Андрей Сергеевич Терехов
Састер. Крымский детектив. Часть I
…Буду служить демиургом и членом совета как можно лучше и справедливее для города и граждан;
и ΣАΣТНРА народу охраню, и не передам на словах ни эллину, ни варвару ничего тайного, что может повредить городу;
не дам и не приму дара ко вреду города и сограждан;
не замыслю никакого неправедного деяния против кого-либо из граждан…
Зевс, Гея, Гелиос, Дева и боги олимпийские, пребывающему мне в этом да будет благо и самому, и роду, и моим, а не пребывающему – зло и самому, и роду, и моим; да не приносит мне плода ни земля, ни море, женщины да не рождают прекрасных детей…
Из клятвы гражданина Херсонеса, конец IV – начало III в. до н.э. 1
ГЛАВА 1. ОДНО БЕЗУМИЕ НА ДВОИХ
#1. АНЯ
Позже Аня не могла восстановить, как всё это началось, но резонно предположила: впервые их увидели на дорожной камере наблюдения. Была октябрьская ночь, шторм, и в районе съезда на Горловинку две женщины в красном двигались по разделительной полосе.
Сложно не заметить.
Поначалу это выглядело обычно: дорожный инцидент – не более. Плюс разыгралась непогода, наступило полнолуние, и, как всегда в непогоду и полнолуние, вызовы шли один за другим.
Наряд отправили не сразу.
А потом код происшествия сменился на убийство.
У-бий-ство.
Минут двадцать спустя Рыжий выдернул Аню из отделения, где она заедала выезд на очередную поножовщину между татарами и евреями. Еще через полчаса «Ниссан» Рыжего мчался по ночному Крыму, по залитому водой шоссе, и капли дождя параллельными полосами скользили по окнам.
Обычно крымский асфальт напоминал прифронтовую зону после бомбежки, но после 2014 года нет-нет да и появлялась дорожно-ремонтная техника, приводя в порядок то один, то другой участок. Видимо, погостила и здесь: машина ехала ровно, прытко, без страха пробить днище. Было душно, темно, пахло освежителем. По форме он напоминал стеклянную баночку, и Рыжий всё время откручивал-закручивал крышку – нервный, даже нервический жест. Дворники остервенело жужжали, силясь разогнать воду с ветрового стекла, но все равно безнадёжно проигрывали непогоде.
– Да подъезжаем уже! – орал в телефон Рыжий. – Криминалисту позвоните?
Аня ела в полумраке блинный торт – одноразовой ложкой, прямо из коробки с лавандовой надписью: «Титаник» и логотипом в виде синего круизного лайнера. Во рту было орехово-шоколадно, хотелось пить. При каждом движении в правой руке молнией вспыхивала боль, и Аня недобро косилась на бинт, намокший от крови.
– Хоть какому! – не утихал Рыжий. – Вы следственную группу из двух людей когда-нибудь видели?
Тёмные его волосы слиплись от влаги и повисли сосульками вокруг красивого, немного лошадиного лица. Из-под наспех надетого пиджака выглядывала чёрная футболка с белой галочкой Nike.
Рыжий. Бывший красавец школы, нынешний капитан юстиции с небольшим животиком и первыми нотками облысения. Человек. Человечище.
Кроме Ани, Рыжим его давно никто не называл, благо этого цвета в Герасимове-младшем не было ни грамма. Но всё же, всё же… отец его был рыжим, мать была рыжей, и Аня никак не могла изгнать из головы детское прозвище. Словно резкое несоответствие между генотипом и фенотипом требовалось увековечить. Хотя бы в мыслях.
– Серьёзно? – Рыжий осклабился на какую-то фразу в телефоне. – А я впервые за два года взял день за свой счёт. Один день!
Он выругался матом и швырнул телефон на приборную панель.
– Идиоты… Не отделение, а… я не знаю!..
– Тортику? – предложила Аня.
