Андрей Арсланович Мансуров
Шестая Эра. Поверхность
Тут-то всё и началось!
Земля под ящером буквально вскипела!
Вверх вокруг варана взлетели фонтаны трухи и чернозёма, и откуда не возьмись из-под земли повыскочили огромные, толщиной с человеческое бедро, чёрные, и очень подвижные не то – шланги, не то – трубы! Один из «шлангов» оказался развёрнут к ним передним концом, (Ну, не называть же это место – лицом или даже мордой!) и Роджера проняло: острые зубки, натыканные правильным кольцом по периметру почти полуметровой раззявленной пасти, впечатляли! К таким невольно проникнешься уважением!
Пенелопу, похоже, тоже потрясло: её крепкие пальцы так и вцепились Роджеру в предплечье, и он невольно подумал, что там наверняка останется синяк! Или пять. Ну и ладно – главное, чтоб она не кричала, и не привлекла таким образом тех десятерых или больше ящеров, что сейчас ломанули из подлеска со всех лап к месту сражения!
– Похоже, они только этого и ждали! Ловля, так сказать, «на живца»! – он приблизил губы к её уху, и старался только говорить на выдохе, без басовитых обертонов. – А что – грамотно. И рационалистично. Такую же тактику применяют обычно и крысы: заставляют сожрать приманку с возможным ядом – самую низшую по иерархии особь. И если та не подохнет, едят уже всей семьёй. Готов поспорить, эта пятиметровая монстра – самая слабая. И находится на последних ступенях иерархии стада варанов. Конечно, мало шансов, что эта особь выживет… Но если что – думаю, они съедят и её.
Зато вот добытых на такую наживку червяков всё племя будет жрать добрый месяц. Причём – без ограничений. Так сказать – от пуза! Туши не испортятся: затащат в холодные пещеры. Там, небось, и живут эти гады…
– Роджер. Как ты можешь на это смотреть?! – в глазах Пенелопы, когда она наконец подняла их от земли, застыли боль и жалость.
– Странный вопрос. А как же я смотрел на выпущенные кишки и отрубленные конечности всех моих противников там, на Арене?! – он кивнул головой за спину, – Так что посмотреть мне – можно. И нужно. Хотя бы для того, чтоб знать, какими приёмами они тут предпочитают убивать несчастных червяков, и прочих врагов!
Червяков между тем, и правда, убивали. Но не всех, разумеется, а лишь тех двоих, что в пылу азарта позабыв об осторожности, всё-таки пытались затащить под землю отчаянно орущего и упиравшегося варана, размером только вдвое им уступавшего, и пропустивших из-за этих стараний начало атаки. Теперь же, когда кольцо из двенадцати – Роджер пересчитал! – восьмиметровых сухопутных крокодилов сомкнуло кольцо вокруг жертв, отрезав пути к спасительным дыркам-норам, положение бедолаг стало заведомо проигрышным: противопоставить зубам и когтям бронированных нападавших они могли лишь зубки в пастях! Но этого явно оказалось недостаточно.
И вскоре трупы буквально на куски разорванных десятиметровых червей споро и деловито тащили к дебрям на опушке прогалины, оставив выбираться своими силами несчастную «наживку» с полностью откушенной задней лапой, и перебитой передней. Однако Роджер вынужден был констатировать, что дух коллективизма всё же свойственен стае варанов: двое из собратьев проковыляли неспешно к раненному собрату. Но вовсе не для того, чтоб, как он посчитал, прикончить и тоже сожрать, а для того, чтоб, двигаясь сзади, и внимательно поглядывая по сторонам, прикрывать его медленное и мучительное отступление от новых поползновений червей.
А грамотно. Потери минимальны, а еды теперь чёртовым пресмыкающимся хватит надолго. Возможно, что на обильной диете и пострадавший оклемается. Хотя бы частично. Хотя… Роджер смутно помнил, что регенерация – то есть, отращивание новых конечностей взамен утраченных – свойственна как раз ящерицам. Зря, получается, он их…
– Зря ты назвал их тупыми пресмыкающимися. – ну вот. Они уже и мыслят почти параллельно! – Оказывается, они могут охотиться стаями. Организованно. С продуманным планом. Как львы. Как волки. Или гиены.
