коснулся щеки, и тут мать начала лупить изо всей силы – по лицу бывшего мужа, по плечам. Молча, наотмашь, без слез.
– Давай! Давай! – заорал отец. – Что так слабо-то?
В этом исступлении сквозило больше злости и обид, чем горя. Станислав задумался над этим, пока они с Галактионовой разнимали родителей.
– Пойду покурю, – тяжело дыша, прошептал отец, успокоившись. Он бросил ненавидящий взгляд на бывшую жену и вышел на улицу.
– Давайте я сделаю вам травяной чай, – обратилась Галактионова к его супруге, – и вы…
– Не надо мне никакого чая. Где здесь… дамская комната?
Станислав хотел сказать про туалет для работников морга, но Галактионова его опередила:
– В соседнем корпусе. Направо и по тропинке.
Мать кивнула, снова оправила волосы хищным жестом и скрылась за дверью. Наступила тишина. Галактионова в задумчивости постучала кроссовком по полу, затем словно бы очнулась от мыслей, подошла к гробу Саши и поправила ткань обивки.
– Развод явно болезненный, – резюмировал Станислав и пошлёпал по карманам пиджака в поисках блокнота. – В таких случаях дети неосознанно делают все, чтобы снова объединить родителей. Часто болеют. Или…
Оба посмотрели на гробы.
– Подвергают свою жизнь опасности, – закончила за него Галактионова. – То есть дело в сайте.
– Ты не будешь обвинять ножницы в том, что кто-то запихнул их в розетку. Дело всегда в людях.
– А если на ножницах написано: «Запихни меня»?
– Галактионова, это ножницы.
Она хотела что-то вставить, но Станислав ей не дал:
– Первая очередность – ближний круг. Друзья, парни, работа, учёба… сайт сайтом, но что-то заставило Александру устраивать эти игрища. Что в школе, что с сестрой.
Галактионова повела бровями, мол, услышала, но не очень согласна. Станислав почувствовал, что теряет терпение.
– Послушай… – он не смог спрятать раздражение, и голос его задрожал. – Твои выходки уже стоили жизни человеку. Хочешь продолжать? Под внутреннюю проверку хочешь?
– Мы можем работать в двух направлениях.
– Галактионова, ты глухая?
Ему до колик хотелось увидеть в этих карих иллюминаторах хоть тень вины за смерть Александры, но там показалось что-то другое. Что-то шевельнулось, подержалось на плаву и тут же пропало, словно гигантский спрут ушёл на дно.
– Кстати, ты помнишь, когда мою мать перестали искать среди погибших?
– Чего? – удивился Станислав. Его всегда бесила эта привычка Галактионова скакать с темы на тему. – Мне почем знать?
– В архиве сказали, что дело у твоего папы.
Станислав сложил руки на груди и сделал лицо кирпичом.
– Ладно. Я поняла. Ближний круг.
Галактионова покивала какой-то своей мысли и вышла.
Станислав оглянулся на гробы, поежился. На душе было гадко и противно, и висело какое-то предчувствие, что нет, не «ладно», что эта циркачка, эта юродивая так не успокоится.
– Как же меня всё это задолбало, – шепнул Станислав.
Мёртвые сестры, конечно, ему не ответили.
#4. КОНСТАНТИН МИХАЙЛОВИЧ
Солнце пробивалось сквозь желтеющие листья алычи: нагревало то руки Константина Михайловича, то панамку на голове. Он недовольно ёрзал на складном стуле и посадочным совком выкапывал в земле одинаковые, как шеренги солдат, кубические ямки.
Приближался шум шагов.
Константин Михайлович оглянулся и ладонью прикрыл глаза от солнца. Сперва он увидел только силуэт на фоне золотого сияния, затем различил лысую голову, перистые облака за ней и синее, до боли синее небо.
– Ну, здравствуй, – сказал глухо Константин Михайлович и продолжил копать.
Человек за спиной молчал, но молчал тяжело, так что делалось не по себе.
– Хорошо на свободе? – не выдержал первым Константин Михайлович и выдрал тугой корень из земли.
– Сочувствую с Мариной. Мне и не сказал никто.
