Андрей Арсланович Мансуров
Доступная женщина
Какой он идиот! Разве может надувная блондинистая дура, хранящаяся сейчас в нижнем – самом дальнем! – ящике комода, сказать так? Нет – от неё дождёшься только записанных раз и на всегда на кристалл флэшки глупо-пошлых вздохов и подвываний!..
Однако ответил он с расстановочкой:
– Ещё не известно – кто кого заездит!..
На рассвете, после четвёртого раза, он и сам еле дышал, и первым запросил пощады: обессилел так, что и никакой плов не мог спасти!
Хорошо, что сегодня воскресенье. Всеобщий выходной. Можно спать дальше.
– Михаил! Михаил же! Ну и здоров ты спать! Хочешь, чтоб я на ужин сготовила кавардак? – он мог выразить энтузиазм только невразумительным мычанием.
– Тогда своди меня куда-нибудь погулять! Хотя бы в зоопарк!
А что – неплохая, в-общем-то, идея.
В зоопарке он и сам был последний раз… дайте-ка вспомнить… Лет восемь назад!
То есть – ещё до того, как начал работать у Шефа! Ну и дела – заела, стало быть, рутина и карьерные амбиции: забыл о том, что по воскресеньям можно не корпеть над интернетовскими Курсами «повышения квалификации» и «способами улучшить креативное мышление», а просто… Погулять на природе! Расслабляясь и ни о чём не беспокоясь.
Доехали до зоопарка за час. Билеты, буклет, «Добро пожаловать»!..
Зоопарковским буклетом Михаил стал просто обмахиваться: стоял отличный воскресный солнечный день – вот уж спасибо синоптикам. А посмотреть, чего они там пишут про своих зверушек можно и дома! Не для изучения же – кто из животных где живёт, чем знаменит, и чего ест – они сюда пришли! Хотя, если фотки останутся на память – неплохо…
Девственный лес, в дебрях которого имелись прогалины, искусно устроенные так, словно перед ними натуральные поляны, соединяла асфальтовая дорожка, без видимой системы ещё и петлявшая между прудов с кувшинками, уютных лавочек, вековых сосен, и дубов с берёзами.
Однако они шли медленно, так как во-первых, Наталья задерживалась почти у каждого вольера, а во-вторых натёрла мозоль – а нечего ходить по парку в туфлях на каблуке.
Больше всего, как ни странно, её привлёк дикобраз: когда она, несмотря на строжайшее запрещение, вывешенное на табличках через каждые пятьдесят шагов, что – «животных не кормить и не дразнить!», сунула сквозь сетку кусочек печенья, метровый зверь очень аккуратно взял его двумя лапками, и стал кушать: так, словно он – чопорная пожилая дама, которая-то уж всё знает о соблюдении приличий!
Михаил похмыкал, Наталия буквально заходилась от восторга:
– Подожди, я дам ему кусочек побольше! – и, чуть погодя, – Смотри-смотри! Правда, он нюська?!
Михаил поглядел внимательней на огромного и страшноватого на вид зверя, зубами которого можно было бы запросто перегрызть любой ствол, если б не сетка… Кроме того, несмотря на старания роботов-уборщиков и окружающий лес, вольер ощутимо пованивал. Однако спорить с Натальей не стал, удержав только нос от сморщивания:
– Да. Настоящий. Вот прям типичный нюська.
На табличке он прочёл, что «нюську» зовут Терминатор, (А что – вполне подходящее имечко!) и ест он больше трёх килограмм фруктов и овощей в день, и роет норы по двадцать метров… Вот в это запросто можно поверить.
Рысь Маша, как значилось на табличке у решётки, спала. Наружу из домика свешивались только уши. Впрочем, можно было догадаться, что они крепятся к голове…
Порадовали белки. Они, смешно вереща, ползали по ветвям ближайшей к вольеру сосны, потряхивая рыжими и словно растрёпанными хвостами, а когда Наталья сыпанула им раскрошенных печений, всей толпой ломанули на землю, а затем – расползлись прямо по сетке, выпрашивая ещё!
– Ой, надо же! Какие… Прикольные. А глаза-то, глаза! Ну как бусины! Дать им ещё? – она пошуршала пачкой, которую они специально купили в лавке у входа, и в которой уже почти ничего не осталось.