– Признаю: был неправ. Впрочем, это их наверняка «изменившиеся внешние обстоятельства» заставили отказаться от привычного свойственного им поведения. Думаю я и вот о чём: в ближайшие две-три недели мы в этот район нашей ямы – ни ногой!
Не знаю, как ты, а я всё, что хотел узнать – узнал.
На боте всё было привычно. Мерно гудели дежурные механизмы, шумел вентилятор отопительной системы… Благодать, казалось бы!..
Но Роджер всё не мог успокоиться, и мерил крохотное пространство нервными порывистыми шагами. Пенелопа не мешала, а только иногда поглядывала, полёживая себе на их импровизированной постели, и почёсывая туго набитый очередной крысой животик. Приготовил её Роджер, и даже сам себе порадовался: а неплохой из него мог бы получиться кулинар!.. Ну, там, в той жизни…
– Может, хватит зря расходовать драгоценные калории, и пора заняться более приятным и полезным делом?
Он оглянулся на неё. Нет, таких авансов не заметить, конечно, невозможно… Да и пикантно-точёные ножки, что она приоткрывала сейчас, неторопливо стаскивая с них казённое зелёное одеяло, могли бы завести и импотента… А эти глубокие, в поллица, томно прикрытые глаза с хитринкой, чуть искоса мечущие на него… Эротизм в его вещественном воплощении!
Он сглотнул ставшую почему-то вязкой слюну.
Всё, вроде, у них так. Ему спасли жизнь, умыкнули, если можно так сказать, на «необитаемый остров» в виде целой, и сейчас находящейся в их безраздельном владении, планеты. Его приглашают. Продолжить благородное дело по восстановлению человечества. Какого же …я ему неймётся?!
Он знает, какого.
Но не время сейчас проявлять свои знания. Выпячивать догадки. И задавать простой исполнительнице неуютные вопросы.
Не-ет, он должен, если и правда хочет получить ответы, найти другой вариант, кроме расспросов своей напарницы!
А пока действительно – хватит дурью маяться, девушка ждёт.
Как написано в каком-то из русских романов, «Барышня легли и просють!»
«Барышню» свою сегодня Роджер реально зат…ахал.
То ли от того зрелища, что им выпало сегодня увидеть, то ли от натурального мяса, то ли – от внутренней неудовлетворённости, но Роджер по выражению Пенелопы, «свирепствовал», как никогда. Буквально до позднего вечера. За что удостоился очередного – не то – комплимента, не то – ругательства: «Кобелина призовой!..»
Пенелопа даже отказалась от ужина. Но Роджер всё равно приготовил себе полкрысы – знал, что восполнить потерю сил нужно. Завтра им предстоит обход другой половины изолята. Мало ли! Готовым нужно быть ко всему. И если бы из каких-то неведомых глубин их ямы, или проломов в её периметре полезли мамонты и шерстистые (Как дань глобальному похолоданию!) носороги, он не удивился бы. Но вот с разделкой туш…
Да, здесь ему нужно что-то придумать. Потому что холодильник у них действительно маленький – примерно на пятьдесят литров. А туша даже варана по самым скромным прикидкам – килограмм триста. Не влезет. Да и кроты, попадись они снова им на пути, весьма аппетитны, если правильно их разделать. Но тянут уже на добрых полтонны. И мясо крота наверняка уж повкусней, чем жилистое и вонючее мясо пресмыкающихся – теплокровные же. Вроде даже – млекопитающие. Что же делать?
Может, стоит хранить мясо в типа погребе – скажем, выкопав в грунте яму с горизонтальной полкой там, где проходит как бы слой вечной мерзлоты? Хм-м… Вряд ли. Разроют те же вараны. Или кроты. Или ещё кто-нибудь, не слишком нуждающийся в свете солнца, кто исхитрился выжить здесь под почвой, схоронившись от заморозков и кромешной тьмы первых нескольких лет ядерной зимы.
Тогда, может, соорудить какой-нибудь лабаз на высоких шестах – как делают (ну, делали) охотники сибирской тайги? Тоже – нет. Ведь днём – температура плюсовая. Лучи солнца будут нагревать крышу, и, соответственно, и мясо. Оно протухнет или прогоркнет.
