Алексей Забугорный
Авиаторы
Позади остался пустырь, где стояли палатки и похожий на большую стрекозу аэроплан Аркадия.
Я развернулся над озером у Майкудука и направился снова к пустырю, по пути заложив несколько виражей.
– Ишь… – сказал Виктор Иваныч, – ловко.
Я улыбнулся.
Мы летели вдоль волгодонской улицы, мимо шахты Костенко, над бурьяном и оврагами старого города.
– Давайте попробуем еще разворот? – попросил я.
– Валяй, – разрешил Виктор Иваныч. – Только осторожнее, смотри.
Я выполнил правый вираж, затем левый, круто кренясь и болтаясь в собственном спутном следе.
– Полегче, эй! – раздался голос пилота. – Не закладывай крены. – И так вижу, что обучаемый.
Я ликовал.
– Ладно, лети пока, – сказал Виктор Иваныч. – Я покурю.
Я видел в зеркальце, как он возится, доставая сигареты.
– Ч-чёрт…, – раздалось в шлемофоне. – Зажигалка упала. Под сиденье, кажись… Ты летишь? Лети, я поищу. Зеркальце опустело. Я слышал натужное дыхание и матерки пилота. Пустырь и палатки были почти под нами.
То, что случилось потом, я до сих пор не могу себе объяснить: самоуверенность ли новичка, небесные ли глаза, которые, я точно знал, наблюдают сейчас за мной, – но решение пришло внезапно и было исполнено тотчас же.
Убедившись, что Иваныч теперь не помешает, я задрал нос машины и отклонил ручку до упора вправо. Близкая поверхность земли опрокинулась, пронеслась над головой, обернулась вокруг самолета и двинулась было дальше, но я двинул ручку в противоположную сторону, остановив вращение, и сам замер, чувствуя, как колотится сердце.
Мы летели над пустырем. Закатное солнце освещало аэроплан медным заревом.
– Ты че, пацан!? Ты чего творишь?!!
Поседевшие глаза Виктор Иваныча замаячили в зеркальце.
– Ты охренел?!!
– Виктор Иваныч…, – пролепетал я, стараясь выглядеть виновато, но радость от удачной выходки помимо воли выливалась в ехидную улыбку.
– Ты убиться захотел?! – расходился пилот. – Ты че творишь-то?! А?! Урод!!! Еще и лыбится он! Ты где… Тебе кто… А ну – отдай управление!
– Виктор Иваныч, я… честно, я знал, как нужно!
– Хуюжно!! – взорвались наушники. – Самому жить надоело – и меня решил за собой утащить?!!
Пилот поднял очки и через зеркальце уставился на меня.
– А если б ты штопорнул?! Ты видел, какая у тебя высота?! Щас бы оба догорали у палатки!!
Нужно было спасать положение. Окончить этот день на такой ноте решительно не входило в мои планы. Я лихорадочно соображал, что бы такого сказать или сделать, чтобы пилот сменил гнев если не на милость, то хотя бы на меньший гнев.
– Но ведь хорошо получилось? – пролепетал я, так ничего и не придумав.
– Погоди. Вот сейчас приземлимся… я тебе покажу, как у тебя получилось! Я тебе так покажу, что…
– Виктор Иваныч, – упрашивал я. – Вы поймите, я не для того, чтобы, а… ну, я не знаю, я…
– Молчи! Чкалов недоделанный! – прикрикнул пилот.
Я замолчал.
Виктор Иванович взял курс к пустырю.
– Так, – сказал он строго. – Ты где летал раньше? Где обучался?
– Нигде… – пробормотал я. – Первый раз сегодня…
– Ты мне баки не заливай! – оборвал он. – Так перворазники не летают! Я-то уж знаю. Где летал, спрашиваю? У кого?
– Да нигде, Виктор Иваныч! Честное слово. Просто…
– Хуёсто! – отрезал пилот. И помолчав, добавил уже чуть менее сурово: «кого только не встретишь… самородок хренов…»
– Виктор Иванович! – выпалил я, шестым чувством уловив момент. – Если уж я и правда… «самородок», так дайте в последний раз за штурвал подержаться! Ну где вы еще такого встретите? Пропадет ведь талант… А? Ну Виктор Иваныч…
Пилот остолбенел от такой наглости. От открыл было рот, чтобы обрушить на меня поток отборной брани, но не обрушил, а лишь покачал головой: «Ну-у, ну-у… Баранки гну! Ёпта…».
И, помолчав, опустил на глаза очки: «Ладно, валяй. Только смотри у меня!»
