Андрей Арсланович Мансуров
Невероятные приключения Конана-варвара
– Это ты где научился так выражаться? Прямо – чиновник в королевском суде!
– Вот-вот. Там и научился. В каких только странах и королевствах к чему только меня не приговаривали!.. Ладно, за дело.
Чтоб разобраться в нехитром механизме, опрокидывавшем кровати в подвал, много времени не ушло. Как и на то, чтоб вернуть обе постели в «заряженное» состояние. Как сказала по этому поводу Найда – «готова снова их мышеловка!».
После чего Конан перетащил на «гостевые» постели и трактирщика и его милую жёнушку, позаботившись удалить с зубьев скамейку и табуретки.
Они с Найдой терпеливо прождали с полчаса, пока негодяи, которых Конан со злости треснул от души, очнутся. Поскольку они лежали на кроватях в разных комнатах, видеть друг друга не могли. Зато отлично слышали заглушённые кляпами мычания и стоны.
Конан, стоя над мужчиной, сказал, так, чтоб его было слышно и в соседней комнате:
– Именем Митры Пресветлого. Я, Конан-варвар, беру на себя эту миссию. Я и судья и палач. Ваши преступления считаю доказанными. И пусть я – и не король, или падишах, чтоб вершить правосудие, я это сделаю. И на мою совесть ваша смерть тяжким грехом не ляжет. Наоборот: я буду рад, что больше вы, мерзавцы коварные, не прервёте ничьей жизни! А сейчас у вас минута. Можете помолиться!
Мужчина, намочивший постель самым постыдным образом, и пустивший слезу, явно так и делал: что-то бормотал, подкатив глаза к потолку. Зато его жена, на которую Конан пошёл взглянуть, вела себя иначе: вся извертелась, в тщетных попытках ослабить свои путы и освободиться! А уж смотрела на варвара – куда там какой змее!..
Конан сказал Найде:
– Будешь смотреть, как они упадут?
– Нет! Я… Я подожду тебя в большом зале.
Конан кивнул, и отправился в подвал.
Спустя минуту оба тела упали в точно рассчитанные негодяями места – прямо в центры двух страшных орудий. Через тело мужчины прошло три, но один штырь пронзил насквозь его висок – трактирщик упокоился сразу.
Женщина же упала так, что её тело оказалось пронзено сразу пятью штырями. Но так, что пробиты оказались только ноги, бок и плечи – она могла бы извиваться и жить ещё несколько часов. И по глазам Конан понял, что никакого раскаяния у той, которая явно и придумала этот коварный план «поддержания бизнеса», нет. И не предвидится!
Взяв в руки тесак её мужа, Конан вонзил его прямо в злое сердце.
Никакого раскаяния, или угрызений совести он тоже не ощущал.
Получи, что заслужила, змея!..
Оставаться ночевать в негостеприимной гостинице Найда не захотела:
– Я не смогу спокойно спать, зная, что там, под нами, их трупы!
Конан пожал плечами:
– Ну и что, что они – там? Они же, вот именно, трупы? А трупы не кусаются!
– Нет! – девушка топнула ногой, – Да и вообще: неправильно всё это! И мы не должны были… – она прикусила губу.
– Что – мы не должны были? Брать на себя роль карающего Провидения?
– Ну… да!
– Ах, вот как мы заговорили. В таком случае позволь объяснить тебе, что было бы, попробуй мы идти «законным» путём. Мы бы связали их. Доставили в ближайший город, где есть гарнизон и представители администрации местного короля. Сдали бы на руки такому представителю местного руководства – бургомистру, то есть. И он бы начал вести следствие. А мы бы выступали свидетелями. А следствие шло бы… Года два! И в конце их вовсе не обязательно приговорили бы к казни. Может – к галерам. Или заключению в темнице. А нам бы всё это время пришлось бы торчать в этом городе… Устраивает?
– Ну… Не очень.
– Вот и хорошо. А теперь хватит дуться и терзаться. Совесть твоя абсолютно чиста. Мы ведь и правда – спасли неизвестно сколько ещё жизней менее наблюдательных и более доверчивых путников. Так помянём в своих молитвах души тех, кого они уже – !..