– Как хочешь. А как мы тогда будем смотреть в глаза остальным бедным, некормленным зверушкам? – он не скрывал иронии.
Она рассмеялась:
– Да, верно. Они, наверное, больше любят орехи и всякие семена кедров… Я читала!
– Ага. Вот поэтому у них в вольере – четыре кедра и три сосны. И наверняка служащие подсыпают им этого добра ещё и лопатой! Смотри, какая жирная вон та: если уж упадёт с дерева – наверное, земля будет трястись, словно грохнулся настоящий слон! – матёрая белка, видать, старейшина стаи, неторопливо и с чувством собственного достоинства вразвалочку протопала к сетке и тоже воззрилась на них.
– Надо же! Она так смотрит… Будто что-то соображает! – Наталья сунула «патриархессе» кусочек побольше. Та чинно взяла, и стала есть с расстановкой – почти как давешний «нюська». Наталья снова заохала. Михаил еле уговорил спутницу пойти дальше.
И хорошо: они успели вдоволь насмотреться на медведей, лосей, верблюдов (Эти, правда, все были в клоках лезшей с них шерсти – линяли.), слонов и зебр. На особенно тёплой полянке скакали даже кенгуру – пять здоровых оранжевых создания, напомнивших Михаилу почему-то крыс, вставших на дыбы. Правда, морды у этих оказались посимпатичней. Да и печеньем они не брезговали, как лоси, презрительно пофыркавшие на них…
Их стали всё чаще обгонять отдельные посетители, и компании – видать, коллективы, решившие провести «корпоратив» на природе…
Барсуки и еноты Михаила не впечатлили. Наталья пыталась выманить их из норы, но не слишком успешно: никто не вышел, даже когда Михаил умудрился попасть печеньем прямо в чёрное отверстие входа. Пришлось довольствоваться разглядыванием цветной голограммы на фото. Фото висели у каждой клетки, но казались лишь пародией на тех, кого изображали – сами звери выглядели совершенно иначе! Может, оттого, что они видели их в динамике, прыгающими и бегающими? Таких всё же оказалось куда больше, чем лентяев-лежебок типа барсуков. Или эти гады ведут ночной образ жизни?
– Михаил! Боже! Вот уж не думала… Смотри – это же коала? А как он живёт здесь, у нас? Холодно же? И ест же – бамбук?
– Нет, это панда ест бамбук, – он кивнул назад, – А это, верно, коала австралийский. Ест только листья эвкалипта – да и то, лишь определённого его вида… Значит, вывели наши селекционеры морозоустойчивый эвкалипт – вон: растёт же!
Действительно, мишка-коала, напоминавший плюшевого, висел всего в полуметре от них, на одном из восьми одинаковых низкорослых деревьев, и жевал. Правда, с таким удручённым видом, словно приходится поглощать мерзкую, отвратительную субстанцию, которую приличному медведю предложить могли разве что какие-то совсем уж изуверы!
– Похоже, ему эти селекционные эвкалипты не слишком-то…
– Вряд ли. Иначе совсем не ел бы. А вид у него всегда недовольный – я уж видал их тут… Кстати, говорят у них громадные когти! – предупреждение последовало вовремя: Наталья быстро отдёрнула протянутую было к шёрстке руку.
А вот какой-то из молодых, явно чиновников, в строгом блестящем лайкрой костюме, не отдёрнул. За что поплатился длинной, и, судя по вскрику – болезненной царапиной! Грязно выругавшись (на что Наталья фыркнула, а Михаил хмыкнул), парень кинулся к ближайшему медпункту, поддерживая пораненную руку другой рукой, и возмущаясь администрацией – благо, стрелки-указатели имелись тоже через каждые пятьдесят шагов.
Придурок, подумал, провожая его взглядом, Михаил – сам полез. Теперь придётся ещё и штраф платить, за близкий «контакт», и «захождение за барьер». На то и видеокамеры.