Горизонт на западе пылал небесным огнем. Земля под нами растворялась в медно-оранжевой дымке. Самолет в моих руках взмывал и падал, вращался вправо и влево, сверкая крыльями в его последних лучах. Земля то неслась навстречу, кружась и сливаясь в полосы, то оставалась за спиной и густое, ванильное небо, в котором уже угадывалась грядущая ночь, плыло, приближаясь. Меня то вдавливало в кресло, наливая непомерной тяжестью, то я парил в невесомости, удерживаемый на месте лишь ремнями.
Я позабыл об аэроплане. Мне казалось, что это я сам, преодолев притяжение, парю над землей, всемогущий и свободный, чувствуя лишь восторг и упоение, лишь направленный на себя взгляд божественных, небесно-синих глаз.
***
У входа в палатку, рядом с уже знакомым мне ящиком для инструментов, стоял раскладной походный столик. На нем, среди луковой шелухи, картофельных очистков, хлебных крошек, упаковок из-под китайской лапши, полиэтиленовых пакетов и прочей неразберихи стояла газовая горелка, на которой в алюминиевой кастрюльке варилось что-то, источая густой запах тушенки.
У стола стояли Агата с Аркадием.
Агата нарезала хлеб. Перчаток и банта не было на ней. В руках у Аркадия был уже знакомый мне термос.
Почуяв тушенку, я вспомнил, что не ел с утра, и желудок мой свело болезненно.
– Видали воздушную акробатику? – спросил Виктор Иваныч.
– Видали, – ответил Аркадий. – Решил напоследок обкатать пацана?
– Обкатать…, – буркнул пилот. – Такой сам тебя обкатает!
Он наклонился над ящиком, заглянул в него и скривился недовольно. Затем посмотрел на меня неожиданно пристально и добавил: «Алмаз ты наш неграненый».
– Ну вы, блин, даете…, – сказал Аркадий и отхлебнул из термоса.
– Ты-б дождался хоть ужина, – укорил Виктор Иванович. – Хлещет уже…
Я уставился на термос, потом на Аркадия, затем на аэроплан… и только тут понял, что Аркадий пьян, кажется, с утра.
– А я что? – Возразил тот, как ни в чем не бывало. – Может же рабочий человек…
– …Ой, все, – махнул рукой Виктор Иваныч. – Иди с глаз моих. – И скрылся в палатке.
Ко мне подошла Агата: «А ты хорош».
Сердце мое забилось, но я только пожал плечами и заявил с самым независимым видом: «Спасибо, но… наверное, просто повезло…»
– Я Агата, – сказала Агата и протянула нежную, уютную ладошку.
– Йорик, – ответил я, не сразу выпуская ладошку из своих рук.
Какое-то время мы стояли молча.
– Ну… – замялся я, не зная, что делать дальше. – Я, наверное, пойду…
– Куда? – удивилась Агата. – Ты же весь день, наверное, не ел. Скоро ужин…
– Ничего-ничего, – ответил я, обмирая, – я и не голодный…
Агата подняла на меня свои дивные, с поволокой глаза: «А я вам жаркое приготовила».
***
Лягушки в шахтном отстойнике надсадно горланили, чуя приближение ночи. Утки притихли в камышах. Комары тонко звенели, виясь столбами в предвкушении нашей крови.
Мы сидели у костра. Агата и я – под одну сторону, Аркадий со своим термосом и Виктор Иваныч – по другую.
На столике в алюминиевых тарелках густо дымилось только что снятое с огня жаркое с тушенкой, лежал нарезанный хлеб, пучок редиски, стояли бутылки с водкой и одна – с вином.
– Ну что, ребятки? – сказал Виктор Иваныч, поднимая стакан. В свете костра, со своей черной, с проседью, бородой, он походил на цыгана. – Сегодня мы все хорошо полетали. Много людей повозили. К тому же, бесплатно… Поэтому люди остались довольны, ну и мы… Потому что не для себя летали, а чтобы вспомнить нашего друга, – человека хорошего, – который много хорошего для нас сделал, и который, наверное, на нас не будет в обиде… Да, Игорь? – Спросил Виктор Иваныч у темного неба. – Игорь всегда любил, – пояснил он, – чтобы человек не просто так летал. А чтобы он с удовольствием летал. Чтобы в нем искра была!
Аркадий наполнил крышку термоса и выпил.
– Всегда ты, Аркаша, не дождешься, когда я тост скажу, – упрекнул Виктор Иваныч.