– Да, Конан. Умом-то я это отлично понимаю… Да только всё равно – тошно!
– Э-э, не парься. Лучше думай о предстоящей встрече с матерью. Если мы и правда – будем идти всю ночь, к утру как раз дойдём!
Ханна
Однако к утру они не дошли до села, где Найда с матерью жили.
Потому что пришлось сделать привал для позднего – а, вернее, очень позднего! – ужина. А поев уже начавшей приедаться копчёной ноги, Найда-таки сварилась.
Заснула, прямо где сидела, опустившись на бок, и выпустив из руки кусок мяса.
Конан, конечно, не верил, что у кого-то из местных хватит наглости или смелости таскаться по заброшенной дороге среди ночи. Но рисковать он не хотел: подложив под голову девушки свою суму, присел, облокотившись о широкий ствол, так, чтоб видеть оба конца едва заметной, а когда-то неплохо наезженной колеи, и продремал, иногда чутко вскидываясь при малейшем звуке, до самого рассвета.
С первыми лучами солнца Найду разбудил. И они снова поели: стараниями в основном киммерийца нога после всех этих трапез полегчала уже почти вдвое…
Сборы много времени не заняли.
Шли они по полузаброшенной дороге уже никуда не торопясь: как вполне логично сказал варвар, после отсутствия в течении пяти лет опоздание на пару часов вряд ли играет решающую роль. Найда заметно нервничала. Только идиот не заметил бы, что предстоящая встреча с матерью и пугает и беспокоит её: она почти беспрерывно тараторила.
Как-то встретит её мать после стольких лет?! Как она теперь выглядит? Не захочет ли она отправить свою «блудную» дочь обратно к отцу? Да и вообще – узнает ли? И не переехала ли она куда-нибудь в большой город, чтоб продавать свои травы и снадобья там? И не появился ли у неё новый муж? И дети?!
Конан старался отвечать просто и односложно. В духе «поживём – увидим», «не знаю», «всё может быть». Найду эти увещевания и комментарии устраивали плохо. Она даже порыдала у Конана на плече, вдруг кинувшись к варвару на могучую грудь, и приостановившись уже в какой-нибудь миле от села.
Село, если честно, на киммерийца особого впечатления не произвело: типичная деревня в лесу, жители которой где-то поблизости расчистили несколько полей, и теперь живут с результатов посевов. Когда те есть. А когда нет – охотящихся. Да и то сказать: два десятка почерневших от времени вросших в землю бревенчатых избушек, располагавшихся вдоль одной-единственной кривоватой улицы, не производили впечатления процветающего поселения.
Некоторые, совсем как в предыдущей деревне, той, где обитали двое предприимчивых содержателей постоялого двора, были попросту заколочены. Провалившиеся соломенные крыши таких, и бурьян, доросший до середины оконных проёмов, не позволяли усомниться в том, что заброшены они давно…
Но вот и домик, стоящий несколько на отшибе, на противоположном конце села, где, по словам Найды, они и жили после того, как переехали в последний раз.
Найда только успела сказать Конану, что если матери там нет, то она и представления не имеет, где ту искать, как дверь строения медленно, со скрипом, отворилась.
На порог выползла – уместней назвать это именно так! – сгорбленная и очень тощая и морщинистая старуха. Конан хотел было попенять спутнице, что вряд ли эта согбенная и несимпатичная карга – её мать, в своё время пленившая красой потомка благородных королей, и красавца чародея. Но Найда вдруг застыла на месте с широко раскрытыми глазами, и невольно вцепившись в руку киммерийца, словно в незыблемый утёс посреди штормящего моря! Изо рта девушки вырвался не то тихий всхлип, не то – вздох.
Прошло не менее полуминуты, прежде, чем старушка на приступке перед дверью, подслеповато щурящаяся на пришельцев, протянула костлявые коричневые руки со сморщенной кожей и в сиреневых прожилках, к девушке. До них донёсся дребезжащий, еле различимый хриплый голос:
– Найда! Это ты! Я узнала тебя по голосу! О, Митра Пресветлый! Наконец-то ты услышал мои молитвы! Подойди же, доченька! Как давно я мечтала вновь обнять тебя!