Мимо оленей, косуль и полян со всякими горными и равнинными баранами они проходили уже с трудом. Даже Михаил устал. Однако все скамейки, стоящие по интимным тенистым уголкам, оказались уже заняты – тут отдыхали и пожилые, и полные. Да и молодые, как и он, обмахивающиеся проспектами, и вяло переговаривающиеся. Жизнь сейчас такая: мало кто заморачивается физической формой, или работает стоя. (на то и роботы!) А так – все сидят. По уютным кабинетам. Три часа хождения, похоже, для многих – предел.
Наконец попалась монументальная и громадная, как оказалось, когда вошли внутрь, бревенчатая изба-столовая.
Пока Наталия доедала борщ и рагу, он сходил в лавку с обратной стороны дома.
Экспресс-доставка по пневмораспределителю, конечно, обошлась дороговато, но кроссовки показались ему лучшим решением. Он вернулся к спутнице, с сокрушенным видом рассматривавшей стоящие под столом ступни, извлечённые из туфель:
– Не представляю, как я потопаю дальше!
– Зато я представляю. Ну-ка, примерь! – он вынул руки с обновой из-за спины.
– Вау!!! Михаил! Откуда?! – энтузиазм явно был неподдельным. Приятно.
– Экспресс-доставка. Лавка – за углом. Таких беспечных здесь – каждый второй. Все как-то забывают, что ногами можно ещё и ходить…
Правда, часа через два, после всех этих экзотически ярких и иногда громко орущих бабочек-колибри-попугаев-варанов-обезьян, содержащихся уже в вольерах-помещениях с искусственным климатом, ноги гудели и у него…
Домой добрались только к шести.
Кавардак превзошёл все его ожидания!
Пальчики оближешь! Он и причмокивал, и мычал, и попросил добавки… Которой получил совсем не так много, как рассчитывал, да ещё передача тарелки сопровождалась недвусмысленным мычанием, и косяками глазками туда, где… Он поспешил заверить, что к ночи всё будет в порядке – пища переварится!
Откинувшись на спинку стула, он методично ковырял зубочисткой там, куда не мог дотянуться зубной щёткой – в дупле, которым всё было лень заняться…
– Знаешь, а ты отлично готовишь! Пловом я потрясён, кавардак – выше всяких похвал… Может, стоило взять тебя просто в качестве поварихи? – он думал, что немного юмора не повредит.
Наталья вскинулась. Лицо залила краска. У неё перехватило дыхание – словно она ужасно… Разозлилась?! Но – почему?! Что такого он сказал?!
Она наконец совладала с голосом, только чтобы выдавить:
– Это… подло! Ты – свинья! Это, это… Самое мерзкое оскорбление, что я слыхала за все эти годы! И… и… Отвези меня обратно в Этернотеку – слышишь?! Немедленно!
– Да погоди ты, Наталья! – он развёл руками, – В чём дело?! Какое оскорбление? Мне просто… Просто очень понравилось, как ты готовишь – вот и сказал… Что хотел бы так есть всегда, если уж на то пошло… – он сглотнул, не зная, что ещё сказать. Потом выдавил, глядя на её закрытое ладошками лицо, и вздрагивающие в отчаянных рыданиях плечики:
– Да не плачь ты… Лучше объясни толком мне, туповатому и непонятливому – что тут оскорбительного?! И… И – извини, если сморозил какую-то глупость… – у него буквально горло перехватывало, и жар бросился в шею и лицо!
Она рыдала уже не так беспросветно. И режущий, словно ножом по сердцу надрыв в подвываниях, вроде, пропал.
Но когда руки отняла от лица, слёзы текли буквально ручьём:
– Ты что… Проспект не читал?
– Читал. Ну и что? Где там сказано, что нельзя хвалить то, как ты готовишь?
– Чёрт… Дело не в этом. Хвалить можешь сколько угодно… Просто… – она покачала головой, потом глубоко вздохнула, словно выбравшись из-под воды, – А ты и правда не имел в виду… Ну, это… Что предпочёл бы, чтобы я тебе готовила, а не…
– Не – что?!
– Спала с тобой…
Он недоумевая посмотрел на неё. Потом понял. И не придумал ничего лучше, чем рассмеяться, схватившись за голову:
– Боже мой, Наталья! Да нет же – конечно НЕТ!!! Вот я баран… Ты уж прости – это получилось глупо и, и… Да, наверное, мерзко с моей стороны… Я… Не подумал, что это можно истолковать так! А вообще-то ты – самая желанная и сексапильная девушка, что у меня была! Я ни с кем ещё за ночь не… Четыре раза! Блин… Прости ещё раз! – он встал, и подошёл к ней, приобняв ещё вздрагивающее тело за плечи и спину.
