Алина Распопова
Где-то рядом. Часть 2
Они неэффективны с точки зрения общества трёх «П», но, кажется, в их глазах Герман сегодня видел неподдельную радость, удовольствие от встречи друг с другом, и, ему страшно даже об этом подумать, но он видел счастье – странное, неподдельное чувство простого человека, живущего в мире с окружающими и с самим собой, не стремящегося больше заработать, выделиться, имеющего простые, понятные цели и желания. Правильно ли это? Герман сознавал, что ему ещё только предстоит в этом разобраться.
«Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей…» (Псалом 1:1)
2021
Запах уходящего лета
Тёплый ветерок пробежался по лугу, пустил волнами заросли луговой травы. Захар провёл рукой по своим волосам, вдохнул полной грудью чистый, будоражащий память воздух.
Начало августа – прекрасная пора. Дни ещё длины, но уже лишены изматывающей жары, вода в реке ещё тепла. Лето в самом разгаре, но в буйстве ароматов разнотравья Захар отчётливо ощутил дыхание надвигающейся осени. Ошибиться было нельзя, это он, запах с нотками иссушенного сена и начинающий увядать листвы. Ещё повсюду бушует лето, а воздух выдаёт неизбежное наступление поры, когда деревья оголят свои ветви, птицы умолкнут, а лужи начнёт схватывать первый морозец. Время пробежит незаметно, осень придёт скоро, а пока в воздухе лишь запах сухой земли, отцветающих трав и влаги заросшей тиной воды. Это запах уходящего лета.
Захар ещё раз с упоением и грустью вдохнул этот тревоживший память воздух. Вспомнилось, как много лет назад он сидел вот так же на берегу такой же, как эта, реки. И был он тогда не один, и сердце в тот момент было наполнено волнением нахлынувшей любви и ожиданием счастья. Он клал свою руку на талию той, что сидела с ним рядом, она делала вид, что недовольна этим, но Захар чувствовал, что её тело под его ладонью блаженно дрожит. Они тогда убежали от всех и приехали к реке. Это было первое его взрослое приключение, первая девушка. Они купались, и он чувствовал близость её юного упругого тела, а потом они сидели на склоне реки, вот так же как сейчас, прямо на траве, и она уже не сопротивлялась. Вот тогда впервые он уловил в воздухе такой же, как сейчас, запах уходящего лета, скошенного сена и желтеющей листвы.
– Мы всегда будем вместе? – спрашивала его спутница.
– Конечно, – кивал он головой и принимался ещё жарче целовать её.
От этих воспоминаний защемило сердце, невыносимая и ставшая за долгие годы привычной боль. Захар достал таблетку, покрутил её в руке и положил обратно. Сжал зубы и постарался не думать о боли.
Разумеется, после той девушки были другие, новые разные, но память сохранила тот день, когда они сидели вдвоём на берегу реки. Они дурачились, Захар обнимал её, увлекая за собою в мягкую зелень густой травы.
Почему именно она, именно эта женщина оказалась тогда с ним рядом? Кто знает… Он был молод и жил удовольствием ожидания грядущего счастья. И оно наступило. Пьянящее и безудержное, подаренное первой близостью с женщиной, взрослением, когда ты меняешься окончательно, навсегда и удивляешься лишь тому, что мир вокруг тебя остаётся прежним. Ты уже новый, ты другой, ты познал что-то неизведанное, а вокруг тебя течёт вся та же обыденная жизнь, люди ходят, спят, едят, занимаются своими делами и не подозревают о произошедших в тебе переменах. Ты же полон энергии, счастлив, готов жить и любить, но в воздухе лета уже различимы запахи будущей осени.
Захар вздыхает, снова достаёт таблетку, держит в руках и вновь отправляет обратно в карман. Боль в груди не утихает.
Ветер переменился, он несёт в себе уже не только аромат луговых трав, в нём теперь ощущается дыхание города – запах выхлопных газов, горячего асфальта и сухого бетона, а Захару вспоминается запах влаги, камышей и поездка по реке. Давние воспоминания. Он мчит на катере, рассекая гладь воды, и звенящие брызги рассыпаются где-то рядом, и ветер прямо в лицо.