– Странно. – Найда, чуть повернув голову, но не глядя на варвара, еле слышно сказала, обращаясь к нему, и почему-то не торопясь бросаться в объятия матери.
– Что? – Конан тоже говорил шёпотом, стараясь, чтоб губы не двигались.
– Прежде она никогда не называла меня доченькой!
Старушка же между тем начала рыдать, причитая:
– Где же ты, малышка моя?! Девочка моя ненаглядная?! Приди в объятья твоей старушки-матери!..
Конан буркнул:
– Понял. Но не томи же свою родительницу. Идём!
Однако когда они приблизились к так и стоявшей с поднятыми руками женщине на пять шагов, Конан внезапно резко распрямил левую руку, дёрнув ей.
В груди старухи словно сама-собой возникла рукоять метательного кинжала.
Из груди же Найды вырвался возмущённо-отчаянный крик! Она, повернувшись к киммерийцу, возмущённо бросилась на него с кулачками, колотя того по лицу и широкой груди. Горькие слёзы ручьём лились из её глаз, рыдания буквально душили:
– Скотина! Мразь вонючая! За что?! Тебе мой отец поручил это сделать, да?! Грязный наёмный убийца! Твои руки по локоть в крови! Да чтоб тебя живьём сварили в кипящей сере там, в подземельях Мардука! Чтоб у тебя!..
– Прерви на минуту поток своего красноречия, Найда. – Конан говорил нарочито спокойно. Но было в его голосе что-то такое, отчего поток красноречия и правда прервался, как обрубленный, и девушка уже без гнева взглянула ему в глаза, – И просто приглядись повнимательней к твоей так называемой «матери».
Найда отодвинулась от варвара, и действительно взглянула на мать, поспешив протереть заплаканные глаза.
Вместо согбенной немощной старушки с крыльца, полусвесившись с двух ветхих ступеней, как раз сползла на спине молодая женщина, глаза которой уже застыли.
И имевшееся в них выражение дикой ненависти и лютой злобы доказывало, если б не имелось и других доказательств, что фамильные привычки и черты принадлежат старшему чаду почтенного Никосса.
Женщина и правда была очень красива. Отлично сложена. Густые, медового оттенка, волосы обрамляли прелестное – если абстрагироваться от имевшегося на нём выражения! – личико. Единственное, что портило впечатление от женщины – то, что она была мертва. Мертвее, как сказал бы поэт, мёртвого!
Конан не мешал Найде, подошедшей почти вплотную, изучить убитую.
«Любовалась» на последнюю поверженную сестру девушка не менее минуты. Потом провела рукой по лицу:
– Хвала Митре Пресветлому! Ах, Конан! Прости пожалуйста! Какая я была дура! Это… Это меня эта тварь подловила! На моих дочерних чувствах! – девушка, в сердцах снова зарыдав, опять кинулась киммерийцу на могучую грудь, теперь уливая её уже слезами благодарности.
Киммериец не препятствовал, нежно поглаживая девушку по плечам и спине. Затем сказал:
– Меня она, собственно, тоже купила. Именно так я и представлял твою мать, согнутую годами и болезнью. Но вот когда ты сказала, что она тебя никогда «доченькой»…
Вот: видишь этот шарик на навершии рукоятки моего меча? Подарок. От знакомого чародея. Если за него взяться, или обхватить ладонью, видно в истинном обличьи то, что искажено волшебством! Ну вот я и посмотрел. И – увидел!
– И ты… Решился убить… даже… Такую красавицу?!
– Ну да. А что такого? Чародейки мне, конечно, попадались и менее красивые… И даже – совсем страшные. Но одно объединяло их всех: все они горели жаждой убить меня. Причём обычно – как можно мучительней!
– Ф-фу… Ну повезло мне с тобой. А то бы точно сейчас – воспарял бы в небеса мой наивный молодой дух!
– Ну, думаю, всё же, до этого не дошло бы. Меня подстраховывали.
– Да-а?! И кто же это?!
– Кто-кто… Тот, кто организовал этот «отбор». На звание наследницы Престола.
