Андрей Арсланович Мансуров
Шестая Эра. Поверхность
Работали, не покладая рук, ещё два часа. Но уж сделали всё на совесть: обгорелые серые и чёрные стволы и кусты убрали, новых сверху понапристраивали. Теперь и следа от их кораблика на поверхности сельвы, имевшейся на дне провала, не было. Роджер буркнул:
– Эх, мне бы сейчас – хотя бы белковых палочек. А то я из-за кое-кого пропустил обед.
– Ну, знаешь!.. Я его, можно сказать, из лап смерти!.. А он – только о еде может!..
– Хватит. – он прервал её жестом, – Ситуация ясна. Ты и сама устала и голодна. Юмор вообще не воспринимаешь.
– Ах, так это был юмор?! А почему тогда никто не смеётся?!
– Ну, наверное, как я уже и сказал, от голода. И холода. И, конечно, нервного напряжения!
Если на замечание насчёт «нервного напряжения» его напарница отреагировала сердитым дёрганьем плечиком, то на слова о холоде ей возразить было уж точно нечего. Холод, действительно, начал пробирать чуть не до костей – Роджер, несмотря на то, что сразу одел универсальный комбез и пару утеплённых армейских полусапог, нашедшихся в багажнике, и подошедших, как ни странно, ему по размеру, ёжился и поводил плечами всё чаще. Там, на Станции, ему тестов и проверок на «хладоустойчивость» никто не делал. К счастью. Но если так пойдёт и дальше, придётся носить и кальсоны и тёплую фуфайку…
– Хм-м… Насчёт холода ты, конечно, прав. – она поёжилась и сама, оглядевшись так, словно только сейчас всё окружающее увидела, – Когда не работаешь, всё мёрзнет. Ну, я уж сказала – около минус пяти ночью.
– А как там с рассветом?
– А нормально с рассветом. Часа через два как раз наступит. Вон: видишь, на востоке чуть сереет?
– Точно. – Роджер и сам заметил чуть посветлевшую темноту на восточной кромке скал, оконтуривавших гигантский колодец-стадион, в котором они теперь находились, там, куда указывал палец напарницы, – Хорошо, что успели. И постарались от души.
– Да. Будем надеяться на лучшее.
– Будем. Так как насчёт – поесть?
– Вот прагматик …ренов. Ладно – идём. В боте должно быть пайков на две недели. На десятерых. Хватит тебе на пока?
– Ну… На «пока» – хватит. Надеюсь. А потом и зверушку какую-нибудь завалим. Да поджарим. Или спечём. (Дров-то вокруг – море!) А вот сварить, с картошечкой да морковью, какой бульончик – точно не удастся. Ты же наверняка кастрюлю захватить забыла?
Ответом было только очередное возмущённое фырканье.
Паёк оказался ничего себе – пусть по вкусу и сильно напоминал всё те же белковые палочки, но насытил неплохо.
– Рассчитан на тяжёлую работу тех, кто спасся бы на таком боте. Содержит всё необходимое. – как ему с понятной гордостью за разработавших это пресное на вкус чудо экспертов-гастрономов, сообщила Пенелопа.
– Я рад, конечно. Особенно тому, что он «содержит». Теперь вот… Ладно, спрошу проще: тут туалет-то есть? На боте. И ванна.
– О, да. Есть. Он – вон в том отсеке. Но вот насчёт ванны… – она криво усмехнулась. – Только раковина. И душ. С поддоном.
– Отлично. Ну, я пошёл.
После того, как Роджер сделал всё, что хотел, он залез на свинство, которое его напарница остроумно поддоном. Больше, конечно, это хромированное изделие напоминало простой носовой платок с чуть загнутыми краями: да и вообще поместиться на крошечном пространстве Роджеру удалось с трудом, и он оббил себе все локти, пытаясь отдраить пот и пыль, превратившуюся от пота в грязь. Но смыть всё это с тела душем на гибкой кишке удалось неплохо. Мыло так и вообще – пенилось отлично.
Роджер повздыхал. Интересно, насколько тут, в баках бота, хватит воды? И не глупо ли он делает, тратя её на помывку? Ведь пачкаться наверняка предстоит ещё много раз.
Когда вылез из крохотной кабинки душевой, обнаружил, что соседняя занята – Пенелопа тоже, похоже, ощутила последствия приёма пищи. Роджер покашлял.