– Я думал, ты уже сказал, – ответил Аркаша и снова наполнил крышку. – Это за вторую часть будет, – объяснил он.
– Э-э-х, – махнул рукой Виктор Иваныч. – Пока ты тут пьешь я уже забыл, какой тост хотел сказать.
Пилот вздохнул и снова посмотрел в небо: «За тебя, Игорёк». Потом перевел взгляд на меня: «И за тебя, Йорик. Потому что искра в тебе есть».
И выпил.
Мне стало не очень уютно от того, что меня объединили в один тост с покойником, но виду я не подал и тоже выпил. Выпил и Аркадий. Агата, видимо, не употребляла алкоголь, потому что лишь коснулась губами вина в своем стакане.
Ее профиль в свете костра был…
– Черт! – спохватился я. – Велосипед!
– Твой сосед уехал на нем, – сказала Агата.
– Как сосед?! – воскликнул я.
– Высокий такой. С бородкой. Немного седой. Он сказал, ты у него сможешь забрать, когда вернешься. Улица Ленина, шестьдесят восемь «а».
– Ну да, соседний дом, – ответил я. – Но почему он здесь не оставил? Мне-ж пешком теперь целый…
Агата снова посмотрела на меня: «Ты точно не можешь еще остаться?»
***
Костер догорал. Неверные отсветы бродили по лицам. Маслянисто поблескивали пустые бутылки на столе, и тускло – пустые тарелки, пустые стаканы, пустая кастрюля.
– …Когда я наклонился за сигаретами, – рассказывал Виктор Иваныч, уже нечетко выговаривая слова, – и самолет опрокинулся, я подумал – все. Не справился пацан с управлением! А до земли – всего ничего…
Пилот посмотрел на меня.
– Я думал – вот щас приземлимся, и уж я покажу тебе…, – он потряс в воздухе внушительным кулаком, – леща.
– Ничего, ничего, – сказал Аркаша.
– А он, представь, – давай, – говорит, – ещё попробуем! – Воскликнул Виктор Иваныч и хлестнул себя по колену ладонью.
– Эх…, – вздохнул он. – Кого только не встретишь на периферии… Уж какой Игорь был кадр, а этот – еще кадрее. Игорёха так сразу не летал. Сам, сам всему учил!
Я, который до сих пор мог только догадываться о том, что случилось с загадочным Игорем, теперь, улучив подходящий момент, спросил: «Виктор Иваныч! А что с ним случилось? С Игорем?»
Мои спутники замолчали.
Луна поднималась все выше. Уже аэропланы отбрасывали разлапистую тень, и битые бутылочные стекла поблескивали в бурьяне.
– А случилось то, – отвечал Виктор Иваныч, – что был человек – и нет человека.
Он погрустнел, осел на бревне, словно бы в нем прибавилось весу и сразу сделался как-то особенно пьян.
–Было нас четверо, – сказал он задумчиво, – а стало трое…
Затем взглянул на меня: «А потом – снова четверо». – И добавил: «Ты же с нами сидишь? С нами. Во-о-он он ты. На бревне. С Агаткой!» – Виктор Иваныч навел на меня толстый, как ствол пушки, качающийся палец: «Как будто бы Игорек со своих небес слетел».
– Игорь был душой общества, – перебила Агата. – Вы уж позвольте мне, господа, самой рассказать, – обратилась она к своим спутникам. – А то у вас слишком мысль скачет, по пьяной лавке.
Виктор Иваныч поднял широкие ладони в знак согласия.
– Ну так вот, – продолжала Агата. – Игорь…
– …А ты мне, когда я тебя увидел сегодня, – перебил ее Виктор Иваныч, – не очень-то понравился, по правде говоря. – И снова навел на меня палец. – Я таких, как ты, еще когда в аэроклубе инструкторил, пачками отсеивал! – Он помолчал, покачиваясь. Затем добавил с вызовом: «по проф-ф..непригодн’сти».
– Начинается… – упавшим голосом сказал Аркадий. Потом повернулся ко мне. – Ты, Йорик, не обращай внимания. Цыган… в смысле, Витя, вообще, нормальный мужик… только ему лишку нельзя.
– Виктор Иваныч, Аркаша и Игорь вместе начинали, – снова заговорила Агата, чтобы сгладить неловкость. – То есть, Виктор Иваныч их собрал…
– …А ты упо-орный оказался! – Снова перебил Виктор Иваныч и погрозил мне пальцем. – А вообще, как ты сегодня меня крутанул, – так я думаю: «Все!» – Воскликнул он неожиданно весело.