Уважаемый Никосс. Может, вы уже выйдете из состояния невидимости? А то ваши неуклюжие перетоптывания на месте слышит, думаю, и ваша дочь!
В пяти шагах от порога домика, окна и дверь которого, как оказалось, были тоже заколочены, а сгнившая соломенная крыша провалилась, возник силуэт, а затем материализовалась и вся фигура отца Найды. Та возмущённо вскрикнула:
– Папа! Так ты – всё это время?!.. Ты всё видел?! А я… – девушка густо покраснела.
Чародей криво усмехнулся:
– Ничего, доченька. Я не в претензии ни к тебе, ни к твоему провожатому. Он честно исполнил всё, что я ему поручал. Ну а то, что ты захотела… Отблагодарить его за своё неоднократное спасение на собственный лад – дело лично твоё!
– И ты – знал про… Ханну?
– Скажем так: я наблюдал за ней. Сопровождал, оставаясь невидимым. Как и всех остальных. Но! Не вмешивался. Хотел выяснить, правда ли всё то, что говорили о твоём спутнике.
– И как? Выяснил?
– Да. И вижу, что молва не солгала. А кое в чём даже преуменьшила таланты твоего провожатого. Он не только силён, но ещё и хитёр и предусмотрителен. Из такого и правда, со временем получится отменный Владыка!
– Вот-вот. И я о том же! Папа! Как ты себе представляешь моё будущее? И где мама?
– К сожалению, она умерла. Давно. Ещё три года назад. И в её смерти не было твоей вины – она просто отравилась. По ошибке. Своим же лекарством! А я не говорил тебе, потому что не хотел расстраивать… А будущее твоё я представляю себе так: ты возвращаешься ко мне, в наш подземный дворец, и я тихо и мирно передаю тебе бразды правления!
– О! Вот как. Хм-м… Да, наверное теперь, когда ты так хитро отделался от всех этих змеюк и гиен, и твоя совесть спокойна, поскольку сделал это всё-таки не ты сам, а – Конан… Можно так и поступить.
Я согласна.
Но у меня есть одно условие!
– И какое же, свет моего сердца?
– Конан-варвар будет моим мужем! И мы будем править твоим королевством вместе!
Чародей не мог не заметить, как вытянулось лицо Конана. Но промолчал.
А вот Найда не молчала:
– Ну-ка, прекратите переглядываться! Будто я не понимаю, что Конан пока не хочет быть моим мужем! Но – мало ли чего он «пока» не хочет! А вот я сказала, что всё равно хочу, и буду его женой! – она в сердцах снова топнула маленькой ступнёй по земле.
Никосс, вздохнув, как бы в приливе отцовской любви, широко улыбаясь, подошёл к дочери, и принял своё гневающееся чадо в отцовские объятия:
– Как ты прекрасна, Найда! Вылитая мать! Даже в гневе! И, разумеется, твоё слово для меня – закон!
Тут его сомкнувшиеся руки образовали вокруг миниатюрной фигурки прочный как бы кокон, и чародей подмигнул киммерийцу:
– Давай!
Конан, успевший выдернуть из груди Ханны свой верный кинжал, и подхватить с земли суму, крикнул, уже на бегу:
– Сколько?!
– Ну, минут десять точно выдержу! Я ещё не совсем старик!
– Отлично! Успею добежать до границы Гиркании!
– Да ты что?! Ведь до неё – семь миль!
– Всего-то?! Жалких семь миль?! Успею! Ты, главное, не отпускай!!! – Конану пришлось перекрикивать возмущённо ругавшую его и его союзника Найду, сулившую им на головы всяческие кары, когда вырвется, – Спасибо, Никосс! Спасибо и тебе, Найда! И – прощай! Прости, но быть, пусть и твоим мужем, но – вечным подкаблучником – не по моей свободолюбивой натуре!
За десять минут Конан и правда – успел добежать до границы Гиркании.