– Ну что, ты так и будешь сидеть и ждать чудес? – говорит ему Пашка, поворачивая штурвал. – Вот я, смотри, за полгода заработал денег на катер. Тебе тоже надо уезжать отсюда, ты ведь парень с головой, а живёшь впустую, только зря протираешь штаны.
И вот тогда впервые Захар понимает, что ему хочется денег. Хочется быть не хуже друзей. Он тоже хочет и большой дом, вместо маленькой родительской квартиры, и новенький автомобиль. Чем он хуже других? Он такой же, как они, тот же возраст, то же образование. Только они приехали размашисто с шиком порыбачить на реке. А что он? Он, как ни крути, пока чужой в их компании. Он знает, что его позвали лишь для того, чтобы было перед кем хвастаться.
А через год он уже мчит не по той же, но по похожей реке, и в руках у него штурвал, и ведёт он собственный катер, а в ближайших планах научиться управлять яхтой. И друзья уже не подшучивают, не смеются над ним, а говорят уважительно и в их глазах, Захар это замечает, уже не пренебрежение, а зависть. Нет, он никогда не был глупцом, и если не зарабатывал раньше, то только потому, что не ставил перед собою такой цели. Теперь всё поменялось, он захотел денег, и не беда, что стало постоянно щемить в груди, на то есть таблетки, они способны заглушить любую боль, вернуть силы. Захар доволен. Пусть не всегда честно, но вполне законно, ведёт он теперь свои дела, и в его руках совсем иного порядка теперь суммы. Он доволен. Он снова ощущает неминуемое приближение счастья. Всеми уважаем, всегда при деньгах. Что ещё нужно? В кармане полно таблеток. Не важно, что на каждой из них написано «3 дня», «5 дней». Это те гарантированные сроки, на которые каждая из них укорачивает жизнь, но какой это пустяк, когда дней жизни остаются ещё тысячи и тысячи. Да и что такое день? Мало это или много? Когда живёшь активно, то каждый день полон до отказа впечатлениями, эмоциями, делами, встречами с людьми.
Это было тогда, а теперь Захар сидит на берегу реки и вспоминает запах уходящего лета. Достаёт таблетку. Она способна на какое-то время унять всё нарастающую в груди щемящую боль. На ней написано «5 дней». Захар находит в себе силы положить таблетку обратно в карман. «5 дней» – сейчас это для него непозволительно много.
Он снова мыслями в прошлом. Работа, деньги, а вслед за тем пришёл период совсем иных ароматов. Наступило время благоухания роскошных женщин, дорогого алкоголя, шикарных вещей, комфорта. Есть такая категория ароматов, сладких и приторных, возбуждающих и пленительных. Оказавших в их власти, ты уже не в силах совладать с собою, и, даже понимая, что в этом дурманящем фимиаме нет ничего чистого, настоящего, ты признаешь его власть над собою и готов идти туда, куда увлекают эти дурманящие духи, а ведут они всегда лишь в одно место – область сплошного обмана.
Кода у тебя деньги, всегда найдутся те, кто поможет тебе с шиком их потратить. Эти люди внушат тебе, что твоя жизнь отныне – погоня за удовольствиями, в этом её смысл, а ты не найдёшь в себе сил сопротивляться и пойдёшь вслед за новыми, опустошающими тебя ароматами. Но, как же это приятно! Каждый вечер – шум и блеск, каждая ночь наполнена ласками и вниманием женщин.
Вот тогда и нашёлся у Захара новый друг – Яшка. Весёлый, энергичный, предприимчивый, он взял на себя все заботы о досуге. Захару не нужно было думать, как сегодня развлечься, нужно было только лишь за всё платить, а ещё ему нужны были силы, поэтому он, не обращая уже внимание на честно указанные сроки на таблетках – «3 дня», «5 дней» – продолжал их пить и пить, заглушая всякую боль. Чаще всего она возникала где-то в районе сердца. Тяжёлая, давящая или же резкая, обжигающая, она неизменно исчезала при приёме очередного лекарства. Захар понимал, что боль в одном органе утихает за счёт снижения ресурсов работы прочих, об этом честно предупреждали инструкции к препаратам, но ему было всё равно. Ему нужны были силы, он хотел жить, жить здесь и сейчас, жить полной жизнью – зарабатывая деньги и с размахом их тратя.
