Алена Юрашина
Моя любимая куколка
– Ты звонила Максу? Это был Макс? Ты же с ним сейчас разговаривала? Я слышал…
Кивнула, с тихой грустью в ожидании чуда продолжая глядеть на вырубившийся экран. А Джон вдруг заволновался.
– Что он сказал? – я не ответила, и он настойчиво потрепал меня по плечу, – Ника, что сказал Макс?
Я удивленно воззрилась на него.
– Что такое? А почему ты нервничаешь? Не любишь Макса? Ты почему не любишь Макса… ааа?
Он усмехнулся, а потом вдруг вкрадчиво спросил, одновременно пытая взглядом:
– А ты, Ника? Ты его любишь? Скажи… ты, что ли… ты влюблена в Макса?
Наверное, я глубоко задумалась над услышанным, подвисла, потому что он даже немного меня потормошил, пытаясь вернуть в чувство. Ну, нет, так просто я ему не сдамся.
– Тссс… не шуми. Это же тайна, – засмеялась, – а ты что, не знал? Все любят Макса. Здесь все любят Макса. Любую девчонку спроси… любую. Как его можно не любить? Это же Макс… Это же…
Женя поморщился, быстро останавливая поток моего сознания. Видимо, не готов был к таким откровениям.
– Так что он тебе ответил, Ника? Он приедет? Макс едет сюда?
Я хотела, чтобы этот коварный человек, наконец, отвязался, оставил меня наедине с моими мыслями. Поэтому убежденно сказала, снова нехотя отрывая глаза от выключенного экрана.
– Конечно. Макс приедет за мной. Он обязательно приедет. Обязательно. Вот увидишь.
Даже не заметила, в какую из следующих минут осталась совершенно одна.
Вернуться назад, к девчонкам, оказалось непростой задачей. Практически непосильной. Судя по всему, наркотик, помноженный на алкоголь, уже начал действовать, по-свойски хозяйничать в моем организме, совершенно не заботясь о том, что испытывает при этом его владелица. В глазах двоилось, потом начало троиться. Кажется, я зацепилась пальцами за чье-то незнакомое плечо, и люди сочувственно расступились. Благо, никто из них не воспользовался ситуацией, а может, они сами были под дозой. Скорее почувствовала, чем увидела: меня куда-то усадили. Мне было все равно куда. Немного напрягши зрение, поняла, что сижу за барной стойкой. Сижу мертво, лицом к танцполу, блаженно прикрыв глаза. До столика мне не добраться. Ни за что не добраться. А вокруг нет никого. Никого, кто хоть отдаленно был похож на знакомого. Старого или нового. Неважно. Это все ерунда. Я же хотела остаться одна… мне хорошо одной…
Не знаю, сколько времени провела, сидя там без движения. Точно кукла в красивом платье на полке магазина. Вот только я не кукла, а куколка, платья на мне нет, да и покупатели проходят мимо, даже не пытаясь прицениться. Яркая вспышка. И я в новой фазе. Она мне нравится больше. Я хотя бы могу шевелиться. Вдруг резко захотелось двигаться, руки и ноги начали понемногу отмирать, шевелиться, как и губы. Невероятно, жгуче, до рези в горле захотелось пить. Ничтоже сумняшеся развернулась, хлебнула из чужого стакана, беспрепятственно утоляя возникшую жажду. Поглощенный флиртом с соседкой хозяин даже не заметил. Снова повернулась лицом к диско-шару, как к солнцу подсолнух. Допинг был засчитан, мне уже просто до одури хотелось танцевать.
Глаза открылись и… неверяще, а потом восхищенно расширились. Там, по ту сторону танцпола… стоял Макс. Провела руками перед носом, будто липкую паутину желая снять. Новый пас в другую сторону. Нет, не помогло.
– Ты нашел меня… – прошептала, глядя, как он решительно пробирается ко мне сквозь толпу, видит в толпе только меня. Благодарность и теплота… до нестерпимо острой, разрывающей душу боли разлились по сердцу. Все остальные чувства отступили, неизбежно, как морские волны с отливом. Только Макс. Совсем близко… Но почему мне хочется сбежать?