И даже переплыть на другой берег широкого Пунта Вазарийского…
Конан и тринадцатый подвиг Геркулеса*
* Сразу оговоримся: Разумеется, никаких древних греков в Гиперборейскую эру ещё не существовало! Но прообраз этого замечательного, воистину народного, героя, уже прославлялся в современных Конану мифах, легендах и преданиях. Поэтому в дальнейшем для простоты мы будем продолжать именовать его именно так.
– Тпру! Стоять – стоять, я сказал! Спокойно, спокойно… Ничего нам эта большая кошка не сделает! – похлопыванием по шее и ободряющим тоном Конан старался успокоить Рыжего, своего лучшего коня. Нервная дрожь благородного животного легко ощущалась под его огромной загрубелой ладонью.
Когда жёлто-песочная львица вдруг откуда ни возьмись возникла посреди дороги, варвар только огромным усилием своих могучих ног, и громким окликом смог удержать коня на запущенном и полузаросшем лесном просёлке, одной рукой мгновенно выхватив любимый меч, а другой натягивая удила нервно всхрапывающего и подающего назад мощного жеребца. Но против природных инстинктов тяжело бороться: тот продолжал перебирать копытами, опасливо кося на хищника, и норовя отодвинуться подальше от такого неприятного «соседа».
Сам же Конан теперь смотрел на появившееся животное с недоумением.
То, что нападать странный зверь не будет, он понял мгновенно. Голодная, охотящаяся львица так себя не поведёт. Она не ляжет в пыль посреди дороги, и не будет тереть морду лапой, иногда вскидываcь вверх, и тихонько подвывая. Значит, осталось немного: догадаться, чего ей нужно от Конана. Ведь не просто так она появилась перед ним здесь, в заброшенных и пустынных «чёрных» лесах Черноречья, издавна не пользующихся популярностью даже у местных разбойников. Ведь «чёрными» они были не только по цвету, наводя тоску и уныние своей тёмной, словно сморщенной, хвоей и листвой. Дурная слава не возникает сама по себе. Чьи-то древние заклятья и злоба, похоже, всё ещё угнетали здесь всё живое.
Забрался сюда Конан, конечно, зря. Но что-то – не иначе, древний инстинкт Охотника, Воина, искателя Приключений и Сокровищ – потянул его, как магнитом, сюда…
Уж больно захотелось вдруг тряхнуть стариной, выбраться куда-нибудь одному. Без шумной пышной свиты, положенной ему, как могущественному королю, и, если быть до конца честным, подчас сильно раздражавшей его. И поразмять, как говорится, на приволье, старые косточки. Погулять в одиночку… Поискать, как встарь, приключений?
Или… просто отдохнуть от всех?
Не ощущал ли он иногда смутную ностальгию по тем светлым и беззаботным временам, когда он был просто Конаном – Варваром из варваров, простым искателем добычи и приключений. А не верховным владыкой крупнейшей западной державы, ответственным за свой народ, за свою страну, за свою Королеву?
Не ощущал ли он какой-то чужеродности всей этой придворной мишуры, и обязанностей, своей вольнолюбивой натуре? Не бурлила ли в нём кровь, когда он через окна великолепного дворца смотрел вдаль – туда, за горизонт. Где призраки дальних стран и небывалых приключений, быть может, ждали ещё его, и удивлялись – не иссяк ли в нём дух вольного охотника, воина, борца со злом и насилием? Не стал ли он… администратором и бюрократом?
Может, маленькие дорожные происшествия, с которыми он надеялся уж как-нибудь справиться, помогли бы ему скрасить такую рутинную и постылую официозную жизнь, и работу Короля? Заставили бы замолчать тот странный, зовущий, голос?..
Конан, конечно, скромничал. Ему и сейчас были по силам любые приключения и происшествия. Вряд ли на пространствах так называемого «цивилизованного» мира, да и за его пределами, нашёлся бы воин, равный по силе, опыту и уму сорокалетнему королю Аквилонии.
Любимая жена Зенобия и малютка Конн дома с нетерпением и подлинной любовью ждали, когда же у мужа, и папочки-непоседы пройдёт очередной приступ тяги к приключениям и путешествиям. А дела он спихнул на верных друзей-министров.
И вот, после недельного однообразия на безопасных – стараниями самого же Конана и его гвардии – дорогах, хоть какое-то, но – происшествие!