Потом потемнел лицом.
– Думаешь, ты здесь самый умный? – и качнулся ко мне.
Аркадий удержал его.
– Думаешь, ты весь из себя такой… Чкалов?! – темнел лицом Виктор Иваныч, привставая с бревна. – Алмаз неграненый?!!
По спине моей прошел холодок.
– Думаешь, ты прям такой весь из себя… самородок?! – наседал Виктор Иваныч.
– Да успокойся уже, – досадовал Аркадий. – Выпей контрольную и спать иди.
– А ты меня не укладывай! Не укладывай! – отмахивался Виктор Иванович. – Я еще не рассказал. У меня зажигалка выпала. Ну, закатилась. Под… (он икнул) сиденье. Я – за ней, а он – х-хер-ракс!! – Виктор Иваныч вытянул руки и неверным движением крутнул одну ладонь вокруг другой. – Я думал – все!
Он пьяно усмехнулся и широко повел головой.
Затем поглядел на меня и на Агату, сидящую рядом. Лукаво сощурился.
– А ты, я смотрю, Агатка, даром времени не тер-ря-я’шь… Был у тебя Игорь, а стал… – Кстати, – обратился он ко мне. – Как там тебя зовут, опять? Виноват… (пилот снова икнул). – На имена память ни-ку-дышняя…
При этих слова Виктор Иваныча внутри меня что-то болезненно сжалось.
«Знал, Йорик, знал, – ныло в черепной коробке, в самом дальнем ее углу. – Только притворялся, что не догадываешься».
Агата одним гибким, стремительным, движением поднялась и скрылась в темноте.
– Фу-ты ну-ты! – засюсюкал ей вслед Виктор Иваныч. – Смотри, какая гордая! Ну и… Иди! Иди! Может, найдешь там еще какого-нибудь. Мало-ли их в темноте-то шляется! Ты ж у нас… прынцесса! Не даром Игорек-то наш…
– Ты, Витя, говори, да не заговаривайся, – строго сказал Аркадий.
– Молчу, молчу. – Виктор Иваныч встрепенулся и вдруг стал прежним собой. – Молчу… Переборщил.
У меня отлегло от сердца.
Пилот действительно замолчал и долго сидел неподвижно.
На западе горизонт полыхал зарницами. Снова надвигалась гроза и неясно было, пройдет ли она стороной, или накроет город.
– Да! – воскликнул Виктор Иваныч внезапно, так же внезапно делась вдруг снова пьяным, и посмотрел на меня. – А что стало с Игорем?
Потом обернулся к Аркадию: «Ты не знаешь?»
– Не дури, – предупредил Аркадий.
– А то и стало, – вздохнул Виктор Иваныч, – что пропал Игорёк.
Он помолчал и добавил с видимым усилием: «У-то-нул… В Почай-Реке. Вместе с аэропланом».
Он сгорбился на бревне, уперев подбородок в ладони.
– Широка Почай-Река, – произнес пилот задумчиво, пустым каким-то голосом. Костер отражался в его широко раскрытых, неподвижных глазах. – Холодна. Туманна. Редкая птица долетит… Вот и Игорь-то наш… – Он замер. – Не… – шумно вздохнул, словно собираясь с духом. – Не… – Подбородок его задрожал, брови поднялись удивленно – …Долетел…!
Слезы побежали по обветренным щекам, теряясь в черной, с проседью бороде.
– Не долетел! – выдавил густо и зычно Виктор Иваныч, и затрясся в беззвучных рыданиях.
Аркаша привстал и взял его под руку: «Все, Витя. Все. Пошли. Слышь?
Пилот приподнялся было, но вдруг зарыдал в голос и снова повалился на бревно.
– Га-ады-ы! – кричал он. – С-скоты!! Не долете-е-ел!!!
Аркадий, чертыхаясь, тащил Виктора Ивановича с бревна; Виктор же Иваныч упирался, и то рыдал, то угрожал кому-то, то вдруг делался спокоен и просил принести какую-то тетрадь: «ту, где все записано», – и снова рыдал.
Я тихонько встал и шагнул из освещенного костром пространства в ночь, в лунный свет и морок теней; растворившись в них, побрел, вглядываясь в сумрак.
***
Букпа успокоилась. Дождевая вода сошла, и русло поблескивало на дне оврага среди наносов ила, мусора и зарослей тростника.
Я был все еще пьян, но мне казалось, что мыслю я совершенно трезво, хотя голова уже ныла. Водка явно была паленая.