Хочу уйти. Не могу сделать ни шага, и накрывает слепая паника: ноги будто свинцом налились, да и он держит взглядом. Вспышки света, яркие всполохи неоновых огней, колдовские ритмы музыки. Я не здесь, я – в капкане, будто в одной альпинистской связке. Только если он успеет в последнюю секунду оттолкнуться от склона, меня по нему просто размажет. Кажется, он об этом догадывается. А может, знает наверняка: губы чуть вздрагивают в едва заметной усмешке, угадываю вибрацию тихого дразнящего смеха. Он смеется над моей беспомощностью, упиваясь собственной властью. Делает шаг ко мне… перед глазами плывет, и я теряю точку опоры, больше не чувствую почвы под ногами… и я падаю…
В последний момент чувствую его руки, сомкнувшиеся на предплечьях, они шелком скользят по локтям, оглаживают плечи. Он не дает мне упасть, держит твердо, уверенно. Расслабляясь, оседаю глубже, позволяя обнимать меня, управлять мною, смело отвечаю на его улыбку. Но, увы, улыбка Макса стерлась без следа, его жесткий голос опускает меня на землю.
– Дай сюда свой телефон.
Улыбаясь, протягиваю ему севший аппарат. Наблюдаю, как Макс проводит с ним несколько нехитрых, но бессмысленных манипуляций, потом раздраженно запихивает в свой карман. Все это кажется мне очень забавным. И я не сдерживаю себя, смеюсь.
Сердито хмурится от своей догадки, склоняясь к самому моему уху:
– Смешно тебе? Смешно, да?! Ты что нахрен под кайфом?
В ответ расплываюсь в глуповатой улыбке, набираюсь храбрости, сегодня я смелая, как никогда, потому что он так близко… тянусь, чтобы поцеловать его. Промазываю, не успеваю коснуться даже щеки, Макс не обращает внимания на эти мои нежности, резко встряхивает меня, так же резко отпускает. Щелкает пальцами перед глазами, а когда я не реагирую, его большой и указательный вдруг обхватывают скулы, впиваются цепко, сдавливают, заставляя широко распахнуть глаза. Наблюдая за выражением моего лица, хмурится все сильнее. Злится.
– Я спрашиваю. Ты – отвечаешь. Под чем ты? Что приняла? Отвечай! Не слышу.
– Таб… таблетку.
– Где взяла? – почти рычит в лицо, – кто тебе дал таблетку? Кто?!
Мне так трудно сосредоточиться, неужели он не понимает? Сейчас не время для глупых ребусов. Сейчас не детское время. Ноги не могут остановиться, воля и разум спят беспробудным сном, тело продолжает топтаться под ритмичную музыку, покачиваясь, я таю в этих волшебных ритмах, утекаю, совершенно теряясь в незнакомых дурманящих ощущениях. Напряжение потрескивает, искрится в кончиках волос, отдается в бедрах. Почему Макс не может просто расслабиться, как я?
– Потанцуй со мной. Давай же… Маакс…
И он, действительно, берет меня за руку. Еще мгновение – закружимся в танце. Что будет после, я не знаю… Мы будем танцевать всю ночь или…? Но вместо этого хватка становится крепче, я морщусь, разочарованно хныкая, пока он тащит меня куда-то на буксире. Тащит в пустоту. Танцпол остается позади, я с сожалением провожаю глазами его призывные огни, веселая музыка больше не будоражит кровь, стены давят, коридор никак не хочет заканчиваться. О, нет, он заканчивается внезапно – ослепительным светом. Значит, это тоннель? Кручу головой по сторонам. Мы на станции? А где же поезд?
Здесь кто-то визжит, будто по живому режет. Скрежет, грохот и медь… Платформа? Едет состав? Я устала угадывать, прикрываю глаза, прислоняюсь к холодной стене. Чего-то жду. Тук-тук… тук-тук… стучит сердце и пульс в ушах. Где-то бьются тарелки, их становится все больше – на кухне настоящее побоище. А может, это бьют в литавры. Если это оркестр, я хочу сидеть в первых рядах.
– Все вон! На выход! Пошли вон отсюда!
Свирепый голос Макса не дает мне насладиться музыкой, женский визг уже прекратился, хлопают двери. Или это аплодисменты? Спохватившись, тоже начинаю хлопать в ладоши. Не хочу стоять белой вороной.