– Я немного занята. – тон Пенелопы после его второго покашливания был весьма недовольным. Похоже, он мешал «сосредоточиться».
– Я понимаю. Однако вопрос важный. Насколько нам хватит воды? И не глупо ли я поступил, истратив часть её на мытьё.
– А-а, вон ты о чём. Нет, вода, которой ты мылся – всё равно не питьевая. Она техническая. Хоть и пресная. Служит для охлаждения движков и силовых агрегатов. И её там всего тонна. А вот питьевой – только полтонны. Вернее, четыреста сорок литров.
– Ага. Ну, значит, живём. – и точно. Он сразу подумал, что вода как-то странно… Пахнет – словно с реактивами. Вероятней всего – добавки, чтоб не откладывались в трубах соли.
Он прошёл в крохотную рубку, и стал последовательно открывать дверцы всех имевшихся там шкафов и ёмкостей, постепенно продвигаясь к выходному люку трюма. Делал он так на всякий случай: все ящики и шкафчики были подписаны, но – мало ли… Всегда полезно знать, насколько содержимое соответствует анонсам на надписях.
То, что он искал, обнаружилось в трюме, в весьма объёмистом ящике: несколько синтетических упругих матрацев, и тёплых, синтетических же, одеял. Разумеется, цвета хаки. Простынь спасающимся на боте явно не полагалось. Очевидно, кто-то посчитал, что это уж будет слишком роскошно. И будет способствовать утрате «боевого духа».
Он расстелил матрацы в рубке. К тому моменту, когда из кабинки душа вышла, словно пеннорожденная Афродита, его напарница, вытиравшая волосы непонятно откуда взявшимся полотенцем, он уже лежал, подсунув под голову ещё один сложенный вдвое и расстеленный поперёк, матрац – подушек не нашлось.
– Надо же. А ты – не промах у меня. Что-что, а постель обнаружил сразу.
– О, да. Куда ж без неё, без постели! В списке наших приоритетов она всегда – намбер уан! Собственно, я старался не столько для себя, сколько для тебя, моя радость. Ну, приди же, приди в мои объятья! – он, как бы в страстном порыве, протянул руки.
Пенелопа невесело усмехнулась:
– Ты ещё можешь думать о сексе?
– Тебе ответить – как? Честно или дипломатично?
– Достаточно, можешь не продолжать. Я и сама мечтаю только расположить тело горизонтально, да спать. Утомилась что-то с непривычки. Такой нагрузки ни на одном тренажёре не получишь. Да и… Понервничала я, если честно.
– Пожалуй. Так – что? Караульного оставлять не будем?
– Зачем это?
– Ну… На тот случай, если нас найдут.
– Не будем.
– Почему?
– Бессмысленно. Если нас найдут – или сразу жахнут из лазерной пушки, и испаримся мы к такой-то матери… Или применят ЗГ – звуковой генератор. Тогда бот останется цел, а мы перед смертью помучаемся: кровь потечёт из глаз и ушей, да и вообще из всех дыр и отверстий… А боевой зонд-беспилотник мы с нашим-то зрением в небе всё равно не увидим. И приборов, чтоб его засечь, на нашем боте не предусмотрено.
– Понял. Должен сказать, что умеешь ты при случае вселить оптимизма… И веры в светлое будущее. Ладно, иди уж сюда. – он, притворно вздохнув, приподнял одеяло, подвинувшись с нагретого места. Чёртовы шпангоуты, впившиеся в рёбра холодными острыми краями, тут же заставили его чуть сместиться обратно. Ровного места на – не то борту, не то – палубе, даже чтоб прилечь, имелось минимум. Впрочем, вряд ли кто-то из проектировщиков рассчитывал на то, что в боте будут ещё и ночевать. Но от мысли расставлять где-то снаружи найденную в одном из ящиков-шкафов палатку, Роджер сразу отказался.
Пенелопа мягко вдвинулась в нагретое им пространство, вначале, вроде, смущаясь, а затем и прижавшись вдруг порывисто всем телом! До него донеслось что-то вроде чуть слышного не то – стона, не то – рычания. Тело девушки затряслось. Но Роджер просто промолчал, постаравшись только понежней и покрепче прижать свою измочаленную, но чистенькую и приятно пахнущую лавандой напарницу (Не иначе, как он не заметил спрятанный где-то в крошечной ванной флакон с шампунем!) к себе.