Рыжий ответил ей тяжелейшим взглядом (баллов 8 по шкале угрюмости Рыжего), моргнул и показал пальцем на уголок губ.
– Что? А… – Аня приложила руку ко рту, посмотрела на испачканные в какао пальцы и принялась вытираться.
Темнели далекие дома, голые виноградники. Моргнули впереди красно-синие сполохи, и Рыжий наклонился к стеклу, подслеповато всматриваясь в дорогу. Не прошло и минуты, как фары «Ниссана» зажгли красным пламенем аварийный треугольник. За ним мигала крохотная «Дэу» развозчика пиццы, а за «Дэу» припарковалось ДПС с приоткрытой дверцей. Между машинами дрожали две промокшие до нитки, но очень спокойные девушки-близняшки. Обе были в красных пальто, обе со стянутыми в хвост волосами и огромными сумками. Рядом с девушками вымокал полицейский с автоматом наперевес, тут же топтался перепуганный насмерть паренёк – видимо, водитель пицце-машины.
Свет бледных фар «Ниссана» прочертил насыпь и засверкал на умытом авто ДПС. Внутри обнаружился полицейский номер два. Он задёргался, засуетился и побежал к Ане и Рыжему, прикрыв голову папкой.
Рыжий снял блокировку, взял с заднего сиденья чемодан и проверил содержимое: пустые протоколы, упаковочный материал для вещдоков, дальномеры, GPS-навигаторы, цифровой фотоаппарат.
Приоткрылась задняя дверца, и в салоне зашумело от дождя. По шее Ани заскользил холодный ветер.
– Станислав Константинович? – Полицейский бухнулся на сиденье, секунду или две вытирал воду с лица, затем пожал руку Рыжего. – Здрасте-здрасте…
Рыжий глянул на мокрую ладонь и, вытерев ее о брюки, включил в салоне свет.
– Простите… – извинился полицейский и наконец заметил Аню, торт, её бинты. Глаза его расширились, и Аня зачем-то объяснила:
– Дизель попался с характером.
– Это называется руки из жопы. – оборвал Рыжий. – К делу.
– Машины чините? – поинтересовался полицейский с живым интересом.
Аня покачала головой.
– Баржи. Тортик не хотите?
– А?
– Шоколадно-блинный с грецким орехом.
Полицейский с трудом отвел взгляд от угощения и качнул головой.
– У меня аллергия.
– На орехи?
– На шоколад.
– Ужас, – посочувствовала Аня.
– Ещё на прополис и березу. Летом из дому не выйти. Хочу на АСИТ записаться, да всё забываю. Это осенью надо, разве ж упомнишь? Аллергия – летом, а лечиться – осенью. Кто такое вообще придумал?
– Может, геморрой мой обсудим? – спросил Рыжий.
Аня поморщилась. Полицейский моргнул, вытер ладонью мокрое лицо и неуверенно начал:
– Да тут такое дело, Станислав Константинович…
Он как будто хотел пожать плечами, но вместо этого сделал виноватое выражение лица.
– Трупа как бы и нет.
В наступившем безмолвии дворники шумно елозили по ветровому стеклу.
ВЖИУ-В-ВЖИЦ.
ВЖИУ-В-ВЖИЦ.
– А я предупреждала, Слав, – Аня вскинула вверх ложку и облизала её. Уровень угрюмости на лице Герасимова-младшего вырос до девятки.
– С самого начала и по порядку, – приказал Рыжий и с щелчком закрыл чемодан.
– Так… особо и говорить не о чем, Станислав Константинович. Вас зря вызвали. Это «дэушник» всё… чуть в штаны не наложил.
– По порядку! Я ни слова ни понимаю.
Полицейский поёрзал на сиденье, чуть наклонился вперед и поднял руки, помогая себе жестами.
– Ну, две дамочки – вон те – посреди дороги ходили…
Аня взяла термокружку Рыжего из подстаканника и глотнула, чтобы смыть шоколадный вкус. Не тут-то было: в кружке стыло что-то вроде травяного супа. Унылого травяного супа.
