Алена Юрашина
Моя любимая куколка
Руслан, как мог, отвлекал от порочных мыслей. Извлекал из глубокого высохшего колодца. Ставил рядом, поил. Но жажда не уходила. Наконец, не выдержав, я попросила отвезти меня в гостиницу. Взяв за руку, Руслан тут же начал двигаться в сторону рамок металлодетекторов, настойчиво проталкиваясь сквозь беснующуюся толпу. Он не спорил со мной. По-моему, знал, что мною движет. Кажется, сочувствовал. Наверняка даже соболезновал.
Здесь, в гостинице, была своя, независимая атмосфера. Это было ясно еще на улице. Стайки подвыпившей молодежи плотно облепили крыльцо. Вошли. Холл, полный народа. Глаза нашли его беспрепятственно. Макс сидел на диване, у окна, чуть поодаль от других. Сидел безразлично, отрешенно, затылком откинувшись на спинку, смотря в сторону, будто не здесь находился, будто это была всего лишь его красивая оболочка, но… на руках у него под чувственную композицию ерзала девушка. Очень пьяная девушка, готовая на все, а он… придерживал ее ладонью за бедро.
Не думала, что у боли бывает градус. Крепость моей меня срезала, как катаной. Колющий прямо в сердце. Отрицая увиденное, невольно попятилась, точно краб.
– Ты чего? – заглянув через плечо, Руслан все понял без слов. Одними губами, – хочешь, уедем?
Я продолжала пятиться, упираясь в него.
– Хочу.
По-английски не вышло: Макс тоже нас заметил. Освободился от девушки безо всякого стеснения, ссадил ее на диван, ничего не объясняя. Ссадил неловко, может, поспешил – она завалилась на бок. Оттуда, снизу, смотрела на него с желанием, наверняка поняв превратно решимость в глазах, тянулась. Она. Не он. Поднялся, как ни в чем не бывало. Направился к нам. Я не понимала, что он мне говорит. Видела его, но не понимала. Пока не попытался прикоснуться.
– Убери.
Смотрела на руку, как на гремучую змею. Та самая рука.
– Ника? Что-то случилось? Ты в порядке?.. Я говорю, пойдем… покажу тебе твою комнату.
Я не в порядке. Даже мысли не возникло остаться здесь. Ни одной мысли. Нет. Чтобы через стенку он… с кем-то…
Не дослушав мое молчание, Макс перевел тяжелый взгляд за мое плечо.
– Что ты сделал? – слова явственно отдавали металлическим привкусом.
– Это сделал не я, брат, – услышала голос Руслана. Выходя из-за спины, он продолжал озвучивать мои мысли, – слушай… мы, пожалуй, вернемся в город… прямо сейчас…
– Почему? – теперь Макс смотрел только на меня. На лице – пасмурная неподвижность, брови на прогиб.
– Потому что Ника хочет домой, – снова солировал Руслан. – Я отвезу ее…
– Я сам, – Макс вдруг двинулся ко мне. Не знаю, что он хотел сделать, я готова была сопротивляться до последнего, но Руслан вдруг заслонил меня от него, повторив с ледяной интонацией:
– Я ее сюда привез, Макс. Я и отвезу.
Макс остановился, будто на ощеренную оружием стену налетел. Глаз с меня не сводил, пересчитывая узкие прорехи бойниц. Я же боялась встречаться.
– Хочешь поспорить со мной, Рус? Об этом? Серьезно? Мы будем спорить, кто ее отвезет?
Пришлось вмешаться, пока дело не зашло слишком далеко. Уйти отсюда – это все, что мне нужно.
– Я поеду с Русланом. Макс, пожалуйста, отойди, – неподвижность стала абсолютной. Он стоял, как плотина. Чтобы избежать катастрофы, преодолевая себя, положила руку на его предплечье, чувствуя, как запредельно напряжены мышцы, повторила тверже, – Макс… пусть Руслан меня отвезет. Хочу вернуться с ним. Я так хочу.
Он очень медленно поворачивал голову. Глядел долго, сумрачным остановившимся взглядом. Где-то на дне плескалось разочарование, унция гнева… кажется, немного приправлено грустью. А может, мне действительно все это только показалось. Теперь они оба на меня смотрели. Потом Макс выдавил с ранящим безразличием:
– Можешь делать, что хочешь. Мне плевать.