Я шел вдоль берега.
Агаты нигде не было. Скорее всего, она окружным путем вернулась в свою палатку…
Из множества путей, которыми начинался этот день, оставался один: томительный, долгий, пеший путь домой.
Пьяные крики Виктор Иваныча еще доносились от костра временами, и было неприятно вспоминать, что утро было так чисто.
Я миновал пустырь и уже недалеко был от улицы Гоголя, когда в овраге у заброшенной насосной станции, у самой воды засветился огонек.
Я остановился. Там, на дне оврага, был кто-то. Я не мог различить его. Меня же, освещенного луной, было видно прекрасно.
Все вокруг словно вымерло. Ни с нижегородской улицы, ни с улицы Гоголя, ни даже проспекта Бухар-Жырау не сверкали фары, не доносились звуки города. Лишь за деревьями на той стороне оврага светились окна частных домов.
Огонек то разгорался, то гас. Я чувствовал направленный на себя чей-то внимательный взгляд.
«Возможно, он там не один» … – Мелькнуло в голове, и неприятный холодок снова, как и давеча, у костра, пополз по телу.
– Решил пройтись? – послышался чистый, звучный голос.
У самой воды на старой автомобильной покрышке сидела Агата. В ее тонких, изящных пальцах была тонкая же серебряная трубочка, увенчанная на конце чашечкой. Пахло жжеными листьями.
Она сидела, обхватив стройные колени, задумчиво глядя на луну, неподвижно плывущую над кленами. Лунный свет отражался в глубине ее чуть раскосых, с поволокой глаз.
– Я думал, ты в палатке, – сказал я, присаживаясь рядом.
– Там (Агата кивнула в сторону костра) все плохо?
Я вздохнул.
Агата легким, изящным движением поднесла трубочку к губам, медленно затянулась, замерла, прикрыв глаза и так же медленно выпустила облачко пряного дыма.
Потом протянула трубочку мне. Я затянулся. Закашлялся мучительно. Все же, чтобы не выглядеть слабаком, затянулся снова и поспешно вернул трубочку.
– Я думала, ты раньше придешь, – сказала Агата и добавила: «Извини. Не знала, что Цыган так быстро слетит с катушек. Обычно он держится дольше».
– Цыган – это Виктор Иваныч? – Улыбнулся я. – А и правда похож… Только в любом случае, ты за него не в ответе.
Агата сидела, молча глядя на бегущую воду.
Ночь тихо вздохнула. Сложный узор лунной тени у ее ног шевельнулся, потревоженный, и улегся удобнее.
– В этом городе есть что-то, – сказала она. – Вроде – ничего, и в то же время есть. Не знаю, как объяснить.
– Тебе виднее, – ответил я. – Ты много где бывала.
– А ты – нет? – Спросила Агата.
Я пожал плечами.
– Я тоже нигде не была, – призналась Агата. – Пока не появился Иваныч. Теперь мне хочется остановиться хотя бы ненадолго, неважно – где, но… – Она повторила мой жест.
– Может, поменяемся?
– Ты уверен? – обернулась ко мне Агата, и снова поднесла трубочку к губам.
Я хотел было ответить, но осекся: уж слишком пристально она смотрела.
Молчал я, кажется, долго. Потом все же сказал: «Может, и поменяемся. Вот только волосы отращу».
Агата глянула вопросительно.
Я прыснул.
– Черт – пробормотал я. – Извини.
– Послушай, – сказала Агата. – Я понимаю: то, что было сегодня, тебе кажется ярким и мимолетным, а твой город, дом и ты сам – наоборот, но это все не так. И хуже всего то, что выбор уже сделан.
– Ты о чем? – удивился я.
–Иваныч, – объяснила Агата. – Он тебя выбрал. На замену Игорю.
В другой ситуации такая новость стала бы приятной неожиданностью, но сейчас голос Агаты заставил меня вздрогнуть, а лицо ее в свете луны на миг показалось мертвым.
– То есть, как выбрал? – поежился я, боязливо взглядывая на нее.
– Как будто ты до сих пор не понял, – ответила Агата все тем же нехорошим голосом.
В растерянности я выхватил трубочку из ее рук и затянулся в третий раз.
– Ты сам пришел, – говорила Агата, и тревожное, тоскливое чувство помимо воли овладевало мною. – Сам просил, даже когда тебе отказывали. Не сдавался, если не получалось. Не спасовал, когда на тебя давили. Был и наглым, и настойчивым, и проникновенным… Словом, ты тот, кого он искал: прирожденный авиатор и авантюрист. И деваться тебе некуда.
