Андрей Арсланович Мансуров
Шестая Эра. Поверхность
Роджер стал читать мелкий текст в графе «История прецедента» подряд. Поглядывал и в графу «Предпринятые меры воздействия».
«13 мая. Стандартным тестом на хроматографе выявлено, что главный агроном сектора Джи оранжереи Штефани Бёхлер забыла добавить в январе …57 в гидропонный состав для кустов арахиса соли магния. В результате чего урожай оказался меньше расчётного на сорок два процента, и пищевая ценность продукта упала на пять пунктов. Погибло шесть кустов, сорок восемь потеряли половину и более лиственного покрова, прежде чем была выявлена причина. (…) Произведены следующие кадровые перестановки: главного агронома сектора Джи оранжереи Штефани Бёхлер понизить до должности подсобной рабочей в машинном отделении, на её место назначить заместителя главного агронома секции Джи, Николь Фэссель.»
«18 мая. В результате драки в столовой, спровоцированной старшим лаборантом отдела биоконтроля Марией Эйди, рассечена губа, и сломаны два ребра у заместителя Администратора, Лауры Стадлобер, и вывихнута челюсть у младшего помощника Координатора, Астрид Якобсен. Нанесены травмы разной степени тяжести двум сотрудницам СВБ, Норе Колдуэлл, и Паулине Хиггинс. Виновная приговорена к пятидесяти плетям, пяти суткам карцера, и переведена на должность младшей ассенизаторши».
Роджер опять ткнул пальцем:
– Что за драка? Из-за чего?
– А-а, это Мария высказала им, что Координаторша готова заморить всех голодом, и калорийность и без того скудного пайка минимальна, а себе она, небось, заказывает еду в комнату. И жрёт там от пуза деликатесы, оставшиеся со времён войны. Ну, помощница и заместительница стали защищать да заступаться, но эта коза ничего не хотела слушать. А женщина она здоровая, и упрямая. Если чего втемяшила в голову – уж не выбьешь. Да и СВБ она никогда не боялась. Вот, слово за слово, они и сцепились, словно коты по весне.
Роджер посопел. Но ничего не сказал. Вместо этого стал читать дальше.
«29 июля. Обнаружено младшей уборщицей Ванессой Пуаро, что компостная жидкость из бродильной цистерны номер пять проела дно, и просочилась на палубу Це, залив пять кают по левому борту, номера сто два – сто шесть, и полностью выведя из строя всю электропроводку этих помещений. Устранение аварии заняло три дня. Потеряно полторы тонны жидкости. Запах полностью не устранён. Главный техник оранжереи, Соня Хенни, понижена до заместителя главного техника, её заместитель, Розалинда Хименес, назначена Главным техником оранжереи.»
– А почему эту, – Роджер ткнул в фамилию, – Соню, не понизили до «разнорабочей»?
– Комиссия установила, что дно разъело просто от ветхости металла резервуара. Её вины не было. Разве только то, что вовремя не засекла протечки.
– Ух ты. Какие вы там демократично-справедливые.
– Хватит прикалывать. Координаторша старается невинных – не наказывать.
– А как же тогда – вот это? – Роджер ткнул в следующую запись.
– Так, что тут… А, ты про это: «При замене вентиля в системе подачи воды в жилые помещения подсобные рабочие Берта Иверсен и Хасима Омура забыли про указание помощника главного Инженера водоснабжения Люси Видаль, перекрыть заглушки в секциях Дэ и Эр, в результате чего оказалось потеряно до полутоны питьевой очищенной воды…» Хм. Ну, подумаешь – сто плетей. Да, высекли их так, что неделю ходить не могли… Так это же – вода! Питьевая! Знаешь, как трудно её делать?! А без неё на Станции – кранты!
– Слушай, я смотрю, у вас тут каждую вторую провинившуюся или лопухнувшуюся, – Роджер указал дальше по списку, – порют, как сидоровых коз! А судя по списку только за один – один! – год – есть за что. Так что: «телесные наказания» – норма? Вашего быта?
– Ну… Да. Порют, конечно, не по голой… – она осторожно погладила себя, словно её обуревали воспоминания, – заднице, а – в комбинезоне. Тонком: чтоб кожа… оставалась целой. Причём порют всегда – в Зале для собраний. Прилюдно. Присутствовать должно всё взрослое население. Так что воздействие на провинившуюся не только физическое, но и моральное. Позору не оберёшься: все потом пальцем тычут. И сидеть во время еды в общей столовой… Хм.