Развернулся и ушел в другую комнату, ни разу не обернувшись. Смотреть вслед, на его широкие расправленные плечи было больнее всего.
– Не обращай внимания, – Руслан шагнул наперерез, заслоняя Макса от меня. – Он сам не знает, чего хочет. Но это не твоя проблема… и не моя. Забей, он скоро перебесится, вот увидишь… так всегда бывает. Напьется, отоспится… и придет в норму… Поехали?
Уже успело стемнеть. Звуки музыки вдали вызывали только раздражение, телефон не умолкал – девчонки. Отключила. Отвернулась к окну, когда выезжали на трассу. Руки, наконец, перестали дрожать, а может, это оттого, что отчаянной хваткой сомкнула пальцы на сумочке. Конечно, Макс останется здесь до завтра. Домой он не вернется. Будет зажигать. Пить. Изгонять из себя демонов. Весело проводить с ними время. Наверняка один не останется. Наверняка он уже снова не один. Это же Макс. С той девушкой… А я… кажется, я просто сломанная им кукла. От этих мыслей стало совсем паскудно, на душу будто камень тяжелый лег, а во рту – склизко, противно, словно лягушку живьем проглотила.
Услышав очередной мой непрошеный вздох, Руслан покосился на меня.
– Ника, ты очень торопишься домой?
Равнодушно покачала головой. Домой не хотелось. Да и Рус не вызывал у меня страха. Пока что.
– Как насчет того, чтобы заехать в одно место? Пока ты не утопила меня в слезах.
Мы застали самый разгар веселья, в боулинге жизнь била ключом. Пиво было холодным, звуки – резкими, кричащими, музыка – разножанровой, компании вокруг – не напряжными. Я оживала так же медленно, как прежде отмирала по кускам. Сама не заметила, как, освоившись, с аппетитом втянулась. Руслан не давал мне расслабиться, погрузиться в черную тоску, загрузиться. Я ни разу не отключилась от происходящего.
Скоро мы катали шары, в перерывах глотали пиццу и все прочие ништяки, которые он заказывал. Сплетничали, как кошелки на базаре, болтали, шутливо толкались у дорожки, подзуживая, если кто-то опережал в счете. Почти уверена, он мне поддавался.
Слово за слово, Рус начал рассказывать мне о Максе, о своей дружбе с ним, о забавных случаях, совместных приключениях, что искали и находили они на свою голову. Сначала не хотела слушать. Переводила тему. Не заметила, как проснулось любопытство, интерес. Руслан рассказывал очень живо – настоящий талант. В некоторых местах я хохотала до упаду, до изнеможения, притягивая завистливое внимание соседних столиков. Потом, анализируя происходящие события, поняла: наверное, такой и бывает настоящая дружба. Именно такой. Его глазами Макс открывался мне совершенно с другой стороны, с той, которая была неизвестна, той, которая так и осталась бы закрытой от меня на замок. Если бы не знакомство с его другом.
Несколько часов пролетели, как пять минут. Развлекательный центр работал до утра, можно было перейти в караоке, но мы не стали задерживаться до последнего клиента: итак далеко за полночь, и до дома еще путь неблизкий. Когда прощались глубокой ночью у подъездной дорожки, я смотрела на Руслана с благодарностью, с искренней теплотой, как на доброго приятеля. Он мой новый супергерой. Напоследок легонько сжал мою ладонь. Оба знали, безо всякого подтекста.
– Эй, выше нос! Ты классная девчонка, Ника. Макс не полный идиот, однажды он это тоже поймет.
– Повезло ему с тобой, – улыбнулась, но уже грустнея.
– Скажешь тоже, – дурашливо тряхнул вихрами, и сразу посерьезнев, – это с тобой ему повезло.
Оглянулась на дом: темные окна застыли, как в желатине… или спят беспробудным сном. Внутри, наверное, сейчас холодно, пусто, сиротливо. Без содержания. Понимала: уйдет Руслан – с ним безвозвратно уйдет и мое настроение – то, которому он заложил фундамент.
На верхней ступеньке, ведущей на второй этаж, задержалась. Скорбная тишина, как и предполагала. Ступая неслышно, прошла мимо своих дверей. Зачем? Остановилась на пороге дверей Макса. Что он сделает, если обнаружит меня наутро в своей комнате, в своей постели? Что-что… наверное, выведет за ухо в коридор… Ну, что за ерунда на ночь глядя? Рассердившись на себя, оттолкнулась от двери, меняя направление.