Так как не было сомнений, что львица или заколдована, или чего-то ждёт, и хочет от него, он спешился, не выпуская, впрочем, меча из руки, и, отдав Рыжему короткую команду, подошёл к лежащей всё так же посреди просёлка, большой кошке.
Та взглянула, наконец, прямо ему в лицо.
О, какие у львицы выразительные глаза! И огромные! Как она смотрит… Прямо-таки с мольбой. Да, ей явно нужна его помощь! И… Вряд ли это простая львица.
– Ты понимаешь человеческую речь? – спросил Конан на всякий случай.
Львица усиленно закивала головой. Так, с этим понятно. Львицы не умеют разговаривать.
Во всяком случае, обычные львицы. А он и не сомневался, что эта – необычна. Ладно, продолжим.
– А говорить можешь? – снова кивание, но уже отрицающее. Уж не заколдованный ли человек перед ним? Даже если и так, главное сейчас не это.
– Тебе нужна моя помощь? – О, да! Кивание и взгляд через плечо.
– И что же ты хочешь, чтобы я сделал?
Она порывисто вскочила и бросилась в гущу леса, сквозь деревья и кусты, умоляюще оглядываясь на него, затем вернулась, и снова кинулась в непроходимый бурелом, тяжело дыша и поскуливая, словно собака – таких звуков от грозного огромного зверя он никак не ожидал!
Ну что, очередная волшебная западня?..
Во всяком случае, без колдовства здесь точно не обошлось. А, собственно говоря, разве он не искал чего-то именно этакого?! Ну так вот и оно. Вперёд!
– Ладно, уговорила, – усмехаясь самому себе, и тому, как легко и быстро нашло его «приключение», несколько всё же ворчливо произнёс варвар, – Но постарайся вести так, чтобы я мог пройти с конём – он не умеет ни летать, ни ползать…
Конечно, проехать по ухабистому лесу, заросшему густым подлеском и с низко нависающими разлапистыми ветвями вековечных сосен, елей, берёз и буков, было бы тяжело, и Конан вёл коня под узцы, самостоятельно выбирая путь, где заросли были пореже, и ориентируясь по светло-коричневому туловищу кошки, или её хвосту. Да она и сама вела их, выбирая путь полегче, поэтому всё время приходилось петлять. Конана, впрочем, это не сбивало – он не заблудился бы и не в таких зарослях. Случалось ему бывать в джунглях, по сравнению с которыми сейчас он был как на прогулке. Рыжий же недовольно сопел, осторожно ставя копыта на толстую и пружинящую подстилку из опавшей хвои, листвы и мха, скрывавшей предательские ямы и колдобины.
Львица всё так же не переставала оглядываться и убегать вперёд, снова возвращаясь на несколько шагов и поджидая их. Видно было, что ей не терпится, и хочется довести их побыстрее. Желание Конана вполне совпадало с её стремлениями. Что не мешало ему, разумеется, зорко осматриваться и чутко прислушиваться.
Наконец, примерно через час, они добрались до места: посреди особо дремучего и замшелого бурелома стояла наполовину вросшая в землю одинокая, почерневшая от времени полусгнившая хижина из толстых трухлявых брёвен, с провалившейся местами крышей, и крохотным окошком. Ни дорог, ни тропинок к ней не вело. Кусты и валежник явно давно не расчищали. Однако опытному глазу следопыта сразу открылись чуть заметные признаки обитаемости этого странного места – и ещё кое-что: тот, кто жил в хижине, старался, чтобы его присутствие здесь было незаметным… Значит, скрывался.
Но кто? И… от кого? Конан нахмурился: здесь пахло… Гонениями. Или враждой.
Выяснилось, что львица обладает-таки львиным рыком. Да каким!
Даже сдержанный призыв обладал неповторимой густотой и сочностью звучания!
На зов из покосившейся двери спустя полминуты выбралась маленькая сухонькая старушка, сильно согнутая в пояснице годами и ревматизмом, и с суковатой клюкой в морщинистой, но ещё жилистой и крепкой руке. По её поведению Конан сразу понял, что она слепа, но слышит ещё хорошо.