Роджер промолчал, но Пенелопе мысленно посочувствовал. Однако от основной работы его слова напарницы не отвлекли: он продолжал вести пальцем вниз по экрану, зачитывая уже только отдельные фразы формулировок из «истории прецедента»:
– «Забыла включить резервный…». «Перепутала полярность». «Не затянула надёжно гайкой гроверную шайбу…». «Проспала». Через минуту его прорвало:
– Слушай, …ерня какая-то получается. Как вы вообще Станцию не упороли полностью до сих пор?! У «непредвзятого» наблюдателя может сложиться мнение, что у вас там на должностях младшего, да и среднего техперсонала сидят сплошь – безответственные овцы, или круглые идиотки. Это что – и правда так? Или всё-таки – через одну?
Пенелопа надулась:
– Сам ты – идиот! Баран. Девочки и так из кожи вон лезут, чтоб всё там, на Станции, работало, и мы могли прожить ещё хотя бы сто лет… Они не виноваты, что технические дисциплины, и все эти чёртовы механизмы и приборы такие сложные. А Станция старенькая, и текущий ремонт требуется постоянно. Но все эти сложности и проблемы с оборудованием мы преодолеваем. Просто…
Просто навыки высококвалифицированного ремонтника, и так называемое «чутьё» к техническим дисциплинам и машинам даются нам не столь легко, как…
– Ну, договаривай. Не столь легко, как нам, мужчинам?
– Ага. Хи-итрый, да? Я скажу так, а ты скажешь: «Вот! Не надо было нас, умных и склонных как раз к технике, уничтожать, словно чумных псов»!
– А что – надо было?
– Надо! – в её голосе слышалась столь железобетонная уверенность, что у Роджера не осталось сомнений: девушке с детства промывали мозги! И промывали – на совесть.
А ещё ему стало кристально ясно, что никакого «спасения» не было. А был только коварный, и хорошо продуманный план. В главных целях которого он, конечно, пока уверен не был. Но догадаться особого труда не составляло. Он же – циник и прагматик.
Ладно. Он снова намотает это себе на ус, но пока ничего ей не скажет. Потому что сейчас куда важней то, что текущие цели и задачи у них пока вполне общие: посмотреть, как тут и что. И прикинуть, как бы выжить на планете-праматери.
Ну а сейчас можно смело оказавшиеся действительно неинтересными и бесполезными флэшки по «истории» отставить в сторону.
Ничего реально важного про «блеск и нищету» мужчин он так не узнает.
Он вытащил флэшки из другого кармана:
– Так. «Навигация». Может, ещё скажешь, что вы куда-то на Станции – слетали?
– Нет. Но орбиту постоянно корректируем.
– Понятненько… Как считаешь – стоит смотреть?
– Думаю, смысла нет. Станция-то – на месте.
Он хмыкнул снова. Сунул флэшку в карман. Вздохнул:
– Всё равно не понимаю.
– Чего же это?
– Как вы действительно – выжили. За триста-то лет… А чинить или даже заменять наверняка нужно было многое.
– Да, многое. Но тут у нас есть «секретное оружие» предтеч. Нам в наследие достался Главный Компьютер, у которого есть программа общей диагностики Станции. Он подключён ко всем внутренним датчикам и анализаторам. Вот он-то (Верней – она. Мы называем её – «Мать»!) и подсказывает нам, что нужно срочно заменить, а что – ещё подождёт. Обычно она оказывается права.
– Надо же. Удобно. И, конечно, её придумали и запустили вы, женщины?
Ответом ему было очередное возмущённое фырканье. Роджер резюмировал:
– Ладно, хватит копаться в документальных источниках, у нас снаружи – необследованная и вожделенная Терра Нова. Но вначале – поесть бы.
На этот раз она ничего не сказала. Но уж посмотрела.
На завтрак, который правильней было бы назвать всё-таки ужином, ничего нового Пенелопа выдумывать не стала:
– Ешь, что дают, и не выступай. Поймаешь и убьёшь какую съедобную дичь – я её, так и быть, приготовлю. А пока не поймал – жуй концентраты.