С порога бросила верхнюю одежду на стул. Сумка полетела туда же, потом ботинки – один за другим. Чуть не сорвалась, в сердцах раскидывая вещи. Нет, я не выйду из себя. Сделав несколько шагов по комнате, наклонилась, чтобы включить торшер у кровати. Этого будет достаточно, чтобы не захлебнуться кромешной мглой. Выпрямилась, и… по сердцу разлился лютый мороз, заставив горло сжаться от ужаса. В кресле передо мной, исподлобья наблюдая за моими передвижениями, неподвижно сидел Макс.
Эмоции вылились приступом раздражения вперемешку с замешательством.
– Ты… Ты напугал меня! С ума сошел? Ты что здесь делаешь… среди ночи? Мог бы и предупредить! Сидишь тут, как маньяк… Уйди из моей комнаты. Макс! Сейчас же. Убирайся!
Шевельнулся, подтверждая, что он не плод моего разыгравшегося воображения, и я услышала:
– Все твое – мое. Забыла? А все мое – твое… Ну, так что, Ника… как мы будем делить друзей? Предлагаю разделить их поровну… Впрочем… сегодня я открыт для обсуждений.
– Что ты несешь? – пробормотала. – Ты что, пьяный? – он тяжело поднялся. Подошел ближе, потом ближе, потом приблизился почти вплотную, но запаха алкоголя все еще не было. Выдохнула с облегчением, предприняв попытку все доступно ему объяснить, – послушай, Макс, то, что произошло…
– А что произошло? – перебил он. Смотрел безо всякого выражения, но я знала, где-то внутри уже пробуждается холодная неконтролируемая ярость. – Что произошло после того, как вы уехали? Я же не в курсе твоих дел, куколка… Не в курсе даже, где вас носило столько времени. Тебе понравилось проводить время… с другим? Тебе понравилось? Отвечай!
Да как он смеет…
– А тебе?? Ты там неплохо проводил время. Тебе, Макс! Понравилось?
– Понравилось! – огрызнулся зло, – так понравилось, что приехал сюда раньше тебя… – казалось, взглядом изучал меня, пытался разложить по полочкам. Не получалось, и это его беспокоило, – знаешь, а я ждал тебя. Сидел в твоем кресле… ждал… вспоминал. Вот такой я дурак. Я все-таки дурак, видишь? Так где ты нахрен пропадала??
В таком состоянии он точно не станет меня слушать. Просто не способен, я это понимаю. Он – нет. Я не готова. Не к этому противостоянию. Не сегодня.
– Ну, все… довольно… я вообще-то не обязана…
– Нет, ты не обязана, – обманчиво-легко согласился. – Но ты за все мне ответишь, Ника. За все.
– Захочу, отвечу, а не захочу… – разозлившись, направилась к дверям, намереваясь немедленно выпроводить его из своей комнаты, – выйди, я устала. Сейчас я устала. Если хочешь поговорить, давай сделаем это завтра… давай…
– Нет, сейчас. Мы. С тобой. Поговорим. Здесь. И сейчас, – я знала, что с ним бывает, когда начинает так чеканить каждое слово. Осталось только закурить. – Вернись сюда и сядь в это чертово кресло! Сядь, ты что, не слышишь, Ника?!
Его гневный рев ударил меня в спину, я не успела дойти до выхода, догнал. Взяв за плечи, подвел и насильно усадил в кресло. Навис сверху, не давая подняться, упираясь кулаками в подлокотники, не отводил глаз. Было жутко от самой обстановки. От атмосферы, которую он создал, от внутреннего напряжения, энергии, что отскакивала, потрескивая, от него, как шаровые молнии. А потом он выдавил сквозь зубы:
– Сдается мне, что ты не все рассказала о ночи, проведенной в моей постели… О чем-то ты умолчала, да? Забыла поблагодарить… Забыла упомянуть об одном приватном бонусе на безвозмездной основе, который получила от меня? Я не в обиде, куколка. Наверное, ты просто забыла… о том, как довольной кошкой извивалась подо мной, умоляя: еще, Макс, еще…
Меня мгновенно затопило пунцовой гуашью стыда от такой циничной откровенности, и это было красноречивее любых слов. Макс крепко стиснул зубы, резко выпрямляясь и со свистом выдыхая. Витиевато выругался. Отпрянул от меня, как корова языком слизала. Схватился за голову, растирая до немоты лицо. Наверное, о чем-то смутно припоминая, целился наугад, а попал прямо в яблочко. Пришел в ярость, круто разворачиваясь ко мне. Саданул рукой по занавеси из бус, сбивая несколько низок. Сорвал. Бусины прыснули в стороны, разлетаясь, он прошел по ним, давя с хрустом.