Проклятье. Вот блин: они, вроде, нашли, кого могут тут заготовлять и кушать, так теперь получается – им негде хранить запасы мяса. Вот хорошо было древним пещерным троглодитам: завалили того же мамонта, да сразу сожрали – столько, сколько в пузо влезло! И ещё три дня так жрали. А оставшееся недоеденным да требуху – просто выкидывали, не парясь с сохранением: на фига, если мамонтов вокруг – несчитано-немеряно?!
В их случае так не получится. Потому что изолят – крохотный. Здесь и вараны, и кроты, и даже крысы и черви – наверняка и считаны и меряны. Популяции не могут быть слишком большими – иначе они просто вымерли бы, сожрав все ресурсы пищи…
Значит, нужно убивать местную живность – с расчетом. Или уж тогда базироваться на тех тварях, что сохранились где-то снаружи. Правда, Пенелопа сказала, что там шишь кто сохранился… Нужно бы просмотреть записи на флэшках, оставшихся там, на Станции, да в памяти «Матери». Уж там-то должно быть всё конкретно и документально – кто где повымер, кто где сохранился. Может, где-то есть ещё выжившие растения. Или хотя бы их семена? Потому что без растительной поверхностной биомассы не будет травоядных: сусликов, мышей, или привычных зебр-антилоп. И, соответственно – хищников. Порвётся пищевая цепочка. Вот уж постарался человек…
Правда, Роджер слышал или читал где-то, что таких, глобальных, катастроф, с тотальным вымиранием девяноста процентов видов, случалось на памяти Земли – четыре или пять. Одна такая, самая, конечно, известная – случилась семьдесят пять миллионов лет назад – когда в Мексиканский залив грохнулся чудовищный булыжник-астероид. И динозавры вымерли. А млекопитающие, имевшие тогда размеры как у мыши – выжили. Именно потому – что были крохотными. И смогли найти, чем прокормиться…
А, может, таких «глобальных» вымираний-катастроф было и больше. Однако не хотелось думать, что в хотя бы некоторых виновато, вот именно – очередное человечество, добравшееся до ядерной энергии, и в очередной раз решившее доказать самому себе, что ядерная зима ему нипочём.
А вот – почём.
Что он сейчас здесь и наблюдает.
И его прямая и непосредственная задача – ликвидировать последствия недавней катастрофы, открыв своими потомками Шестую Эру жизни на планете Земля…
Ладно, хватит о грустном. Нужно спать. Хотя бы для того, чтоб завтра, с новыми силами и надеждами, продолжить обход выделенной ему ямы.
Чтоб и правда – возродить чёртово человечество в шестой, или какой там, раз…
Он поёрзал, устраиваясь поудобней. Головка Пенелопы чуть сдвинулась, и он снова замер, придержав её ладонью: пусть себе спит. Она сегодня «ухайдакана» от души. А у него на груди, судя по-всему, ей очень даже комфортно. И ему это, если честно, нравится – девушка почти ничего не весит, приятна на ощупь, да и доверяет ему. Когда расслаблена сном, и мирно посапывает ему в ключицу или ухо – мягкая и тёплая. Хотя не самом деле жилистая, и, как он имел возможность убедиться, сильная и выносливая.
Идеальная боевая подруга.
Даже слишком идеальная.
С этой мыслью он и заснул.
Про то, что наступило утро, ему опять сказал запах.
Потому что шкворчания масла на сковородке он как всегда не услышал за жужжанием на повышенных оборотах вентилятора климатизатора: тот вовсю старался, бедолага, отсосать дым и чад. Пахли жаренные крысы, по мнению Роджера, вполне ничего себе! Так что он поторопился встать, и приветствовать жену нежным поцелуем в шейку. Та дёрнула плечиком:
– Хватит! Не пристраивайся! И не нужно этих нежных поглаживаний моей истерзанной груди – вчера, небось, тискал совсем по-другому, сексуальный террорист! Кобель бессовестный! Использовал меня, как хотел… Ну хватит, говорю – а то я ведь могу и пойти на поводу своей похоти. А мясо сгорит. Иди уже мойся – через пять минут как раз хотела тебя будить.