Вскоре девушка перебралась к нему на грудь, и сотрясающие стройное миниатюрное тело рыдания начали затихать. Она глубоко вздохнула. Поводила пальчиком по густым волосам на его груди. Спросила чуть слышно:
– Считаешь меня дурой?
– Вовсе нет. Я бы тоже расстроился, если бы пришлось вдруг поменять весь уклад своей жизни, сытой, обустроенной, и комфортной, на пещеру первобытного человека. Сырую, холодную и неуютную. А именно так нам и предстоит, похоже, жить в первое время. – он старался говорить спокойно, ещё и мягко проводя ладонью по мускулистой спине, и по чуть выступающему позвоночнику, – А, может, и не в первое. Ведь как бы мы ни старались, обучить наших детей нормально, всему, что знаем, и что положено знать человеку техногенной эры, мы не сможем. Значит, они поневоле скатятся до того уровня жизни, какой мы сможем им тут предложить. Охота. Собирательство. Рыбалка. Костёр, который нужно всегда поддерживать. Шкуры вместо комбинезонов…
– Ты очень логично рассуждаешь. Я смотрела, разумеется, кто твой носитель. Роджер Тандерволд, инженер-строитель. Шестьдесят два года на момент снятия мнемоматрицы. Но сейчас, когда ты в молодом теле, что ты чувствуешь? Что думаешь на самом деле?
– О чём? О чём я должен думать? – он постарался спросить спокойно, но вот чего сейчас, когда вдруг опять всплыла щекотливая тема его «переселённой» души, там, в этой самой душе, не было, так это как раз – спокойствия!
– Ну… Обо всём. О Станции. О войне. О… Нас с тобой. Что с нами будет?
– Ладно. Приляг-ка, – он нежно притянул её вскинувшуюся и глядящую на него пылающими глазами широко распахнутыми головку снова к себе на грудь. – Что я думаю о Станции, сейчас не столь важно. Потому что ты знаешь – я рационалист. И отлично понимаю, что тебя беспокоит в первую очередь. Буду ли я с тобой, буду ли я тебя любить, буду ли я любить наших детей.
Отвечаю: буду.
Теперь о войне. Сказать честно – я про неё узнал впервые только там, на Станции. Вероятно это оттого, что мнемоматрицу с меня сняли до того, как она произошла. Но того факта, что вы живёте вне Земли уже триста лет, мне сейчас для оценки ситуации вполне достаточно. Выводы-то я делать умею.
Ну а о нас с тобой…
Ты мне понравилась. И не потому, что рискуя всем, спасла мне жизнь. А хваткой и собранностью. Целеустремлённостью. Готовностью отрезать пути назад. Из нас выйдет, я …адницей чую, – она невесело хмыкнула на его попытку пошутить, – отличная команда.
И семья.
Мы же не будем, надеюсь, развлекаться скандалами да разборками в стиле «кто она, эта другая стерва, с которой ты мне наставил рога?!»?
А если серьёзно, то что с нами будет, я, конечно, тоже хотел бы знать. Но как говорится – человек предполагает, а Господь – располагает.
Поэтому постараемся всё сделать для того, чтоб нас не нашли, и будем – ты уж извини! – рожать как можно больше детей. И стараться обеспечить их нормальным питанием и воспитанием. И учить выживать здесь. – он надеялся, что его спокойный и монотонный голос звучит достаточно правдиво. Сам он ситуацию видел, конечно, несколько по-другому… Но поговорить об этом честно и прямо время ещё не пришло!
– А ты молодец. – она не поворачивала и не поднимала головы, расслабившись, и сейчас словно растеклась по его телу. Голос уже не дрожал от слёз, – Умеешь подбодрить трясущуюся от страха и сомнений девушку в трудный момент. И чуткий и понимающий. Секса от меня не требуешь.
– Солнышко моё наивное, – он усмехнулся в усы. – Что бы там ты не услыхала и не вычитала о мужчинах, из ваших обучающих программ и в Архивах и библиотеках, оно не всегда соответствует. Потому что есть мужчины, а есть – мужчины. Да даже один и тот же мужчина, просто, например, взятый в разном возрасте, имеет и разные приоритеты!