Руки бессильно опускаются. Что-то неуловимо изменилось. Нас двое. Мы стоим перед огромным зеркалом. Я замерла, как кролик перед удавом. Вижу только его отражение в своих расширенных зрачках. Полумрак. Тенью падшего ангела Макс за моей спиной, распростер свои крылья, лопатками чувствую их тепло… как от печки. Он хочет покарать меня, я это знаю, по его красивому лицу разливается ярость, затапливает глаза. Еще немного, и он не сможет сдержаться, но Макс молчит.
В полнейшей тишине разворачивает меня к себе, осторожно убирает спутанные волосы с лица. Я думаю, он, наконец, решится меня поцеловать, и не сопротивляюсь, не дышу. Он стягивает волосы в хвост, действует осторожно, прибавляет волосок к волоску, как заботливая мать, моя голова покорно, непроизвольно запрокидывается. Макс может сейчас сделать со мной все, что захочет, и я позволю. Он это знает, я читаю это в его сумрачных глазах. Я знаю, что он это тоже знает. И он делает. Требовательно нажимает на подбородок, заставляя приоткрыть рот, и… уверенно вводит два пальца прямо в глотку. Глубоко. Непозволительно глубоко.
Тошнота затапливает неожиданно и моментально, ударяет, как таран. Горло сжимается от спазмов, в желудке просыпается спящий клубок недовольных змей, он шевелится, растет, что-то подскакивает прямо к гландам, едва успеваю крутнуться – и меня выворачивает наизнанку прямо в раковину. Макс включает воду.
Не знаю, как долго я стою, низко склонившись над сливом, кашляя, пытаюсь отдышаться. Пальцы, вцепившиеся в края раковины, совсем онемели. Звонким ручейком журчит вода, медленно закручиваясь по спирали. Это единственный звук, что меня окружает. Уже все?
Едва рвота прекращается, Макс умывает меня. Его руки грубые и мстительные, он хочет, чтобы я захлебнулась, хочет заставить меня страдать. Начинаю потихоньку сопротивляться, но он снова разворачивает меня к себе. Вижу горлышко прозрачной бутылки. Из нее льется вода. В меня. Насильно. Безжалостно. Я не хочу пить, мой желудок итак расстроен, в горле саднит, желчь раздирает трахею. Мне холодно. Мне муторно и больно. Я начинаю мелко дрожать, пытаюсь оттолкнуть его руки… Сколько же у него рук?
Ненавистная вода продолжает литься, заливает нос, подбородок, топит воротник и блузу, попадает даже на рукава его свитера, и он закатывает их до локтя. Мы оба мокрые и злые. Мы дрожим. Или дрожу только я, а Макс просто злится? Он матерится сквозь зубы, но попытки меня напоить не прекращаются, и пытка продолжается… Конечно, Макс побеждает. Он всегда побеждает. Как только бутылка пустеет, меня снова немилосердно рвет перед ним. Это неизбежная реакция организма. Но как же это унизительно.
В дверь неустанно стучат, молотят, точно гвозди в голову вколачивают. Там кричат, ругаются, они нас ненавидят, и меня пробивает озноб. Теперь меня бьет крупная дрожь, точно пойманного в силок зайца. Я потеряна. Сломлена. Что я делаю в этом ужасном месте? Хочу отсюда уйти. Кажется, произношу это вслух, потому что мы сразу уходим.
Лица вокруг… сколько же вокруг людей, целые колонны, полчища. Фигуры сливаются в единую размазанную массу, наступают, уродливо кривляются, растягиваются, извиваются. Я теряю его руку… испуганно отступаю за его плечо, хочу забыться, исчезнуть, затеряться в толпе, но он снова ловит мои пальцы, жестко стискивает, выдергивая из-за спины, ловко, точно с грядки морковку. Земля воздушным шариком уплывает из-под ног, а когда я понимаю, что он несет меня на руках, вжимаюсь в плечо, теперь боюсь отпустить, сминаю свитер на его груди, растягиваю, до одурения сжимая в кулаке. Больше не отпущу. Если кто-то способен спасти меня сейчас, только Макс.
– Не бросай меня, – прошу, мой голос звучит так жалко, но я повторяю снова и снова, – пожалуйста, только не бросай. Не бросай…
– Не брошу, – покосившись, криво усмехается Макс, – мощно же тебя накрыло.
Я прихожу в себя только в машине. Озноб не прекращается, но Макс уверяет, это скоро пройдет, накрывает плечи своей курткой. Я ему верю. Я верю этому запаху. Это надежный запах.
