Анастасия Котова
Девочка в реакторе
– Я бы хотел предупредить тебя, дружочек, что на венском докладе не должно прозвучать ни моего имени, ни всего того, что ты наблюдал в подпольных лабораториях. Ты меня знаешь, я как тень, есть везде и всюду. Тебе предстоит потратить не один год своей жалкой жизни, чтобы осознать, что ты натворил. А твоя дочь, – долгожитель подошел к кушетке и слегка погладил пальцами по забинтованной руке, – отлично справляется с заданной ей ролью. Ты не представляешь, как долго я этого ждал…
Валерий продолжал стоять, как истукан, впившись взглядом в маленькую хрупкую девочку.
В памяти всплыло воспоминание, как он, уходя, оборачивался и напоследок замечал ее взгляд, полный грусти и любви.
Глаза без густых темных ресниц поблескивали от слез, а перебинтованное лицо украшала добрая детская улыбка.
– Ладно, бывай. – Долгожитель похлопал академика по плечу и подозвал к себе девушку в очках и пальто. – Пойдем, моя Лизавета, нас впереди ждет очень много работы.
“Занято!!!”
Сергей едва не завизжал от возмущения и предчувствия скорого позора.
Все кабинки в бывшем райкомовском туалете, рассчитанном на совсем иной ритм жизни – заняты!!!
“Черт побери!”
Прохаживаясь перед рядком кабин, лейтенант изо всех сил сдерживался, обжимая мышцами живота уже разорвавшуюся внутри гранату. Он поднимался на цыпочки, тянул шею, покусывал нижнюю губу и прошагивал пространство от окна до дверей – обратно, мимо кабинки, обратно…
“Чтоб вы пропали!..”
Плотный майор вышел через несколько минут, одергивая куртку.
“Ка-а-айф…”
Сергей запил сразу две таблетки водой из-под крана.
Туалет, хоть и в таком не последнем месте, как штаб оперативной группы Министерства обороны СССР, был изрядно вонюч.
“Загадили…”
Кто ж рассчитывал на такую “пропускную способность”…
И так на протяжении нескольких дней.
А в одно прекрасное утро…
Сергей открыл глаза. И понял, что спал спокойно. Он умиротворенно поглядел на потолок палатки.
На всякий случай на завтрак он выпил только чаю.
Маршрут разведки Рыжий Лес-3 начинался у километрового столба.
Дозиметрист Петро измерял уровень радиации на земле у его основания (“землю”) и в воздухе (“фон”).
Сергей записывал номер точки и величины уровней.
Бронированная машина съехала с заброшенной автотрассы в лес, в смоляную тенистую прохладу.
Высунувшись вверх из люка, лейтенант из запаса высмотрел дорогу получше, сверяясь с лежащей на рации схемой маршрута, грубо нарисованной от руки, и подал короткую команду Коле-водителю.
Мотор броника мощно урчал.
Зеленый поролоновый респиратор глушил слова.
Приходилось кричать, наклоняясь внутрь:
– Направо!..
– Налево!..
– По правой!
– По левой!
– Возле куста – замер!
Коля затормозил.
Петро спрыгнул, на ходу доставая зонд, и принялся измерять фон и землю на точке.
Сергей спешно записал данные карандашом.
Петро, тщательно оббивая песок с сапог о броню, залез наверх, на крышу бронированной машины.
– Вперед! – и броник тронулся с места.
Замер, еще замер…
Уровни радиации возрастали.
Поперек пути “выросла” вырубленная посадка молодняка: косые белые острия рядами – полоса шириной метров семь.
– Объедем?
Николай кивнул.
“У броника задние скаты31 лысые. Если проколемся, то непонятно, как нас потом будут оттуда стаскивать. Да и уровни тут приличные…”
Среди косых белых рядов появилась тоненькая фигурка девочки с длинными темными волосами. Над тяжелыми прядями возвышался роскошный бант, кончики которого трепыхались за спиной. Малышка ходила вдоль вырубленных деревьев и пинала носком туфля мелкие комочки земли.
Сергей обомлел.
– Коля, стой! Тут ребенок!
Он вместе с Петро-дозиметристом выпрыгнул из бронированной машины и направились к девочке.
Та остановилась, впившись взглядом синих глаз в двух крупных мужчин, и невинно захлопала ресницами.