– Лиана? – прошамкала она беззубым ртом. Львица коротко рыкнула в ответ, и просунула своё гибкое тело старушке под руки, нежно потеревшись боком о слабые колени. Та ласково погладила огромную кошку по спине и голове, и вздохнула, как показалось Конану, с облегчением.
Конан стоял и ждал. Верный конь тоже не шумел, и даже смотрел с любопытством.
И через пару секунд львица действительно развернулась и рыкнула совсем другим тоном. Старушка сразу вскинула голову, и выражение любви и радости на её лице сменилось выражением живейшей заинтересованности и озабоченности.
– Неужели… Наконец привела?! – воскликнула она гораздо громче, и подалась вперёд, глядя невидящими глазами в их сторону.
Конан, не желавший вначале мешать трогательной встрече, двинулся вперёд, заговорив первым, как и положено воспитанному и галантному рыцарю:
– Приветствую вас, таинственная отшельница дремучего Чернореченского леса! Ваша посланница смогла очень… мило убедить меня в том, что кому-то нужна моя помощь. И вот я здесь, и готов сделать для вас всё, что в моих силах!
– Ах! Неужели наши молитвы наконец услышаны?! – голос на мгновение прервался, затем женщина взяла себя в руки, – Здравствуй и ты, Конан-киммериец, если только меня от радости не подводит слух! Лучшего спасителя и помощника я и вообразить не смогла бы, хвала Мирте пресветлому! Хвала Богам! И спасибо тебе, что откликнулся на наш призыв, и пришёл, презрев страшный вид моей единственной помощницы!
– Так ты знаешь меня, почтенная женщина? – Конан был удивлён.
– Как не знать! Да и ты меня знаешь. – горькая усмешка исказила благородные черты явно красивого когда-то лица, – Только вряд ли ты сможешь теперь меня узнать. Перед тобой – Шакира Керхийская!
– Кром! Не может быть! – вырвалось у поражённого до глубины души варвара.
Он, конечно, отлично помнил красивую и холёную Королеву, нанёсшую ему года четыре назад, когда он только укреплял и расширял своё государство, деловой визит. Они прекрасно поладили тогда, и заключили весьма удачное соглашение о торговле и взаимопомощи в случае вражеского нападения на одну из их стран.
Керхия была одной из маленьких, фактически зависимых от Аквилонии, но формально суверенных и самостоятельных стран, граничащих с огромной могучей державой, созданной Конаном, желающих и дальше сохранять независимость, но понимающих, что для этого придётся кое-чем поступиться, чтобы не быть просто… Завоёванными и поглощёнными, когда дойдёт их очередь.
И, конечно, согласившись проводить политику, согласованную с политикой Аквилонии, такие страны рассчитывали и на ответные льготы – хотя бы в виде поддержки и защиты в случае необходимости со стороны непобедимого, закалённого в боях и дисциплинированного войска Конана, вздумай кто-нибудь из склочных, жадных, и не таких дальновидных соседей, напасть на них.
Конану же тоже было удобно окружить свою державу буферными государствами, принявшими бы на себя первый удар в случае действительно большой войны, и предоставившими бы ему в случае чего своё крохотное, но всё же вполне боеспособное, войско.
Расстались они тогда вполне довольные друг другом, и позже Конан не мог пожаловаться на выполнение Керхией условий договора. Впрочем, если сказать честно, делами и заботами маленького соседнего государства и судьбой его королевы он интересовался не особенно – ведь Керхия вела себя лояльно. Впрочем, насколько он помнил, Шакира всегда управляла своим королевством по-хозяйски твёрдо и грамотно. Во всяком случае, торговля, ремёсла и сельское хозяйство процветали, и народ уж точно не голодал.
Но что же случилось теперь?! Какой враг меньше, чем за четыре года превратил цветущую пятидесятилетнюю женщину в дряхлую слепую старуху?! И почему Конан ничего об этом не знает?! Ведь, насколько он помнит, торговля продолжается, и границы Керхии открыты!.. И никто не сообщал о том, что королева-соседка свергнута?!
И, наконец, почему Шакира не обратилась, как было оговорено, за помощью?