– Свинья! Свинья-свинья-свинья! – она крепко прижалась к его животу головой, то колотя кулачками по спине, то прижимаясь ещё крепче, но рыдала теперь, хоть и сильнее, но скорее, с облегчением. Если это можно так назвать. Рубаха на его животе вмиг промокла.
Он не придумал ничего лучше, как отнести её в ванну, где неторопливо снял с неё промокшую и грязную от пота, пыли и слёз одежду. Кинул всё в машинку – через два часа одежда будет как новенькая.
Затем включил тёплый душ, и поставил зябко ёжащуюся и шмыгающую носиком Наталью под упругие парящие струи.
Намылил мочалку, и нежно, а затем и куда активней, «обработал» девушку спереди и сзади. Особенно старался поаккуратней с маленькими ступнями – натёртые волдыри прикрывал пальцами. Он всё ещё вздыхал и качал головой.
Она вдруг остановила его руки.
Повинуясь красноречивому взгляду он скинул брюки и всё остальное. Залез к ней…
Теперь без мочалки водил ей по плечам, спине, тоненькой талии и упругой груди, постепенно опуская погорячевшие ладони к бёдрам и… Тому, что между ними.
Поворачивая её, словно послушную безмолвную куклу, подставляя все её восхитительные округлости и изгибы под горячие струйки, и сам не заметил, как стал приговаривать:
– Так, хорошо, а теперь – вот этот бочок… И спинку… А где у нас правая ножка?..
Правая ножка вдруг оказалась закинута ему на спину, а перед глазами возникло сосредоточенное лицо:
– Вы, Михаил Геннадьевич, прощения ещё не заслужили! А вот если хотите быть прощённым… – она откинула голову с мокрыми облепившими лицо волосами, и прижалась к нему – да так, что не понять намёк могло только уж вовсе бесчувственное бревно… А он таковым и не был!
Прижав её спиной к мягкому тёплому кафелю, он закинул вторую её ногу себе на бёдра уже сам, подстроился… Вошёл – не бережно и нежно, как прошлой ночью, а нагло и требовательно! Он с присвистом, тяжело дышал, хрипя и придерживая её за ягодицы, она, откликаясь на его движения, закинула руки ему на шею, и чуть изогнулась – ага, вот теперь всё как надо!
Он наддал, сам удивляясь – откуда у него эта свирепость и страсть – вроде, только позавчера был педантичным и немного занудным зубрилой-трудоголиком…
Неужели чёртов психоаналитик со своими дурацкими рекомендациями настолько угадал?!
Почувствовав приближение конца, он зарычал. Наталья закричала тоже – тоненько, задыхаясь, и сотрясаясь всем телом… Боже, вот, оказывается, чего ему не хватало – такого крика, чтобы ещё и ещё!..
Наталья раскинулась по кровати в спальне, даже похрапывая – устала, вымоталась. Да и он… Приложил руку. Ну, или не руку!
Он решил почитать – не спалось.
Книга, которую она оставила лежать на кресле, называлась «Джеральд Даррел. Моя семья и другие звери». А-а, детская. Написана с юмором, и огромной любовью к животным, и чуточку иронично – по отношению к этим самым родственникам…
Он и сам любил её перечитывать. Но что нашла в ней Наталья? Вернее, почему именно эта книга – а не «дамские» детективы и имевшаяся на полке парочка мелодрам – заинтересовала её? Она любит животных? Возможно. Не зря же они ходили в зоопарк. Причём – она шла, даже превозмогая боль от волдырей и усталость в малотренированных ногах! А ведь там, в Этернотеке, их вряд ли заставляют много двигаться. И читать.
Насколько он помнил, за пользование библиотекой, причём представленной только электронной версией для айпадов, полагалось платить из заработанного… А старинных книг сейчас… Точно – нигде нет.
Не то, чтобы их запретили. Нет – они исчезли как то сами по-себе. Учебники и справочники состарились – их сдали в библиотеки. И затем, когда те тоже ликвидировали за ненадобностью и невостребованностью – в макулатуру.