Яшка организовывал досуг красиво, роскошно. В его записной книжке были телефоны всех престижных городских и загородных заведений, ресторанов, туристических фирм, агентств. Развлечениям не было числа. Кажется, в то время не было ни одной услуги, которую бы Захар не испробовал. Странно, но вспоминая об этом сейчас, он испытывал лишь чувство стыда и сожаления. Если бы он знал, на что тратит жизнь! Разве предавался бы столь безудержному фальшивому счастью. Ему казалось, его уважали, любили, а это было всего лишь иллюзией, а вот боль в груди была реальна, и она становилась всё сильнее. И вот, когда он уже и пары часов не мог обойтись без лекарств, Захар стал понимать, что дальше так продолжаться не может. Стоя однажды в дыме пьяного угара у дверей очередного дорогого клуба, он решил, что ему нужна другая в жизни цель. Женщины, шикарные дорогие, бьющиеся друг с другом за его внимание, друзья, клянущиеся в преданности и уважении, покинули его сразу же, как он отказался за всех них платить. Вспоминая об этом Захар, потёр свой лоб. Сколько же он потратил на всех них, он открыл блокнот – получалось примерно пятнадцать лет, на столько сократилась его жизнь в тот период из-за приёма злополучных таблеток.
Он решил тогда сменить цель, и его целью стала семья. Крепкая, обеспеченная семья, вызывающая зависть у всех прочих. Он женился. Сладкий запах элитных духов его красавицы-жены на свадьбе был последним, который он запомнил. После этого все запахи исчезли, началась жизнь полная забот. Казалось бы, должны же были быть у того жизненного этапа хоть какие-то запахи – запах бетона строящегося замка-дома, запах свежевырытого для него котлована, запах свежей отделки, но нет, Захару ничего из того периода теперь не вспоминалось, то было время нескончаемых забот.
Родились дети. Начались грандиозные перемены – семейные праздники, совместные заграничные поездки. И снова никаких запахов, ни запаха моря, ни ароматов вкусной еды. Всё пролетело. Времени оставалось всё меньше и меньше. На всё нужны были силы. В тот период боль немного утихла, но неизменно через день, а то и чаще, Захару приходилось принимать таблетку от боли, на которой значилось – «5 дней».
Все считали, что он счастлив, и он в то время и сам так полагал. В нём бурлила энергия, он был полон сил. Ощущение благополучия окрыляло.
Известность и власть пришли, как показалось Захару, сами собой, стоило лишь о них подумать. Нашлись люди, подсказали, объяснили, как можно выгодно вложиться, занять доходное место при власти. И вот начался период запаха офисных коридоров, знаете, такой специфический дух чиновничьих учреждений – спёртый воздух серых стен, исхоженных полов.
Всё было, всякое бывало, всё осталось, как теперь кажется, в прошлом, в какой-то другой жизни, в которой Захар был ещё довольно бодр, и, как ему казалось, здоров.
Почему жизнь так жестока? Почему тем предупреждениям, что честно пишут на лекарствах, так не хочется верить? Отчего ум отказывается принимать тот факт, что любое лечение одного органа в организме ведёт за собою болезнь всех прочих. А хочется всё большего, хочется любыми средствами убрать возникшую боль, и что теперь? Захар достал и покрутил в руках таблетку, «5 дней» значилось на ней. У него их не было. Ещё пару лет назад он стал вести точные записи принятых лекарств и уже тогда начал догадываться, что время его на исходе. Он попытался поменьше пить таблеток, но из этого ничего не вышло. Всё вернулось к сложившемуся годами графику приёма лекарств. Пару месяцев назад Захар понял, что время его жизни исчисляется уже не годами, и даже не месяцами. Две недели назад врачи подтвердили его расчёты, органы изношены, надежды нет.
Сегодня ему отчаянно захотелось приехать именно сюда, на реку. Ему осталось жить пару-тройку дней. Всё кончено. Он благополучен, успешен, удачлив, богат, активен и, как всем кажется, здоров. Он полон сил, но через два дня должен умереть. Захар уткнулся лицом в траву и ощутил запах сырой земли. Хотелось плакать.