– Почему не сказала? Почему сама мне не сказала?? Почему из тебя все приходится клещами вытаскивать??
Я подскочила на ноги. Ноги почти не слушались.
– Не кричи на меня! Как я могла о таком сказать? Как? Да и ты… ты же ничего не помнил…
– О каком таком? – прищурился Макс, подходя ближе, нервно поддергивая рукава, словно к драке готовился, – о каком нахрен таком, я не понял? Когда нес тебя в кровать, должна была понимать, не в игрушки приглашал играть! Ты… глупая малолетка… инстинкт самосохранения отсутствует напрочь? А может, мне нужно довершить начатое, чтобы ты успокоилась и перестала, наконец, портить мне. Мою. Гребаную. Жизнь?!
– Я ничего тебе не порчу! Ничего! Это ты сам… ты… И хватит так вести себя со мной!
– Как так?
– Как с недалеким… неразумным ребенком. В отличие от тебя, я все понимала. Это ты тогда нажрался, а не я… Я-то все понимала!! Все!
– Вот это и странно, – он ходил, потряхивая головой, словно блох нацеплял, – вот это и не дает мне покоя, Ника. Какого черта… и я никак не могу понять…
– А нечего тут понимать! Отстань уже от меня! Отойди! Не хочешь уходить, так я сама уйду. Внизу переночую, на диване. Дай мне пройти. Хочу уйти… Хватит с меня! С меня уже хватит!!
Но он держал меня за локоть цепко, больно. Подтянул к себе.
– Хватит? Хватит?! Тебе не кажется, что нужно было раньше это говорить… делать. Залепить мне пощечину… выцарапать глаза… позвать на помощь… заорать… Раньше, Ника, а теперь…
– Что теперь? Ну, что теперь? Что тебе надо, Макс? Да что тебе надо от меня?
– А сама еще не догадалась??
Руки сомкнулись на моих плечах, не давая двинуться с места. Я вырывалась яростно, но он не чувствовал, не видел, что я в шаге от истерики, потому что и сам был на краю. И я шагала и шагала, пятилась, пока мы не достигли противоположной стены.
– Зачем ты появилась? – затряс меня так, что я зажмурилась от страха, не попадая зуб на зуб. Жестко сжал ладонями лицо, прижался лбом к моему лбу, будто мечтал проломить мне череп, – зачем ты приехала сюда? Зачем я вернулся в этот город? Зачем я тебя увидел? Ты все разрушила… Ты все… Черт, как же ты меня… как же ты меня достала… как же… как же я тебя…
Я жадно глотала воздух, пила кислород из одного источника с ним, и мне его критически не хватало. Словно мы стали одним целым… словно у нас одни легкие на двоих… Макса подергивало от перевозбуждения, трясло от всплеска желания… или адреналина… а может, дикой ярости на меня. Его пульс строчил, как пулемет. Наперегонки с моим. Нас притянуло друг к другу, спаяло в объятиях, как кандалами опутало. Хотела ли я этих цепей? Тех, что свяжут нас еще больше, тех, которые рваться будут еще труднее, мучительнее…
– Хочу опять тебя почувствовать… как наркоман… хотя бы еще одну дозу… дай мне…
– Макс… не трогай… не обнимай меня… запрещаю…
А его руки, губы жили своей жизнью, хотели тесноты, контакта, разрядки. Мяли меня с надрывом, исследовали с жадностью, подчиняли, преследовали. Сопротивлялась из последних сил, отворачивая лицо, но он все равно везде находил мои губы. А ноги больше не держали, и я цеплялась за него, прогибалась, даря саму себя, противореча самой себе.