Аня скорчила гримасу и с трудом сдержалась, чтобы не выплюнуть бурду-мурду обратно в кружку.
– Одну вот этот, – продолжил полицейский и указал на доставщика, – задел слегка. Так, царапина. Ополоумел и звонит, что человека убил. А… сами видите.
Рыжий заскрипел креслом и медленно, сдерживая себя, повернулся к рулю. С полминуты он не двигался, только по скулам его ходили желваки.
– Всё? – поинтересовалась Аня. – Можно меня в отделение?
– То есть убийства нет, – глухо проговорил Рыжий.
Полицейский разве руками.
– Говорю же, Станислав Константинович, зря…
– Алкоголь?
– Чистые, как новорожденные младенцы.
– Зрачки в норме?
Полицейский пожал плечами.
– Вроде бы. Да и непохожи на обдолбышей.
– Великолепно… Так чего они по дороге гуляют? Других мест нет?
– Молчат, Станислав Константинович.
Аня повернулась к дороге и вгляделась сквозь потёки воды, сквозь завесу бесконечного дождя. Близняшки казались обычными – светловолосые, усталые, мокрые. Только пальто у обеих были красные, словно кумачовые знамёна в «Великом прощании» со Сталиным. Такой же была подкладка у куртки Ани, и нехорошее, тревожное, но вместе с тем и дразнящее чувство вдруг охватило её – ознобом пробежало по спине, дыбом подняло волосы на загривке.
– Ладно, – проговорил Рыжий, – разбирайтесь сами. Мы поеха…
– Они поперёк или вдоль ходили? – перебила Аня.
Рыжий нахмурился, полицейский задумался и изобразил что-то невразумительное ладонью.
– Эм… вдоль.
– Оттуда? – Она показала на заднее стекло. Оттуда, из промозглой темноты, вырастали фары тягача.
Полицейский кивнул. Аня поставила торт на приборную панель и посмотрела на Рыжего.
– Галактионова… – сказал он. Взгляд его будто говорил: «Даже не начинай».
– Две юные… женщины в красном идут с такелажем, достойным какого-нибудь челночника из 90-х, по разделительной полосе. В шторм. От самого съезда на Горловинку. Это два с лишним километра, Слав. Они не пьяны и вроде бы…
Она вопросительно взглянула на полицейского, и тот неуверенно пожал плечами.
– …И не под дозой, – продолжила Аня. – И они молчат о цели своего паломничества.
Рыжий хрустнул шеей.
– Галактионова, я везу тебя в отделение. Жри свой торт, перебирай свой дизель, но тут – всё.
– Езжайте-езжайте, – закивал полицейский, – мы тут сами.
– Почему они тогда не скажут, что здесь делают? – поинтересовалась Аня.
Рыжий закрыл глаза и подвигал челюстями, видимо, стараясь не зарычать на Аню. Она внутренне улыбнулась.
– Да может, уже и сказали? – предположил полицейский. – Шкарупо с ними уже минут двадцать трындит. Хотите, я?.. – он не закончил и по рации вызвал напарника. – Слышь, эти шлёндры сказали, куда направляются?
Вместо ответа из динамика раздалось раздражённое, с примесью помех: «Я долго тебя ждать буду?».
– Да иду-иду… Ты спросил, чего они шляются по дороге?
Аня посмотрела в сторону второго полицейского, который так и стоял рядом с близняшками. Мимо «Ниссана» Рыжего проехал-прорычал тентованный грузовик, обдал водой, грязью, рёвом.
– Вот сам иди под дождь и спроси, – раздалось из динамика. – Умник!
– То есть я, по-твоему, дурака тут валяю? – возмутился полицейский в салоне.
– Мокну – я!
– А ты оглянись и посмотри на машину с надписью: «СЛЕДСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ»!