В двадцать лет – перетрахать, например, всех доступных баб. В тридцать – заработать все доступные деньги. В сорок… Ну, в сорок мужчина как раз и начинает приходить, так сказать, в себя. Жить по-настоящему. Переоценивает, вот именно, ценности. Понимает, что на самом деле важно, а что… Словом, – он сглотнул, потому что воспоминания о Натали, Мэри и Сарочке, жгли, словно огнём. – мужчина только к пятидесяти становится более-менее зрелым. И умудрённым. Да и то – не каждый.
– Я знаю. Наши предки, те, первые, кто основал нашу Общину, при эвакуации выбрали матрицы только таких, зрелых и «состоявшихся», мужчин. Собственно, в Хранилище других и не было – чтоб попасть туда, нужно же было доказать. Что мужчина не страдает физическими и умственными расстройствами. Может обеспечить себя и семью. Не склонен к алкоголизму, суициду, экстремизму, идиотизму или ещё каким комплексам или излишествам… Да и деньги, насколько знаю, заплатить немалые. Уже одно это сразу отсекало тех, кто… Легкомыслен и недальновиден.
Так что пусть ты и не совсем такой, как кажешься, но всё равно приятно. Ощущать себя – в объятиях такого… телом молодого, а душой – зрелого и опытного… Мужчины.
– Ну спасибо. – он прижал её к себе чуть сильнее, затем вновь ослабил руки. Женщина уже «вписалась» в его тело так, словно всегда была его составной частью. Или он просто привык? Как, вероятно, рано или поздно привык бы к любой, кто захотел бы с ним?.. Он решительно отогнал от себя эту мысль. – Ты тоже. Умеешь. Вселить в меня мужество. Дать надежду. И уверенность в завтрашнем дне. Потому что без тебя, без Женщины с большой буквы, без матери наших будущих детей, всё, что бы я ни сделал, не имело бы смысла. И я это отлично понимаю.
Да и ты тоже – ты же умна.
– Ага. – в тоне её не чувствовалось особого энтузиазма. – И «красива». Но ты, скотина похотливая, небось, всё равно вспоминаешь и о Диане.
Он рассмеялся. Просто и весело.
– Пенелопа. Ты – бессовестная свинья. А ведь та Пенелопа, твоя тёзка, которая жила в древности, отличалась именно замечательным умом и рационалистичностью. Поэтому напомню тебе на всякий случай ещё раз. До того, как меня спасла ты, от смерти меня спасла и Диана. Разумеется, я ей благодарен. Хотя бы за это.
– И ты хочешь сказать, что секс с ней тебе не понравился.
– Почему же. Понравился. Но могу тебе сказать конкретно: думаю, она спасла меня не для секса. А в гораздо большей степени – для престижа. Чтоб показать, подчеркнуть перед окружающими коллегами, свой исключительный начальственный Статус. Продемонстрировать, так сказать, своё превосходство над ними. Конечно, она не собиралась играться со мной долго. Ей, если честно, и одного раза хватило. И я не удивился бы, если б она и сдала меня сама.
– Ну, то, что ты умный и наблюдательный, я знала и так. Ты прав: это она тебя и сдала. Не впрямую, конечно, а косвенно: словно специально делала двойные заказы ужина и завтрака. Такое не может не насторожить наших работников камбуза. А те, соответственно, сигнализируют СВБ. Конечно, они тебя тут же вычислили. Переключили, и подключили дополнительные мощности на микрофоны. И услышали.
– Ну, видишь? Так что особых поводов любить нашу милую Диану у меня нет. Можешь не ревновать.
– Ревновать?! – она чуть дёрнулась, но потом снова легла спокойно, – Надо же… Пожалуй, ты прав. Теперь я понимаю, что значит это слово в отношении чувств к мужчине. Ну так вот знай: никому я тебя не отдам, умный ты мой и прагматично-циничный.
Твоим телом и разумом я хочу распоряжаться только сама!
– Договорились. – он позволил довольной улыбке расползтись по лицу, – Сама. А сейчас давай завершим этот интереснейший разговор, и постараемся всё-таки отдохнуть.
Дел на завтра – вернее, уже на сегодня! – море!
Выспаться им всё равно не удалось.