Роджер, собственно, так и делал, недоумевая, почему напарница всё ещё сердится. Вроде, он всё сделал, как надо, без надобности не рисковал, с тварями «разобрался»…
Чего – не так?!
Придётся спросить. Потому что если она слишком долго будет копить это в себе – хорошо оно не кончится. Он знал это не понаслышке – всё та же Натали… И Римма.
– Ничего я не сержусь. – на его прямой вопрос женщина возмущённо дёрнула плечом, показывая, что слова разительно расходятся с фактами. Потом, помолчав, смилостивилась, – Нет, сержусь. Ты обещал, что будешь моим мужем и защитником. А сам – что? Полез драться чуть не в рукопашную с гигантской ящерицей, да так, словно всю жизнь только этим и занимался, и она не тяжелей тебя в двадцать раз! А если бы ты погиб?!
– С чего бы это я погиб? – Роджер выразил недоумение традиционно: почесав в затылке, – Тварюга, конечно, была – ну, вернее – были! – здоровые. Но жутко глупые. С интеллектом вот именно – ящерицы. Ну, или курицы, с которыми они, если не ошибаюсь, в родстве.
– Да плевать мне на их интеллект, будь он неладен! И на родственников их! Я-то о тебе думала! А если б ты споткнулся? Или рядом не оказалось опоры?! Или… Ну, там, тварюг, скажем, оказалось бы больше?! Ты-то, ты-то сам – тоже вёл себя как безмозглая и наглая скотина: пинал их почём зря! Ногами! А у них – вон: зубы, когти!..
А если б тебя чем-нибудь достали?!
Роджер вздохнул. Он всё понял.
Напарница, как заправская жена (Уж у него-то имелся в этом плане опыт!) беспокоится на самом деле вовсе не о нём. А уже – о себе, о своей безопасности. И комфортном обустроенном существовании. Своём, и своих будущих детей. Ведь погибни Роджер, или стань нетрудоспособным в случае, например, банального перелома – и кто тогда будет кормить и защищать остальных членов семьи?!
Мышление рационалистки. Собственницы. Каковыми и являются все женщины.
С другой стороны – если уж слишком истово «беречься», так ему тогда и из бота лучше не выходить.
– Дорогая, прости. Согласен: я вёл себя излишне… Храбро. Можно даже сказать – вызывающе. Обещаю: впредь буду осмотрительней! Ящеров больше пинать не буду, и опору, за которую можно было бы в случае чего – спрятаться, всегда буду носить с собой. На все наши охоты и разведки.
Пенелопа почему-то долго молчала, а уж взглядом – словно пыталась прожечь в нём дырку. Затем смилостивилась:
– Ладно, твоя взяла. Ворчать больше не буду. Я не настолько дура, чтоб не понимать: рисковать нам так и так придётся, раз уж мы вынуждены жить здесь. И монстров тут наверняка встретим и пострашней. Но… Ты не мог бы разделываться с ними как-то…
– Понежней?
– Нет, балда ты такая! – его треснули, и отнюдь не шутливо, по затылку миниатюрной ладошкой, – Не нежней, а понадёжней! Уж так, чтоб мало не показалось. И – из безопасного укрытия! И – главное! – без дурацкой бравады! Я и так, без дурацких пинков, заценила, какой ты у меня храбрый!
Роджер понял, конечно, справедливость упрёка. Женщина права: пиная тварюг, он вот именно: больше рисовался. А ведь можно было и просто палкой кинуть! А ну как реакция и движения оказались бы быстрей? Тогда и точно: ему что-то могли и повредить!
– Хорошо. Согласен больше незнакомых тварюг не пинать, и раздетым из бота не выходить. – он взялся руками за своё любимое место, и закончил мысль, – Чтоб самый сейчас нужный нашей семье орган – не отморозить!
Почему-то на него посмотрели вовсе не так, как он ожидал.
Не-ет, в глазах Пенелопы вовсе не было веселья от его невинной, как он посчитал, шутки. А имелось там нечто совсем другое. И оно очень быстро прорезалось в конкретные приказы:
– Хватит мне зубы заговаривать. И отлынивать. Выспался? Выспался. Книжку почитал? Почитал. Любимую девушку спас? Спас. Ну-ка, снимай чёртов комбез!..