– Захар Андреевич, надо ехать, – обратился к нему водитель.
Захар нашёл в себе силы подняться. Он ещё раз глубоко вздохнул и снова ощутил этот горький запах уходящего лета.
– Поедем, – сказал он.
Домой было нельзя. Жена ещё месяц назад узнала о том, что его жизнь на исходе. Сейчас там, дома, идёт полным ходом подготовка к пышным похоронам. Заказаны шикарные венки, самые изысканные алкогольные напитки, даже гроб, невероятно дорогой, роскошный, ручной работы вот уже больше недели стоит в одной из комнат.
Нет, туда Захар уже не вернётся. Его семье сейчас не до него.
– В хоспис, – сказал Захар водителю, усаживаясь в автомобиль.
Водитель, который никогда ни о чём не спрашивал и ничему не удивлялся, повёл машину по заданному маршруту.
Скорбное здание встретило безликой серостью каменных стен. Подумалось: «Вот оно, последнее пристанище». Именно сюда стекались те, кому, как и Захару, по каким-либо причинам невозможно было провести последние дни своей жизни дома. Что здесь его ждёт?
– Переодевайтесь, – угрюмо сказала ему медсестра, взглянув на документы Захара.
Оставались формальности: отпустить водителя, подписать стандартный для пациента пакет бумаг, предоставить заверенный нотариусом конверт с завещанием и контактные данные лиц, берущих на себя обязанности по захоронению, сдать на хранение личные вещи, деньги, телефон.
Надев серый трикотажный костюм, Захар был готов. Его повели в палату. Здесь ему предстояло закончить свои дни.
– Выбирай свободную кровать, располагайся, – сказала медсестра – дородная женщина неопределённого возраста в плохо отглаженном медицинском костюме, – в четыре часа будет чай, в семь ужин.
– Постойте… – пробормотал Захар, – но с Леонидом Павловичем мы договаривалось об отдельной палате.
– Мест нет, – отрезала медсестра.
– Постойте, как это нет?.. Мы же договаривались. Я готов доплатить! Это возмутительно!
– А что вы от меня хотите? – завелась женщина. – Говорю же мест нет… Вы посмотрите, у меня всё заполнено умирающими. Теперь мало кто хочет умирать дома, переполнено всё. Выбирай кровать, пока есть из чего выбирать, скоро и остальные заполним. Сегодня вас много таких ожидается.
– Подождите, верните мне хотя бы мой телефон, – не сдавался Захар.
– Телефон я уже положила в сейф, – громко проговаривая слова, ответила медсестра. – Отдам потом вашим родным.
– И что же мне делать? – пробормотал Захар.
– Выбирай, говорю, кровать и ложись, – сказала медсестра, и по выражению её лица Захар понял, что лучше подчиниться.
– А чего вы переживаете, нам тут недолго время коротать осталось, – раздался из угла палаты озорной юный голос.
Захар обернулся, на одной из пяти кроватей, опираясь на огромную подушку, полусидел-полулежал парнишка, ещё совсем молодой, лет двадцати-двадцати пяти.
– Да ты, дядь, – располагайся, задорно сказал он, не отрывая взгляда от своего смартфона.
– А как же ты пронёс сюда свой телефон? – спросил Захар, садясь на ту из пустующих кроватей, что стояла прямо у окна.
– Так я всегда с ним, просто не сдавал, да и всё, – ответил парнишка, шустро перебирая пальцами по экрану.
– А так можно было? – удивился Захар.
– Ну, а почему же нельзя. Здесь же не тюрьма, тут вообще всем всё равно.
Захар потёр лоб.
– Слушай… а можешь дать мне телефон? – обратился к нему Захар. – Мне только один звонок сделать…
– Не, дядь, я без него никак не могу. У меня это, считай, как болезнь. Не могу оторваться…
Захар приподнялся на своей кровати и заглянул в смартфон парнишки. На экране крутились самые обычные посты, ролики, фото, которыми, как водится, наводнены социальные сети.
– И что? Интересно? – спросил парня Захар.