Полицейский под дождем отвлёкся, повернулся в сторону «Ниссана», и в этот миг одна близняшка наклонилась к другой. Первая что-то сказала, вторая бросилась через дорогу. У Ани всё похолодело. Патрульный, к его чести, среагировал моментально: схватил беглянку за рукав, заорал, но девушка вырвалась и метнулась к едущему по соседней полосе грузовику.
Тягач взвизгнул тормозами, вильнул в сторону. На долю секунды показалось, что обошлось, а потом донёсся крик, приглушенный расстоянием и шумом дождя.
Грузовик со скрежетом замер посреди дороги. В салоне «Ниссана» сгустилась тишина.
– Твою мать, – прошептал Рыжий, поспешно выскочил из машины и побежал под дождём к тягачу. Аня застыла в ступоре, но ДПС-ник был ненамного лучше – он заозирался и стал хлопать по карманам в поисках мобильника.
Мимо «Ниссана» проехал чёрный «Хюндай». Сквозь открытую дверцу мела водяная пыль, оседая на приборной панели, на руке и лице Ани. Она вытерла холодную щеку и медленно перевела взгляд на вторую близняшку, которая так и стояла на обочине, подняв одну руку к лицу.
Красный кумач вздрогнул и сделал полушаг к дороге.
– Не вздумай. Нет-нет…
Аня поспешно отстегнула ремень, дернула пассажирскую дверцу со своей стороны… заблокирована. Ругая ДПС-ника, который всё еще искал мобильный, она выкарабкалась с водительской стороны под дождь, под его холодный душ. Мысленно Аня уже понимала, что не успевает.
Невредимая близняшка, на которую больше никто не обращал внимания, сорвалась с места и побежала через дорогу вслед за сестрой.
Взгляд Ани заметался по сторонам, она рванулась обратно к «Ниссану» и ударила забинтованной ладонью по клаксону, чтобы хоть громким звуком остановить близняшку.
БИ-И-И-П!
Кумачовое пальто будто споткнулось от сигнала, и Аня ударила по клаксону ещё раз.
БИ-И-И-И-И-И-П!
Рука онемела от боли, бинты заблестели от свежей крови. Один из увальней-патрульных наконец заметил беглянку и попытался преградить путь. Девушка бросилась в сторону, но поскользнулась. Секунду или две она пыталась удержать равновесие, а потом рухнула на колени – прямо под лобовой удар «Хюндай».
На несколько мгновений всё замерло, и слышался лишь шум дождя, стучащего по крышам машин. Холодные капли стекали по лицу Ани, ныряли под воротник.
Потом её передернуло от холода, и всё резко зашевелилось, задвигалось.
Один ДПС-ник вызывал скорую, второй полез в машину за аптечкой, уронил и никак не мог поднять. Рыжий зашел за «Хюндай» и стал тоже куда-то звонить. Донёсся влажный полип-полустон, перерос в плач боли.
Аня наконец заставила себя двинуться. Она перегородила дорогу треугольником, натянула ленту и стала искать понятых. Все это время лил дождь и вода хлюпала в ботинках, как в лужах. Приехала скорая, Рыжий вернулся в свою машину, чтобы заполнить протокол. Аня сняла регистратор с «Хюндай» и отупело просматривала запись.
На забрызганном дождем экране мелькнуло красное пальто, скрылось за бампером.
Аня прокрутила запись назад и отметила время: близняшка перебежала дорогу за 22 секунды.
Аня снова прокрутила запись назад.
Мелькнуло красное пальто… Аня посмотрела на красную изнанку своей куртки и, подумав, вывернула её. Заплела волосы в хвост, стараясь не трогать больную руку, и отошла на место, с которого бежали сестры. За границей света автомобильная дорога почти не просматривалась, только по свободной полосе, притормаживая у ленты ограждения, ехали машины.
Аня включила на телефоне секундомер и перебежала шоссе. Заскользила на грязи, чтобы остановиться.
17 секунд.
Аня вернулась и повторила забег. Дыхание сбилось, и стало жарко.
16 секунд.