Через час, измочалив напарницу до испарины, впрочем, и сам задохнувшись, Роджер вынужден был признать: Пенелопа достойная партнёрша! И, хотя других мужчин у неё уж точно не было, вытворяет в постели такое, (Не иначе, где-то вычитала, или какую хронику просмотрела!) чего обременённая «начальственными» комплексами и соображениями престижа Диана себе уж точно никогда бы не позволила.
И от этого его «мужское» естество получает море наслаждения!
А ещё бы! Когда мужчина ощущает, чего хочет его партнёрша, и может ей это дать – это и называется, насколько он понимает ситуацию, «полной гармонией».
Он с удовлетворением констатировал, что лицом в грязь явно не ударил: у Пенелопы было пять пиков, а у него – два. И последний как раз совпал с её: самым бурным, и мощным: они раскачивали бот, кажется, даже активней чёртовых ящеров!..
После того, как он осторожно вышел из её огненно-горячей кошечки, и прилёг сбоку, заботливо прикрыв партнёршу тёплым одеялом, она пробормотала только:
– Что-то я как-то… Вымоталась. Ничего, если я посплю ещё?
– Конечно, малышка. – у Роджера защемило сердце от её беззащитно-умиротворённого, и в то же время такого «уютно-домашнего» вида, – Я покараулю. И на хозяйстве тут побуду. Спи.
Пенелопа действительно быстро уснула, свернувшись калачиком, и мирно посапывая в кулачок.
Роджер, понимавший, что про разведку, де ещё в темноте, речи уже быть не может, маялся. Лёжа рядом, он, однако не спешил прижаться животом к её тёплой спине, как у них автоматически получилось в предыдущую ночёвку – вернее, днёвку.
Мысли в голову лезли всякие. Преимущественно очень тревожащие.
Во-первых, ему очень не нравилось то, как они спрятали и укрыли бот.
Ведь и ежу ясно: в первую очередь женщины там, на Станции, пошлют зонды именно в такие места: те, где есть естественные, так сказать, укрытия. Пещеры. Карстовые провалы с их обычным прилагающимся лабиринтом проходов-тоннелей. (А ведь они даже ещё не вылезали на разведку во все эти, пока только в теории имеющиеся, проходы!) Джунгли, расположенные в районах экватора. Ведь именно здесь намечающееся потепление даёт возможность семенам, сохранившим всхожесть после трёхсот лет вынужденной зимовки, вновь возродить этот, сейчас ломкий, серый, пожухлый и мёртвый, лес.
Ну и, разумеется, руины древних городов. В которых, вероятно, могло сохраниться хоть что-нибудь полезное или съедобное, и на которые, если честно, он и сам точил зубы.
Во-вторых Роджер был недоволен тем, что они не разведали ничего, что было бы «восполнимым» ресурсом: вода, еда… (Точнее, они пока вообще ничего не разведали!..) Пока что базироваться приходилось лишь на то, что имелось в боте: НЗ, вода, оружие с боезапасом и запчастями. Они ведь даже на пятьдесят шагов ещё не отходили от бота, и не знали: есть ли поблизости какой-нибудь родник или ручей, и водятся ли здесь съедобные тварюшки поменьше, и с более тонкой шкурой, и съедобным мясом. А не таким, явно вонючим, жёстким и жилистым, как у их недавних гостей.
Ну и, в-третьих, конечно, его беспокоило то, что он никогда раньше сам родов не принимал.
Нет: он однажды даже присутствовал по просьбе очередной бывшей супруги на её родах, но – только как наблюдатель. И переволновался тогда так, что толком и не помнил, как всё это происходило!
Но сейчас…
Впрочем, рано ещё об этом беспокоиться. Решать проблемы лучше непосредственно по мере их возникновения – иначе можно просто спятить, если всё время беспокоиться сразу обо всём. Вначале нужно хотя бы чтоб Пенелопа действительно – забеременела. Ну а потом – ещё и прожить, продержаться эти девять месяцев…
Что они будут есть? Что – пить? Что одевать? И – главное! – где жить?
Если остаться жить в защищённом, (Конечно: с металлическими-то бортами!) боте, слишком велик риск, что рано или поздно их обнаружат и накроют чёртовы амазонки со Станции. Которые тёплых чувств к ним уж точно – не питают.