– Не могу просто без этого, – не глядя на Захара, ответил парень. – Затягивает…
«Странный парень», – подумалось Захару.
Снова сев на свою кровать, Захар принялся рассматривать палату – пять кроватей, три стула, умывальник, шкаф, в котором оказалось три шерстяных одеяла. Всё не новое, но и не сильно изношенное. «Ничего лишнего» – подумалось Захару. – «Ну и ладно. Так, наверно, и должны заканчивать люди свои дни. Всё своё не возьмёшь с собою…».
Его размышления прервал звучный голос из коридора:
– А когда тут у вас обед?.. Уже был?.. Ну вот, как же так… – расстроено проговорил всё тот же голос, получив ответ медсестры.
Дверь в палату открылась, и в неё ввалилось нечто невероятное. Это был человек, но таких необъятных размеров, что было странно, как он может передвигаться. Похож он был на громадный шар…
– Хорошо, что хоть еду с собою догадался взять, – сказал новенький, осматриваясь по сторонам. – А то так до смерти можно и не дожить, – пошутил толстяк и почему-то подмигнул Захару.
Затем это бесформенное чудо стало осматривать свободные кровати.
– Ну, признавайтесь, какая тут самая крепкая, – приговаривал он, надавливая на скрипучие пружины.
Наконец, выбрав, сев, он чуть было не проломил собою металлический каркас одной из них.
– Вот эта вроде ничего, – сказал он, поджимая ноги и водружая на постель увесистую сумку. – Ничего, наверно и потяжелее меня видали, и не таких выдерживали, всякие умирают, – добродушно сказал он, махнув рукой и почему-то улыбнулся.
Захар улыбнулся ему в ответ.
– Я Павел, – кряхтя, протянул руку толстяк. – Но, как видите, значению своего имени – «маленький» – мало соответствую, поэтому можете называть меня, как хотите. Обычно друзья меня звали Павлушей.
– Салют, – поприветствовал его парнишка с кровати, и в этот раз не оторвав взгляда от экрана смартфона. – Я Сашка, Санёк…
– Я Захар, – представился Захар, подумав, что у него за всё время его жизни как-то не сложилось уменьшительного имени, которое он мог бы сейчас назвать. Даже жена звала его Захаром…
– Вот и отлично, познакомились, – добродушно произнёс Павлуша, открывая свою сумку и доставая оттуда палку колбасы и батон. – Присоединитесь ко мне?
– Я обедал, – поспешил сказать Санёк, которому, как показалось Захару, просто не хотелось прерываться.
Захар же отчего-то взял предложенный ему Павлушей бутерброд. Колбаса, которая в доме Захара, согласно правилам здорового питания, давно не водилась, пахла невероятно соблазнительно и была свежей, жирной и, как показалась Захару, невероятно вкусной. Ему подумалось, что теперь правильное питание ему уже ни к чему и эта мысль, к его удивлению, его позабавила. Он с жадностью принялся уплетать бутерброд, сидя напротив чавкающего с не меньшим удовольствием Павлуши, когда в двери показался очередной постоялец.
– Мариночка, нам бы чайку, – вкрадчиво говорил входящий в дверь подтянутый седовласый мужчина. Он галантно придерживал за пухлый локоть расплывающуюся от оказанного ей внимания всё ту же медсестру. – Посмотрите, какая тут у нас замечательная компания собралась.
И глядя вслед спешащей за чайником Марине, довольно тряхнул седыми кудрями.
– Позвольте представиться, Марк Григорьевич, можно просто Марк, – раскланялся он перед всеми. – О, уже вижу, где бы мне обосноваться, – продолжил он, занимая свободную кровать рядом с Захаром.
– Мариночка, да вы просто чудо, просто ангел, провожающий нас в последний путь, – сказал он вошедшей с заваренным чаем дородной Марине.
Та лишь что-то довольно проурчала в ответ и поспешила к выходу.
– Мариночка, ну вечером я жду вас, приходите, – крикнул ей седовласый вдогонку.
Захар уже не услышал, что ответила на это медсестра.
– Эх, ну как их можно не любить, – сказал Марк Григорьевич, глядя вслед пухлой Марине.