Художественная литература сразу не печаталась, а заносилась в электронные Хранилища. Откуда легко скачивалось, переписывалось. И т.п.
Ну а всё остальное, что хранили и оберегали энтузиасты и упрямцы вроде его матери – ветшало, выгорало, разваливалось. Страницы становились сухими и ломкими, словно прошлогодние листья, крошились, и книга рассыпалась и дряхлела, пока её просто не отправляли в мусор. Наследники «домашних фондов».
Он свои книги (целых тридцать восемь штук!) холил и лелеял. Держал в зале, подальше от кондиционера – чтобы не дуло! Влажность поддерживал, как требовали эксперты – чуть выше тридцати процентов…
И всё равно знал – смерть книг неизбежна! Текст неумолимо выгорал и блёк, страницы обмахрялись и пачкались, корешки и переплёт рвались, и способа продлить жизнь раритетам он не знал… И новых купить негде. Правительство посчитало, что печатать такие, как прежде, книги – невыгодно. Да и правильно – сейчас почти никто не читает Литературу. А всё больше справочники, Руководства и Пособия – по специальности и работе.
Он открыл томик где-то на середине. Стал читать под мягким светом торшера.
Сам не заметил, как увлёкся – и вот уже смеётся и сострадает, радуется, и поражается – как велик и прекрасен Мир Природы! И с какой бережной любовью преподносит его древний автор! Сразу видно: тогда люди куда больше обращали внимания на то, что их окружало. А сейчас?… Он невольно поморщился.
Природа превратилась в «окружающую среду». Которую просто используют. Причём – нагло. Погоду изменить? Пожалуйста! Руду из недр вынуть – с большим удовольствием! Горы сровнять с землёй или насыпать новые – без проблем!
Поэтому и оскудели недра, и всё дороже даже обычная пластмасса – почти нет нефти, извлечённой даже из нефтеносных песков. А синтез углеводородов влетает в копеечку! Молодцы вон америкосы – запасли в мамонтовой пещере на двести лет вперёд! Теперь диктуют всему мировому экономическому Сообществу…
Ближе к двенадцати он подлез под бочок к Наталье. Она не проснулась, только ротик приоткрыла, в полусвете ночника блеснули остренькие зубки: ну ни дать ни взять – сама как белочка… У неё и дикобраз – «нюська»…
Странная ему попалась женщина. «Категории Д5». Или… Может, они там все такие? Нет, вряд ли. Она говорила, что только она из всего потока захотела научиться готовить… А то, что ей нравится больше лес, чем Город? Странно, да…
Повернувшись на спину, он ещё долго думал, вслушиваясь в уже тихое сопение под боком. Хотел бы он, чтобы всегда оно раздавалось рядом? Хм-м…
Ответить трудно: прошло слишком мало времени. Может, у неё есть какие-то недостатки? Болтливость? Вредность? Может, сварливость? Почему она так мало раз была востребована? И – он обратил внимание! – никогда – повторно!
В любом случае рано делать выводы. Посмотрим, что будет дальше.
Утром его разбудил деловито-приторный голос будильника:
– Доброе утро, Михаил Геннадьевич. Сегодня понедельник, тринадцатое июня. Семь часов восемнадцать минут. Через сорок две минуты отходит ваш экспресс до Центра. Включить автоповар?
Даже не открыв глаза, он буркнул:
– Включай! – после чего застонал, развёл руки, потягиваясь:
– Чёрт! На работу – как на праздник! С бодрыми песнями и улыбкой…
Его привычный ворчливый монолог прервал весёлый голос с порога кухни:
– Можно и без песней. Ну-ка, давай умываться, и за стол! Завтрак готов!
Ох ты… Как это у него выбило… Что он не один!
– Слушаюсь, Большой Босс!
Из ванны он вышел, на ходу зачёсывая короткую чёлку – после обработки феном она оставалась чуть влажной: чтоб лежала. Наталья встала из-за стола при его появлении:
– Привет! Против тостов не возражаешь?
– Нет. Тосты и бутерброды – моя традиционная еда… Особенно когда до паровоза пятнадцать минут!