На то, чтоб умыться и почистить зубы Роджер старался теперь расходовать не больше стакана воды: они оба отлично понимали, что экономить надо. Спасательный бот пока служил им отличной базой, и его ресурсы нужно было растянуть на как можно больший срок. А уж потом…
Вот об этом «потом» им и нужно сейчас, после завтрака, побеспокоиться.
После еды, ковыряя в зубах кончиком тонкого крысиного рёбрышка, Роджер решил спросить:
– Ты идти-то… сможешь? Поскольку я прекрасно понимаю, что вёл себя вчера как последняя свинья. Ты должна себя чувствовать так, словно по тебе танк проехал.
– Я знаю, что такое танк. Видела, правда, только на картинках. Но сравнение подходящее. Да и то, что ты – похотливая и азартная скотина, я подтверждаю. Но я – в порядке. Ну, относительном.
Так что если будем идти не слишком быстро, я не против. Прогулки. Только, если можно, без таких эксцессов, как вчера. Я не в настроении изображать валькирию. Или землекопа.
– Договорились. Стрельбу и сложности переговоров с местной биотой я беру на себя. А ты просто идёшь сзади, посвистываешь, поплёвываешь, любуешься видами девственной природы, и даешь подышать свежим воздухом нашему будущему сыну.
– Что такое биота?
– Ну, как бы это попроще… Словом, это одно из старых названий для всего того, что здесь обитает. Флоры-фауны, другими словами.
– Умный, да? Я тоже училась. Уж как-нибудь соображу, что «биота» и «сообщество проживающих в одном месте видов» – синонимы.
– Вот и отлично. Я так рад, что у моего будущего сына – пардон, сыновей и дочерей! – будет строгая и сообразительная мать!
На это Пенелопа как обычно только фыркнула, и одарила его традиционно обозначаемым как «рублём подарить», взглядом.
Роджер уже к такому привык. Даже и ухом не повёл.
Сегодня они вышли пораньше, в десять по бортовому, и солнце ещё не успело показаться над кромкой стены их ямы. Поэтому стоял неприятный холодок. На почве и стволах снова лежал тонкий слой инея.
– Ничего, пока будем идти – согреемся.
– Тебе легко говорить, – Пенелопа поправляла снова пристроенные на груди и спине прокладки для тепла, – А у меня масса тела куда меньше. И слой жира под кожей гораздо тоньше. Мне ещё холодно! И бегать, или ломиться сквозь эти дебри, словно спятивший носорог, чтоб «согреться движением» и вспотеть, мне вовсе не улыбается!
– Договорились. Я буду идти помедленней. Посматривай. За тобой – как всегда.
– Помню я. Тыл и правый фланг.
– Ну, двинули.
– Ха! А раньше ты пижонил, и говорил как в армии: «выдвигаемся»! – иронии в тоне не заметил бы только мамонт. Которого они ещё не встретили.
– Это я не пижонил. Потому что работал я и на армию. Строил им стационарные бараки. В пустыне, на полигоне.
– Да зна… – она вдруг оборвала сама себя, и закончила совсем не теми словами, которые явно собиралась произнести, – Знаю я, что термин «выдвигаемся» применяют не только в армии. Наши дуры, которые числятся в подразделении Службы Внутренней Безопасности, тоже так говорят. Когда собираются сделать какую-нибудь гадость.
– Да? Интересно. Кстати: ты мне никогда не рассказывала про ваш, так сказать, общестанционный, быт. Просветишь?
– Обязательно. Но давай как-нибудь потом – оно же не горит? Да и сейчас имеет для нас чисто академический интерес… А то сейчас мы с нашим трёпом – во-первых шумим, а во-вторых – отвлекаемся. От насущной задачи.
– Справедливо. – он кивнул, хотя ему-то их общение внимательно смотреть под ноги и вокруг вовсе не мешало. Отметил он и то, как ловко она опять ушла от разговора, – Ну, выдвигаемся.
Она снова фыркнула.
Начать решили снова с того края, где находилась «крысиная» пещера.
По проторенной тропке дошли быстро – буквально за несколько минут. Дыры и норы в стене уже не выглядели угрожающими. Пугает ведь только неизвестность. А они уже почти знали, чего, кого, и откуда тут можно ожидать.