Об этом поражённый король Аквилонии и поспешил спросить у несчастной, и, судя по-всему, всё ещё гонимой, Королевы.
И вот какую печальную повесть он услышал.
Около года назад в столицу Керхии – Манчест – приехал, якобы с посольской миссией, пожилой и очень благородной внешности человек, представившийся герцогом Двэйским, сувереном Люрингии. Конану было знакомо это герцогство – ещё одно из крохотных «независимых» королевств, правдами и неправдами борющихся за эту самую независимость, вступающих во временные «нерушимые» союзы, и тут же предающих друг друга, и захватывающих, и отдающих вновь территории друг друга – только чтобы сохранить хрупкое и неустойчивое равновесие в регионе.
Те, кто посильней, всегда норовили откусить кусок пирога пожирней – если уж не удалось полностью завоевать земли соседа… И отступали только после вмешательства более сильного!
Словом, тот ещё приграничный гадюшник. Территория Люрингии отделялась от земель Конана землями Керхии и Роханны. Беспокойства Аквилонии эти королевства не доставляли.
Своё прибытие герцог обставил с помпой – кортеж поразил не привыкшее к роскоши население Манчеста. Ну, разумеется, и встречали – чтобы не ударить лицом, как говорится, в …!
Начались переговоры.
Вначале речь шла о договоре – чисто политическом союзе. Затем, в поразительно короткое – теперь-то это понятно! – время, очаровав сладкими речами и неотразимой внешностью благородного галантного рыцаря пожилую, но ещё молодящуюся женщину, обходительный сосед предложил ей подумать и о возможности скрепить их союз и… браком!
Через пару месяцев, подумав, и взвесив, как и положено дальновидной правительнице, она надумала. И… ответила согласием. И, как она верила тогда, ощущая в зачерствевшем сердце непривычные полузабытые порывы, дело было не только в политике. Ведь в пятьдесят жизнь не кончается! Счастья и тепла хочется всем!
К свадьбе готовились месяц. А на следующий день после свадьбы, проведённой по настоянию жениха в загородном летнем дворце, она узнала нечто страшное.
Никакого посланника Люрингии на самом деле не было. Его именем и обликом подло воспользовался хитрый и расчётливый чародей – она даже имени-то его настоящего не узнала…
И единственной целью коварного негодяя было захватить её королевство и её саму под свой полный контроль. А больше всего магу был нужен её летний замок. Всё управление страной велось теперь оттуда.
Ещё до свадьбы волшебник поместил в одной из башен замка какой-то могущественный талисман, с помощью которого в одночасье смог полностью загипнотизировать и подчинить своей воле всех его обитателей. В помощи и обществе Шакиры он теперь не нуждался, ведь рядом с собой он мог иметь любую послушную и молодую марионетку, придав ей облик старой королевы, и управляя через неё и нескольких особо приближённых важнейших сановников всеми делами королевства.
И нужно отдать ему должное: различить настоящую и поддельную королеву, или понять, что почтеннейшие старцы, вельможи и даже их жёны находятся под воздействием заклятий, было совершенно невозможно. Да и страной он управлял деловито и грамотно – сразу стало понятно, что хотя бы к развалу Керхии он не стремится.
После отказа гордой и оскорблённой в лучших чувствах женщины сотрудничать с узурпатором добровольно, он загипнотизировал и её. Шакира оказалась под домашним арестом, и без собственной воли. Хуже чувства отчаяния от полной безысходности и бессилия, она ещё ничего не испытывала – но вырваться из плена могучих чар не могла.
Спастись же из плена ей и дочери удалось случайно.
Волшебник, до этого ведший себя спокойно, вдруг возжелал… переспать с Лианой.
Причём так, чтобы та согласилась на это добровольно, а не под гипнозом. Так как та, естественно, отказалась, последовали, естественно, репрессии и обработка. Унижения и пытки коснулись как матери, так и дочери. Последней, естественно, досталось больше.
После истязаний в человеческом обличьи, Лиану превратили в крысу. Очень крупную и противную, надо сказать. Крысу топили, избивали, травили ядом. Но, конечно, не до смерти!