Ответ неприятно кольнул. Жена умерла так давно, ещё в начале срока Галактионова, что это казалось привычным, данностью. Не вызывало чувств и эмоций. Тем более – стыда.
За что?
Перед кем?
Константин Михайлович совком округлил ямочку в центре, подровнял края и подтащил рассаду лимонных и оранжево-жёлтых бархатцев.
– Ты Славе обещал уехать.
Собеседник молчал – с годами он явно не стал разговорчивее.
– Больше слово не держишь? – поддел Константин Михайлович.
– Дай сдохнуть нормально. По-человечески прошу.
Константин Михайлович вытащил из емкости один цветок и не без восхищения осмотрел корневую систему кубической формы.
– Поскольку ты не встал на учёт, инспекция вынесет постановление о твоём приводе. – Он вставил квадратное основание цветка в ямку и похлопал вокруг совком. – Постановление направят в Ростовский МВД с ходатайством об оказании помощи в доставке. Ростовский МВД перешлёт документы нам.
Константин Михайлович взял следующий цветок и вставил в соседнюю ямку, затем второй. Третий.
– Через пару дней вся местная полиция будет ездить с твоей фотографией в бардачке.
Спиной он ощущал тяжесть – если не тени, если не взгляда, то холодной злости, которая исходила от собеседника.
– Может, я принесу фотографию получше?
– Не смешно, Кеша. Ты сам залез в петлю, сам затянул её и встал на табуретку. Что бы ты ни делал дальше, ты только раскачиваешь табуретку.
Константин Михайлович поменял пару цветков местами, чтобы они лучше сочетались оттенками. Пустой оставалась лишь круглая ямка в центре.
– Ну? Продолжай, – донеслось сзади.
– Я сказал всё, что хотел.
Константин Михайлович достал из пакета бутылочку, побрызгал на рассаду водой.
– Састер, – тихо произнёс собеседник.
– Что?
– Не делай вид, что не расслышал.
Константин Михайлович в самом деле не разобрал слово, но потом звуки сложились в слоги, а слоги – в единое облако угрозы. Солнечное сплетение закололо десятками игл, руки вспотели. Всё же он совладал с собой и достал из пакета толстую свечу, зажигалку.
– Перешёл к шантажу? – спросил Константин Михайлович как можно насмешливее и чиркнул колёсиком. Ветер погасил пламя.
В памяти поплыли клубы порохового дыма, потекла кровь.
– Хочешь держать меня подальше от Ани, отправлять в Ростов, ловить патрулям, сажать в тюрьму – чёрт с тобой. Только не веди себя так, будто ты чист, как младенец.
Свечка вспыхнула, и Константин Михайлович осознал, что всё это время чиркал зажигалкой.
За спиной звучали удаляющиеся шаги: шуршала сухая земля, хрустели ветки. Даже не оглядываясь, Константин Михайлович знал, что видел человек: синие горы и холмы; ржавые ограды, бледно-голубые скамейки с облупившейся краской; полустёртые имена, эпитафии и даты. Упавшие кресты, расколотые плиты.
Забытые жизни.
Дрожащими, как у старика, руками Константин Михайлович вставил свечку в круглую ямку среди лимонных и рыжих бархатцев. Свет пламени, едва заметный солнечным днём, отразился в мраморе могильной плиты, заблестел на годах жизни, на фотографии Марины и стихотворении, которое Константин Михайлович когда-то сам написал для жены. Первый и последний раз.
Я, твою исполняя волю,
Отдаю тебя в тихую тьму,
В чёрным камнем укрытое поле
В нашем старом, любимом Крыму.
#5. АНЯ
Лестничная площадка РОВД, прямо скажем, угнетала: гнилые рамы не давали ни грамма воздуха, под ногами хрустели трупики мух и мошкары, в углу серебрилась паутина.
Аня поморщилась, вытащила на лестницу пилот и воткнула в него чайник.
– Инвентарный номер? – крикнули из коридора.
Она застонала.
– Личный чайник! Господи Боже!..
Следом из кабинета явились чашка и банка кофе (личные! Личные!!!), а вместо седушки на ступеньки легла нераспакованная пачка А4.