Наталья даже без макияжа смотрелась мило и свежо. Он подумал, что это тот редкий случай, когда женщине «боевая» раскраска, скорей, вредит. Однако с учётом вчерашнего опыта ограничился констатацией, а не дурацкими советами:
– Отлично выглядишь! Успела умыться, что ли?
– Ну так!.. Я на «вахте» уже с шести, лежебока несчастный. Что, зачитался вчера?
– Да, был грех… А ты что – уже прочла всю книгу?
– Прочла. Я читаю быстро: страница – двадцать секунд. Засекала. Обучили… Ещё там… – она неопределённо махнула головой куда-то назад. Он подумал что эту тему лучше не поднимать. Спросил:
– Ты, надеюсь, не обидишься, что я тебя оставляю тут на целый день одну?
– Без проблем. Не привыкать. Дочитаю, что найду, сготовлю ужин, посмотрю ящик – видишь, какая обширная программа! Тут уж не заскучаешь!
– Ну, отлично. – он запихал в рот последний кусок тоста с клубничным мармеладом, еле проговорил, стараясь не ронять крошки, – Тогда я побежал!
– Счастливо! А если мне захочется погулять?
– Да ради бога. Вон, на гвоздике у двери – второй комплект ключей. Код в подъезде – три-один-один. Деньги… – он торопливо пошарил по карманам, – Вот. Тут пара сотен. Хватит?
– Конечно. Ну, счастливо. – она, приподнявшись на носочки, несмело чмокнула его в щёку. Ему показалось, или она подмигнула?! Или это что-то попало ей в глаз?..
На свой экспресс он еле успел – пришлось долго ждать лифта, который ещё и полз до третьего подземного уровня метро почти минуту. Однако втиснулся, поздоровался вежливо-равнодушным тоном со всеми, кто стоял у двери, и взялся за поручень, глядя привычно в черноту, скользившую за окном.
Ему казалось всегда, что более обезличивающего город и людей механизма, чем метро, не существует. Все стоят молча, деловые и собранные, концентрируют мысли и способности на предстоящем рабочем дне. Лица – словно застывшие раз и навсегда безжизненные маски без малейших признаков эмоций – как в театре Кабуки. Только вот нет деления на Злодеев, Красавцев и Добрых Старичков – все собранные и целеустремлённые… Рабы.
Да – они – рабы! Он не обольщался на этот счёт. После того, как всю работу, процветание Цивилизации и «дальнейшее развитие» Общества Потребления взвалили на плечи только мужчин, пропасть между этими самыми мужчинами всё увеличивалась. Конечно: каждый в любой момент может стать твоим врагом, твоим непосредственным конкурентом! Открываться, расслабляться нельзя ни на секунду – сожрут!
Пялясь невидящим взором в мешанину кабелей и стоек с крючками, то ускоряющих свой бег до сливания в чёрно-монолитную массу, то вновь распадающихся на отдельные чёрные нитки, когда поезд замедлялся или ускорялся от станции, он старался только не двигать желваками – заподозрят в очередном приступе социофобии. Или ещё какой гадости.
На третьей остановке он вышел, пожелав остающимся удачного дня. Ему в спину прозвучали ответные вежливо-стандартные пожелания. Сволочи! А сами, небось, рады бы вонзить ему туда нож! Или хотя бы смачно плюнуть… Только то, что все друг за другом хоть краем глаза, но присматривают, и удерживает!
Чёрт, похоже, у него опять начался приступ паранойи… Хватит! Вперёд!
Контора размещалась на тридцать восьмом этаже стоэтажной башни-монстра, вытянувшейся на два квартала. Ехать на лифте пришлось уже почти только с коллегами – он раскланивался, стараясь, чтоб голос звучал вежливо и приветливо. На каждом этаже, заказанном попутчиками, лифт вежливо позванивал, объявляя:
– Двадцать девятый, пожалуйста… Тридцать третий. Тридцать восьмой.
Он вышел, привычно посмеиваясь: «профессор Питсбург» и «мамаша Гудрун» сегодня опять проехали свой этаж, потому что увлеклись щипанием друг друга за… Все возможные места. То, что они любовники, давно ни для кого не было секретом. А то, что ещё любят подразнить, поэпатировать коллег своей голубизной, стало традицией и… Привычкой. Теперь «шалунам» придётся ждать лифта, идущего вниз, а для этого делать пересадку.