– Не прикасайся ко мне… – шептала между поцелуями, – ты не имеешь на это права… не имеешь никакого права…
– Я знаю…– шептал в ответ, – знаю…
Плевать ему было на мое сопротивление. И на мои чувства ему тоже плевать. Он не отпускал. Утягивал в омут. Не давал освободиться, прижимал к себе, купируя все до единой попытки вырваться. Без шансов. Целовал снова и снова. Как путник, помешавшийся от жажды. Был груб, не спрашивая разрешения – Макс брал. Хотел присвоить. Будто я была желанным трофеем. Не удержалась, по щекам потекли слезы. От бессилия. От отчаяния. Я не могла стряхнуть с себя его руки, как не могла вырвать его имя из сердца, не нанеся себе смертельную рану.
Был момент, я поверила, что все случится именно здесь… случится именно так…
Не сразу поняла, что он меня больше не держит, что осталась одна. Голова шла кругом, в глазах плыли разноцветные круги, меня тоже било током, и я была готова ко всему… но не к тому, что он меня отпустит. Но ведь не уходил. Искал во мне что-то. Наверное, то, что давно потерял. А может, хотел обрести. Ждал безмолвно, разрывая мне сердце. Ведь то, что он искал, лежало на поверхности.
– Уходи, – сипло приказала, не открывая глаз. – Уйди отсюда. Макс.
Изо всех сил пытаясь сдержать приближающуюся истерику, кусала губы. Он мне не помогал.
– Я не могу.
– Тогда дай мне уйти.
Удалось, наконец, разлепить влажные ресницы. Макс стоял очень близко. В его глазах была боль. Но кроме – чернильное море нежности.
– Не дам. Не проси…
Поднял руку, нежно стирая следы слез с лица, рука заметно дрожала, движение вышло смазанным, и мокрой щеке стало очень неуютно. Хотелось шагнуть вперед, уничтожить дистанцию, уткнуться ему в воротник, тянуть носом, снова дышать им. Расслабиться. Упасть. Пусть даже придется разбиться о его острые камни. Я сама поразилась, откуда в моей голове такие чудовищные мысли.
– Не плачь. Я не хочу, чтобы тебе было больно. Никогда не хотел… Если я виноват… прости…
В ответ непослушно зарыдала, закрывая руками лицо.
– Зачем ты мучаешь меня? Просто уйди!
Снова взял в полон, прижал к стене, опустил подбородок на мою макушку, стоял неподвижно, давая мне силы выплакаться. А когда пленница устала, прошептал, опаляя горячим дыханием висок, вынимая душу.
– Я не буду тебе врать. Не хочу тебя обманывать… Я не знаю, что чувствую. Не понимаю, что мне делать. Ты для меня – есть, и это не изменится… но это все, что я могу пока тебе сказать. Я запутался. Я чертовски запутался… я… – глубокий, на разрыв диафрагмы, вздох. Слушала молча, с каким-то отстраненным чувством – чувством разбитости, отупения. Понимание придет ко мне только завтра, – на следующей неделе я отсюда съеду. Я уже нашел подходящую квартиру в городе… осталось утрясти формальности… Не могу и не хочу больше делать вид, что ничего не происходит. Не могу смотреть на тебя и не представлять, как я тебя раздеваю, как целую, как… Но… пока я сам в себе не разберусь, Ника… тебе лучше держаться от меня подальше… потому что в следующий раз я уже не остановлюсь… Надеюсь, я тебе не снюсь, потому что я… ночи уже просто ненавижу.
Спустя мгновение моя комната опустела. Как опустела моя душа. А чуть погодя хлопнула внизу входная дверь. Макс ушел, оставив мне только вакуумное одиночество – одиночество приговоренного к пожизненному заключению. А я ведь рассчитывала на расстрел.
Глава 14
Макс съехал ровно через неделю, как и обещал. До этого дня мы с ним больше не общались. Если кто-то из нас двоих входил в дверь, другой обязательно выходил через другую. После переезда к таким уловкам уже можно было не прибегать, и я вздохнула с облегчением.
Тетя ничего не понимала. Переживала, беспокоилась, сходила с ума. Наверное, подозревая, что дело нечисто, пыталась осторожно расспросить меня, но потерпела полное фиаско. Я отстранилась, зная, что раню ее, ушла в глухую оборону. Чувствовала за собой вину, ловила на себе дядины взгляды. Порой он странно смотрел на меня, казалось, и он о чем-то догадывается. Но дядя ничего не говорил, и со временем я успокоилась.