Прикрыв дверь из коридора на лестницу, Аня устроилась на ступеньках, верхом на А4, и открыла в планшете зелёную таблицу контактов. Первой значилась «Сулемханова А.Р., педагог», но звонить не хотелось.
Аня так долго смотрела на надпись, так долго боролась с ленью, что задремала, и ей приснился столб. От него шла вбок поперечная балка, с балки свисала верёвка.
Рыжий накинул петлю, Ане на шею, затянул со скрипом. Пнул табуретку из-под ее ног.
Она проснулась, дернулась и едва не свалилась с лестницы. Перед мысленным взором еще секунду-две качалось её собственное посиневшее тело. В животе кололо, леденило от страха, сердце стучало. Аня подёргала руками, сбрасывая липкий кошмар, прошлась. Потом воткнула в уши гарнитуру и наконец набрала непонятную учительницу, лишь бы отвлечься. Минут семь ушло на разговор. Пару секунд – перечеркнуть фамилию. Секунд двадцать – записать в ячейки бессмысленные ответы.
– Когда вы последний раз видели Александру и её сестру?
– Они рассказывали о новых знакомых, друзьях, парнях?
– Они кого-то боялись?
– Вам знакомо название «Порог»?
Тусклый свет пробился из-за пыльного окна, согрел колени и растаял в тенях. Закипел чайник. Наполнилась и опустела чашка кофе.
– «Следствие Сурков, ОУР Дербень, ЭКЦ Сулемханов, – раздалось по громкоговорителю, – в дежурную часть на выезд, следственно-оперативной группе, в дежурную часть на выезд».
– Спасибо, что не меня, – ответила Аня громкоговорителю и продолжила обзвон.
Голоса в наушниках менялись, но ответы их отличались мало: «недавно», «нет», «нет», «нет».
Аня методично вычёркивала из таблицы бесполезные фамилии, и самодельный стилус с ластиком-троллем стремительно тупел следом за хозяйкой.
– …Что ответили на вопросы. Да. Спасибо, – поблагодарила Аня одноклассника Александры и сбросила вызов. – И отдельное спасибо за то, что ни капли не помогли.
Она позевала, потянулась до хруста в позвоночнике и начала заполнять таблицу разговора. На вопросе о «Пороге» пальцы пробарабанили по планшету, затем вбили в браузер нехитрый адрес.
Загрузился чёрный экран. Сперва Аня подумала, что сайт не работает, но затем проступил тот же красно-синий попугай и спросил тем же комиксовым облачком:
«Ищешь новых впечатлений?»
[Да] [Нет]
Аня покусала губу. Вспомнился сегодняшний морг и два гроба на возвышении. Застывшее, какое-то пластиковое лицо Саши, глупые родители сестёр.
Попугай помахал крыльями.
Аня закрыла сайт и снова покрутила список контактов.
Самохин Алексей, школьный друг
8 921 456 47 54 (не отвечает)
Она без особой охоты стала набирать телефон, затем остановилась и отложила сотовый. Пальцы постучали по планшету, вновь вбили адрес «Порога».
«Ищешь новых впечатлений?»
[Да] [Нет]
Аня коснулась стилусом «да».
Тебе есть 18?
[Да] [Нет]
Ещё раз – да.
«Зарегистрируешься?»
[имя] [email]
[место работы/учебы]
Слуха коснулся звук шагов, и краем глаза Аня увидела, как с площадки внизу поднимается мужчина. Что-то в нем казалось знакомым – то ли осанка, то ли манера движений, будто его всё в конец и надолго достало.
Аня дёрнулась и, едва не выронив планшет, свернула браузер.
– А? – спросила она.
– Я ничего не говорил. – Рыжий приблизился к Ане, наклонился и включил чайник. – Дай угадаю: у вас на этаже опять ремонт?
– Инвентаризация.
Они помолчали. Чайник зашипел, запукал пластиком. Аня побарабанила пальцами по планшету.
– Что у «киберов»? – спросила она.
– Ты вышла из страницы Александры.
Аня скорчила рожицу.
– Обязательно это повторять?