Шеф, заложив руки за спину, стоял у входа в Контору с вежливо-равнодушным видом, но это никого не обманывало: вредный бюрократ просто ждал опоздавших, чтобы навесить самую гнусную и занудную работу, да и из зарплаты вычесть – в «фонд отдела».
Присев за рабочий стол, Михаил вздохнул: фу, прибыл вовремя!
Однако «приключения» и «тернии» ещё не закончились: к столу подошли два известных шутника и гнусных карьериста, метивших на его место: Василий и Владимир, или Вальдемар, как его за спиной называли все, кто знал (а знали все) о несколько нетрадиционных привычках мазогея… Василий гнусно ухмылялся:
– О, кто это у нас пожаловал… Да ещё вовремя… Ну, как там «курс интенсивной сексотерапии»? Оторвал какую-нибудь Элитную красотку? Или проводишь традиционно – с помощью куклы из шкафа и левой руки?
Скотина мерзкая… В обычных условиях Михаил бы покраснел или побледнел от такой наглой провокации, да ещё сказанной так громко, чтобы слышала уж вся комната.
Но сейчас… «Наезжают» на его «девушку»!
Эта мысль позволила мобилизовать скрытые ресурсы желчи и находчивости.
И, поскольку он прекрасно понимал, что его ещё и провоцируют на очередной скандал, а значит, хотят просто сковырнуть с тёплого местечка, достойный ответ нашёлся достаточно быстро. И говорил Михаил специально погромче – пусть все слышат!:
– Спасибо, я в восторге от курса. Уж та-акая штучка попалась – я и забыл, когда последний раз делал два дубля подряд! А как сам – прошли уже прыщики?
Василий подрастерялся, о чём Михаилу сказали забегавшие выпученные глазки:
– Ка-какие п-прыщики?
– Ну, те, которыми тебя наградил последний твой… Дружок из отдела Сбыта! Я думал, что триппер-три сейчас лечится за сутки – до понедельника мог бы и успеть!
Лицо Василия пошло уже явственными красными пятнами. (Он явно не предполагал, что про его «новое увлечение» может быть кому-то известно! Особенно – Михаилу. Да ещё теперь придётся оправдываться перед «Вальдемаром»!)
Михаил с мстительным удовлетворением наблюдал за униженным и пришедшим в замешательство противником: раньше он не мог достойно встречать «психологические» атаки-наезды, над которыми парочка потом ржала втихаря, думая, чем бы ещё насолить хоть и не начальнику, но наглецу, получающему больше их за фактически почти ту же работу…
Ключевое слово – почти!
Ему явно не могли простить, что он делает её быстрее и качественней!..
Зато вот теперь парочке придурков точно найдётся о чём пошептаться во время обеденного перерыва, и подумать – особенно о том, откуда Михаилу стало известно про нового любовника «из отдела сбыта»: прозвучал звонок к началу работы, и Василий, буркнув под нос: «ладно, всех благ!», отвалил к себе. Вальдемар, стоявший лицом к двери и Василию, и поэтому заметивший приближение Шефа раньше, успел ретироваться раньше.
Все в комнате опустили головы к клавиатуре и бумажкам на столах перед собой, или уставились в мониторы, срочно изображая деловую активность.
Михаил, внутренне торжествуя, хоть и смутно опасаясь новых поползновений, включил комп. Статистика, будь она неладна… Эффективность и целесообразность. И он – главный у них в отделе и Конторе по этой хрени помимо основной работы по расчётам.
Так, где это он в пятницу остановился… Ага – вот. Показатели числа Заказов за предыдущий год… Что там у нас было? Ноль два процента в плюсы?..
Нормально, только не совсем понятно, чем вызвано. Ну-ка, возраст респондентов.
Ого! Средний показатель упал на один и восемь. Это что же получается? Служащие молодеют? Ага, два раза. Значит, Руководство попёрло старичков на досрочную пенсию – хочет повысить эффективность… Хм-хм… То есть – грубо говоря на каждый год «молодения» персонала прирост производительности – одна десятая процента… Негусто.
И это – валовое число заключённых Сделок… А что там с числом переделок расчётов?