Для видимости ходила, как прежде, на занятия, посещала репетитора, встречалась с друзьями, Руслан остался в их числе. Жила обычной жизнью, но внутри… кажется, я выгорела изнутри, как трансформатор. В семнадцать лет чувствовала себя глубокой старухой: высохла, вылиняла… Снова похудела, старательно замазывая каждое утро кручинную синеву под глазами. А ночью срывалась вновь. Макс ушел. А с ним, кажется, ушел и смысл всей моей непрожитой жизни.
Больнее было от осознания. Он не искал меня. Не писал. Не звонил. Словно вычеркнул из жизни. Поставил точку. Избавился. Хотел уйти – вот и ушел, не оглянувшись. А я стою на шатком мостике. Мне не за что держаться. Некуда идти. Я больше не вижу конца пути, потому что дороги больше нет. Нет цели. Желтые кирпичи под ногами разрушаются, крошатся, откалываются, исчезая в бездне… Пусто без него. Где-то в поднебесье пыльной бурей зарождается разрушительный смерч.
Для меня все закончилось плохо. За пару дней до дня рождения пропустила универ – слегла, как спелый скошенный злак в постель с повышенной температурой. Все тело лихорадило, меня встряхивало, как на полке плацкартного вагона, воспаленные губы пекло, конечности, напротив, словно покрылись корочкой льда. Сосуды толкали дурную кровь, быстро распространяя инфекцию по организму.
Решив просто отлежаться, никому ничего не сказала. Это было первой ошибкой. Вскоре начала бредить. Хотела видеть Макса. Боялась его увидеть. Но Макса не было. Совсем не было. Кто-то из прислуги неосторожно проговорился: Макс с друзьями отправился на Ибицу, до конца месяца в страну он точно не вернется… Услышать это было второй ошибкой. Он, как обычно, развлекался… на этот раз под гостеприимным солнцем Испании, в окружении ослепительных загорелых красоток, готовый позабыть обо мне навсегда. Мне было тошно об одной мысли об этом его окружении.
К утру температура, несмотря на жаропонижающие, подскочила еще выше. Стоило что-нибудь проглотить через силу, меня рвало. Тетя начала паниковать, дядя хмурился тучей, градусник зашкаливало. Снова вызвали скорую. Дежурный врач ничем мне не помог. Спешно снарядили водителя за платным. Потом – за очень дорогим платным.
День совершеннолетия мне совсем не запомнился: болезнь прогрессировала. Диагноз был поставлен, препараты – выписаны. Тетя неизбывно сидела рядом со мной, словно у нее не было других дел. Днями… ночами… выплывая временами из фантасмагорического плена недуга, я ее замечала. Должно быть, она все слышала. Наверное, слышала, как я звала Макса, как называла его в своих мечтах, о чем мечтала в грезах… А может, мое горло за все эти дни не издало ни звука.
На шестые сутки после начала болезни меня подключили к аппаратам жизнеобеспечения, сама я не справлялась. Стационар отмели сразу, наняв опытную сиделку. Да, я не хотела жить. Зачем? Ведь Макс не возвращался. Максу на меня плевать. А я устала. Устала бороться с ветряными мельницами. Комната превратилась в аппаратную космического корабля… мерцали приборы… пищали… и каждую минуту можно было ожидать столкновения со смертоносным метеоритом… или астероидом, который поставит точку на моем существовании. Неважно, когда это случится. Я равнодушно затихла. Успокоилась. Угомонилась. Смирилась. Опустилась на дно, там и лежала, покачиваясь, в ожидании неизбежного конца…
– Ника?! Ни-ка! НИКА!!!
Я резко распахнула глаза, разом придя в себя. Возвращение было болезненным. Даже это маленькое движение далось с огромным трудом, потому что глаза снова закрылись. Противно кружилась голова. Конечно, мне все это привиделось. Макса не может здесь быть. Мне просто приснился этот родной голос. Просто приснился. Сейчас я снова вернусь в тот сон, чтобы побыть с ним еще чуть-чуть, и тогда муть на душе успокоится… осядет…
Меня снова встряхнули, безжалостно вырывая из сказочного царства грез.
– Посмотри на меня! Пожалуйста, посмотри! Хотя бы раз! Сделай усилие, ну, я прошу тебя… Ника?!