Он наклоняется ко мне, спокойно смотрит прямо в глаза, а потом с его губ слетает только одно слово:
– Кто?
Как ни странно, я его понимаю. Опустив глаза, нехотя называю имя. Если он не дурак, должен был уже успеть потеряться из клуба. Навсегда.
Получив ответ, Макс сразу уходит, предусмотрительно заблокировав двери в машине. Но мне итак некуда идти. На берегу больше ничего не держит. Оставшись одна, отчаливаю, уплываю. Перед глазами пелена, я расслабляюсь, будто в лодке покачиваюсь. На рассвете. В камышах. Здесь мне тепло и комфортно.
Когда туман рассеивается, вижу, что Макс сидит рядом. Давно он вернулся? Его руки расслабленно лежат на руле. Окровавленные руки… Между пальцев одной – тлеющая сигарета, дым тонкой струйкой вьется, просачиваясь через щелку в окне.
Он замечает, что я открыла глаза. Поворачивает голову. Его взгляд ничего не выражает. Совсем ничего. Там, внутри – только пугающая пустота.
– Ты его наказал? – тихо спрашиваю, заранее зная, каким будет ответ.
Подумав, он кивает головой. Я изучаю каждую намечающуюся морщинку на его лице. Запоминаю.
– Меня ты тоже наказал, – слова даются с борьбой, – теперь мы можем ехать домой?
Не соглашается, медленно мотает головой.
– Ты обдолбанная. Домой сейчас нельзя.
Я выворачиваю шею, скольжу рассеянным взглядом по окнам, пытаясь разглядеть, что за вид снаружи. Напрасно, кругом глубокая ночь, мрак. Ничего не вижу, только темные силуэты домов, что нас стражами окружают, машина стоит в каком-то глухом проулке, здесь даже фонари не горят.
– Тогда давай спать?
Сидение давно разложено, осталось улечься поудобнее. Я это и делаю, сворачиваюсь уютным клубочком, прижимаюсь щекой к тканевой обивке. Смотрю на него. Я долго на него смотрю. Слишком долго. Подозрительно долго. Я все еще не в порядке, не могу себя контролировать. Макс больше не злится, откинувшись на сидении, смотрит в ответ. Смотрит с какой-то необъяснимой нежностью, смотрит так, словно внутри прячет еще много недосказанного, невысказанного. Внутри его молчания целый ящик Пандоры.
– А ты итак спишь, Ника. Осталось только закрыть глаза. Ну же, закрывай.
И я послушно смеживаю веки. В ушах мгновенно появляется шум. Морской. Ракушечный. А в нем – приливы и отливы, и вой прибоя, и шелест ласковых волн. Меня качает… уносит… нянчит…
– Мы уже на море? – бормочу какую-то нелепицу под нос сквозь эту баюкающую полудрему, – уже здесь?
– Ты хочешь на море, куколка? – спрашивает Макс, а может, его нежный голос мне только снится, но все равно отвечаю. Не знаю, вслух ли?
– Очень хочу. Макс, отвези меня на море…
Не успеваю договорить: мгновенно, как в омут с моста, падаю в объятия Морфея.
***
Я открыла глаза, и взгляд непонимающе задержался на потолке. Машина. Я до сих пор в машине Макса. Значит, мне все это не приснилось. Поморщилась. Так и есть. Какой ужас. Вчерашние события хотелось стереть из памяти, раз за разом безжалостно пропуская через шредер. Вплоть до полного уничтожения.
В голове гудело, будто волна за волной на берег накатывала. Таким и бывает отходняк? И вот я стала наркоманкой. Сомнительное достижение. Гул не проходил. Но ведь я уже проснулась, и я трезва, как стеклышко, тогда откуда этот неясный рокочущий звук. Он вроде бы в голове… или снаружи? Не понимаю. Осторожно пошевелилась, села, раздраженно сбрасывая с плеч куртку Макса, под которой умудрилась вспотеть. Сидение рядом пустовало, двигатель не работал, хотя, могу поклясться, всю ночь я слышала его тихое урчание. В машине я была совершенно одна. Выпрямилась, с любопытством взглянула вдаль сквозь лобовое стекло, и… обомлела.