Проснулись от чудовищных толчков: весь модуль бота сотрясался так, словно по нему ходят слоны. Ну, или динозавры пытаются играть их корабликом в футбол!
Пенелопа метнулась к пульту, и включила внешние камеры обзора. Пришлось включить и прожектора, потому что во мраке уже снова наступивших вечерних сумерек разглядеть, что происходит вокруг, оказалось невозможным.
Роджер подошёл к пульту не торопясь. Вчера он имел возможность рассмотреть конструкцию и материалы, из которых был сделан их кораблик, подробно. И не сомневался, что ничто из живого не сможет причинить ему особого вреда. Но то, что предстало их взору, удивило и его.
Вначале испугавшиеся было света мощных прожекторов, а сейчас убедившиеся, что вреда от них нет, они возвращались. Странные существа. Явно – мутанты.
Выглядели они словно комодские вараны, только двигались куда как шустрей, и в длину достигали, наверное, добрых десяти шагов! Плотные и длинные приземистые чёрные туши, весившие, похоже, не меньше тонны-полутора каждая, снова стали тереться о борта и тыкаться в них. А длинные пасти с высовывающимся всё время раздвоенным языком и острыми клинообразными зубами так и норовили что-нибудь от нового и непонятного чужака откусить. Вдоль спин проходили гребни – совсем как у динозавров, которых Роджер видал в каком-то музее, а лапы заканчивались толстыми и явно прочными когтями. Зубы не вызывали столько уважения – по сравнению с когтями они казались мелкими и словно несерьёзными.
– Проклятые твари. Они, похоже, добрались до запасной наружной антенны: вон, потащили! – действительно, Роджер увидел, как два сцепившихся мордами ящера поволокли куда-то в сторону что-то круглое, с тянущимся за ним кабелем. Быстро, впрочем, оторвавшимся.
– Смотри-ка, вот наглецы. Так нас и на винтики разберут. – Роджер не торопясь натянул полусапоги.
– Ну, до этого, думаю, далеко. Обшивка бота – из стали всё-таки. Но вот потеря периферийной наружной арматуры… Светит. А там – камеры, прожектора… – она прикусила губу, затем, словно что-то решив, вскинулась:
– Ладно. Надо бы гадов поубивать.
– Нет, не надо. Лучше просто отогнать.
– Ну, можно и так. Возьми, наверное, большую пушку. – карабин, возникший словно ниоткуда, уже оказался у неё в руках.
– Нет. Я лучше возьму ракетницу. А разрывные пули нам ещё пригодятся.
– Ты прав. Сигнальными ракетами мы тут никому ничего сигнализировать уж точно не… Но пушку тоже возьми – мало ли!
– Ладно, – он пожал плечами, – А где они у нас? В-смысле, ракетницы?
– В первом нижнем ящике у выходного люка. Слева. Там на нём так и написано.
Роджер нашёл ракетницу и пять запасных зарядов легко. Один патрон сразу вставил в оружие. Остальные рассовал по карманам наспех натянутого комбеза. Нажал кнопку люка. Когда пандус опустился, выбрался наружу, даже не подумав закинуть за спину карабин протягиваемый ему с разрывными – Пенелопа сделала сердитую гримасу, но ничего не сказала – он приложил палец к губам.
Роджер передёрнул плечами – минус пять, будь они неладны, в одном комбезе прохладно. Значит, чтоб не замёрзнуть, нужно подвигаться. Для начала – увидеть проблему, так сказать, воочию. Ну, она должна быть большая и сильная – мимо не пройдёшь.
И правда, с этим проблем не возникло: вот и задница первой твари-ящера.
Нет, стрелять осветительной ракетой в такую бронированную, и явно прочную шкуру с костяными пластинами, смысла явно нет. Не пробьёт, а отскочит. И толку не будет.
Роджер, уже не таясь, подошёл ближе, и изо всех сил пнул в бок трущегося о корпус бота монстра носком армейского полусапога. Знал, что там – стальная накладка.
Сработало. Ящер замер на мгновенье, а затем начал медленно разворачивать почти двухметровую морду с открывшейся от такой наглости пастью – посмотреть, что это там за блоха посмела отвлечь его от очень важного дела по уничтожению чужой собственности. Роджер долго ждать не стал: когда развёрстая пасть оказалась в трёх шагах, выстрелил прямо туда.