А с другой – если удалиться слишком уж далеко, нужно ну очень хорошую пещеру найти. И ещё заделать вход в неё: так, чтоб ни ящеры, ни ещё какие здешние милые зверушки не могли пролезть, проползти, или вломиться.
Нет, он не сомневался, конечно, что его партнёрша, жена, напарница, и мать его будущих детей, очень умна и наверняка во всех его начинаниях ему поможет. Но нельзя же, в самом деле, подставлять её, таская повсюду с собой, и подвергая риску внезапного нападения всех тех монстров-с-которыми-они-ещё-даже-не-встретились. Особенно сложно и опасно это будет, когда Пенелопа и правда – забеременеет. Тогда ей как раз лучше сидеть в самом защищённом и обеспеченном уже пищей и водой, тёплом и удобном, убежище.
Стало быть, такое убежище нужно или оборудовать, или вот этот бот… Как-то понадёжней укрыть. Перетащить, что ли, куда-нибудь в пещеру? Закопать?..
А как?
С этими, и сотней других тревожащих его прагматичную натуру вопросов, Роджер и уснул.
Пробуждение оказалось приятным.
В тесной кабине для разнообразия пахло чем-то очень вкусным!
Роджер обнаружил, что Пенелопа уже встала, влезла в комбез, и поджаривает что-то шкворчащее на небольшой сковородке, на откинутой панели портативной плиты.
– Доброе утро! – она мило улыбнулась, на секунду оторвав глаза от содержимого сковороды, – рада, что ты проснулся сам. А то всё равно пришлось бы будить, чтоб мы поели. Пока свежее и горячее!
– Доброе утро. – он поднялся на ноги, сладко и с расстановкой потянулся, словно довольный кот, – И что же это у нас там такое, что так восхитительно пахнет?
– Мясо. К сожалению – эрзац. Хотя то, что в аварийном НЗ оказались полуфабрикаты хотя бы таких стейков – удивительно. Ну, я добавила воды, как написано в инструкции, они расправились в стандартные котлеты. Вот теперь ещё и обжариваю – для аппетитности. Хотя можно было съесть и так: тут написано, что порошковые заготовки уже полностью готовы к употреблению.
– М-м… Пахнет действительно – изумительно. Особенно с учётом того, что меня после «воскрешения» в новом теле, стейками, да ещё «обжаренными для аппетитности», ещё никто не баловал. Слюнки так и потекли! Вот, глотаю. – он, конечно, нагло врал, сделав вид, что забыл про ужин у леди Дианы. Но подумал, что Пенелопе его комплименты будут приятны.
И точно – она улыбнулась:
– Отлично. Рада, что ты слюнки глотаешь. Зубные щётки – в шкафчике в ванне. Моя – розовая.
В крохотной каморке ошибиться с поиском казалось невозможным: всё функционально и на виду. Щётки Роджер действительно нашёл в надписанном шкафчике. Себе выбрал цвета хаки. Но зубную пасту взял ту, что уже лежала на полочке перед зеркальцем, и оказалась начатой, и даже тюбик был снаружи влажным – Пенелопа уж точно решила не пренебрегать средствами личной гигиены, и не более нескольких минут назад умылась и почистилась. Молодец. Любопытно: здесь и правда имелось десять щёток.
На стандартное отделение пехотного взвода?
Собственно, он так и предполагал, что всё это, включая и саму Станцию – сделано военными. И – для военных.
Интересно всё же – как получилось, что всему наследовали чёртовы амазонки?
Ничего: он узнает. Но для этого придётся, похоже, вернуться на Станцию, и поработать с «Матерью».
А что? Почему бы и нет?
В правдивость того, что ему наплели Диана и Пенелопа, он уже не верил.
За завтраком не разговаривали. Наслаждались «приёмом пищи».
Роджер блаженно щурился, раз за разом запуская зубы в весьма удачную, хоть и немного подгоревшую, имитацию котлеты. При этом ещё и нагло причмокивал, и только что не чавкал. Пенелопа проворчала:
– Хватит! Не нужно мне показывать, что ты доволен моими кулинарными способностями. Если честно – кухарка я никакая. И душа не лежала, и повара у нас для готовки есть. Дипломированные. Ну, вернее, были – вряд ли мы вернёмся на Станцию.