Занимался суровый рассвет. Прямо перед капотом раскинулось серо-зеленое, безбрежное, не сразу и взглядом окинешь, море. В первую секунду захотелось протереть глаза с мылом. Море штормило, шипели сердитые волны, перекатываясь ртутью, а пляж был совершенно пустынен, вот только… взгляд не сразу зацепился за одинокую фигуру. Макс. Он стоял спиной ко мне, рядом с машиной, неподвижно, почти сливаясь с облачно-дымным горизонтом, заложив руки за голову, глубоко вдыхая свежесть морского воздуха. На капоте – пара стаканчиков, такие обычно продаются на заправках.
Я нервно сглотнула. Опять нестерпимая жажда. Пить хотелось страшно. Выбралась из машины. Макс не обернулся, даже когда хлопнула дверь. Встала рядом, молча, по-деловому протянула его куртку, он так же молча принял ее из моих рук, нырнул в рукава. Здесь было очень холодно, сыро, свирепо сыро. Наверняка он замерз невероятно, пока ждал моего пробуждения в одном тонком свитере. Холодный ветер усиленно трепал волосы, развеивая поземкой песка под ногами остатки сна и сонного тепла.
Где-то над волной пронзительно-огорченно закричали чайки, стоило мне заговорить:
– Ты сумасшедший. Тебе же пришлось столько ехать, чтобы… и только из-за того, что я ляпнула, не соображая…
Макс не ответил, не оглянулся на меня, а я вдруг со всей полнотой осознала, какая я дура, что зря я набрасываюсь на него с этими нелепыми обвинениями, что почтительного молчания между нами сейчас было бы достаточно, а все эти слова… Это никому из нас не нужно, все это наносное, лишнее. Как обрывок вчерашней газеты. Как надтреснутая тарелка. Как скомканный конфетный фантик. И сдавленно произнесла:
– Спасибо, Макс. Я этого не забуду.
И он эхом отозвался.
– Не забывай.
Протянул руку, а когда я приблизилась, присел на капот, поставил меня перед собой, осторожно обнял. Ладони грел бумажный стаканчик, я осмелела, позволила себе доверчиво облокотиться на Макса спиной, а он только прижал меня крепче, дыша в затылок, соединил перед собой руки в замок. Я не сбегу. И мы надолго так застыли, восхищенно наблюдая, как над могучей древней стихией лениво разгорается новый день. Ненастный. Мглистый. Ворчливый. Наш.
Я не отводила глаз от сердито вздыхающего левиафана, вышедшего из первозданного хаоса, тонула в нем, погружалась все глубже, растворялась, становилась его маленькой капризной песчинкой, и это чувство поглотило меня с головой, полностью. Я ушла в него, меня затянуло, как в стремительный пенный водоворот. А может, дело вовсе не в опьяняющей близости моря, а в том, кто внимал его далекому зову вместе со мной.
Когда стаканчик опустел, я повернулась к Максу, чтобы прижаться щекой к груди, слушая, как умиротворенно, размеренно стучит его сердце. Так же, как мое собственное. Он не пошевелился, не оторвал взгляда от горизонта, только улыбнулся самым краешком губ, согревая своим теплом мои руки.
Наконец, когда в моем животе неожиданно громко и ультимативно заурчало, я услышала его вздох. Нехотя отлепилась, потому что он уже завозился подо мной, поднимаясь.
– Пора ехать. Придется тебя еще и накормить. Так и быть, по пути где-нибудь остановимся, перекусим.
Перед тем, как опуститься на сидение, я замялась, не зная, как он отреагирует на мое предложение. Все-таки решила озвучить.
– Давай я сяду за руль, – он молча смотрел, слушал, – хотя бы часть пути, Макс… ну, хотя бы до города… я поведу… ты же устал… Я умею водить, ты не думай… меня папа научил…
Он отреагировал предсказуемо, в своей неподражаемой максовской манере.
– Минуточку. Хочешь, чтобы я пустил тебя за руль моей машины? Моей. Машины? – уточнил, а когда я кивнула, обидно рассмеялся, – губу закатай, куколка. Я что, похож на сказочного джинна? Я не собираюсь исполнять ВСЕ твои желания. Так что сядь на свое место и постарайся не отсвечивать… не то, чего доброго, еще начну припоминать твои вчерашние чудачества. А мне ведь есть, что вспомнить, дорогая…
Глава 10
Домой мы вернулись уже где-то между обедом и ужином. Я берегла Макса, проторчав в придорожном кафе чуть больше времени, чем требовалось, да и сам он, по-моему, обратно не особо спешил. Перебрасываясь шутками, вошли в дом и застали необычную для рядового буднего дня картину. Дядя и тетя вместе в гостиной безмолвно и жутко на нас смотрят.