Эффект сказался сразу: сполохи огня из захлопнувшейся было, и тут же снова распахнутой пасти, шипение магниевого заряда, и утробный вой из обожжённой глотки сказали ему, что тактика выбрана правильная. Ящер подпрыгнул, словно ужаленная оводом за круп лошадь, взревел, и, тряся головой, ринулся прочь, шумно ломая кусты и подлесок.
Однако остаться гордым победителем на покинутом врагом поле боя пока не светило: на Роджера уже бежали, переваливаясь, и нагло облизываясь, две новые твари. Он перезарядил. Прицелился.
Первую угостил прямо в глаз – огромный, чуть ли не с яблоко!
Глаз вытек сразу. Утробно взревевшая тварь замотала башкой, завертелась на месте, словно собака, гонящаяся за своим хвостом! Но Роджеру опять не удалось насладиться лаврами победителя: чтоб перезарядить снова, пришлось быстро нырнуть за корпус, а затем и побегать вокруг бота, пока его пыталась догнать и укусить третья, самая шустрая из напавших, пресмыкающаяся скотина.
Её пришлось подпустить поближе, пару раз увернуться, отступая, от клацающих челюстей, и тоже пнуть: уже в верхнюю челюсть. А то тварь никак не желала подставлять ни глаз, ни нёба, ни ещё каких уязвимых частей тела.
Пинок пришёлся удачно: в ноздрю. Монстр чуть опешил, затем отреагировал наконец как положено: сердито заревел, и раззявил во всю ширину и высоту двухметровый ротик, в точности напоминавший крокодилий. Рождер второго шанса ждать не стал: выстрелил прямо в открывшуюся, и просматривавшуюся чуть ли не до хвоста, утробу.
Конвульсии оказались чертовски сильными: удар четырёхметрового хвоста точно переломил бы ему ноги, словно спички, если б он не догадался укрыться за одной из упиравшихся в землю опор бота. Та даже ощутимо спружинила, к счастью, не погнувшись, но мощно загудев: «Бам-м-м!» Роджеру показалось, что эхо прокатилось по всей их яме, но он порадовался: ажурная решётчатая конструкция выдержала и устояла, а вот хвост после удара как-то куце обвис – сломался, что ли?..
Тварь, таща за собой волочащийся по земле хвост, поковыляла прочь, обиженно подвывая, тряся башкой, и пытаясь отплёвываться.
Роджер тоже сплюнул. Окинул взглядом поле боя: наконец-то! Порядок, вроде. Оба накинутые маскполотнища не пострадали. Осталось только найти антенну, которую первые два скота уволокли наверняка недалеко, убедившись в её несъедобности, и присобачить тарелку назад, к корпусу. Впрочем, это не горит.
Сейчас ему куда актуальней согреться, чтоб не простыть, и позавтракать. А точнее – поужинать.
Он вернулся к пандусу, зашёл, нажал кнопку запирания. Покачал головой.
Ценные и явно понадобившиеся бы в будущем разрывные пули сохранены. Да и как бы они с Пенелопой потом избавлялись от разлагающихся тяжеленных трупов, на которые наверняка сбежались бы все местные падальщики?!
От которых в свою очередь тоже наверняка нужно было бы отбиваться.
Нет, они – вернее, он! – придумал правильно: просто отогнать.
Ну, вот и первая, пусть и маленькая, победа над местной «природой»!
На то человек ей и – Царь!..
Оказавшись снова внутри, и услыхав за спиной щелчок закрывшегося пандуса, Роджер постоял в раздумьи. Как бы новым взглядом окинул всё, что их здесь окружало. Тёмное цилиндрическое пространство. Шпангоуты, приборы, бесконечные ряды встроенных ящиков. С чётко наведёнными по трафарету надписями: «Ракетницы». «Скафандры». «Комбинезоны». «Обувь». «Запасные обоймы к оружию». «Шанцевый инструмент».
Всего таких ящиков было около пятидесяти, и в них, как он убедился, но ещё не запомнил, где что лежит, можно было найти практически всё, что могло понадобиться спасшимся в первую неделю, случись им и правда оказаться на Земле: в пустыне ли, на леднике, или в тайге.
Это не могло Роджера не напрягать. Уж слишком тут всё… Подготовлено.