Агата помолчала и добавила неожиданно буднично: «Хорошо хоть, что твой велосипед забрали. А то пришлось бы здесь бросить».
– Это почему еще? – Я все больше нервничал.
– Потому что отсюда ты все равно не уйдешь.
Я вскочил. Мне вдруг стало трудно дышать. Колени затряслись, и сердце забилось так, что я не на шутку испугался.
– Почему? Почему не уйду? – воскликнул я, сделал шаг в сторону дороги и остановился.
Темнота вокруг была бескрайней. Лунный свет пронизывал ночь, раздвигая ее до размеров вселенной, и близкая дорога казалась недосягаемой. Ночные тени и пятна лунного света сплетались в причудливый лабиринт, кружили голову, затягивали. Чтобы не сгинуть в нем бесследно я снова опустился на землю рядом с Агатой.
Меня била дрожь. Я обхватил колени и раскачиваясь вперед и назад уставился в пространство.
– Что меня ждет? Агата? Что?! Во что я вляпался?!
– Мне жаль, Йорик, – слышался голос Агаты откуда-то издалека. – Я пыталась помочь, но ты не слышал.
– Постой, – бормотал я. – Когда я говорил с Цыган… с Виктор Иванычем, тогда, у самолета… ты же была там! И сама мне кивала, чтобы я летел. Еще улыбалась… И после полета просила остаться…
Ночь вздохнула.
– Йорик. Если бы ты хоть немного бы наблюдательнее, то увидел бы, что я не кивала, а… прости… мотала головой, чтобы ты не лез в самолет, а уносил ноги подобру-поздорову. И не улыбалась, а шептала: «Уходи». Но, по губам ты не прочел, а действовать более открыто… зная, что со мной будет, если они догадаются… Хотя, по большому счету, это не важно. Потому что ты сам напросился. Сам предложил помощь. Сам сказал, что он может тобой распоряжаться. И Цыган принял твое предложение. Он с самого начала заметил тебя, и весь день наблюдал.
Агата помолчала.
– Перед крайним вашим полетом Цыган просто ломал комедию. Он хотел убедиться окончательно, – и убедился.
– Но зачем ты не дала мне уйти потом? – допытывался я. – Зачем остановила?
– Потому что было уже поздно, – вздохнула Агата, словно бы разъясняя урок нерадивому ученику. – Если бы ты попытался уйти тогда, это плохо закончилось бы.
Теперь я прозрел.
Конечно! Группа людей, появляющаяся неизвестно откуда, бесплатно катающая публику и исчезающая на следующий день… Полеты вне очереди… Разговоры по душам… Это же вербовка! И я, сам того не понимая, завербовался. «Было четверо… стало трое… потом снова четверо…» Я – четвёртый, которого они потеряли. А может, пустили в расход…
– Но – что же это за дело, Агата? – спросил я, обмирая. – Для чего я им нужен?
– Этого я не могу тебе сказать, – отрезала Агата. – В свое время ты все узнаешь. – И добавила: «Все, что тебе следует знать».
Сомнений не оставалось. Я связался с серьезными людьми, и так просто теперь не отделаться. Да-да. Мне крышка.
Я повернулся к Агате. Глаза ее пылали голубым огнем.
– Это – конец? – спросил я.
– Это конец, – прозвучало в ответ.
Тьма разливалась, и только глаза эти плыли во тьме, то приближаясь, то удаляясь, но всегда оставаясь на месте.
– Господи… – прошептал я. – Что же делать?
– Ждать, – сказала Агата. – Смириться и ждать неизбежного. И добавила тихо: «Мне жаль, что так вышло».
Я был в отчаянии.
– Не может быть… бежать…! скорее бежать!
– Не выйдет, – ответили глаза волнами света. – Пока ты крутил бочки с Цыганом, Аркадий зарекрутил сонм бомжей с пустыря, должных не спускать с тебя глаз. Они «пасли» тебя весь вечер. Они и теперь следят. Поэтому старики и отпустили тебя от костра. Погулять напоследок. Но бомжи сделают все, как им было велено, если ты вздумаешь удрать.
Я оглянулся на прибрежные кусты и действительно понял; в кустах – бомжи, и у каждого с собой нож, карманная граната и удавка.
Я был обречен.
Луна померкла и липкий холод опустился на лицо. Мне показалось, я теряю сознание.