– Что случилось?
Это потом я узнала: если у моего телефона села батарейка, то свой телефон Макс по привычке отключил на ночь сразу после встречи со мной, даже не удосужившись сообщить родителям, что мы – вместе. Да так и не включил… Но если к его внезапным исчезновениям они давно привыкли, то к моим – нет и еще раз нет. Каюсь, я ведь и сама не догадалась сообщить родственникам об изменившихся планах. Но мне, лежащей в отключке, было простительно.
Ко времени, когда мы вернулись, тетя успела обзвонить каждую больницу в городе, каждую мою подружку, чей телефон по сарафанному радио смогла раздобыть. А поскольку ни одна толком не сумела объяснить, на чем мы вчера расстались, тетя готовила себя к звонку моим родителям, исступленно сморкаясь в платочек. Дядя, который провел бессонную ночь рядом с ней и сегодня забил на работу, уже несколько часов подряд рвал и метал, с нетерпением поджидая первоисточник своей злости.
Стоило нам появиться, не поздоровавшись со мной, чего никогда не бывало, угрожающе бросил Максу:
– Ты – идешь за мной! Немедленно!
Задвигался Макс, задвигалась и я – машинально пошла следом, чувствуя, как заполошно колотится сердце, но он вдруг с силой нажал на мои ключицы всей пятерней, оборачиваясь и выставляя вперед руку.
– Куда собралась? Сам все объясню. Я сказал – останься.
Мы слышали, как дядя кричал на него в кабинете. Обычно спокойный и уравновешенный мужчина пребывал в состоянии крайнего бешенства, с трудом владея собой.
– ТЫ можешь делать все, что пожелаешь. Все! Я никогда ни в чем тебя не ограничивал, ты знаешь. Катись, куда вздумается… хоть к черту на кулички. Ночуй в полицейских участках… вытаскивал. Ввязывайся в потасовки… отмазывал. Вытворяй, что в голову вступит… Ты всегда так и поступал. Я тебе слова не сказал поперек, ты – сам за себя отвечаешь. Ты! Но не она!! Вероника еще несовершеннолетняя… ответственность за нее лежит на нас! На нас с матерью! Случись что… Ничего с ней не случилось? А это не твоя заслуга, сын! Чем ты думал? Нет, ты чем думал, а? Это было так сложно? Предупредить… А сам… ты что, садился пьяным за руль? Не лги, Максим, говори как есть… я же все равно узнаю… В таком случае где вас носило столько времени?? Ну, куда тебя понесло на ночь глядя? Скучный день выдался… развлекаться? Ах, просто на море смотались?? Туда и обратно… Да что за наказание мне с тобой. Ты издеваешься? Нет, ты точно был пьян… точно… лучше признайся сейчас… Ладно, а ее зачем за собой поволок? Прихватил? За компанию?? Тебе компании не хватает? Тебе, черт возьми, компании не хватает? А ты знаешь, что твоя подружка звонила сюда всю ночь? Каждый час звонила… всю эту проклятую ночь! Не знаешь… На матери уже лица нет!! Тебе на всех плевать, да? На всех? Запомни: для Вероники ты – плохая компания. Ты очень плохая компания, сын, и чем быстрее ты это поймешь…
Вселенная оказалась очень мстительной стервой, потому что в этот момент в дверь требовательно зазвонили – долгой отчаянной трелью – заставив нас с тетей встревоженно переглянуться. Она шевельнула занавеской за плечом, сразу же поднимаясь:
– Кажется, Лана приехала… но как же не вовремя…
Я нервно и кривовато улыбнулась. Не слишком много драмы для одного дня? Кто-то из прислуги уже отправился открывать, и мы немедленно услышали ее голос. Звонкий возбужденный голос. Очень разгневанные вопли.