О! Выросло аж на восемь процентов! То есть – по факту производительность не поднялась – а упала! Причём за счёт требующихся серьезных переделок Проектов! Нужно срочно сообщить Шефу! Пока не выперли ещё кого-то из старых, опытных и собаку съевших…
К вечеру Михаил получил свою долю сдержанных похвал от Шефа.
И нагоняй (несильный!) и приказание молчать о полученных результатах от Шефа Шефа. Однако ещё не дождавшись ухода Михаила из своего кабинета, Большой Босс потребовал по селектору у кадровика личные дела всех уволенных за последние два месяца.
Дай Бог, может, кого помоложе и восстановят! Потому что эффективность и компетентность персонала всегда перевешивает потребность в «молодом и бодром виде», так сказать, «презентующим» «лицо» Конторы.
«Сладкая парочка» к Михаилу не подходила. Зато подошёл Динар – симпатичный пожилой татарин, хитро подмигнувший, и показавший большой палец, и точно так же молча удалившийся за свой стол, заваленный флэшками, папками и факсами. Михаил подмигнул в ответ, хотя и не знал, к чему относится одобрение – то ли к отшитым придуркам-соплякам, то ли – к грядущему возвращению стариков на рабочие места – здесь, в Конторе, ничего утаить невозможно, и все знают буквально всё через считанные минуты!..
Сплетни и клевета – любимые орудия интриганов. Да и вообще – клерков-чиновников.
Закончил он позже обычного – из-за собственного внеочередного Доклада, и автоматически последовавшего вызова к Руководству. Так что пришлось подгонять хвосты.
Однако сегодняшним днём Михаил остался доволен: он наконец-то перестал моргать и глупо похихикивать в ответ на наглые подколки, и показал зубы. Не говоря уже о том, что способствовал «повышению эффективности работы».
Поэтому домой приехал часам к семи. Уже подходя из лифта к своей двери зашевелил невольно ноздрями: аппетитные ароматы пирога и чего-то ещё вкусного разносились до конца коридора!
Он позвонил. Наталья открыла сразу – словно ждала за дверью…
Впрочем, может так и было? Если видела в окно его «Шкоду»…
– Привет!
– Привет! Как на работе?
– Э-э, рутина. Но возни с ней много. Как ты тут?
– Отлично. Давай – мой руки, переодевайся. Буду кормить и рассказывать.
За столом на кухне сидеть оказалось куда приятней: Наталья умудрилась расставить по-другому табуреты и чуть сдвинуть сам стол. Теперь свободного места оказалось вроде даже больше: подход к мойке и плите стал пошире.
– Наталья! – он «врубился», – А где гладильный автомат?
– Я его переставила в коридор. Занесу потом, когда… – она вдруг перестала улыбаться, и потупилась, – Ну, через… Уже – десять дней.
Он тоже почувствовал неудобство. Напоминание о том, что она здесь – гостья. Одна из… как она, возможно, думает. Да, она покинет его через десять дней…
Но ведь никто не запрещает ему взять её снова потом, когда денег наберётся достаточно. Или – в отпуск. Он сказал, словно ничего не произошло:
– Правильно сделала, что переставила. Он и нужен-то раз в месяц. Не бери в голову: я сам переставлю, если решу, что там неудобно. Ну, накладывай нам – я уже в коридоре учуял… – он с вожделением потёр руки.
Она храбро попыталась улыбнуться:
– Ах вот так!.. А твои соседи не подадут на нас в суд за… Неправильные запахи?
– Нет! – он уже рассмеялся, – Это не так формулируется. «Нарушение права на чистый воздух». Или – «Насильственное навязывание чуждых личности обонятельных ассоциаций». Словом, мы твоей стряпнёй, типа как бы… возбуждаем лишний аппетит!
– Ага. Ну, это ты, наверное, переживёшь благополучно. В том смысле, что особенно не потолстеешь! А на соседей мне лично… Пусть жрут больше, если возбудятся… В смысле аппетита!
Она навалила ему полную тарелку аппетитно пахнущего варева. Он довольно долго не мог понять, чем оно таким знакомым… Пришлось спросить:
– Это… Что?
– Тю! Вот уж не думала, что не угадаешь! Каша-маша!