Причём явно – на основе каких-то прецедентов. Может, всё же стоит спросить Пенелопу – не пытался ли уже до них кто-нибудь вернуться на праматерь человечества, да обосноваться?..
Нет, пока, наверное, не стоит. Спрашивать. Хотя… Что ему терять-то?
Но вот заняться кое-каким расследованием – надо прямо сейчас. Потому что ему чертовски хочется узнать: как же эти козлы – облечённые властью мужики из правительства! – допустили, чтоб война-таки произошла.
А сильней всего он хотел узнать, как и откуда и появились чёртовы амазонки. И узнать побыстрее. А ещё – почему с ними никто так и не сладил! И для этого ему нужно…
– Милая, у нас есть тут, на борту, компьютер?
– Конечно! – собственно, вид его напарницы не располагал к разговору: она казалась отнюдь не «милой», а сердитой и чем-то недовольной. Но Роджер проигнорировал: он будет поступать так, как считает нужным. «Разборки» и претензии – позже! – Иначе мы просто не сели бы. А зачем он тебе, да ещё именно сейчас?
– Хочу просмотреть кое-какие флэшки.
– Нет у меня никаких флэшек! – Ого! Чего это она так вскинулась?!
– Флэшки есть у меня, – он сунул руку в карман, и показал ей пригоршню, затем показал и те, что имелись и во втором кармане, – Позаимствовал на прощанье. У Дианы в шкафу.
– Ах, вот как! Ты, оказывается, ещё и воришка?!
– Называй как хочешь. Но мне показалось интересным и полезным, – он подчеркнул последнее слово, – узнать, что тут у вас, и как, происходило. Может, были какие предыдущие… Попытки? Заселиться?
Пенелопа фыркнула:
– Ага, два раза! Что за чушь?! Мы же – не идиотки! Кому бы это, и зачем, могло понадобиться – сунуться сюда, пока фон держится выше нормы? С гарантией обрекая себя на верную и мучительную смерть?!
– Э-э, остынь, ласточка моя сердитая. Может, ты про такие попытки просто не знала. Вдруг они – вне твоего «Статуса доступа»? А вот у Администраторши-то архивы наверняка… Засекреченные. Удалённые из станционных ресурсов, и от общего доступа. Полные. Может, ей они достались по наследству. – Роджеру показалась несколько наигранной её попытка уйти от прямого вопроса. Но он решил, что когда придёт время, она расскажет, что знает, и сама.
– Хм-м… А ведь верно: что-то такое есть в твоих словах. Какая-то сермяжная правда. К полным архивам у нас… Допускают, разумеется, не всех! Да и то, даже руководящий персонал связан ограничениями: не ко всем файлам, а только к таким, которые касаются непосредственно каких-то общественных, бытовых участков Станции. Учебных методических материалов. И областей работы. Разумеется, и механизмов жизнеобеспечения – уж мне-то, как технику, приходилось…
Ладно, иди сюда.
Подключились, и первую флэшку из раздела «История», датированную, как сказала Пенелопа, прошлым годом, вставили в комп легко.
Только вот радоваться оказалось рано: на экране всплыла надпись: «Введите пароль». Роджер сплюнул, и мысленно выругался: подобрать шифр из шести цифр или букв – работёнка на пару месяцев! А у них сейчас есть более насущные проблемы!
Но задачку решила Пенелопа: поколдовав над клавиатурой, она всего с третьей попытки взломала шифр, и на экране засветилось: «Добро пожаловать, Мария!»
Роджер почесал в затылке:
– Кто это – Мария?
– Самая первая назначенная Советом Станции Администраторша. Она давно умерла. Но про неё-то знают все. Вот я и набрала её дату рождения. Предварительно, правда, попробовала даты твоей, – она дёрнула плечиком, – Дианы, и Розы – она была до Дианы.
– А почему Совет решил, что вам, спустя двести с чем-то там лет жизни на Станции, нужна именно Администраторша?
– Ну, как же! Не может же Координатиорша реально заниматься всем! Для этого ни у кого просто не хватит компетенции. И времени. Вот Совет и решил лет семьдесят назад спихнуть хотя бы проблемы с материальным обеспечением – на Комендантшу, а проблемы с персоналом – на Администраторшу.
– Логичное решение… Ладно, раз уж мы вошли – приступим.