Что-то было не так. Либо она оказалась слишком быстрой, либо пострадавшая девушка – слишком медленной. Осознанно медленной?
Аня отошла назад и стала дожидаться следующей машины.
#2. СТАНИСЛАВ
– …Разрыв селезенки, перелом позвоночника, таз… обе ноги, – перечислял Станислав. У окна закипал чайник, на стуле справа Галактионова стучала ручкой по т-образному столу. Переключатель ручки не срабатывал и только пружинисто скрипел-елозил в корпусе. Станислава едва не передергивало от этого, и он старался заглушить мерзкий звук голосом: – В общем, пока жива.
– Вторая тоже в больнице?.. – уточнил отец. – А… А-а… как её там?..
Сколько знал Станислав своего отца, тот всегда путался в именах. Тем удивительнее, что эта особенность не помешала Константину Михайловичу Герасимову дослужиться до подполковника юстиции и руководства Кировским следственным отделом, а также пропихивать всюду своих знакомых, детей своих знакомых и детей их детей.
– Александра, – напомнил Станислав. – Ушибы, сотрясение, больше ничего. Бампер у «Хюндашки» оказался мягкий. Ну или у неё кости крепкие.
– Амнезия, – заметила Галактионова и, когда Станислав зыркнул на неё, поспешно отвела взгляд.
По всему выходило, что Константин Михайлович слишком близко к сердцу принял на себя роль крестного отца, когда вытаскивал Галактионову из купели: ничем иным Станислав не мог объяснить ни ее присутствие в кабинете, ни в своей жизни вообще.
Неистребимое.
Неисправимое.
Назойливое присутствие.
Станислав хрустнул шеей и посмотрел на часы.
Было 10:40. Из оконного проёма, где двое рабочих устанавливали стеклопакет, дул холоднючий сквозняк. Пахло горячим пластиком от чайника и травами – из отцовского пакета «Крымского сбора». Неразборчиво трепался моноблок, показывая неизвестно кому выпуск новостей, а Галактионова, не прекращая, стучала и стучала ручкой.
– Амнезия, – повторил отец.
Чайник щёлкнул, выключаясь, и Станислав с трудом подавил желание ещё раз хрустнуть шеей.
Отец налил воду в чашки, поставил их на стол и вытащил из застекленного шкафа засушенное «юбилейное» и не менее засушенные «голландские вафли». Кроме еды, в шкафу руководителя следственного отдела почти ничего не было: одна папка-регистратор, одна фотография усатого мужчины («Учитель, без комментариев»), одна икона с Георгием Победоносцем.
Отец уселся и постучал обкусанным ногтем по своей чашке.
– Сбор прошлого года.
– Ты про чай или печенье? – пошутил Станислав.
– Очень смешно. Версии?
Станислав пожал плечами.
– Анализы на наркотики и алкоголь отрицательные. М-м…
Он открыл рот, но так и не нашёлся с продолжением и залил в себя «прошлогодний сбор». Трава травой. Галактионова взяла одно «юбилейное», скептически осмотрела и попробовала укусить. Отец последовал её примеру.
Несколько минут все молча хрустели печеньем, прихлёбывали, стучали чашками о т-образный стол.
– Не то чтобы версия… – начала Галактионова с набитым ртом, – теория…
Станислав вновь посмотрел на неё уничтожающим взглядом. Галактионова села ровно, дожевала «юбилейное» и, как отличница, положила обе руки на стол.
– Они шли два километра по шоссе. По разделительной полосе. С огромными баулами вещей. Это слишком целеустремленное действие. Если спросить психолога…
– Ты не психолог, – перебил Станислав, – а физик-недоучка.
Галактионова прищурилась в его сторону, но продолжила гнуть своё:
– Если спросить Гюстава Лебона: порой безумие передается, как эпидемия гриппа. Если в толпе один в панике побежит, вскоре побегут и остальные. Две сестры-близнецы… близнецы – это же вообще что-то с чем-то. Ударит одной кирпич в голову, и другая это почувствует. Квантовая запутанность на макроуровне.