– Макс! Я знаю, ты дома! Твоя машина стоит во дворе… Выйди ко мне, имей смелость! – ей что-то ответили, и Лана повысила голос, уже с намечающимися истерическими нотками, – я просто хочу его увидеть. Пусть он выйдет! Нет, пусть немедленно выходит! Пусть все мне расскажет… Макс!! Тебя видели в новом клубе! С кем ты был? Скажи, ты мне… ты снова… Это тоже пустяк, да?? Пусть он расскажет, если не трус… я хочу услышать его объяснения… или я сама войду. Я – его девушка, я войду, пропустите!
Тетя немедленно забарабанила в двери кабинета, но те итак уже распахнулись. Мужчины прекрасно расслышали, что происходит у порога. Решительно убрав с дороги мать, Макс направился прямиком к дверям.
– Чудесно… Просто отлично! Браво! – напутствовал его раскрасневшийся отец, выходя следом, – и здесь отличился… только скандала нашей семье сейчас и не хватает. Давай, действуй, сын! Действуй! Соседям просто не терпится узнать подробности твоей насыщенной интимной жизни!
Макс хмуро глянул на меня, проходя. Я в ответ – виновато. Мой необдуманный поступок повлек за собой целую лавину неприятных последствий, я знала, это надо срочно исправлять: я должна что-то сделать, восстановить справедливость. Все неприятности сыплются на голову Макса, а не на мою, бестолковую… а ведь он ни в чем не виноват. Ни в чем. Ну, разве что не позвонил родителям… но это тоже из-за меня, из-за моего ночного звонка ему.
А Макс вдруг притормозил, словно без слов разгадал мои намерения.
– Даже не вздумай сейчас облегчить свою совесть. Ни перед кем, – пригрозил шепотом, – будет только хуже. Стой, где стоишь, поняла? А лучше – иди к себе, – я продолжала смотреть, и он закончил со стальными нотками, взявшись за мое плечо, – ты меня услышала, Ника?
Пришлось кивнуть, закусывая губу.
– Хорошо, – кивнул в ответ.
Оттеснив прислугу, закрыл проем своей грудью, не давая Лане пройти внутрь. Прежде чем дверь за Максом затворилась, мы все услышали:
– Где ты был?? Я прождала всю ночь… твой телефон отключен… Это что… на тебе вчерашняя одежда?! Твой вчерашний свитер, я не слепая… Ты что, только сейчас вернулся?.. За дуру меня держишь? Где ты был? С кем?? – Лана уже визжала, – скажи, с кем ты был! Я хочу это услышать! Нет. Не трогай меня, мерзавец… Не трогай! Кто она? Кто – она?!! С кем ты меня делишь? Ты с кем-то переспал, да? Ты ублюдок… ты мудак… Макс, какой же ты… конечно, переспал!
– Прикуси свой язычок, Лана. Нахер весь этот цирк?
Под любопытными взглядами соседей они спустились с крыльца.
Не выдержав, разъяренный дядя первым покинул аванпост, оглушительно громко хлопнув дверью, так что осыпался кусок штукатурки. Я только обернулась на звук. Дядя пребывал в ярости, наверное, действительно, ему лучше побыть одному. Оседая в мягкое кресло, тетя залилась слезами, роняя лицо в ладони. Нужно было предложить ей стакан воды… подать салфетки… хотя бы что-то утешительное сказать, но сейчас я была просто не в состоянии кого-либо успокоить, так и застыла столбом, пока Макс один там разгребал все это дерьмо. Потом подошла к окну. Меня туда тянуло неодолимо.
Они стояли возле машин. Лана кружила вокруг, суетилась, нападая с обвинениями, отскакивая, как шарик для настольного тенниса – пинг-понг – не зная, с какой стороны к нему подступиться, я видела, как открывался в крике ее рот. Машина, на которой приехала – поперек площадки, вывалившись задним колесом на улицу, брошенная, с открытой водительской дверью. Лана туда не смотрела, все ее внимание сейчас занимал Макс. Мое – тоже. Стоял – вполоборота ко мне, опираясь на крыло внедорожника, скрестив ноги, сунув руки подмышки. Расслабленная, но закрытая поза. Он не подпускал ее к себе. Не пускал, отгородившись. А меня? Меня он тоже никогда к себе не пустит? Может, не умеет?
Кто-то из соседей прошел по улице со шпицем на поводке, неприлично приоткрыв рот, явно наслаждаясь скандалом. Макс заметил, лениво помахал ему, и поводок послушно натянулся, уводя питомца.