– Вы это серьёзно? – спросил его Захар. – Вы хотите сказать, вам наша медсестра понравилась?
– Дорогой мой, как женщины могут не нравиться? – ответил Марк. – Каждая из них чудо, созданное природой для нашего удовольствия.
– Что? И эта Марина? – не переставал удивляться Захар. – По-моему, вы просто шутите? Грубая женщина, внешне совершенно не привлекательная… Да, черт возьми, она же просто толстая!
– О, милейший, вы просто не видите красоты, – оживился Марк Григорьевич, подсаживаясь ближе к Захару. – В этом-то и смысл. Это, если хотите, игра. Увидеть красоту там, где её нет, раскрыть, заставить саму женщину поверить в то, что она прекрасна. Сделайте это, и она ваша, ваша полностью и безраздельно.
– О, смотрю, вы ценитель… – заметил Захар.
– Вы правы, не могу без женщин, – согласился Марк. – Их страсть, их любовь, в этом и есть смысл. Люблю их. Вот из-за них-то я и здесь.
Марк достал из кармана таблетку и покрутил в руке.
Захар увидел знакомое название.
– А, понимаю, – сказал он. – А вам не надоело тратить свою жизнь на них?
– На женщин? – переспросил Марк.
– На женщин, пить таблетки. Стоят они того? – спросил Захар.
– О, вижу, милейший, вы тоже задумывались об этом, – ответил Марк. – Приятно побеседовать с тем, кто тебя может понять. В моём случае да, стоит. Не могу без женщин. Для меня, если хотите, это и есть сама жизнь.
– Занялись бы чем-то иным… – предложил Захар. – Раз вы такой ценитель прекрасного, эстет, книги бы что ли стали писать, картины… Психологом стали бы…
– А зачем? – спросил Марк, наливая всем чай. – Почему считается, что в жизни обязательно должна присутствовать какая-то деятельность? Может просто лучше расслабиться и получать удовольствие от того, что тебе по душе?
– Точно, – сказал Павлуша, дожёвывая колбасу.
– Вот вы, любезнейший, простите, не знаю вашего имени… – продолжал Марк.
– Захар… Захар Андреевич.
– Вот вы, любезнейший Захар Андреевич, судя по всему, были весьма в своей жизни активны. И каков итог? Мы оба с вами сидим в одной и той же палате. А вы-то, похоже, помоложе меня будете…
– А, бог с вами, – махнул рукой Захар. – Не мне вас жизни учить и уж точно не сейчас…
– Вот это правильно, – согласился Марк.
– Просто удивило, как это вы сочли привлекательной нашу медсестру?.. – не унимался Захар.
– Дорогой мой, дружба с медперсоналом никогда не повредит, – ответил Марк Григорьевич, протягивая Захару крепко заваренный чай. – А женщин я всех люблю, имею такую слабость.
– А я поесть люблю, – вступил в разговор Павлуша, принимая свою порцию чая из рук Марка Григорьевича. – И что? Чем это плохо?
– Простите, а сколько вам лет? – спросил Павлушу Захар.
– Тридцать… Не, тридцать один будет через пару дней.
– Тридцать один… Только вряд ли будет, если вы здесь, с нами, в этой палате… – сказал Захар. – Вы не считаете, что тридцать лет – это слишком мало? Слишком рано заканчивается ваша жизнь…
– А зачем она мне? – спросил Павлуша, заглядывая в свою сумку. – Я не знаю, что мне тут делать…
– Тут?.. Значит, вы считаете, что есть «тут» и есть «там»? – спросил Захар.
В этот момент дверь палаты снова открылась, и на пороге появилось кресло-каталка. В окружении проворных, как выяснилось позже, родственников в палату был ввезён шумный старикашка.
– Колька, ну что ты там стоишь? – суетился старик. – Вези меня, вон видишь кровать.
– Наташка, давай, подними одеяло. Да подушку поправь. Де не так… Безрукая какая… Как я буду сидеть? Взбей посильнее, да поставь… Давайте, перекладывайте меня. Да осторожнее. Изверги…
Захар с удивлением смотрел на развернувшееся перед ним действие.