– Кирпич… – повторил отец и отклонился на спинку своего потёртого кресла. Кресло жалобно заскрипело, отец насуропился. Видно было, что при всем хорошем отношении к Галактионовой он уже порядком устал и от сегодняшнего дня (к 10:40 утра), и от её криминологического постмодернизма. – Психолог ту… недополоманную осмотрел?
– Да, подтвердил шок, – ответил Станислав.
Галактионова снова завела своё:
– Ну… порой бывает сложно отличить ненормальность от шока. Скажем, человек абсолютно нормален во всём, кроме чёрного хлеба. А чёрный хлеб он не может разрезать. Или вот умирающая лошадь…
И отец, и Станислав скептически воззрились на Галактионову.
– Что? – она повела плечами. – Тест Войта-Кампфа.
Отец вопросительно наклонил голову и отхлебнул травяного сбора. Станислав поднял руку, собираясь пригрозить Галактионовой пальцем, но её уже было не остановить:
– Испытуемому говорят, что он наткнулся на лошадь с переломанным позвоночником. Лошади не жить, она умрет – это факт. Но умирать будет долго, в мучениях. Как поступит испытуемый? Большинство помогут – или сами, или отвезут к врачу. Ветеринар, наверное, добьёт. Остальное – патология.
– Так, я понял, – отец хлопнул ладонью по столу, – никаких лошадиных тестов. Аня, тебя это касается в особенности. В печёнках уже сидят беседы с этим вашим «ВРИО».
Она непонимающе развела руками.
– Ты не руками маши, а вспомни, где ты служишь и кем. Несмотря на все твои… твоего… – отец замялся, и в кабинете сделалось неуютно и тесно, будто из угла подялась поднялась незримая тень и заняла все свободное пространство. Впрочем, эта тень всегда следовала за Галактионовой.
– С рукой-то что? – Отец показал на забинтованную руку Галактионовой.
– Дизель.
– Дизель, – повторил он устало и посмотрел на Станислава.
– Давайте, дизелята, без художественной самодеятельности.
– Я не… Например? – удивилась Галактионова.
Отец повернул моноблок от себя и прокрутил выпуск «Чрезвычайных происшествий» до 6-й минуты. Через ночное шоссе, засекая время, бегала Галактионова – туда-сюда, как будто сдавала норматив по физподготовке. Была она в красном пальто и с причёской-хвостиком, как у проклятых близняшек.
Станиславу захотелось закрыть лицо руками.
– Я только… – начала Галактионова объяснять, но Станислав взглядом заставил её замолчать и соврал:
– Это по моему поручению.
Отец хрюкнул.
– И какая цель у этого поручения, мой дорогой сын?
– Проверить версию, мой дорогой папа, – съязвил Станислав в ответ.
– Какую? У вас ни одной.
Станислав открыл рот, поднял руку.
– Она… ну, не подтвердилась?..
– Чтобы воспроизвести эксперимент, надо воспроизвести его условия, – заметила Галактионова. – Чтобы понять, почему человек поступил именно так, нужно одеться, как он; ходить, как он… она то есть.
– Помолчи, а? – тихо сказал Станислав.
– Итого, – отец шлёпнул ладонью по столу, как судья – молотом, – в присутствии двух сотрудников ДПС, одного – МВД и одного – СК едва не погибли под колёсами машин две девушки, а грузовик с химически опасными веществами чудом не вылетел на встречку. Версий происшествия нет, а красна девица из МВД устраивает на месте преступления театр Станиславского. Всё верно? Журналисты нигде не ошиблись?
Станислав помычал, и отец добавил, глядя на Галактионову:
– Не испорти себе жизнь, как сама знаешь кто.
Тень за спиной Галактионовой, казалось, стала выше и тяжелее.
– Да не испортит… – буркнул Станислав, но и сам почувствовал, что прозвучало это неуверенно, будто щебет птенца.