Я отошла. Я видела достаточно. Поднялась по ступенькам, предупредив тетю, что буду у себя. Не хотелось ни с кем говорить. Никого видеть. Я не знала, что мне думать. Поведение Макса меня озадачило. Он взял всю вину на себя. Зачем? Значит, ему на меня не плевать. Ступенька. Не плевать. Еще одна ступенька. Не плевать. На самом верху, взявшись за перила, я остановилась, глубоко вздохнув. Захотелось немедленно прояснить ситуацию. Убрать Лану с дороги. Мне поговорить с ним важнее. Понять, почему так сделал. Решила дождаться его здесь, прислонившись к стене, перебирая последовательно в памяти все недавние события. Как это тягостно – ждать его.
Услышав глухой металлический удар внизу, в момент очнулась от водоворотных мыслей, бросаясь к окну, впиваясь в подоконник. Лана уже сдавала задним ходом, но не надо быть Шерлоком, чтобы понять: выезжая, она поцарапала внедорожник Макса – продрала весь бок, оставив в отместку за свою оскорбленную гордость глубокие, длинные, как ее ногти, царапины. Похоже, разговор на подъездной дорожке закончился скверно.
Это был удар ниже пояса. Чувствительный. Запрещенный. Я знала, как Макс относится к своим машинам. Лана тоже это знала, не могла ведь не знать, наверное, потому так поступила. Она его раскачала напоследок – от былой невозмутимости не осталось и следа. Сначала Макс просто сидел на корточках, взявшись за голову, запустив пальцы в волосы, разглядывая повреждения. Оценивал критический ущерб. К нему присоединился отец с непрошенными, наверное, советами, а может, разделяя его чувства. Тетя осталась в открытых дверях, ближе подойти не решилась.
Потом Макс снова остался один. Разговаривал по телефону с сервисом, безостановочно кружа вокруг авто, прикасаясь, словно перед другом извиняясь, постоянно трогая искореженное покрытие. Начался дождик. Сначала – хмарью, с легких воздушных капель, потом усилился, наседая. Он словно не замечал. Не укрылся под навесом, не зашел в дом, хотя мать звала, пока не вымок до нитки. Из-за дождя наступил ранний вечер, весь мир пролился тусклыми серыми красками, размазывая картинку за стеклом. И на душе было так же пасмурно.
Дождь плавно перешел в мокрый снег. Ударила входная дверь, и я вздрогнула. Не отзываясь на голос тети, как неуправляемая баллистическая ракета, Макс взлетел вверх по ступенькам, здесь поднял голову и… наткнулся на меня. Я стояла в полутьме, пошевелилась. От неожиданности он остановился, ведя ладонью по мокрым встрепанным волосам, и этого хватило, чтобы я зачастила, подходя и заламывая руки:
– Макс, прости меня. Это я во всем виновата. Прости. И что перед родителями так вышло… И за Лану тоже прости… Ну, хочешь, я позвоню ей… все объясню… я ей все объясню, вот увидишь, она выслушает… поймет…
– Лана умеет слушать только себя.
Вжикнув молнией, вынул из кармана мой предательски сдохший телефон, вернул, я машинально сомкнула на нем пальцы, отметив, что рука у него ледяная. Ветер теперь бросал пригоршнями мокрые хлопья в стекло, ветки били по карнизу, и пришлось повысить голос, уговаривая его.
– Но… может быть… если я поговорю, она поймет, что ты не виноват… вы помиритесь…
Он только усмехнулся.
– Думаешь, меня это парит?
Попытался пройти мимо. Конечно, Макс был очень зол. Очень. Еще – сильно расстроен. Это было видно невооруженным глазом, и надо было дать ему остыть, успокоиться, но во мне уже проснулась жажда бурных действий, и я снова не смогла промолчать, неотрывно следуя за ним:
– Просто дай мне ее номер… я объясню и…
– Объяснишь… Что ты ей объяснишь? – раздраженно оборвал, вдруг разворачиваясь ко мне, цепляя меня, – что?? За каким хреном я сорвался из ее теплой постели к тебе и так и не вернулся? Даже я не знаю ответа на этот вопрос, – я прикусила губу, с мукой и мольбой на него снизу вверх глядя. Наверное, мои страдания отразились на лице, потому что грубый голос несколько смягчился, – забей, Ника. За-бей. Ты тут ни при чем. Просто… там было тонко, вот и порвалось.