И я, наконец, слегка приоткрыла веки. Уже более осмысленно. По-моему, это все-таки Макс. Вроде бы… Или я принимаю желаемое за действительное… Нет, это Макс: он склонился ко мне, смотрит на меня. Пришел, чтобы пожалеть, облегчить уход, попрощаться. Я великодушно накрыла его руку своей. Он сказал на выдохе:
– Наконец-то…
А я прошелестела:
– Прощай.
Еще успела увидеть его расширившиеся зрачки, в которых быстро, как злокачественная опухоль, разрасталась паника… и все погрузилось во мрак.
***
Было несколько осознанных кусков, мимо которых я падала, восходя на радужный мост, а может быть, с него бесконечно соскальзывая.
Макс обрывает провода, что меня держат, выдергивает из вены иглу, освобождает меня от пут. Паутина разорвана, и паук недоволен. Взволнованный голос тети, которую немедленно за руку приводит сиделка. Они кричат на него, ругаются, пытаются остановить. Куда им… Дяди нет дома, иначе он бы тоже кричал. Но Максу помешать невозможно. Только не моему Максу. Мы с ним – в матрице, а прилагаемые декорации – просто сбой в системе…
Наклоняется, подхватывает меня на руки.
– Держу, куколка… Не бойся, я тебя держу… Я никуда тебя не отпущу, слышишь?
Нести меня легко, потому что я почти бестелесна. Обескровленная им аппаратура, пульсируя умирающей пунктирной линией, уплывает за его плечо. Шаги отдаются болью в затылке. Макс с ноги распахивает дверь. Дверь отлетает, с грохотом – новым взрывом в мозгу – бьется в стену. Эхо застает меня врасплох, повторяется, не угасает, заставляя безмолвно стонать. Наверное, дверей было много. Кто-то идет следом, но быстро отсеивается, как засохшая грязь с ботинка. Сейчас Макс – опасная стихия. Но я – спокойное русло его реки…
Снова укладывает меня на кровать, обкладывает удобными подушками, их много. Теперь я – его мягкая игрушка… Всюду его запах. Суетится, кружит, наводит блеск, заходит то справа, то слева. Макс везде. Макс со мной.
Мне непривычно видеть его таким. Первый страх ушел. Теперь он снова готов сражаться. За меня. Наверное, моя жизнь для него кое-то значит. Кто-то пытается войти. Там, по ту сторону много лиц. Прибыла тяжелая артиллерия. Но количество врагов не имеет значение. Макс оборачивается – грудью на штыки. Знаю, хочет всех на куски разорвать. Он – может, и они – верят.
За окном опять ночь, я вижу одинокую звезду в разрыве между шторами. Мерцает. А он все равно сидит на полу возле кровати. Он все время там сидит, сколько бы раз я не поднимала веки. Как напуганный потерявшийся ребенок в сыром подвале с захлопнувшейся дверью. Одинокий. Обреченный. Но не сломленный. Держит мою руку. Он постоянно держит меня за руку, совсем как капельницы прежде. Наверное, теперь Макс – моя питательная среда…
Ночь снова сменяет день. В дверях снова стоит тетя. Она часто приходит постоять в дверях. Ее лицо осунулось. У нее очень печальные глаза. Она устала. Она хочет отдохнуть, но не может. А я уже отдохнула, поэтому слышу их тихие голоса в своей голове. Слушаю жадно. Мне одиноко там, в моем безмолвии.
– Сынок, тебе надо поесть… я прошу тебя…
– Я не голоден, – слышу равнодушное рядом.
– Но совсем без еды нельзя. Максим?
– А как же она?
– Ее организм поддерживают капельницы, – значит, капельницы переехали вместе с нами. – А тебя?
– А меня держит она. Видишь?
Рука сжимается чуть сильнее. Моей ладони тесно и тепло, а тетя не выдерживает. Голос становится громче, надрывнее. Я ее понимаю.
– Третий день на исходе. Ты сидишь здесь третий день. Ты принес ее в свою комнату. Никуда не выходишь. Ты не пускаешь сюда даже сиделку. Мне и отцу запрещаешь входить, грозишься, что замкнешь дверь на ключ… Это ненормально, сын… это же… Скажи, чего ты добиваешься? Чего…
– Хочу увидеть, как она снова улыбается.