– Ладно, вот она стена. – Роджер похлопал рукой по шершавой и покрытой чем-то вроде лишайника поверхности, махнул рукой, – Нам, стало быть, туда. Двигаемся медленно, смотрим под ноги, и по сторонам. Молчим. Если чего заметишь – похлопай меня по спине.
– Хорошо. – она даже не выступала, как наверняка сделала бы вчера, и Роджер подумал, что что-то не так. За один день – вернее, за одну ночь! – «необъяснимое раздражение» не проходит. Так что вариантов всего два. Или его девушка что-то задумала, или…
Вот именно: или – её кто-то…
Отчитал. И проинструктировал.
Ничего. Придёт время – и он всё узнает. А пока – за дело. Ему так и так нужно выяснить, что здесь и как.
И действительно ли его будущие дети смогут здесь жить.
Возле самой стены оказалось не так много торчащих стволов, как в глубине ямы, да и почва здесь оказалась как бы слегка повыше, чем в остальном пространстве ямы. Роджер объяснил это себе как результат действия водных потоков, стекавших по стенам, и отсутствию смываемого ими в центр ямы плодородного слоя: они с Пенелопой шли сейчас почти по голым камням, иногда даже приходилось придерживаться рукой за саму стену, чтоб не грохнуться на осклизлых серо-белых обломках, не то вывалившихся из стены, не то – появившихся во время процессов, благодаря которым этот изолят и возник.
Роджер действительно старался идти помедленней, чтоб его напарница успевала за ним. Она успевала. Но – снова удивительно! – ничего не говорила и не комментировала.
«Бдил» вперёд Роджер очень внимательно, не забывал глядеть и под ноги, но хотя бы здесь всё было однозначно: в известняке яму-ловушку не больно-то спрячешь! Так что он полностью переключился на осмотр по фронту. И вскоре и правда кое-что обнаружил.
Он поднял руку со сжатым кулаком. Шаги за спиной, до этого весьма шумные и не слишком-то даже стремившиеся стать потише, мгновенно прекратились. Он обернулся:
– Ты пониже меня. Тебе, наверное, пока не видно?
– Нет. А что мне должно быть видно? – она тоже говорила шёпотом. И даже попробовала заглянуть вперёд из-за его спины, приподнявшись на цыпочки. Хе-хе. Куда уж ей с её метр-пятьдесят-пять!
– Залезь-ка вот сюда. – он показал на огромный валун, и подал руку, – Посмотри: во-он там, между вон тем корявым стволом, и стеной… – теперь он указал пальцем, отодвинувшись, – Да-да, в просвете. У самой стены. Теперь видишь?
– Да. Вижу. Какая странная штуковина. Как будто насыпь в карьере. Но что это?
– Насыпь-то она насыпь. По сути. Но где ты видела насыпь из обломков, почвы, и стволов? Да ещё сформированную как конус? Нет, больше это похоже на самый обычный муравейник. Если только обычным можно назвать муравейник в пять метров высотой.
– А… Почему тогда не видно муравьёв? – Пенелопа слезла с валуна. Подошла ближе к просвету, чтоб рассмотреть получше открывшийся пологий и собранный из стволов, обломков известняка, земли, и разной трухи, холм. Сам Роджер ходы-лазы в поверхности, и саму конструкцию строения успел рассмотреть достаточно хорошо. И понимал, что для такого монументального строительства муравьёв, и правда, должно быть много. И размер самих насекомых должен быть… Весьма приличным. Скажем – с крысу!
– А не видно их потому, что холодно. Эти тварюшки имеют дурацкую привычку выползать только тогда, когда вокруг тепло. Ну – насекомые же. Температура крови напрямую зависит от температуры окружающей среды. Соответственно, и активность. Думаю, их кучу достаточно прогреет только к обеду. Впрочем, для совсем уж глубинных слоёв это, конечно, не имеет значения. Там, ниже трёх-четырёх метров от поверхности, всегда царит местная среднегодовая температура. Ну, для экваториальной зоны.
Пенелопа посмотрела на него.
Он пожал плечами:
– Я не ходячий справочник, точно не помню. Но думаю – не ниже плюс пятнадцать. Но всё равно они наверняка не вылезают, пока снаружи настолько холодно, что можно замёрзнуть.
– Значит, мы сейчас можем беспрепятственно осмотреть их логово?
