Офис Грегори пустовал. Когда люди отсутствовали, кабинет казался неоправданно огромным. «Все же соратники умеют сжирать воздух», – подумал про себя Гадо. Перед ним на столе лежала папка со сценарием, распечатанная раскадровка некоторых сцен, подписанные договора и квоты на траты. За последнее время мистер Глэр редко покидал квартиру, и новое место вызывало у него чувство дискомфорта и немного тревоги. Сегодняшняя встреча уже стала необычной. Глэр значительно нервничал перед встречей с руководством, а Грегори опаздывал. Оба эти явления возникали в крайних случаях.
– Отмени встречу, приеду к нему завтра… – раздался голос Грегори, входящего в кабинет. – Прости за опоздание. Сегодня сумасшедшее утро, не говоря уже о неделе! – начал возмущаться. – Чего только стоило переработка плана съемок… Не представляешь… – мужчина в строгом деловом костюме сел во главе стола.
Гадо смотрел на него с удивлением, пытался подобрать слова, но то недовольство, что хотел выплеснуть на него за утомительное ожидание, улетучилось. Грегори разговаривал с ним «нормально». Без претензий, требований, подколов и издевок. «Видимо, это была действительно очень сложная неделя…» – подумал Гадо.
– Съемки идут по плану. Сроки поджимают, некоторые сцены придется переснимать, но в целом мы довольны… Но… – вдруг Грегори остановился и пристально посмотрел в глаза собеседнику, сидевшему по правую руку. – Роль старика… Как его…
– Френсис… – добавил Гадо.
– Да, Френсис… Что с ним, Гадо? Ты говорил, что у тебя есть кандидат на роль. Сам прописал сценарий… Но где он? – возмутился Грегори. – Он действительно есть?
– Мне пока нечего дать монтажерам, лично сделаю финальный монтаж. Это важно. Понимаешь? – Глэр так же уставился на продюсера, не отрываясь от его глаз, что тот заморгал и отвернулся.
– Понять могу, но сроки, Гадо, сроки… Сейчас всё идет по плану. Уверен, что успеешь снять? Слышал, Бэннингтон совсем плох. Он в силах сниматься?
Режиссер только хотел удостовериться, что все держит под контролем, как вдруг задумался. Сознание улетело куда-то очень далеко, что не сразу расслышал, как Грегори позвал его.
– Да… обещаю… всё будет… да… – заикаясь проговорил Гадо, стараясь мыслями вернуться в кабинет студии.
– Дата премьеры не передвинется. Последний фильм Гадо Глэра выйдет с его именем в титрах или без, ты понял?
– Да! – кивнул Глэр, но сам начал сомневаться в этом.
– Честно, будет жаль с тобой прощаться. Ты ведь подарил студии, актерам, всем нам огромную часть жизни, опыт, талант. Действительно, очень жаль, что так все выходит. – ровным и спокойным голосом произнес Грегори, в котором проскальзывала нотка искренней грусти. – Помню, когда только пришел на студию, то обомлел, что сразу начну работать с тобой! Ведь я смотрел все твои фильмы! А «Звездная гонка» очень долгое время для меня была примером «бадди-муви». Я был восхищен тем, как ты меняешься на площадке. Совсем иной человек, нежели в жизни. Как растворяешь в процессе и переживаешь путь каждого героя и даже статиста. Моему восхищению не было предела!
Гадо слушал, не выражая ни капли эмоций. Тоже отчетливо помнил то время, но никак не мог разделить восторг с новым продюсером.
– Тогда работа стала единственным утешением. Было проще находиться в чьем-то сценарии, быть в нем богом, расставляя игрушечных солдатиков по местам, нежели достойно пережить утрату. Я понимал, что этим не спасаю себя, а закапываю еще глубже, но делал это осознанно. Как определенный вид мазохизма – сделать себе еще больнее, чтобы заглушить ту боль. Но это не сработало…
– Мне очень жаль… – почти шепотом сказал Грегори.