– Пожалуй. Разве что ну очень попросят. – он хохотнул, – А ещё я предлагаю, раз мы сегодня ничем, вроде, особо спешным не заняты, сходить наконец на разведку. Нужно же узнать, что тут и как. Чем можно разжиться в смысле еды. Воды. И крова. Не век же нам и нашим детям жить в боте?
– Да уж. Да и печка скоро сдохнет – заряда аккумуляторов осталось процентов восемьдесят. А потом придётся разводить костры. Прямо здесь, внутри.
– Не думаю, что это хорошая мысль. Угорим.
– А если – пробить дыру в корпусе и вывести трубу-дымоход?
– Хм-м… Неплохая идея. Но всё же пока лучше бот не трогать. Мало ли. Вдруг придётся снова им воспользоваться?
– Ага, смешно. Это для бегства на «запасную точку», что ли – в Австралию? – она не скрывала иронии, – Тогда про печку лучше сразу забыть – аккумуляторов через пару-тройку дней уже еле-еле хватит на запуск движков. Да и горючего… Только на три часа полёта.
– Кстати, что ты там говорила насчёт того, что горючее на Станции закончилось?
– Да, именно это я и говорила. Дело в том, что пока шли эти самые триста лет, много уходило на маневрирование. Ну, чтоб удержаться на орбите. А ещё – ты, конечно, был прав, когда спрашивал, не пробовал ли кто-нибудь до нас… Да, однажды кое-кому из начальства пришла умная мысль, что показатели, которые передают зонды – неверны. Вот и отправили отряд. Уже не вернувшийся. И переболевший всеми этими… Лучевой. Нью-испанским гриппом. Супермалярией. Какой-то там холерой и эболой… Жаль их. Ну, тех, кто на своей шкуре проверял условия жизни.
– Погибли. – Роджер нахмурился, и не столько спрашивал, сколько утверждал.
– Да. Две девушки – от воспаления лёгких, потому что подцепили в лёгкие чего-то такого, что не лечилось никакими бортовыми лекарствами – скорее всего, боевым штаммом сибирской язвы. Ещё одна подцепила лихорадку, и тоже ничто из лекарств не помогло. Это мы условно называем эту болезнь – малярией. А на самом деле точно не знаем. А остальные шестеро – пострадали от холеры, эболы и чего-то ещё. Ну, а умерли от радиации, поскольку прожили подольше.
Я слушала записи – они передавали данные по радио. Омерзительно. Кожа, по их словам, слезала прямо пластами, тело шло как бы волдырями – с белёсой жижей гноя. Постоянный понос. В конце у некоторых не было сил даже отползти от ямы. Которую вырыли под временный туалет. Волосы повыпали. И зубы… Бр-р!.. – Пенелопу передёрнуло.
– И… Давно это было?
– Да. Сто семнадцать лет назад первый раз. И семьдесят четыре – второй.
– И – что? Ну, во второй.
– Воспаление лёгких никто не подцепил. Малярии тоже. В смысле же радиации – почти всё то же самое. Только прожили эти несчастные подольше. Не сорок девять дней, а четыре с половиной месяца.
– Жаль девочек. А что же – начальство? Больше не решалось на спуски?
– На высадки не решалось. А на спуски… Ну, я же тебе говорила – каждые два-три года приходится летать за водой. Для кислорода.
– Точно. Помню. А вы не боитесь, что цистерна подберёт и притащит на борту этих самых… Бацилл-микробов?
– Ну уж нет! Она-то проходит по прилёте дезинфекцию и карантин… А воду цистерна набирает, зависнув над центром Тихого океана – там бацилл, вроде, нет. Да и воду мы, конечно, обрабатываем.
– Понятно. Неплохо для «не склонных к технике». Но… Насколько ещё хватит горючего для этой цистерны?