– Мы-то думали, ты испугаешься и убежишь…
Она опустила голову, спрятав злорадную усмешку. Потом вновь подняла пронзительные, с оттенками глубокой синевы, глаза и посмотрела на военных так, будто видела их впервые.
– Что ты здесь делаешь?
Малышка пожала плечами.
– Ты кушать хочешь?
Она активно закивала головой.
– Тогда поехали с нами в лагерь. Только придется немного потерпеть, работа еще не закончена.
Сергей, обхватив руками девочкину талию, ловко подхватил ее и посадил на самый верх.
– Поехали, Коль!
Бронированная машина в очередной раз сдвинулась с места.
Маршрут разведки Рыжий Лес-2. Два километра южнее АЭС.
Уровни – несколько десятков миллирентген в час.
По широкой песчаной дороге ехала зеленая бронированная машина.
Справа сосняк: мелкий, молодой, зеленый, с другой стороны – дома, заборы, палисадники.
Край села Копачи.
Кудахтали куры.
Было очень жарко.
Девчушка, сидя на верху броника, не обращала внимание на палящие солнечные лучи. Казалось, жара не приносила ей никаких неудобств, а лишь приятно согревала бледное лицо.
Алые губы растянулись в довольной улыбке.
Девочка прищурила синие, как летнее небо, глаза.
Волосы тяжелыми прядями ниспадали на плечи.
“Вот же чертовка! И даже не понимает, где она находится!..”
– А где же наша приятная златовласка?
– В лагере, наказанная сидит.
– Что ж ты ее так…
– Когда мне сообщили, что среди нас женщина с автоматом, мне стало страшно.
– Думаешь, она может пристрелить?
– Да кто ее знает…
В селе ни единой души. Уже три месяца.
– О, смотри-ка, кто к нам пришел!..
Возле БРДМ-а возникла маленькая собачонка, год от роду. Маленькие висячие ушки. Острая мордочка с черным “пятачком”. Шерсть стояла дыбом, а хвост поднимал небольшие клубочки пыли.
Пес еще раз облизнулся и устремил темные глаза на незваных гостей.
– У нас у самих-то поесть нечего…
Собачонка продолжила неотрывно на них смотреть.
Девочка спрыгнула с машины и вплотную подошла к животинке.
– Смотри, укусит!..
Малышка присела на корточки и провела кончиками пальцев по круглой голове. Шерстка слегка заискрилась, но ни пес, ни девчонка ничего не почувствовали. Зверек благоговейно склонился к ногам маленькой хозяйки и начал повизгивать от удовольствия, вытираясь мордочкой о ноги девочки.
– Ни у кого ничего нет?
– Не-а…
– Ну нету… ничего нет, – сказал Сергей собачонке.
– Погоди! – Коля-водитель нырнул в черную дыру люка.
Появившись обратно, он развернул засохший бутерброд.
– Точно!..
– Завалялся в ящичке, заначили когда-то как НЗ32, а потом забыли!..
Пес схватил добычу на лету.
Посмотрев вслед уезжающей по трассе бронированной машине, собачонка побрела обратно к домам.
– Интересно откуда она?..
– Да черт его знает! Когда мы только приехали, она уже была на станции.
Сергей и его команда объезжали маршрут вокруг пустой Припяти.
– Как-то уныло это все выглядит…
Посреди красивого соснового леса, у быстрой полноводной речки Припять, в удобных многоэтажных домах жили сорок пять тысяч человек, всего лишь три месяца тому назад. А сейчас БРДМ ехал вдоль забора из колючей проволоки, который отделял город от остальной чернобыльской зоны.
Разведчики продолжали измерять радиацию через каждые сто метров.
– Тут будут жить люди!
Аккуратный ученый – их еще называли “наукой” по роду деятельности, – в белой робе, в белом колпаке на голове, с внутренней стороны колючей сетки, растянутой на столбах, мерил землю светлым прибором.
Девочка спрыгнула с крыши бронированной машины и направилась к “науке”.
Петро ткнул зондом темно-зеленого ДП-5 в тот же столб с обратной, наружной стороны:
– Ага, будут, как же, с 60 миллирентген в час!..
– Правда? – обрадовался Сергей, не обращая внимания на ехидное замечание приятеля. – А говорили, тут жить уже никто не будет…
– В Припяти будут жить люди. Припять будет нормальным живым городом, – уверенно произнесла “наука”. – Для этого мы, физики, тут и работаем. А вы офицер – кадровый?