– Мне тоже жаль, что я не ушел тогда, – добавил Гадо. – Зато потом работа стала моим наказанием, и вот к чему это все пришло. Некогда популярный кассовый режиссер с позором получает дешевый фильм и покидает кино навсегда.
– Такова новая жизнь…
– Это не то послевкусие, которое я бы хотел оставить после себя.
Стивенсон лишь едва заметно кивнул. Ком в горле не позволил ему завершить начатую мысль. А, впрочем, это уже не было нужно. Мистер Глэр поднялся со стула и покинул кабинет. Странное тяжелое ощущение осталось после. Грегори было трудно дышать, взять себя в руки. Стакан холодной воды не помог. Он развязал галстук, небрежно кинув его на пол, расстегнул несколько верхних пуговиц рубашки и мигом покинул кабинет, в котором, казалось, закончился воздух.
Ночью Гадо не спалось. Снова сидел за монитором, просматривал записи из комнаты, но ничего интересного выбрать не мог. Проглядывая на перемотке, наблюдал за жизнью старика в небольшой комнате. Мужчина ненароком вспомнил Марту. Она очень любила подобные шоу, где камеры следят за жизнью людей. Переживала за них и свято верила в отсутствие сценария в подобных развлекательных программах. «А ведь даже у этого заключенного есть свой сценарий», – подумал про себя Глэр. Выключил запись и переключил на онлайн, заметил, что Чарльз тоже не спит. Налив две чашки кофе, направился к нему. Неловко постучал и открыл дверь, стараясь не пролить горячий напиток, прошел в комнату и быстро поставил чашки на тумбочку.
– Доброе утро, Чарльз. – улыбнулся Гадо.
– Я не пью кофе. Уже лет пять так точно! – недовольно выпалил мистер Бэннингтон.
– Завидую. Но никак не могу избавиться от вредной привычки. Кофе – моя беда. – неудачно отшутился режиссер.
– А моя беда – это память. – Чарльз явно был не в добром расположении духа. Гадо взял чашку и хотел только выйти, как Чарльз заговорил. – Жду, когда сдохну на потеху тебе. Знаю, что ты следишь за мной, и, похоже, тебе нравится подглядывать за дряхлым стариком. Так что завидовать мне не стоит! Хотелось бы делать всё что угодно, лишь бы не так, лишь бы не здесь. – хриплый голос Бэннингтона был спокойный и ровный, словно репетировал долго речь и выучил наизусть. – Но больше всего хочу к своей Эмме. Почему она ни разу не приходила? – тяжелый взгляд старика встретился с глазами Гадо, отчего тому стало неловко, но отвернуться у него не хватило духу.
– Чарльз… Скажу кое-что… – начал Глэр. Голос стал будто не его, дрожащий, холодный и глухой. – Эммы больше нет. Уже несколько месяцев… – сказал и закрыл веки. Смотреть в глаза мистера Бэннингтона больше не мог.
– Что ты несешь? – вдруг вскрикнул Чарльз. – Она же совсем недавно провожала меня в ту никчемную больницу! – с каждым словом голос становился громче.
– Не знаю… – прошептал Глэр. – Но она умерла в июне. Думал, ты знаешь…
– Ты врешь! Ты врешь! – зашипел Чарльз, – Моя Эмма сейчас готовит изумительный завтрак, делает хрустящие тосты, заваривает чай, потому что ее тоже воротит от кофе! От твоего горького кофе! – старик махнул рукой, и разом чашка с кофе упала на пол и разбилась. – Приготовит бекон и яичницу, а мне нарежет фрукты, потому что я не привык завтракать! А затем уйдет по домашним делам, ведь любит, чтобы я приходил в уютный дом! – продолжал кричать мистер Бэннингтон.
Послышалось, как дергается дверная ручка, и испуганная Грейси вошла в комнату.