– Приступим. А что ты хотел бы узнать?
– Ну как – что?! Как и когда вы, независимые во всех отношениях, умные и находчивые, решили жить сами по себе, а от козлов-мужиков – отделаться!
– Ха! Не нужно иронизировать. Мы – такие и есть. Но!
Никогда ты ничего такого тут не найдёшь! Это – только в засекреченных файлах. Которые хранятся только в спецсекторе Главного Компьютера. Доступ к ним есть только у членов Совета и Координаторши. А тут могут быть только ведомости да акты – сколько и когда специалисток обучено для мастерских, для оранжереи, для камбуза, для обслуживания двигателей. И кого когда уволили, перевели на другую должность, кому назначили взыскание, или наказание, и за что… Ну – кадровая политика Станции!
– Ладно, посмотрим. – Роджер не хотел показать, насколько он разочарован, и решил для порядка всё же ознакомиться, – Открывай оглавление.
– Чего?
– Меню, говорю, давай.
– А-а, так бы сразу и… Вот оно. – на экране возникли подзаголовки содержимого флэшки. Роджер прищурился. Ну-ка, ну-ка… «Выпуск начального курса 2457 года».
– Что это? – он, не стесняясь, просто ткнул пальцем.
– Это – список фамилий тех курсанток, кто закончил начальное обучение, и был аттестован Комиссией, как усвоивший этот курс. И которых теперь можно распределять по спецпредметам. Ну, тем, где им предстоит научиться будущей профессии.
– Открой-ка.
– Да пожалуйста.
Список с двадцатью семью фамилиями и именами ничего Роджеру не сказал.
Правда, напротив каждой значилось что-то вроде: «Склонность к шитью и ремонту одежды», или «Проявила себя при моделировании пищевых рационов», или «Пассивна, мышление неадекватно. Абсолютно не подходит для сложной технической работы». Он снова ткнул пальцем:
– Что вот это значит? Приговор к назначению на низшую должность? Девушка – тупа и ленива?
– Ну… Типа, да. То есть – только самая простая работа. Где требуется АйКью не выше восьмидесяти. Вроде подсобной рабочей. Или грузчицы. Или уборщицы, или помощника помощника кока. Годящейся только для чистки картофеля, и мытья посуды.
– А у вас и картофель есть?! – Роджер и правда – удивился.
– Есть. Оранжереи дают до тонны в месяц.
– Хм-м… Маловато для прокорма трёхсот с… Сколько вас там?
– На самом деле – пятьсот восемьдесят три. И картофель – не для «прокорма», он – от цинги!
– Точно. – Роджер вспомнил. Что сырой картофель и правда – предотвращает. – А что ещё у вас растёт? Там, в оранжерее?
– Ну… Томаты. Соя. Арахис. Пшеница, конечно. Кукуруза. Морковь. Лук. Да всё! Всё у нас растёт.
– Странно. И где же это «всё» помещается? Чтоб вырастить пшеницы на прокорм шестисот девочек, нужно по моим прикидкам как минимум гектар сто!
– Нет. В нашей оранжерее – всего десять га. Но просто пшеница, да и все растения у нас – особо выведенные. Один колосок, например, даёт в год чуть ли не полкило зерна. Вот раз в три месяца подсобницы оранжереи то, что уже созрело, и собирают.
– Вручную?!
– Вручную. Чтоб не повредить ствол. И не допустить потерь.
– Небось, и выглядит эта пшеница – как дерево?! – Роджер представил себе эту картину.
– Да, как маленькое такое, по плечо, дерево. Многолетнее.
– Ладно, понял. Закрой этот чёртов список, верни меню. Открой-ка мне теперь вот это. – он ткнул во «Взыскания и кадровые изменения статуса основного персонала за 2457», – Кстати, что такое – «основного»?
– Это значит – из низшего и среднего звеньев. То есть – простые рабочие, и младшие техники и инженеры. – выплыла таблица.
Ого! Год-то – всего один! И обитательниц Станции в «трудоспособном» возрасте явно не больше четырёхсот-пятисот, с учётом юных девочек и тех, кому далеко за… (Вот интересно: есть ли здесь «пенсионеры» – то есть те, кто может уже не работать?..) А в появившемся перечне насчитывалось двадцать две страницы!