И я такая же. – Голос Агаты пробивался сквозь черный шум, поднявшийся в ушах. – Меня выбрали, заманили, пообещали золотые горы, но обманули и скоро утилизируют. А потом и тебя, когда придет время. Мы ничего не значим, Йорик. Здесь мы никто…
В этот момент все, что было мне дорого, возникло перед мысленным взором чрезвычайно отчетливо: мой дом, клены, хрустальная сова… Неужели этого никогда не будет? Неужели – и это самое непостижимое – не будет меня? Неужели меня… такого… который… сова… клены… дом… Утилизируют?
Я растерянно огляделся.
Броситься на дорогу. Остановить первую встречную машину… добраться до полицейского участка… нас спасут…
– Агата, милая… нас спасут…!
– Не спасут, – набатом гудело в голове.
– Не спасут, – шептала река.
– Не спасут, – доносилось из прибрежных кустов. – Не по воздуху же вы улетите…
– Послушай, —сказала Агата и взяла меня за локоть, – нам конец. Но если это неизбежно… зачем ждать?
Я уставился на нее белыми от ужаса глазами.
Гроза приближалась. Уже веяло свежестью и раскаты грома мягко перекатывались где-то за Михайловкой.
– Спастись нельзя, – говорила Агата, – но мы могли бы попробовать.
– Что?! – воскликнул я и тоже схватил ее за локоть.
– Улететь.
– Улететь?!
– Если и есть шанс, – отвечала Агата, – то это он. – И, видя мое недоумение, пояснила: «Самой мне не справиться. У меня паталогический страх взлетов. Как пассажир я еще могу, но самостоятельно…
– Но я ведь ни разу не взлетал сам! – Отчаянно шептал я. – Никогда!
– И что же?! – ее лицо оказалось прямо перед моим лицом. – Что? Ждать, пока нас уберут? Или все-же попытаться? Даже если мы разобьемся…
Я дрожал. Я задыхался.
– Ну пойми же, – говорила Агата с отчаянием и надеждой. – У нас мало времени. Сейчас Цыган и Аркаша напились и спят. Нас охраняют только бомжи. Они не сунутся к аэроплану. Но если мы упустим момент, все будет кончено. Для нас обоих! Понимаешь?
Она схватила второй мой локоть и заглянула в глаза: «Я знаю, как его завести. Я буду тебе подсказывать. И мы…»
В кустах раздался шорох.
Я замер.
Шорох повторился.
«Бомжи, – мелькнуло в голове. – Удавка… граната… нож… Они все слышали. Нам конец…»
Кровь отхлынула от лица.
– Беги, Йорик!!!
Ветер бил в лицо. Огни мелькали. Деревья проносились мимо. И только луна оставалась неподвижной; глядела безучастными глазами в мои обезумившие, застывшие глаза.
В моей руке была нежная, прохладная ладошка Агаты. Легкая ее фигурка, не касаясь земли, летела рядом. Волосы развевались.
Сердце стучало все быстрее; удары его сливались в низкий, рокочущий гул. Потом ладошка стала тяжелой, неповоротливой. Где-то за спиной забрезжил свет. Луна исчезла, и тугой ветер потек, раздув ночь окончательно.
Я очнулся и посмотрел кругом.
Вместо ладошки Агаты в моей руке была тяжелая ручка управления. Темно-красный аэроплан Аркадия в реве мотора висел высоко над землей и следы погибших насекомых на лобовом стекле были штрих-образной формы.
Аркадия в аэроплане не было. В задней кабине, в летном кожаном шлеме с поднятыми на лоб очками-консервами сидела Агата и поглядывала на меня. Прядь ее божественных волос стелилась по ветру.
Глава 2
За опущенными веками плыли огненные пятна. Голова ныла.
Водка явно была паленой.
Я сидел в палисаднике, прислонившись спиной к стене дома. День вошел в полную силу и зной, томный и медвяный, медленно тек сквозь листву кленов. Свежий ее шелест был подобен журчанию ручья. Меня одолевала дрема.
Прошлой ночью мне снился странный сон. Гроза. Аэропланы. Девушка. Потом – всякая чертовщина…
Я, не открывая глаз, поднял бутылку и сделал глоток прямо из горлышка.
Какое облегчение – проснуться после такого сна. Как будто узнал, что подруга твоя беременна, но потом выяснилось, что все-таки нет.
И снова поднял бутылку.
– Тебе не следует столько пить, – раздался поблизости чистый, звучный голос. – Моя бабка вечно пила без повода, и плохо кончила.