– Эмма… Анна… – в глазах Чарльза мелькнула небольшая радость и мигом испарилась.
– Что происходит? – спросила девушка.
– Уже ничего, уходим, – сказал тот и, взяв медсестру под руку, вывел ее из комнаты, закрыв за собой дверь.
Грейси не хватала звезд с неба, старалась добиваться всего своими силами. Вскоре труды были оценены. Амбициозная девушка стала лучшей выпускницей курса и успешно принята на практику в городскую клинику под руководством выдающегося доктора. Став для нее настоящим эталоном, рыжеволосая аспирантка буквально цитировала учителя. Взрослый мужчина не скрывал радости от повышенного внимания, стараясь выделить ее среди других интернов. Грейси это льстило, как льстило и то, как стала ощущать нескрываемую зависть окружающих, ведь никто не был так близок с доктором. А ей удалось подойти к нему настолько близко, что казалось, их связывает нечто большее, чем наставничество.
Еще с детства будущей медсестре тяжело удавалось сблизиться с ровесниками. Те считали девочку скучной и недалекой, всячески издевались и дразнили. В школе Грейси завела подружку, новенькую в классе, которой также доставалось от более популярных ребят. Но новенькая проявила себя и вскоре влилась в ту же компанию, что была настроена против бывшей подруги. Сейчас же, когда Грейси оказалась впереди всех, впервые в жизни стала ощущать крылья за спиной. Впервые ее считали не странной, а умной и одаренной. Но такой расклад устраивать всех долго не мог.
После выпуска интернатуры по больнице поползли грязные слухи о связи молодой медсестры и взрослого доктора. Девушка не сразу придала значение сплетням, а когда осознала происходящее, было уже поздно. Доктора, что прослужил в одной из лучших больниц страны более 30 лет, с позором уволили. Это разбило Грейси сердце и закрыло дорогу в дальнейшей карьере. Неведомая доселе пустота заполняла душу до краев, отчего ей хотелось совершить самый ужасный поступок в жизни. Останавливало лишь принесение клятвы о непричинении вреда ни окружающим, ни себе…
– Вы не имели права говорить об этом! – тихо сказала Грейси, сидя на стуле у окна.
Гадо, как обычно, расположился на любимом кресле за рабочим столом, но работа не шла. Он не мог сосредоточиться ни на чем, за что бы ни брался.
– Это единственная ниточка, которая придавала сил и дарила надежду, – продолжила девушка нагнетающим тоном. Копна длинных рыжих волос струилась по плечам, отдельные пряди то и дело норовили упасть на лицо, и Грейся периодически заправляла волосы за ухо.
Гадо молча сидел в кресле и не шевелился.
– Посмотрю, как там мистер Бэннингтон, – произнесла она тихим голосом.
Медсестра медленно встала и вышла из кухни. Глэр только опомнился и хотел остановить ее, но голос застрял в горле. Закрыв лицо руками, стал размышлять о случившемся, о словах Чарльза, о реакции Грейси, о поступке и намерении.
Открыв глаза, Гадо отчетливо понимал, что прекращает съемки. Включил ноутбук с решительным намерением удалить смонтированные кадры. Горечь во рту разъедала горло. Тошнота и отвращение к себе заставили закрыть глаза, глубоко вдохнуть несколько раз. Курсор мышки направлен на папку с файлами под названием «Дневник. Френсис». Строчки меню предложили множество вариантов действия, в том числе и удаления материала.
Сколько отсутствовала Грейси, Глэр не заметил, как и то, когда она вернулась.
– Мистер Чарльз… Он умер… Он умер… – испуганным голосом прошептала девушка и разрыдалась.
– Ты не попала в кадр? – вдруг выпалил Гадо. Заплаканные глаза медсестры округлились. Губы затряслись. Резко развернувшись, девушка выбежала из кухни, лишь огонь рыжих волос полыхнул в дверном проеме. Курсор мышки опустился в нижнюю часть экрана.