– Да нет, я вообще-то химик…
– А тут?
Лейтенант пошутил:
– “Командир взвода сталкеров”, по зоне каждый день лазим, меряем…
Разговор перешел на “Сталкера” Тарковского: как режиссер показал Зону в фильме – и какая она настоящая…
– Никогда не думал, что увижу нечто подобное…
– Я тоже…
– Жаль, самого “Сталкера” мы больше не увидим.
– Да-а… теперь, когда Тарковский стал невозвращенцем33, уже точно никогда…
– Нет теперь в Советском Союзе такого режиссера… – тяжелый вздох. – И не было никогда.
– И фильмов его нет.
“Эх, жаль”
– Жаль…
Сергей скользнул взглядом по настоящей зоне.
Каждый видел своего собеседника через колючую проволочную паутину на столбах.
За спиной “науки” стояла пустая, полуразграбленная, Припять.
“Мерзость запустения”, грязно-зеленый угловатый броник у колючей проволоки; мертвый “парк культуры и отдыха”, над лесом торчит огромный разноцветный круг, аттракцион “чертово колесо”.
Перед внутренним взором бежали кадры фильма Тарковского, которые удержались в памяти, и которые не предстоит увидеть как-то иначе, пребывая в радиоактивной зоне.
– Счастливо! – искренне пожелали друг другу собеседники через колючую проволоку и, кивнув на прощание, разъехались.
Девочка осталась в городе.
Бронированная машина проехала мимо фруктового сада.
В саду работало военное подразделение, тоже “партизаны”, из запаса.
БРДМ остановился для очередного замера.
Мужики обступили транспорт со всех сторон.
– Вы откуда?
– А вы откуда?
Подошел их командир.
Сергей сидел на верху броника, на плоской башне, пригретой солнцем, в ожидании данных. Подняв глаза, он неожиданно увидел, как несколько человек, что стояли поодаль у деревьев, подошли к БРДМ-у, поедая зеленые яблоки.
– Вы че, охренели?! Тут же кругом десятки миллирентген в час! У вас совсем мозгов нету?! Хотите, чтоб вас еще и изнутри излучало, притом, круглые сутки?! Ну вы во-о-обще-е-е!
Но лейтенанту Сергей ничего не сказал, лишь наградил его выразительным взглядом:
“Куда ж ты, блять, смотришь?!”
Эффект от сказанного был зримым и мгновенным: движение челюстей тут же замерло, а потом кто-то будто нажал кнопку РЕВЕРС на корморезке34: рот открылся, и из него наружу полезла бело-зеленая пережеванная масса, посыпалась вниз, на сапоги…
27.07
Мы в Диброве, в командировке.
Приглашают на обед.
Только 1-е и 3-е.
А у нас на троих, на весь экипаж, только два котелка.
К еде положена соль. Соль насыпана горкой на штабеле досок почти по грудь высотой.
Я ем первый, а хозяин котелка (Коля) в это время курит, ожидая, пока я закончу.
Местный лейтенант сгоняет нас с дров, мне:
– А вы, товарищ лейтенант, вообще пошли б в офицерскую столовую. Там бы вам тарелку дали, все как положено…
Я промолчал.
Ему ж не объяснишь, что мы – один экипаж.
С нами еще Маринка была, та еще выскочка.
Красивая, но с характером.
И ей от лейтенанта тоже досталось:
– А вам, девушка, не помешало бы работать среди женщин, вы суету среди мужчин создаете.
Но она, в отличие от нас, молчать не стала:
– А у вас, мужиков, вечно бабы виноваты! И вообще, здесь правила не писаны, где хочу, там и ем, без вашего-то, разрешения!..
В это время старший прапорщик появляется, говорит то же самое, но рекомендует солдатскую столовую (палатка рядом).
Делать нечего, прихватил Маринку, и мы с ней зашли.
Грязные столы с зелеными перьями лука, грязь на земляном скользком полу, запах хлорки, темень.
Вышли обратно, едим на дровах.