Мужчина лет пятидесяти и женщина, по-видимому, его жена, ещё мужчина помоложе, женщина постарше, пытались переложить с каталки на кровать старика, который, как показалось Захару, мог отлично это сделать сам.
– Ой, изверги… Только и ждёте моей смерти, – приговаривал старик. – Галька, пойди скажи, чтобы обед мне принесли.
– Обед вам не дадут, – сказал Захар. – Прошёл уже…
Старик приподнялся на взбитой для него подушке и обвёл глазами палату. Он смотрел, будто удивлялся тому, что здесь, рядом с ним, находятся ещё какие-то не знакомые ему люди.
– Мошенники… Галька, иди проси обед… – заверещал старик. – Меня обязаны накормить.
– Не дадут, поздно заселились, – сказал Захар.
– Ага, я уже просил… – подтвердил Павлуша, жуя печенье и запивая его чаем.
– Всё у нас так… Куда власти смотрят. Не дадут человеку спокойно умереть… – возмутился старик. – Колька иди ты проси, требуй. Каталку у них еле выпросили, видите ли, нет, не положено, так ещё и дороги на подъезде посмотрите какие…
– А какие? – поинтересовался Захар.
– Яма на яме, не проедешь… а тут, между прочим, не здоровые люди собираются… Не доберёшься, всего меня порастрясли…
– Тут собираются те, кому через пару дней будет уже всё равно, какие дороги, какой обед… – сказал Захар.
Старик снова приподнялся на постели и устремил свой взгляд на Захара.
– Позвольте, а я ведь вас знаю… Вы же Дубовой, помощник мэра… Вот, голубчик, доигрались. Тоже здесь. Так вам и надо. Разворовали страну… Правильно, сидите теперь здесь, помирайте вместе со всеми…
Захар поморщился.
– Точно, – услышал он голос Марка. – А я-то думаю, почему мне ваше лицо знакомо! Нет, ничего не подумайте, у меня к вам претензий нет…
– Мэр, ни мэр, какая теперь разница, – подал голос Санёк. – Вас в сети частенько пародируют…
– Странно, не знал, не захожу в сети, – ответил Захар.
А самому подумалось, как же тяжело работать с людьми. Поймёт ли этот старик, что дороги в городе вот уже два года ремонтируются исключительно на деньги муниципального бюджета, а их всегда не хватает, и этот участок дороги, на улице, где находится хоспис, уже включён в план ремонта, но не на этот год.
– Увозите меня… – завопил старик. – Колька, иди. ищи мне другую палату, я с этим типом, – он указал пальцем на Захара, – не останусь.
– Папа, но это же ненадолго, – робко начала одна из женщин, на что ответом, естественно, были крики старика и безудержная брань.
Старший из мужчин поспешил удалиться из палаты, остальные же принялись, как могли ублажать старика. Кто-то поправлял одеяло, кто-то обещал принести обед. Старик же капризничал и периодически выкрикивал очередные реплики недовольства властью в сторону Захара. Захару же было всё равно, он смотрел в окно и думал о том, почему в городе невозможно уловить запах уходящего лета.
– Уф, договорился, на другом конце этажа есть место, – сказал, стирая пот со лба, появившийся в дверях палаты Колька.
Начались сборы. Женщины хлопотали, укладывая постель, мужчины погрузили старика обратно на каталку.
– Вы уж простите, – сказал Захару тот, кого старик называл Колькой, когда остальные уже выкатили старика в коридор. – Измотал всех нас…
– Что, большое оставляет наследство? – понимающе кивнул Захар в след старику.
– Да какой там… – махнул рукой мужчина. – Крохи. Просто человек такой, пока не умрёт, не даст никому покоя. Всю жизнь гоняет нас, всех здесь собрал…
– Ну, теперь-то уж недолго осталось, раз он тут, – сказал Захар.
– Вы знаете, мы думаем, он никогда не умрёт или и из ада нас всех достанет, – произнёс Колька и все в палате почему-то ему поверили.
Когда в палате снова водворилась тишина, Павлуша, чавкая чем-то очередным, вынутым из сумки, сказал:
– А вы знаете, хорошая у нас тут подобралась компания. Если уж умирать, то лучше с вами.