– Вот уж нет! – он показал пальцем, – Видишь, вон там, нет, ещё правее? – он убедился, что теперь она смотрит в нужном направлении. – Часовой. Думаю, с другой стороны кучи есть и другие. Блюдут, так сказать. Во все стороны. Никто и ничто движущееся не останется незамеченным. И если нас увидят, могут и в погоню пуститься. Добыча же!
– Так что? Мы пойдём назад?
– Думаю, да. Так будет лучше хотя бы для того, чтоб не оставлять здесь много пахучих следов. Насекомые же – нюхачи. И им даже важнее запах добычи, чем её визуальное обнаружение. А ещё у них есть тупая и порочная привычка набрасываться на эту добычу всем скопом, жалить, рвать и кусать, и не отступать, и не считаться с потерями, пока жертва не будет обездвижена и расчленена. Так что если не хочешь, чтоб нас покусали и расчленили, давай-ка, пяться.
Пенелопа, конечно, пятиться не стала, но обратно по их же следам шла весьма резво. При этом даже не ворчала как обычно, и не отпускала ехидных комментариев в стиле «какой он умный». И, похоже, даже забыла про то, что не хочет потеть! Впрочем, через несколько десятков шагов Роджер её остановил:
– Нет. Я передумал. Сейчас мы пойдём вот туда, – он жестом указал прямо вглубь зарослей, – и попробуем просто обойти наших друзей. Нам нужно всё-таки осмотреть середину нашего изолята. А то с той стороны нам не дали сделать это – черви-ящеры. С этой – мурашики… Так дело не пойдёт. Нам здесь жить.
– Мысль понятна, – Пенелопа снова не возразила на предложение, похоже, её и саму томила неизвестность, – Но сможем ли мы обойти их так, чтоб нас не засекли?
– Конечно. Кроме того, как я понял, в нашей яме есть места, куда муравьи предпочитают не соваться. Например – наш конец ямы. Будем надеяться, что середина ямы в эти места тоже входит.
– Ага. Я рада, что хоть ты «понял». (Объяснишь, чего ты там понял – в следующий раз. А сейчас я не в настрое.) А ещё будем надеяться, что там, в середине, ещё кого-нибудь, да пострашней мурашиков, не живёт. А так-то конечно: почему бы им туда, да и к любимым червям, раз уж на то пошло, не сунуться?
– Логично. – Роджер кивнул, показывая, что согласен с доводами, – Но пока не увидим и не узнаем конкретно – не будем знать, так ли это. Ну что? Продолжим обход?
– Э-э, чего ж нам в нашем положении бояться?! Обратного-то пути нет! Значит, будем и дальше рыскать, словно сбрендившие таксы, по нашей яме. Попёрлись.
В центре ямы обнаружилось то, что Роджер смутно подозревал с самого начала: небольшое озерцо. Не больше сотни шагов в диаметре. Сейчас оно, правда, было покрыто у самой кромки воды тончайшим слоем льда, но к обеду эта корочка без сомнения растает.
Роджер достал из набедренного кармана портативный анализатор, который изучил и сунул в карман комбеза ещё в самом начале, сразу после приземления. Опустил в воду:
– Ну-ка, посмотрим. – взгляд на то, что написал в окошечке встроенный микрочип, не порадовал, – Я так и думал. Слишком много карбонатов. Что вполне понятно – карст же. Стало быть – супержёсткая. Дальше. С солями кальция полегче. Не более двух на литр. Калий, магний… Многовато. Что странно – откуда они здесь: в дождевой или талой воде солей, по идее, быть не должно. Ладно. Главное – пить можно. Но! Только прокипятив. Мне вовсе не улыбается, чтоб у меня в сосудах тела откладывались разные корочки магниевых и калиевых солей. У нас здесь докторов нет. Лечить атеросклероз не у кого. Да и банальный понос не хотелось бы подцепить из-за местных бацилл-бактерий. Я, конечно, свято верую в эффективность сделанной нам прививки, однако бережённого Бог бережёт!
Пенелопа тяжко вздохнула. Очевидно, это должно было значить, что она сыта по горло его «тупым и плоским» юмором.
Роджер двинулся по кромке почти круглого озера. Его напарница, тихо покряхтывая, и сердито сопя, последовала за ним. Они всё ещё старались не шуметь, и двигаться медленно. Но из чащи никто не показывался. Впрочем, тишина, стоявшая вокруг, не позволяла расслабиться: имелось в ней нечто настораживающее…
Проклятые инстинкты. Их-то не призовёшь к порядку. Да и хорошо.
Глядишь – и выжить удастся. С ними. С инстинктами-то.
Затянувшееся молчание прервала женщина:
– Роджер. У меня не выходят из головы чёртовы мураши. Раз они отгрохали себе такой холмище, значит – находят здесь чего пожрать. Вопрос только – чего?!
– Не парься. Не думаю, что это обязательно – какая-то мясная добыча. Муравьи, если вспомнишь учебники биологии, – Пенелопа на этот раз для разнообразия не фыркнула как обычно, а зарычала, – отличные не только охотники, но и фермеры. Они пережёвывают какие-то там листья в субстрат, и на нём выращивают грибы. Там, в глубине муравейника. Где всегда тепло.
– Ага, отлично. Я рада за них. Только вот… Где они листья-то берут?!
– А …рен его знает. Сам недоумеваю. Хотя пара-тройка мыслей у меня имеется.
– Поделишься?
– Да. Вот мне, например, бросилось в глаза, что муравейник прямо-таки примыкает к стене. Стало быть, в ней – наверняка есть куча отверстий, ведущих вглубь скал. А там, как мы уже видели в «крысячей» норе, могут расти и лишайники, и другие грибы, и… Клещи там всякие, тараканы. Тараканы, если не знаешь – могут вообще выдерживать до десяти тысяч рентген. Так что как одно из звеньев пищевой цепи – заслуживают. Если не уважения, так хотя бы признания. Да мало ли чего ещё тут живёт. Жаль, что мы не учёные с целым арсеналом чувствительных приборов – быстро просветили бы всю почву до дна ямы, например, гамма-сканнером, да всё узнали… Но раз есть муравейник, стало быть есть и пища, которую муравьи едят. Правда, это не значит, что она съедобна для нас!
Говорю же: биомасса, которую используют для поддержания популяции и жизни муравьи, тут может быть весьма разнообразна. И помимо традиционных листьев и лишайников с грибами её тут может иметься до фига.
– Я счастлива. За биомассу. Но сможем ли, и правда – мы чего-нибудь из неё съесть?
Роджер, отметив, что вчерашнее раздражение к его напарнице вернулось, и не помог никакой самоконтроль, пожал плечами:
– А …рен её знает. Поживём, походим, осмотримся, авось и узнаем!
Пенелопа буркнула:
– Лишь бы нам самим к этому моменту не стать чьим-то обедом. Или ужином.
– Да не должны, вроде. Оружия у нас достаточно. И патронов пока тоже. Мы же – экономные, мать его… Вот приготовь, кстати. Пушку. С такой гадиной мы здесь ещё не сталкивались!
«Гадина» и правда, выглядела странно. Приземистая, шумная, и чертовски, если использовать это мягкое слово, «пахучая» – запах чего-то вроде уксуса, или муравьиной кислоты, доносился и за пятьдесят шагов. Правда, ветер был как раз в их сторону.
В профиль зверушка напоминала половинку сферы, широкой частью – книзу, а поскольку ног заметно не было, казалось, что какой-то шутник отрезал кусок чудовищного футбольного мяча, да и тащит на верёвочке через джунгли…
Впрочем, передний конец от заднего всё же отличался: там высовывался из-под подобия панциря гибкий и что-то сейчас вынюхивающий прямо перед собой, нос, напоминавший хобот слона. Больше всего штуковина была похожа на муравьеда, однако оказалась вся покрыта не густой шерстью, как помнил про этих животных Роджер, а тонкими и грохотавшими при каждом шаге, не то – костяными, не то – кожистыми, но сильно задубевшими узкими пластинами, очень острыми на концах.
А с учётом того, что в холке громадина достигала двух с лишним метров, и сильно напоминала ещё и древнего стегозавра, не отнестись уважительно к такому созданию мог бы только идиот. Ну, или носорог. Соответствующих размеров. Роджер буркнул, быстро отступая в чащу:
– Скорей, скорей! Если вынюхает нас – придётся точно – бегать!
– Кто это?!
– Кто-кто… Ночной кошмар несчастных мурашиков. Муравьед!
– А я-то думала, они покрыты шерстью… – Пенелопа, тем не менее, очень быстро «отступала», похоже, вовсе не обрадованная перспективой, обрисованной Роджером. Затем ей в голову пришла мысль:
– Слушай! У нас же полно оружия! У тебя и УЗИ, и гранатомёт. У меня – помповый винчестер с разрывными. Какого же …я мы каждый раз, как видим огромную тварюгу – сваливаем?! Или «отпугиваем»?!
– Объясняю ещё раз. Для особо непонятливых. – Роджер повернулся к женщине, поскольку они уже скрылись в подлеске, и сейчас, за стволами, увидеть их было куда трудней, – Мы ящеров убивали?
– Н-нет…
– А дождевых червей?
– Тоже нет.
– А кротов?
– Опять нет!
– А почему, как думаешь?
– Ну… Кротов и ящеров, положим, мы всё равно не смогли бы съесть так, чтоб большая часть мяса не пропала. А останки и кровь воняли бы у бота. Привлекая к нам остальных местных хищников. Ну, это ты мне так объяснил. А червей не трогали… Наверное, потому, что жрать их как-то… Не хотелось! Уж больно неаппетитные.
– Логично, конечно. Для женщины. – она снова возмущённо вскинулась, явно собираясь сказать очередную гадость или глупость, Роджер сдержал её жестом, приложив палец к губам, – Ч-ш-ш-ш… Слух у муравьеда наверняка получше зрения. Тише. Дослушай. Мы не убивали всех этих с виду агрессивных и смертоносных зверушек потому, что мы – не в Голливудском фантастическом боевике, или фильме ужасов.
Это только там, для вящего сочувствия и душевного трепета зрителя, все герои стреляют во всё движущееся и недвижущееся, большое и малое. Хлещет кровь, зубатые и когтистые тела красиво дёргаются, агонизируя… Словом – человек – царь Природы!
Так вот: всё это – полная хрень.
Потому что баланс в Природе поддерживается очень просто. И без искромётных спецэффектов. Хищник убивает ровно столько, сколько может съесть. А то львы-леопарды-гиены давно поистребили бы всех антилоп-газелей-зебр. И им стало бы нечего жратеньки. И они окочурились бы от элементарного голода. Культурно по-научному это называется – подорвали бы свою кормовую базу. Антилопы и зебры съедают столько травы, сколько выросло. Травы же вырастает столько, сколько те же антилопы и зебры – удобрили. Ну, своим навозом. Вот популяция и не может слишком уж разрастись.
Это место – наш будущий дом. Все эти зверушки – наши будущие домашние животные. Питомцы. Страшная или противная внешность, или попытка укусить – не повод для убийства. Ты же не будешь, скажем, убивать всех кур только потому, что петух тебя больно клюнул, или дамы из его гарема нагадили в твою клумбу с георгинами? Потому что тогда некому будет нести тебе яйца. Ты и барана не будешь резать потому, что он сослепу наступил тебе копытом на ногу. Или, приняв за другого барана-самца, боднул в …опу!
Короче: нам здесь выделываться, доказывая, что человек всех круче и сильней – нельзя. Потому что чёртов биотоп, а проще говоря, местные кормовые цепочки явно сформированы. Давно. И баланс налажен. Незачем лишний раз раскачивать лодку. Да и о наших детях нужно подумать: если мы растратим – а мы растратим! – все патроны, придётся переходить на старые добрые копья и луки со стрелами! А учить наших детей я в первую очередь собираюсь вовсе не стрелять во всё, что можно легко убить или съесть.
А – думать. И – прятаться!
«Смертельная схватка» с любым зверем – это крайность. И если уж убивать кого – так только для еды! Всем племенем. Потому что куда лучше биотоп не подавлять, и не разбазаривать бездумно, а разумно использовать. Чтоб комплекса «спортивной охоты» и ненужного кровопролития избежать. Тогда и проблем будет меньше. И в изоляте нашем можно будет прожить подольше. Это уж потом, когда «размножимся» и обоснуемся капитально, можно будет вылезать наружу. И осматриваться уже там.