Я сидел, прислонившись к кирпичной стене заброшенного склада. Стена была старая, полуразрушенная. Кусты акации и клены росли здесь густо, так что с дороги нас почти не было видно. За дорогой маячила вывеска захудалого сельпо. Пахло деревней и шпалами; рядом был железнодорожный разъезд.
Через заросли ко мне пробиралась Агата. В ее руках был пластиковый пакет.
– Я купила сок и булочки, – сказала она, уворачиваясь от ветвей с божественной грацией. – Выпей, пока тебя совсем не развезло.
Наш аэроплан стоял в лесополосе за поселком, под охраной старого пастуха, который случился неподалеку, когда мы приземлились. За скромную плату и бутылку водки, которая среди всего прочего оказалась в багажнике, мы уговорили его покараулить до вечера, пока мы не отыщем бензин и продукты.
Вторую, и последнюю бутылку я взял с собой.
Я не помнил, как взлетел прошлой ночью; все что осталось в памяти – скачки, луна и ужас, засевший во мне. Зато разговор у реки память сохранила во всех подробностях.
Агата присела рядом.
– Бедный, бедный Йорик. Ты совсем плох, кажется. А тут еще эта жара…
– Нам надо поговорить. – глухо сказал я.
– Конечно, мы поговорим, – ответила Агата, доставая из пакета коробку с соком. – Но сначала…
Она с хрустом свернула крышку и протянула коробку мне. Я качнул головой.
– Попей, – сказала Агата, – тебе скоро за штурвал.
– За какой штурвал?! – воскликнул я. – Ты вообще понимаешь, что происходит? – Мы угнали самолет! Я угнал, понимаешь?!
Сразу и вдруг меня начало трясти. Я всем корпусом повернулся к Агате и почти закричал ей в лицо: «Агата! Что это было?! Объясним мне! Я не истеричка! Я просто хочу понять! Как мы сели в аэроплан вчера?! Как взлетели?! Я чуть концы не отдал от твоего… зелья! Где мы сейчас?! Что от меня нужно Иванычу?! Это-ж черт знает, что такое!!!»
– Не переживай, Йо-йо, – ответила Агата спокойно и отпила из коробки, – просто вчера ты не рассчитал силы.
Она поставила коробку на землю и улыбнулась невинно.
– Наверное, не стоило мешать… как ты это назвал… «зелье»? Не стоило его мешать с водкой.
Она протянула руку и поправила челку, упавшую мне на глаза: «Никак не могу привыкнуть, что вы, городские, все сплошь невротики». И добавила: «Ничего личного».
Ее реакция окончательно сбила меня с толку: «Невротики?! Да как… вообще… да я…»
– Так. – я сделался строг. – В общем, так. Я никуда не лечу. Единственное, куда я пойду теперь – это в линейное отделение полиции. И объясню, что случилось; что мы, – я, – не виноваты. И – вернем аэроплан.
– И что именно ты скажешь? – подняла бровь Агата. – Что просто так взял покататься чужой самолет? – Она сделала еще глоток, закрыла коробку ее и убрала в пакет. – От ответственности тебя это не избавит. К тому же, тебя тут же отправят на алкотест. И наркотест.
– Тогда мы полетим обратно, на пустырь, – сказал я, уже менее уверенно. – К Иванычу. И все объясним по-человечески. Думаю, он…
– …Иваныча на пустыре нет, – перебила Агата. – Он сейчас прочесывает окрестности в поисках тебя. И револьвер его смазан.
– Какой револьвер? – мои брови полезли вверх.
– Обыкновенный, – отвечала Агата. – С барабаном. А ты что же, думал, он будет встречать тебя с цветами? После всего, что ты сделал и узнал?
– Узнал о чем?! – опешил я. – Ни о чем таком я не знаю! Только о том, что у него есть какое-то дело. Но разве этого достаточно, чтобы…
– Так я тебе расскажу, – предложила Агата.
– И слышать не желаю! – воскликнул я и даже уши прикрыл.
– Желаешь или нет, – он все равно тебя прикончит, – сообщила Агата, доставая из кармана уже знакомую мне трубочку и плотно набитый холщевый мешочек. – Потому что не поверит. Он слишком многое потеряет, если информация просочится.
– Господи… – я уронил голову и сжал ее в ладонях. – Во что ты меня втянула, Агата? Ты такая, милая, славная девушка. Красивая такая. И говоришь такие невероятные, ужасные вещи! В мутных делишках замешана. Якшаешься с сомнительными личностями… И – куришь, Агата!