– Ключи шифрования без постановления суда никто не даст. Для регистрации требуется выполнить задание. Все, что есть, – твои же показания, по которым…
– Не обязательно все повторять по десять раз. Я неглухая.
– …По которым прямых призывов к суициду на сайте нет. Есть проверка на 18+. Есть галочка об обработке персональных данных. Это, ёшкин кот, идеальный сайт, с точки зрения надзорных органов. Поэтому, пока кто-то не зарегистрируется и не…
Аня робко подняла руку, как ученик.
– Не ты! – отрезал Рыжий.
– Чем я хуже кибербезопасности?
Чайник вскипел и затих. Рыжий налил кипяток в чашку Ани, засыпал кофе и загремел ложкой по стенкам.
– Слав?..
– За тебя мне голову отвернут. Сначала мой отец, потом твой.
– Мы никому не скажем.
– Есть что-то непонятное в слове «не ты»?
– Это два слова.
Рыжий понюхал смесь, зажмурился и отпил. Выдохнул.
– Галактионова. Обзвон закончи, а?
Аня открыла было рот, но почувствовала холод внизу живота. Что-то…
Мозг отмотал назад разговор с Рыжим и прокрутил в памяти по второму кругу.
Инвентаризация, отдел «К», скрутка головы…
– Ну-ка, ну-ка. – Аня нахмурилась. – То есть ты знаешь, что мой отец вышел?
Рыжий поперхнулся кофе и изобразил что-то нелепое руками.
– И не сказал, – заключила Аня. – Значит, сообщил тебе Константин Михайлович. И сказал молчать…
– Давай я куплю тебе торт, и…
– … и о выходе отца я узнаю, когда он появляется на пороге…
Рыжий заметно удивился.
– На чём, на чём?
– … и заявляет, что невиновен.
– То есть на твоём теплоходе?
– Это баржа, – раздраженно заметила Аня. – Не катамаран, не «Титаник», не речной трамвайчик и не теплоход. Это грузовая баржа, Слав.
Рыжий беззвучно выругался и поставил недопитый кофе на пол.
– Мало того, что сраться с ним из-за этого кладбища, так и…
Он прикрыл лицо рукой, затем развернулся и поспешил вниз по лестнице.
– И куда ты?
– Отмечать мамину днюху, – язвительно ответил Рыжий и скрылся за поворотом лестницы. – Обзвон закончи, чучело!
Ане захотелось запустить в него не то чайником, не то пачкой А4, но было поздно. Сколько она помнила, ещё ни одна годовщина матери Рыжего не проходила без скандалов, хотя сама тётя Марина давно покинула пределы биосферы и обсуждать-делить-выяснить было нечего.
Аня неохотно взяла планшет, просмотрела фамилии и одним залпом допила кофе Рыжего.
– Обзвон, ага.
Аня бросила взгляд вниз по лестнице и развернула сайт «Порога». Красно-синий попугай моргнул.
«Зарегистрируешься?»
[имя] [email]
[место работы/учебы]
«Аня».
«galaktionovaAI@mvd.gov.ru».
«Студентка педа».
Стилус Ани завис над сенсорным Enter, затем она передумала: стёрла «студентку» и напечатала «полицейский». Подумала ещё и заменила на «судья».
Экран потемнел, когда Аня нажала «зарегистрироваться», и медленно проступили неоновые слова: «ЦЕНА ПРОХОДА ДОЛЖНА БЫТЬ УПЛАЧЕНА». Следом подгрузилась гигантская анкета: дата рождения, привычки, родители, взгляды на политику, религию; какие-то этические задачки в духе «проблемы вагонетки».
Вагонетка мчится по путям, к которым привязаны пять человек. Чтобы спасти их, её можно перевести рычагом на запасной путь, где привязан педофил.
[переключить рычаг] [не трогать рычаг]
Облачко «ПРОПУСТИТЬ ОПРОС» рядом с попугаем недвусмысленно намекало, что можно сразу перейти к вступительному заданию, к той самой «ЦЕНЕ ПРОХОДА», но Аню что-то останавливало от этого. Она покусала губу, поставила курсор в первое поле и стала печатать ответ.