Тетя молчит, нервно жует губы.
– Ну, неужели ты не понимаешь, как все это выглядит со стороны? Максим, послушай… на кухне уже начались разговоры… твое поведение всем кажется очень странным… а скоро…
– Заткни им рты. Уволь… Хочешь, я заткну?
– Думаешь, это поможет? Наоборот, станут говорить еще больше… а ну, пойдут слухи…
– У меня для тебя плохие новости, мама, если ты не в состоянии заставить замолчать собственную обслугу…
– А ты не боишься, что…
– Я ничего не боюсь. Я больше ничего не боюсь.
Макс опускает голову. Не хочет ни с кем говорить. Ему достаточно просто находиться здесь, рядом со мной. Он не уйдет, теперь я это точно знаю. Пусть все остальные уходят. Нам хорошо вдвоем. Снова погружаюсь в дрему. Я успокоилась. Я счастлива. Отросшая щетина ощутимо покалывает ладонь, чувствую, как он осторожно переворачивает мою руку, как шевелятся его губы, когда он прикасается. Он делает это часто. У Макса очень мягкие губы. Или это у меня очень чувствительная кожа. Люблю, когда он ко мне прикасается. Макс – лучше любого лекарства. Его прикосновения лечат меня медленно, но постепенно… я исцеляюсь. Уверенно иду на поправку… По-моему, я все-таки люблю его… По-моему, я без ума от Макса…
***
В один из дней, наконец, ощутила, что болезнь отступила окончательно. Вчера была, сидела на груди жабой – и вот ее уже нет. Скакнула в сторону и исчезла. Впереди ждет только долгий мучительный процесс выздоровления. Когда прихожу в себя – уже осознанно, надолго – Макс снова рядом. Стоит у приоткрытого окна, смотрит, сощурившись, вдаль. Он не знает, что я на него смотрю. Давно стоит у окна. Какое-то время наблюдаю за ним.
У Макса суровый взгляд. С таким штурмуют бастионы. Или объявляют войну. Это взгляд: иду на Вы. У капитана, что до рези в глазах вглядывается в туманные очертания неизведанного континента, взгляд точно такой же. В том взгляде нет легкости. С таким – не взлетишь. Не покоришь высоту. Не почувствуешь себя поднебесной птицей. Слишком много веса. Много ответственности. Макса что-то гложет.
Тяжело вздохнув, поворачивается, и я не верю глазам: обращенный на меня, взгляд мгновенно преображается, теплеет. Обретает крылья – трепещущие, воздушные. Еще не умеет летать, но Макс готовится к полету. Я знаю. Подходит к кровати. Останавливается. Хочет, но теперь боится дотронуться. Замыкается. Что-то его отпугивает. Прячет руки, скрестив на груди, сунув подмышки. Чтобы наверняка. Его привычный способ отгородиться.
– Как ты себя чувствуешь?
Выжимаю с трудом, хрипло. Связки совсем отбились от человеческой речи.
– Все… болит.
Улыбается озорно, как доктор, подмахивающий больничный лист, торопясь избавиться от надоевшего пациента.
– Это нормально. Это скоро пройдет.
Кажется, мы снова стали чужими. Вороватой мышью пробегает неловкость. Чувствую острую потребность исчезнуть, затеряться в складках теплого зимнего одеяла Макса – одеяла цвета синего пепла. Но итак торчит один нос.
– Сколько я болела?
– Почти три недели. Ты побила все рекорды… С днем рождения, Ника. Встанешь на ноги – должно быть, закатишь грандиозную вечеринку…
Снова этот дежурный взгляд. У него что, в следующей палате ждет следующий пациент? Я смотрю на Макса, мне хочется, чтобы он просто сидел рядом, переплетя наши пальцы. Кажется, ради этого способна опять пройти через ту же болезнь. Может, не один раз.
– А почему я здесь… в твоей комнате? – сиплю, оглядывая стены, что одеты в холодное серое.
– Потому что я так захотел, – хмурится, как дракон в ответ на глупые претензии принцессы. Видимо, уже не раз приходилось отстаивать это право. И он готов, не раздумывая, повторить. – Ты против?
Я не знаю. Поэтому молчу. Он все понимает.
– Ты устала. Тебе сейчас нужно отдохнуть. Ты… лучше поспи, куколка, я не буду мешать.