– Молодой человек, а вы дорогу до палаточного городка не подскажете? Я тут петляла, петляла, но так ничего и не нашла…
Длинные, цвета воронова крыла, волосы были перехвачены тканевой резинкой. Глаза с удивительной синевой густо подкрашены черным карандашом. Темно-бордовая помада выделяла губы на бледном лице. Ярко-зеленая форма по фигуре. Слегка выглядывающие персиковые бугорки. Из-под рукава торчал черный ремешок.
Игорь остановился и посмотрел на незнакомку снизу вверх.
– Конечно! – и слегка растерялся, когда девушка приосанилась, надувая губы. – Я могу даже проводить… если вы, конечно, не против.
– Нет, что вы! Я как раз таки не против! – девица захлопала густыми ресницами.
Игорь посмотрел в ее пронзительные синие глаза и почувствовал, как сознание медленно отходит на задний план, уступая место приятному наваждению.
На улице стемнело.
Большинство военных уже разошлись по палаткам и конторкам, уступая место ночной тишине.
На территории станции все еще пребывали люди, дежурившие в ночные смены – как только солнце появлялось на линии горизонта, появлялись и сменщики.
И так каждый день.
Они едва не споткнулись о порог небольшой комнаты, где ночевал репортер, а после, ранним утром, отправлялся на поиски новых репортажей: его неимоверно манил вид разрушенного блока, и каждый раз, пребывая перед развалами реактора, ему казалось мало.
Игорь никак не ожидал, что не станет сопротивляться, когда девушка толкнула его на постель и принялась стаскивать с себя одежду.
Лямка бюстгальтера съехала с плеча, приоткрывая мужскому голодному взору тонкие ключицы. Грудь все еще оставалась прикрытой, заставляя возбужденно фантазировать. Девчонка будто бы ждала решительных действий со стороны любовника – сидя на нем верхом и обнажив белые ягодицы, она беспрестанно гладила его по груди и, не отрываясь, смотрела ему в глаза.
Игорь схватил чертовку за тонкую шею и впился губами в алые уста. Она слегка растерялась, но скрыла довольную улыбку, прикрыв от удовольствия веки. Дрожащей рукой фотограф сорвал ненавистный бюстгальтер и отбросил его куда-то в сторону, принимаясь гладить маленькие бугорки.
Девушка, издав протяжный стон, прикусила нижнюю губу, и даже не пискнула, когда разгоряченный двухметровый мужик, перевернув ее на спину, без зазрения совести вошел в нее.
– Игорь!!
Костин, вскочив как ужаленный, подхватил с пола вещи и, отвернувшись, принялся одеваться.
Мила, сложив руки на груди, с явным презрением наблюдала за его паническими телодвижениями.
– Тебя сегодня ночью видели с какой-то девицей! А утром я застаю тебя в чем мать родила!
– А тебе есть дело? Я свободный человек!
– У вас какие-то проблемы?
Мила вздрогнула и, обернувшись, увидела перед собой Легасова.
У него был усталый вид, он крутил пальцами сигарету, а в глазах царили такая апатия и безысходность, что девушка невольно посочувствовала ученому.
– Нет, все в порядке, Валерий Алексеевич!..
– Милочка, можно поговорить с тобой тет-а-тет?
Перепуганная девушка вопросительно посмотрела на Игоря.
Тот пожал плечами.
– Э-э-э… а в чем дело? Что-то случилось?
Легасов бросил взгляд на репортера, а затем тяжело выдохнул:
– Мне просто очень нужно с тобой поговорить.
Мила с наигранным равнодушием пожала плечами и пошла следом за академиком, спрятав в густых ресницах огонек беспокойства. Она буравила испытывающим взглядом спину попутчика и гнала прочь тревожные мысли: зачем так волноваться, если знаешь, что ничего дурного не совершала.
Или же дело было в другом?..
Они прошли в кабинет ученого, располагающегося в оперативном штабе, куда, опять же, допускали не каждого.
Над Чернобылем давно повис ореол таинственности и загадочности с оттенками легкого страха и бескрайнего любопытства. Каждый новый день как открытие, каждый новый час происходило полного волнения и испуга событие, заставляя вздрагивать от настоящего, пробирающего до костей, ужаса.
– Так о чем же вы хотели поговорить со мной, Валерий Алексеевич? И да, позвольте заметить, выглядите вы просто ужасно. Хотя-я-я это неудивительно, судя по тому, где вы работаете…
Легасов не произнес ни слова и, подойдя к мрачному закутку своей комнаты, отодвинул плотную штору.
Мила приподняла бровь и, нерешительно подойдя, заглянула внутрь.
– Это же та девочка, которую все ищут!..
– Это моя дочка.
Девушка застыла с раскрытым от удивления ртом.
– Дочка?! В смысле… дочка? А что она делает здесь, в Чернобыле?
– Мы с твоим супругом, Сашей, в последнее время перестали общаться. Он ушел в работу, ему стало не до дружеских разговоров. Мы тут все заняты, так что это ни в коем разе не упрек. И в какой-то момент я ощутил одиночество. У меня есть дочь, и не одна, и жена, а по сути, я… ну, я остался один. Мне не с кем поделиться, вылить свои эмоции, освободить душу, хотя иногда я позволяю себе согласиться с тем, что так намного лучше, так намного безопаснее.
– Валерий Алексеевич, я вас не понимаю.
– Зови меня просто Валера.
Девушка потупилась и смутилась:
– Но вы же старше…
– Мы здесь все равны.
Мила позволяла себе с этим согласиться.
– И что же вы… ты от меня хочешь?
“Все равно он не признается, по какой-такой причине здесь находится его дочь”
– Я спрашиваю это не из-за простого любопытства, я понимаю, насколько тебе сейчас трудно, и, судя по всему, на душе у тебя какой-то камень, поэтому ты ничего рассказывать не хочешь. Ну и, скорее всего, ты уже с кем-то делился своими переживаниями, но тебя не услышали и не поняли, поэтому ты обратился ко мне.
– Мне нужно, чтобы ты присмотрела за девочкой, – произнес академик, когда девушка окончила свою тираду. – Я уже обращался с этим к твоему мужу, но он меня не понял и отказал.
Понимаешь, в чем дело, моя дочь не так проста, как кажется. Я боюсь, что рано или поздно она поставит не только себя и меня под удар, но и всех нас. Я думал, что Александр Александрович мне в этом поможет, но он не готов помочь мне решить эту проблему.
Моих знаний недостаточно, и, если честно, я поставил свои профессиональные качества под сомнения…
– Прости, но я опять не понимаю, куда ты клонишь…
Их беседу нарушило появление заспанной девочки.
Она громко зевнула и посмотрела на парочку слегка удивленными глазами.
– Поздоровайся, это Мила. Я попросил ее присмотреть за тобой.
Малышка недоверчиво осмотрела Милу с ног до головы.
– Понимаешь, золотце, я здесь ненадолго. Мне предстоит скоро уехать.
Девчушка насупилась, поджав губы.
– Я понимаю твои чувства и приму их в расчет, но сделать пока что ничего не могу. Тебе лучше остаться здесь.
После
Ноябрь восемьдесят шестого
Раиса доплелась до кровати и рухнула на постель, не раздеваясь.
Разум погрузился в черную бездну, где не осталось места ни для ярких сновидений, ни для бурных, полных боли, воспоминаний.
Просто темное, бесформенное, нечто.
Оно затягивало все глубже и глубже, превращаясь в темное озеро с большими и постепенно исчезающими кругами.
– Нет, она не умерла, она просто спит. Но это такой страшный сон…
“Васенька?..”
И тут всплыли недавние события: радиологическое отделение, столица, погруженная в хаос, любимый муж, покрытый ожогами и чудовищными язвами, медленно превращающийся в ходячий труп.
И бездонные синие глаза маленькой девочки, смотрящие на еле живого пожарного через пленку барокамеры.
Раиса пришла в себя через трое суток.
– О господь благочестивий, наконец-то ты пришла в себя!.. – охнула матушка, всплеснув руками. – Я уж думала, ты умерла, господь милосердний, отче наш, нехай освятиться iм`я твоє…!35
– К сожалению, я еще жива. – Девушка встала и огляделась вокруг. – Мне до сих пор не верится, что все это произошло на самом деле. Моего Васеньки больше нет!.. Я потеряла всякий смысл жить. У нас осталась только Наташенька… у меня только она осталась. – Она приложила руку к животу.
– Грех так говорить, доченька! Бог не дает испытаний, что нам не по силам!
– Тогда почему Бог все это допустил? Почему Он не смог ничего остановить? Изменить?! Почему Он ничего не сделал, что мы с тобой не страдали?!
– Не гневи Бога, доченька. Все самое страшное позади.
– Сомневаюсь.
Однажды во сне к Раисе пришла умершая пару лет назад бабушка. Она наряжала новогоднюю елку и насвистывала веселую песенку, вешая красивые и блестящие шары.
– Бабушка, почему у нас елка? Ведь сейчас только лето!
– Так надо. Скоро Васенька ко мне придет. И Наташенька тоже.
Раиса попыталась ухватиться за остатки уходящего сна, но, открыв глаза, перевернулась на другой бок, и, уткнувшись носом в подушку, тихонько заплакала.
Сердце щемило, душу терзала острая боль, будто кошки когтями прошлись. Или грудь изрезали кинжалами, и алая кровь сочилась из ран, окропляя землю.
– Доброе утро, Раечка.
– Доброе утро, маменька.
– Ты выглядишь еще хуже, чем вчера. Не терзай себя, доченька! Мы не в силах ничего изменить. Лучше сходи в церковь поставь свечку, помолись за душу Васенькину, пусть будет небо ему в облаках.
– Вася приходит ко мне во сне, зовет Наташеньку. А она такая большая уже!.. – девушка смахнула слезы кулаком. – И она еще не родилась, и… такая красивая девочка, с длинными волнистыми, как у Васеньки, волосами, и я…
О мой бог!
– вскакивает и подходит к окну –
Как же я люблю его, маменька, ты не представляешь, как!.. Никто так не любит, как я его люблю!..
– уже спокойнее –
Васенька, весь в белом, и наша еще не родившаяся дочка, Наташенька, такая большая. Они смеются, и Вася весело подкидывает Наташу… и…
– замолкает, тяжело вздыхая –
И я понимаю, что счастье это так… просто…
Так просто!..
– снова плачет –
Потом я долго бродила с ним по воде. Долго-долго.
“Ты не плачь, пожалуйста”, сказал он мне.
А я не могу! Я чувствую, как мое сердце разрывается на куски, как мне тяжело осознавать, что я похоронила любимого мужа, что мне придется растить нашу дочь одну, что мне придется все ей рассказать… как все было…
И мне снова хочется плакать.
***
Спустя два месяца Раиса приехала в Москву и прямо с вокзала направилась на кладбище.
“Кто нам возместит ущерб, кто?! Кто вернет нам наших мужей, отцов, сыновей? Стоит ли ваш чертов атом жизней наших близких?!”
Рая присела перед могилой мужа и вдохнула хвойного воздуха, принесенного порывами ветра.
Искусственные цветы наравне с живыми бутонами склонились к могилке, подчиняясь законам природы.
Небольшая ладанка давно погасла.
По щеке потекла слеза.
Рая дрожащей рукой провела по гранитной, гладкой, поверхности, собирая в ладонь мелкие капельки воды.
– Почему же ты оставил меня? Неужели нам не суждено быть вместе?
Откуда-то подул ветер, растрепав кудрявые волосы. Тщательно собранные пряди рассыпались по плечам, а плотная резинка спала на землю.
Очередной порыв больно ударил по лицу.
Девушка в спешке, подобрав с земли резинку, принялась приводить себя в порядок.
– Это ты, ты, воспитал такого сына! – Раиса невольно обернулась, услышав неподалеку ругательства. – Это все он, он, взорвал эту чертову станцию! Если бы не он, мы бы и дальше жили спокойно, motherfuckers36!
Пожилой мужчина в ответ лишь горько вздыхал и буравил взглядом могилу сына – такого же молодого человека, как и ее Васенька: они лежали вместе в радиологическом отделении и умерли почти в один день.
Раю возмутило поведение прохожих, что тыкали в несчастного старика пальцем и называли его последними словами, да еще какими, иностранными!
– Прекратите, это некрасиво!
Раиса вскочила, намереваясь отогнать невоспитанную молодежь, но резкая боль пронзила ее насквозь, заставляя согнуться в три погибели. Она рухнула на колени, приложив руки к животу, и едва не ударилась лбом об асфальт, когда тот самый пожилой мужчина не подхватил ее под руки и не понес в сторону автомобиля.
***
– Рожать приезжай к нам!
– А куда я такая еще поеду?!
Рая неохотно вынырнула из глубин собственного разума.
Перед глазами бегали белые “мошки”, картинка плыла, покрываясь мутными всполохами и грозя оборваться в любую секунду. Слабыми руками она схватилась за обрывающуюся нить и попыталась “вынырнуть”, жадно глотая ртом воздух и цепляясь пальцами за ускользающее сознание.
– Она теряет сознание! В реанимацию, живо!
– Мамочка?..
– Что…? Кто ты?
Кое-как разлепив веки, она увидела посреди болотистой местности темный силуэт, напоминающий фигурку маленькой девочки.
И как малышке удалось попасть в столь отвратительное место, кишащее черной липкой жидкостью и отвратительным, больно ударившим в нос, запахом азота?..
Раиса лежала на вонючей земле, опершись локтями, и растерянно наблюдала, как силуэт медленно приближался к ней.
Мрак отступился, вырисовывая всполохами утонченную фигурку девочки в школьной форме.
– Кто ты…?
Девчонка присела на корточки и внимательно вгляделась в бледное лицо девушки, изучая мелкие детали через узенькие щелочки глаз.
– Ты меня не интересуешь, – через некоторое время ответила девочка. – Ты – слабачка, не умеешь бороться с обстоятельствами. Хм, хотя, откуда мне знать, – выпрямившись, она встала, – я ведь всего лишь ребенок, верно?
– Я… Я… А что я здесь делаю?
На бледном детском личике появилась усмешка:
– Уже ничего.
Раиса прикрыла веки, пока глаза не привыкли к свету. Потом вновь распахнула их и вгляделась в белоснежный потолок, пытаясь понять, где находится. Покрутив головой, она вспомнила, что лежит в радиологическом отделении, одна, среди пустых коек, слушая раздающиеся за дверью крики.
В голове все еще отчетливо раздавалось хлюпанье болотистой воды.
– Проснулась, наконец! Радуйся, мамаша, у тебя родилась девочка!
– Наташенька…
– Она самая.
Ей в руки вложили маленький сверточек.
Красное личико покрылось тонкой корочкой.
Малышка прерывисто дышала.
– Значит так, слушай внимательно, у твоей дочери куча проблем. У нее цирроз печени и врожденный порок сердца.
В одной только печени двадцать восемь рентген!..
– Да что вы все врете!.. – возмущенно воскликнула Раиса. – Это абсолютно здоровый ребенок, зачем вы на нее наговариваете?!
– Можешь не верить, дело твое. Но девочка не жилец.
Рая готова была разреветься, но, наткнувшись на суровый взгляд заведующей, лишь поджала губы.
Когда новорожденную отнесли, Раиса, перевернувшись на другой бок, крепко заснула, погрузившись в сон без сновидений.
В последнее время ей пришлось совсем несладко: иногда просыпаясь, она подолгу сидела на краю кровати и не понимала, зачем в очередной раз открыла глаза, зачем ее снова вернули в суровую действительность, полную боли и отчаяния.
***
Дурная мысль заставила проснуться и судорожно искать среди белоснежных стен люльки или нечто похожее на детскую кроватку: Раиса приподнялась, осмотрелась и, не обнаружив свою малышку, тут же вскочила и, тихонько приоткрыв двери, вышла в коридор.
Босые ноги осторожно ступили по холодному бетонному полу.
На посту медсестры не оказалось.
За окном стояла глубокая ночь. Царила такая непроглядная темень, словно все звезды на небе заодно с полумесяцем внезапно погасли.
Здесь, в столице, чернобыльский свет был недосягаем – электростанция питала лишь украинские города.
Но – то ли от отчаяния, то ли от постоянно присутствующего страха, – казалось, заверни ты за угол, как тут же на тебя нахлынет длящийся больше трех месяцев кошмар.
Неожиданное запустение привело обескураженную девушку в панику.
Она судорожно замотала головой и прерывисто задышала, чувствуя, как когти неподдельного страха впивались в ее шею, погружая в бесформенный ужас и заставляя обливаться потом.
“Наташа!.. Где Наташа…?”
– Что…? – Раиса испуганно отскочила, когда посреди коридора появилась полуобнаженная девушка.
Незнакомка была ничуть не выше новоиспеченной матери, с пронзительными синими глазами и такими черными волосами, словно сама летняя ночь.
Груди и другие интимные места прикрывали лохмотья, напоминающие купальник.