– Ну, для модуля-цистерны-то – надолго. Он же работает на ядерном топливе. Беспилотная – никто на ней не летает вживую. Это только в вот таких, пассажирских и спасательных, ботах, ещё нужно химическое горючее. Ах, да – забыла сказать, куда делась основная часть этого химического топлива. Мы раньше держали боты так, как предписывала инструкция – на поверхности Станции. И состыкованы они были с ней только переходными рукавами. А недавно – ну как недавно: пять лет назад! – проклятущий метеоритный поток, не помню названия, кажется, Плеяды! – поперепортил всё, что у нас имелось снаружи Станции. Снёс антенны. Видеокамеры. Ну, и боты побомбил – хуже, чем получилось бы артиллерией врага. Вот там-то я и получила… – она невольно погладила себя по изуродованной щеке, – Тогда-то большая часть нашего химического и пропала. Вытекла, испарилась. Да и, если честно, мы и саму Станцию тогда спасли каким-то чудом. Некоторые помещения на нижних палубах до сих пор опечатаны – дыры в корпусе не заварены, и вакуум там не ликвидирован. И много девочек тогда… Вот нас и осталось всего пятьсот с небольшим. И может, именно поэтому Совет решил, что нам надо срочно… – она опять прикусила губу. Но Роджер сказал только:
– Мои соболезнования. По поводу погибших.
Смотри-ка, подумал Роджер, а весело, оказывается, проходят будни несчастных амазонок. А он-то думал, что работёнка у них – не бей лежачего. Сиди себе, да поплёвывай в подволок, пока ждёшь. Чтоб радиация спала. Ан – нет. Но…
– Словом, мы до сих пор не вполне оправились от этого потока. Хорошо хоть, оранжереи почти не пострадали – без нашего сада-огорода нам пришлось бы туго.
– Понятно. Но как – с «рабочими руками»? Как вы поддерживаете свою… э-э… – он замялся, чтоб не оскорбить чувства напарницы. – популяцию?
– Роджер. Хватит. Не нужно изображать политкорректность. Скажи проще – численность. Поддерживаем просто. Регулярно, вот как в этот раз, «размораживаем» несколько имеющихся здесь отобранных Комиссией тел мужчин-клонов. (Я знаю, ты давно понял, что твоё тело – клон. Модифицированный. Замороженный и содержащийся в анабиозе. В криокамерах. Кажется, это сделали те, кто работал в компании «Вечная жизнь» – для своих клиентов. Как они попали к нам на Станцию с Земли, я знаю только по рассказам. Похоже, те, кто привёз их сюда, думали, что такими мужчинами, возможно, будет заселяться возрождённая и очистившаяся Земля. Но мы решили по-другому.)
Это Координаторша и Верховный Совет решают, какие из матричных записей памяти оживлять каждый конкретный раз. Мы обычно добиваемся разнообразия… э-э… семенного материала. После чего их в их же клоны и вселяют. Для гарантии «приживания».
Затем… Ну, ты уж знаешь, что – затем.
Гоняем этих «добровольцев», словно крыс по лабиринтам. Даём задачки решать. Выбираем самого умного и самого сильного. Затем стравливаем между собой. Кто победил – тот, стало быть, и – достойнейший. Чтоб передать свои – ну, вернее, носителя! – гены дальше. Через нас. Ну а дальше – ты уже преодолел.
Координаторша сама, лично, даёт себя изнасиловать. (Чтоб вставить семяприёмник так, как положено, уходит часов пять. И это – весьма неприятная процедура.) Затем, убедившись, что этот семяприёмник полон, она перекрывает клапан. Осеменителя нейтрализует. Проще говоря – убивает. Отравленной иглой.
Роджера передёрнуло. Кажется, он побледнел. И на лице явно какое-то нехорошее выражение проступило – Пенелопа замолчала, и нахмурилась. Затем мягко положила крохотную ладонь ему на руку:
– Прости. Я не хотела. Но ты же сам спросил…
– Да, я сам. Спросил. – Роджер заставил желваки прекратить ходить под кожей лица, и мышцы руки – разжать посиневший кулак, что лежал сейчас перед ним на столе. Продышался. Взглянул Пенелопе в глаза:
– Не обращай внимания. Я – старый допотопный брюзга. Сторонник традиционализма. Меня немного… шокирует. Использование победившего мужчины только в качестве «элитного» одноразового самца. Это, это… Так нерационально. Расточительно – тратить двадцать клонов мужчин, чтоб отобрать только одного. Которого затем тоже – ликвидировать. Неужели у вас тут никаких бунтов контингента, ратовавшего бы за «естественный секс» раньше не случалось?!