– А, кстати, почему ты не остался умирать дома? – спросил его Захар.
– Не, дома нельзя, – ответил Павлуша. – У меня там родители. И так намучились со мною. Думаете легко жить с таким? – и он показал на своё необъятное расплывшееся на кровати тело.
– Ага, и у меня родители, – не отрываясь от смартфона, сказал Санёк. – Тоже сказали, что не могут видеть, как я погибаю.
– Вот-вот, – согласился, продолжая жевать, Павлуша. – Моя мать тоже со мною боролась, пыталась исправить, говорила, что только гублю себя. Уж не знаю, кого она хотела вырастить, но вырос я. А я что? Я никогда большого смысла в жизни своей не видел, а вот поесть люблю… Она уж и холодильник запирала, и деньги отнимала, и не кормила…
– Ага, мои тоже не один смартфон мне разбили. Только зачем? Скучно мне всё, не нравится. Говорили мне, учись, учись… а зачем? Не интересно это всё…
– Вот это молодёжь, – удивился Марк Григорьевич. – Захар Андреевич, вы только посмотрите на них, скучно им… Не интересно…
Тут дверь в палату распахнулась, и в дверном проёме возникла величественная фигура мужчины, прижимающая к своей груди, как самое бесценное сокровище, портфель. Важно обведя палату взглядом, он, ничуть не поменяв надменного выражения лица, прошёл к свободной кровати. Старательно разгладив складки на примятой постели он, наконец, устроился и, натянув на нос очки, достал из портфеля увесистую рукопись. Заговорить никто не решался.
Оживление в палату вернулось, когда медсестра Марина принесла полдник. Удивительно, как горячее какао и вполне съедобный кекс могут взбодрить тех, кто ещё пару минут назад, каждый уйдя в свои мысли, молча готовился встретить или не встретить завтрашний день.
– А добавку? Можно мне добавку? Я вон какой большой, – клянчил у Марины Павлуша.
– Возьми мой, – предложил ему Санёк, даже не взглянув на положенную на его тумбочку еду.
– Мариночка, всё вы в трудах ради нас, – приговаривал Марк. – Вы не забывайте, мы вас ждём, когда окончится ваша смена?
Захару же вдруг подумалось, как смешно, вот они сейчас едят, пьют, а зачем? Каждый из них знает, что сегодня-завтра должен умереть.
– До смерти ещё надо дожить, – как будто читая его мысли, чавкая кексом, произнёс Павлуша.
– Товарищи, можно вести себя как-то потише, – раздался голос последнего прибывшего. – Я, к вашему сведению, даже последние часы пытаюсь провести с пользой, я работаю.
Все умолкли.
– Что ж вам, жизни не хватило, милейший, чтобы выполнить всё задуманное? – спросил, наконец нового постояльца Марк.
– Представьте себе, хватило, – ответил тот. – А теперь я тружусь над мемуарами. Мне есть что рассказать тем, кто будет жить после меня, я должен оставить свои записи потомкам.
Захару стало любопытно, и он, как сидящий ближе всего к новому постояльцу, заглянул в его рукопись.
– Вы это серьёзно? – прочитав пару строк, спросил Захар. – «Я лёг… Нам принесли полдник, на полдник были кекс и какао…» Вы думаете, кому-то будет интересно это читать? Вы вообще кто?
– Я учёный, доктор физико-математических наук, профессор, действительный член академии…
– Зачётно, – присвистнул Сашка.
– С этим всё ясно, – согласился Захар. – Ваших заслуг не оспариваю. Наверняка, ваши научные труды, опубликованы и известны в определённых кругах. Но о вашей жизни кто будет читать? Кому нужны ваши предсмертные записки?
– Вы не понимаете, – возмутился Профессор, – а мои ученики? Они должны знать, как прошли последние часы моей жизни.
– В заботах о том, сколько выпито глотков какао? Вы шутите? Какой в этом интерес?
– Как вы можете так рассуждать? Я великий человек, каждая минута моей жизни бесценна. Я могу совершить какое-нибудь открытие…
– Но ведь не совершаете. Лежите здесь с нами и поедаете полдник…