Руки и ноги были скованы кожаными ремнями, на конце которых висели железные скобы.
Размытым движением девица приблизилась к испуганной девушке.
Раиса побледнела, смотря в бездонные, украшенные небесной синевой, глаза. Черные, как угольки, зрачки впивались в лицо, изучая каждую морщинку, мелкое пятнышко или прыщик, стараясь запомнить испуганное выражение до мельчайших подробностей.
– Ты не создана быть сильной. Ты слабачка. С тобой даже скучно. – Незнакомка склонила голову на бок. – Единственное, чем ты сможешь меня привлечь, это своим отчаянием. Ты недавно похоронила мужа. Он лежал там, где ты сейчас сама… лежишь, – девчонка облизала пересохшие губы.
– Я… Я помню тебя…
– И тебе понравился мой сюрприз?
Издевательская насмешка заставила Раю побледнеть еще сильнее.
– Ты послужишь мне прикормом, легкой добычей, чьи боль и отчаяние будут питать меня на протяжении многих лет. Это поможет мне выйти на новый уровень, чтобы уничтожить вас всех.
Я ненавижу вас всех!..
***
– Что…? Что с моей девочкой?
Раиса с трудом отыскала заведующую.
Она босиком бежала по коридору, не обращая внимания на обжигающий стопы холод, ни на недавнее видение.
Ее интересовало лишь одно – маленькая новорожденная дочка.
Даже боль, что сковала тело и долгое время не отпускала, отступила.
– Ангелина Васильевна…!
Врач подняла на прерывисто дышащую девушку глаза и вновь опустила их.
– Твоей дочки больше нет. Умерла она.
Рая отказывалась верить своим ушам:
– Не-е-ет… Этого… этого… этого просто не может быть!! С ней все в порядке, вы все врете!!
– Четыре часа назад малышка умерла…
– Отдайте мне ее! Я ее сама похороню!
– Увы, но твоя девочка останется здесь.
– Как это?!
– Для науки.
– Для какой-такой науки?! Я ненавижу вашу науку, ненавижу! Она сначала забрала моего Васеньку, а теперь еще ждет… ждет… – Раиса кричала наперевес рыданиям, всхлипывая и подвывая, как волчица, потерявшая своих детей. – Не отдам! – уже решительнее добавила она. – Я похороню ее сама! Рядом с ним…
Через полчаса принесли деревянную коробочку.
– Она – там.
Раиса осторожно заглянула внутрь и увидела побледневшего младенца, закутанного в пеленки.
Рыдания нахлынули с новой силой. Боль сковала тело в очередной раз, надолго не выпуская из своих объятий.
Казалось, все беды мира свалились на голову молоденькой девушки, которая никак не ожидала, что нечто подобное случится в ее жизни.
Жизнь шла мирно, счастливо, и в один миг все рухнуло, как карточный домик.
Рая отдала коробку со словами:
– Положите ее у его ног. Скажите, что это наша Наташенька.
***
– Что, наконец-то едем домой?
Тимофей усмехнулся:
– Нам дали два месяца, чтобы мы с заданием справились, а мы его выполнили за полтора. Мы молодцы, что сказать, заслуживаем наконец-то поехать домой, увидеть близких, увидеть наших, рассказать, что да как. Они, небось, думают, что нас на каторгу отправили.
– Это намного хуже…
– Да ладно тебе! Мы выполняли правительственное задание, спасали Родину, и, надеюсь, рано или поздно, она спасет нас. Выше нос! Бывало и хуже, вспомни ту же Великую Отечественную, сорок первый вспомни, без оружия, почти что с голыми руками, боролись с немцами и победили…
– То немцы, а это радиация. Хрен увидишь.
Тимофей отвернулся к окну:
– Да-а-а, что есть, то есть…
– Ты какой-то растерянный. Что-то случилось?
Он усмехнулся, но ничего не сказал.
За полтора месяца кропотливой и адской работы, в условиях невыносимой жары, в перерывах между сменами, Тимофей писал письма, наполненные любовью и тоской, своей единственной, что ждала его в нескольких километрах отсюда. Он думал о мелочах: вырос ли у нее живот, что она сейчас ест, чем занимается, какие мысли ее заботят, пока его рядом нет.
Неподалеку от Чернобыля находился почтовый ящик, через который военные вместе с шахтерами вели переписки со своими родными и близкими.