– Случалось, конечно. Только – не контингента. А как раз – оживлённых мужчин! Лет двести сорок назад – случился первый. Когда победивший всех мужчина совратил Председателя Совета, и удрал с ней на челноке в неизвестном направлении. Но – явно не на Землю, потому что там тогда уж точно ничто не выжило бы. Мы, кстати, так и не нашли их, но пищи и кислорода у них было на пять лет.
Вот, чтоб предотвратить подобное, женщин-доноров стали использовать только проверенных и самых сознательных. А потом – так и вообще – лишь с Координаторшей! Координаторшу стали избирать не столько за организаторские способности (Хотя, конечно, учитывалось и это!) а за внешнюю красоту. Неотразимость. Чтиоб, стало быть, самец испытывал как можно большую степень похоти. Соответственно, и качество полового акта повысилось бы! И ещё донора стали снабжать иглой с ядом. (Но ты оказался всё-таки умным: стащил бедную даму за ногу прямо на пол! Ха-ха…)
Второй… Про второй лучше не вспоминать: мужчина смог как-то совратить сразу пятерых работниц СВБ, и они стали отстреливаться. Было много жертв среди ни в чём не повинных простых работниц, которые защищали палубу с десантными ботами…
А третий, и последний побег – вернее, попытка! – случилась восемнадцать лет назад. Я её даже смутно помню – мне было шесть. Мужчина не стал заниматься «оплодотворением», а сразу захватил координаторшу в заложницы, и угрожал, что свернёт ей шею, если его не выпустят… Ну, его выпустили, конечно. Из комнаты. А потом просто пустили в коридор газ. Строители Станции как знали – провели магистрали везде…
– И что – мужчина?
– Ну… Всё равно сдал семя. Хоть для этого его и пришлось приковать.
– Могу себе представить. – Роджер криво усмехнулся, покачал головой. – Смотрю, не много у вас тут причин любить нашего брата. Самца. Вам это, наверное, с детства втемяшивают? Как то, что дважды-два – четыре?
– Точно. И это сидит вот тут, – она постучала по лбу, – И если даже такой подход удастся хоть чуть-чуть изменить, это будет только со временем. И – вот из-за такого «самца» как ты: я сразу поняла, что такая прожжённая и цинично-расчётливая скотина будет отличным отцом для наших детей.
– Это что – комплимент? – Роджер поймал себя на том, что её шрам и искажённые из-за него черты лица уже вовсе не вызывают ощущения жалости или настороженности. Да и фигурка у неё – закачаешься! А уж на ощупь!..
Привык. Привязался? Пожалуй.
Да это и вполне понятно: ведь она – вылитый он. По мировоззрению и темпераменту. Спокойная. Рассудительная. С юмором. Словом – прелесть!
– Ну… Да.
– Вот спасибо. – Роджер не придумал ничего лучше, как покудахтать, изображая наигранный смех. – Считай что я – польщён. И тем, что ты наплевала на всё, что тебе «вбивали» педагоги в детстве, тоже впечатлён. Вижу, не больно-то тебе нравилось там, на Станции… И ты не в восторге от однополого социума. И самоудовлетворения.
Но секса сейчас – не будет. Мы идём на разведку!
Пенелопа сделала вид, что прекратила авансы и нежные взгляды. Рассмеялась.
– Если ты подумал, что я разочарована – так нет. Я лишь утвердилась во мнении, что ты – расчетливая и прагматичная…
– Замолчи. А то отшлёпаю. И сладкого на десерт не дам!
Снаружи всё равно было очень холодно – несмотря на то, что стояло позднее утро, температура в их «колодце» не поднялась пока выше плюс одного. Но они подготовились: надели по два комплекта нижнего белья, и комбинезоны оснастили нашедшимися к счастью, по версии Пенелопы, (Или кем-то заботливо приготовленными для такого случая, по невысказанной версии Роджера.) термопластинами. Пусть идти так было тяжелей, зато гибкие плоскости из многослойной алюмофольги отлично сохраняли тепло на животе и спине, и почти ничего не весили. Роджер щёлкнул клавишей наружного управления пандусом-дверью, проследив, как люк неторопливо закрылся, заперев трюм:
