Алексей Забугорный
Авиаторы
Краткий ли сон освежил меня, сознание ли неизбежности грядущего примирило с действительностью, но – как ни удивительно было это для меня самого, – я был спокоен.
Как костер, догорев, оставляет по себе холодный пепел, то, что мучило меня, истощив воображение, смирив волю, успокоив чувства, развеялось в стылом утреннем воздухе, открыв простую истину: наконечник не важен. Не имеет никакого значения, существует он или нет. Я просто помогаю Агате. Потому что это важно для нее. Потому что она меня об этом просила.
Когда все закончится – я уйду. Но теперь мне следует быть рядом, что бы она не предприняла. Это единственное, что имеет теперь значение. Единственное.
***
Облачность все не заканчивалась. Мы уже собирались на свой страх и риск снижаться вслепую, чтобы не пропустить излучину, но на исходе пятого часа серая пелена ее истаяла и под крылом открылись отроги сумрачных, скалистых гор, которые пологими уступами спускались к равнине, покрытой лесами и болотами.
Широкая река, рассекая ее величественными изгибами, неподвижно текла из никуда в ниоткуда, и какая-то птица, раскинув крылья, парила наравне с нами над этим колоссальным пространством.
Одиночество, еще более гнетущее, чем страх, изводивший меня; более безысходное, чем мысли, одолевавшие прошлой ночью, навалилось массой более невыразимой, чем эта непочатая земля под нами, чем это бесцветное северное небо.
Мы летели, не меняя курса, и река плавно изгибалась влево и вправо. Кругом не было ни жилья, ни дорог. Только унылая твердь в серебристой дымке.
Время, отведенное на полет, подходило к концу. Топливо было на исходе. Скоро – найдем ли мы то, что ищем, или нет, – нам предстоит оказаться там, среди этих лесов и болот, и тогда…
Господи-господи… для чего ты меня оставил…
И вот, когда пять часов минуло, и поплавок топливомера покачивался уже у нулевой отметки, русло, круто изменив направление, вдруг устремилось к западу, затем плавно переломило траекторию, повернуло снова к востоку и вернувшись к истокам своих дерзновений, продолжило путь на север. Песчаная отмель там, где изгиб достигал апогея, светлым полумесяцем оттеняла мрак лесной опушки.
Я обмер.
Игорь не соврал. Это действительно была она. Излучина. Боевой лук, натянутый непомерно. Гигантская парабола.
Отсюда лежит наш путь. Здесь и заканчивается.
«Многие искали его, да все они мертвы», – вспомнил я слова старухи. И вот – пришли мы. Мы, у которых топливо на исходе. Мы, у которых продуктов – на день, и – никакого представления о том, что ждет нас.
Я взглядом проследил направление от «вершины» излучины. На западе, отделенная от нее болотом и массивом леса, среди деревьев светлела поляна. Где-то там была столетняя сосна. И наконечник.
Лица моих спутников в зеркальце на срезе кабины были торжественны и благоговейны.
Мы повернули и пошли, плавно снижаясь, к косе.
Прибрежные водоросли, видные сквозь толщу воды, медленно стелились, влекомые течением. Песчаные отмели вдоль берега были забиты сухостоем и тиной. Кое-где посреди русла встречались островки, поросшие чахлым кустарником. На одном из них стоял лось и смотрел вверх.
Болота, окруженные лесом… лес, окруженный болотом – все сплелось в пеструю картину, сверху похожую на замысловатый орнамент.
На юго-западе лучи солнца, пробиваясь сквозь облака, расходились веером над тайгой, и в лучах этих двигалась темная точка.
Первоначально я думал, что это какая-то крупная птица. Присмотревшись, однако, понял, что это далеко летящий самолет, который двигался наперерез нам.
Я похолодел
В местах, как это, много работы, с которой может справиться только воздушный транспорт – авиалесоохрана, санитарные рейсы, аэрофотосъемка… Я пытался убедить себя, что этот аэроплан – как раз из таких, но помимо воли тревога росла и сердце билось быстрее.
Агата и Игорь уже увидели аэроплан и наблюдали. Мы ничего не сказали друг другу.
Я держал курс на отмель, выжимая из двигателя все, что мог, и все же, мы летели мучительно медленно; другой же самолет, хоть и был теперь дальше от цели, стремительно сокращал расстояние, опережая нас.
Я не говорю здесь «аэроплан Иваныча», потому что тогда у меня еще оставалась тень надежды на то, что это простое совпадение, и самолет этот – обычный рейсовый самолет. Однако, он вдруг сменил направление и стал смещаться за мое левое плечо, заходя в хвост.
Солнечный блик сверкнул на желтом лакированном фюзеляже.
Я похолодел.
Иваныч. Все-таки, Иваныч.
Как и прошлый раз, раздумывать было некогда.
Нужно было во что бы то ни стало сесть первыми и скрыться в лесу, где старикам не так просто было бы разделаться с нами; здесь же, в воздухе, мы были легкой добычей.
Отмель была совсем уже близко, когда старики поравнялись с нами. Я видел невозмутимое лицо Аркаши и бородатую рожу Иваныча. В руке его снова был револьвер.
Я видел, как Иваныч поднял руку с револьвером и прицелился. Облачко белесого дыма беззвучно порхнуло из ствола и было смазано воздушным потоком.
Я снова принялся лавировать, чтобы не дать ему прицелиться, но теперь, лишенный мощности, аэроплан наш был менее маневренным и старикам не составляло большого труда упреждать наши поползновения.
Они были близко. Еще одно отверстие появилось в левом крыле, – рядом с предыдущим, два – в правом, и несколько раз я отчетливо слышал похожий на щелчок звук от попадания пуль в фюзеляж.
Отмель была перед нами, но мы не могли зайти на посадку, не став превосходной мишенью: нужно было во что бы то ни стало оторваться хотя бы на минуту, чтобы построить маневр.
Я принялся кружить над тайгой.
– Попробуй вираж, как в тот раз! – крикнул Игорь.
– Не получится! Тяги нет, свалимся!
– Зайди им в лоб! Напугай их! – Сказала Агата.
Я нырнул к земле, жертвуя высотой, чтобы набрать скорость и выполнил пополупетлю, но выровнявшись, застал их снова на хвосте.
Пули защёлкали по фюзеляжу, и смотровой щиток побелел, покрывшись сеткой трещин.
Я вжался в кресло и, хотя высота была уже недостаточной, снова перевернул аэроплан и сделал еще полупетлю – нисходящую.
Игорь ахнул в задней кабине. Краем глаза я уловил сосредоточенный взгляд Агаты в зеркальце. Лес несся навстречу, приближаясь. В провалах тьмы между соснами на лесном дне виднелся кустарник и поваленный бурей сухостой. Я тянул и тянул ручку на себя, как и в прошлый раз, на грани сваливания, и замерев, ждал…
Аэроплан вышел из пике, едва не задев верхушек сосен.
Аркаша побоялся следовать за мной и разворачивался теперь в отдалении.
Песчаная коса была прямо по курсу. Лишь незначительный участок леса отделял ее от нас.
Пытаясь скорее покрыть оставшееся расстояние, я сунул рукоятку газа вперед и начал набирать высоту, чтобы лучше видеть место посадки за деревьями, но мотор закашлялся, обороты упали и из-под капота потянулась струйка белесого дыма. В кабине запахло гарью.
Попали…, – выдохнула Агата.
Гады…, – прохрипел Игорь.
Мотор еще работал, но ясно было, что на долго его не хватит. Я все тянул вверх, уходя от земли, поглядывая за скоростью.
– Приготовьтесь! – крикнул я. – Туже пристегнитесь!
И тут мотор всхрапнул раз, другой, винт провернулся по инерции, качнулся и встал.
Стало пугающе тихо. Только ветер гудел в расчалках. Под нами темными провалами лежала тайга.
Аркаша снова нагнал нас и висел теперь справа и чуть позади, но выстрелов не было. Вероятно, Иваныч перезаряжал револьвер.
Я отключил магнето, аккумулятор, перекрыл топливный кран и закрыл створки капота, откуда уже вырывались первые языки пламени.
Мне плохо было видно из-за растрескавшегося остекления; пришлось перегнуться через срез кабины.
Под крылом мелькали, приближаясь, верхушки деревьев. Мы совсем немного не дотянули по высоте, и неминуемо должны были столкнуться с соснами на краю прогалины, но за миг до беды меня осенило дернуть рукоятку выпуска закрылков; аэроплан «вспух», привстал, словно на цыпочках, и перевалил через их неровный строй, чиркнув колесами по кронам.
А затем, – неожиданно быстро, – набежала земля, плохо различимая из-за дыма. Я потянул ручку на себя, но скорости уже не было и рулей не хватило. Аэроплан грубо коснулся песка, подпрыгнул, снова коснулся; левая стойка шасси увязла и подломилась. Аэроплан упал на крыло, пропахал длинную борозду, крутнулся циркулем, ткнулся носом в песок и замер.
Я отстегнул ремни, сдернул с головы шлем и выбрался из кабины. Мотор уже пылал. Пламя быстро перекидывалось на верхнее крыло.
– Живы? – крикнул я, прикрывая лицо от жара.
– Порядок! – ответил Игорь, выбрасывая из кабины свой рюкзак.
Агата ждала его снаружи. Она поймала рюкзак и, оглянувшись, указала на опушку леса, над которой уже висел аэроплан Иваныча.
– Быстро все к лесу! – скомандовала она.
Мы отбежали от аэроплана, который только того, казалось, и ждал, чтобы в следующую секунду обратиться в гигантскую свечу. Столб тяжелого, маслянистого дыма, в который вплелись малиновые языки пламени, поднялся под облака.
В следующую секунду полыхнуло ярко и бело. Раздался громкий хлопок; бесформенные ошметки, кувыркаясь беспорядочно, отторглись на значительное расстояние, и верный наш товарищ, скромный труженик аэроплан, безвинно уничтоженный, отправился к своим авиационным богам. Траурный дымный гриб вырос и потянулся к небу, закручиваясь краями.
В ту же секунду самолет Иваныча коснулся песка. Мы рванули к лесу. Уже у опушки услышали сухие, звонкие щелчки: старики открыли огонь.
Глава 8
Мы бежали через густой подлесок, вторгаясь лицами в тягучие, липкие нити паутины, и омерзительные хозяева их, – пауки с пестрыми узорами на жирных, выпуклых спинах, – повисали, вцепившись в нашу одежду и волосы длинно-суставчатыми, волосатыми конечностями.
Влажный, наполненный комариным писком воздух тек в легкие и с шумом вырывался из груди. Высокие кроны сдвигались плотнее. Дневной свет иссякал, сменяясь мороком вечных сумерек, и звук выстрелов за спиною, дробясь меж вековых стволов, преследовал неотступно.
Раз пуля просвистела над моею головой. В другой раз кора ближайшей ко мне сосны отскочила, обнажив вывороченную древесную мякоть.
Мы неслись, не разбирая дороги.
Лес спускался в пологую низину, сырую и заболоченную, уступая место мхам и чахлым березкам. Вода чавкала под ногами и блестела меж кочек, на которых росли высокие султаны травы. Поваленные, истлевшие стволы деревьев рассыпались трухой, не выдерживая нашей тяжести.
Иваныч же и Аркаша не отставали. На земле они оказались не менее проворны, чем в воздухе. Близость ли цели придавала им сил, страх ли, сковывавший наши члены, не давал нам уйти от погони, но они настигали нас, медленно и неотвратимо.
Лес между тем сменялся болотом. Песчаная почва и хвоя под ногами уступали место податливому, зыбкому, пружинящему настилу. Мы были словно лилипуты, бегущие по животу бесконечно растолстевшей, грязной бабы.
Раз живот этот прорвался под мною; я провалился по колено в зловонную жижу, но успел перекатиться на бок, вызволить ногу и снова мы бежали, изнемогая от усталости и ужаса, слыша за спиной выстрелы и крики своих преследователей.
Так продолжалось, кажется, вечность. Мыслей не осталось. Только животный страх и бесконечная, готовая поглотить нас топь.
И вот, когда, уже не осталось сил и баба раскрыла свои бездонные чресла, впереди замаячил земляной вал, за которым был пологий подъем. Болото заканчивалось. Далее начинался лес, густой и сумрачный.
Из последних сил мы, чудом избегнув трясины, добрались до вала, миновали опушку и, углубившись в спасительный зеленый сумрак густого подлеска, рухнули в зарослях папоротника за поваленным стволом огромной сосны, густо заросшего мхом.
Широкие кроны деревьев смыкались в высоте над нами, не пропуская дневной свет. Влажная прохлада объяла и вместе с ней – тишина, глубокая и чуткая.
Я задыхался. Лицо горело. Сердце билось до тошноты скоро, и в такт его ударам в глазах пульсировала красная пелена.
Мы лежали, не в силах пошевелиться, каждый миг ожидая услышать над собой щелчок затвора. Но было по-прежнему тихо. Выстрелы прекратились. Только тишина, до звона в ушах, и в тишине растворенный, будто с другого берега туманной реки доносящийся звук; неспешная поступь метронома.
Наконец, отдышавшись, я приподнялся и осторожно выглянул из-за ствола. Опушка была безлюдна. Солнечный свет в просветах между деревьями, – там, где болото, – струился тихо и благостно: близился вечер.
– Что там? – шепнул Игорь.
– Ничего не видать, – ответил я.
Игорь глубоко вздохнул, стянул с головы шлем, который он так и не снял после посадки, и запустил пятерню в сопревшие от пота рыжие вихры.
И тут – с болота донесся крик: "Ага-ата-а! Йо-о-ри-ик!"
Мы прислушались. Крик повторился, жалобный и тревожный: «И-и-и-го-о-орь!»
Игорь замер.
– Чего это?
– Ага-ата-а! – снова раздалось за деревьями.
Кричал Иваныч.
– Йорик! Игорь! – присоединился к нему голос Аркаши. – Ребя-ята-а-а!!
– Провалились? – шепнул Игорь.
– Вряд ли, – ответил я. – Скорее всего, подстава.
– Непохоже, – сказала Агата.
Голос ее был тих и бесцветен.
Тут только я взглянул на нее.
Агата, бледная, с туманящимся взглядом, сидела, обессиленно привалившись к стволу, прижав ладонь к правому боку. По мокрой ткани комбинезона медленно расползалось темное пятно.
Я бросился к ней.
– Ничего, ничего, – повторяла Агата. Дыхание ее прерывалось. – Ничего страшного…
– Что… такое…? – прошептал я враз пересохшими губами. – Что это…?
Игорь упал на колени рядом с Агатой и схватил ее руку: «Ты чего, Агат… чего ты, а..?»
– Перевязать нужно…, – бормотал я, трясясь всем телом. – Где там аптечка у нас… давай ее… Ну!! Скорее давай…!!!
Игорь скинул рюкзак, который все это время был у него за плечами и принялся дергать защелки на клапане. Дрожащие руки не слушались и защелки не поддавались.
– Ну чего там?!!
– Да все, все!!, – кричал Игорь с исказившимся лицом выдирая аптечку из недр рюкзака.
– Тише, дурынды…, – слабо улыбнулась Агата. – Всех… медведей распугаете…
Она попыталась приподняться, но скривилась от боли и вновь привалилась к стволу.
– Помоги-и-и-т-е-е-е!! Э-э-эй!!! – Неслись голоса.
На этот раз они были полны непритворного страха.
– Видать, правда увязли, – зло скривился Игорь. – Твари…
– Надо посмотреть… – сказала Агата.
– Да пошли бы они к херам! – буркнул Игорь, высыпал содержимое аптечки прямо на мох: бинты, шприцы, какая-то ампула, жгут, таблетки…
Вместе с Игорем мы осторожно расстегнули комбинезон, высвободили руку Агаты из рукава и приподняли футболку.
Справа у талии темнело небольшое отверстие с ровными краями. Кожа вокруг была обожжена. Рядом, в боку, было еще одно. Пуля прошла навылет.
Кровь сочилась, собираясь сгустками на нежной, шелковистой коже, стекала, пропитывая одежду.
«Отверстия близко… пуля неглубоко прошла…», – думал я, чтобы успокоить себя…
– …Что там? – спросила Агата.
– Ничего страшного. Просто царапина…
Я старался не выдавать волнения, но голос предательски дрожал.
– Повезло тебе, Агатка, – делано-равнодушно поддакнул Игорь. – Походу, чирком задело…
Агата осторожно повернулась, скривившись от боли, взглянула на рану и ничего не сказала.
Крики между тем не прекращались.
Мы обработали рану спиртом, наложили марлевые тампоны и закрепили их пластырем.
Кричали отчаянно, обреченно.
– Сходите…, – повторила Агата.
Она запнулась, побледнела еще больше, но справилась с собой: «…Пусть отдадут револьвер».
– Да как они отдадут тебе его? – удивился Игорь.
– Жить захотят – отдадут, – ответила Агата.
– А как мы их вытащим? – Аркаша-то еще ладно, а Иваныч? Мы же вместе с ним потонем!
– А вы не вытаскивайте.
Агата посмотрела на нас.
Ветер прошелся по верхушкам сосен, и шишка с глухим стуком упала на ковер из хвои.
– Я не смогу, – сказал я.
– А я смогу? – воскликнул Игорь.
– Мы не сможем, – сказали мы с Игорем. – Это слишком…
– Сможете, – ответила Агата и взглянула строго. – Сможете. Каждый из вас сильнее, чем он думает, а вместе вы…
Она сидела, прижимая рукой повязку, которая уже напитывалась кровью.
– Вместе вы не только стариков одолеете, а и…
Агата осеклась и поморщилась недовольно: «Ладно. Весь этот треп нужен только для слабаков. Просто идите уже и притащите сюда этот чертов пистолет».
Я понимал, конечно, что после всего сказанного лучшее, что я могу сделать, чтобы не прослыть слабаком – прямо сейчас направиться к болоту, но я стоял перед ней и чувствовал себя никчемным, позорным слабаком.
Игорь тоже стоял.
Как я увижу их? Что скажу? Что они скажут? Они только что стреляли в меня… ранили Агату… это ловушка… они специально все подстроили, чтобы…
– …Это не ловушка, – сказала Агата.
Я вздрогнул. Ее способность читать мысли всегда меня обескураживала.
– Они и правда напуганы, – брови ее болезненно изогнулись, испарина выступила на лбу. – Так натурально они… не сыграли бы.
Агата перехватила руку и прижала повязку плотнее. Капля крови сбежала меж тонких ее, изящных пальцев.
– Стрелять в вас тоже не будут. Вы – их единственный шанс. Так что идите и заберите револьвер. И лучше скорее, пока они совсем не потонули. Вместе с ним. Заберите и возвращайтесь. Не слушайте их. Не смотрите. Не оглядывайтесь. В общем, – не ведитесь ни на что. А то и правда полезете их спасать, а они потом прикончат нас при первой возможности.
– Правильно! – вдруг воскликнул Игорь и добавил с чувством: «Пошли они в жопу».
Он демонстративно расправив плечи и полез через сосну.
Я полез следом.
Вопили в ужасе, обреченно. Чем ближе мы были к опушке, тем явственнее становились крики, и меньше оставалось во мне решимости послать все в жопу и сделать, что должно.
Колени мои дрожали. Воображение с садистской ясностью рисовало Аркашу и Иваныча во всей их беспомощности и отчаянии; от стоптанных кроссовок первого, до седеющей бороды последнего.
Я различал запах Аркашиного перегара и сигарет Иваныча; я видел сломанный ноготь на большом пальце и царапину на виске, клеща, ползущего по воротнику и хвойную иголку, застрявшую в петлице. Они смотрели в мои глаза так проникновенно, просили о помощи так искренне…
Горе, горе мне! Уймись, воображенье!
Я украдкой взглянул на Игоря в надежде подчерпнуть в нем уверенности. Игорь шел торопливо, сбиваясь с шага, нервно кусая губы. Лицо его было бледно так, что проступили веснушки, о которых я доселе не подозревал. В глазах же, бегающих и беспокойных, ледяным озером стоял страх.
Это был провал. Ни я, ни Игорь не годимся для действий решительных и бескомпромиссных. Мы не мыслим глобально. Человеческое слишком не чуждо нам; ум наш короток, сердце же и дух расслаблены. Мы не стратеги. Не кремень. Не человек-гора. Просто два слюнтяя, будущие пьянчужки, причем, – за чужой счет. Мы спасем их, конечно же, сжалимся и спасем, и – они убьют нас при первой же возможности. Нас и Агату.
Когда до опушки оставались считаные шаги, голоса смяло, сдавило, словно бы лица накрыли подушкой; крики перешли в глухое мычание, а затем и вовсе прекратились.
Все, что мы увидели, выглянув из-за вала, – чью-то распяленную ладонь, исчезающую в трясине. Болотная вода, всплеснув, сомкнулась над нею и стало тихо. Только черная полынья посреди изумрудного бархата мха. И – револьвер на краю полыньи.
Мы выбрались из-за вала и встали на краю ее, вглядываясь в полынью с суеверным страхом.
Очевидно, увлекшись погоней, грузный Иваныч не очень-то смотрел под ноги и провалился. Аркаша, который бежал следом, налетел на него и тоже увяз. Какое-то время старики пытались выбраться, но поняв, что все бесполезно, стали звать на помощь и звали, пока силы не оставили их. Что же до револьвера, то его Иваныч либо выронил при падении, либо отбросил, когда, стало совсем уж не до шуток. Он, – револьвер, – лежал теперь черным грачом во мху, а старики – на дне, а, может быть, все еще погружались…
Небо над лесом было так ясно и глубоко. Эти двое, которые только что сами парили там, в высоте, может статься, были все еще живы и прямо сейчас принимали лютую кончину в черном, зловонном месиве…
Я почувствовал, как земля под ногами качнулась, и лес поплыл…
Игорь схватил меня за локоть: «Ну?! Чего?!»
Пересилив дурноту, я взглянул на него и через силу улыбнулся.
– Соберись! – крикнул Игорь.
Пальцы его дрожали.
– Все! Все! – Игорь забегал по валу, потирая руки: «Доставать ствол надо! Агатка там одна…!»
Он торопливо огляделся и заметив рощицу чахлых сосенок неподалеку, метнулся к ней, выломал пару сушин и, вернувшись, сунул мне одну из них: «Так! ближе друг к другу держимся! Если провалишься – падай грудью на сушину! Я тебе свою протяну, чтобы вылезти. Если я – то ты мне. Понял? Пошли!»
Мне было бы проще признать свое бессилие и прослыть трусом в глазах Игоря, чем заставить себя вновь ступить на эту зыбкую, предательскую твердь. Не знаю, как мы бежали здесь давеча, но теперь одна мысль о том, что придется сделать это снова, лишала всяческих сил. Я завидовал Игорю, который мог собраться и в нужную минуту действовать, не взирая на страх. Я же – не мог… Лишь еще больший страх, – страх прослыть трусом в глазах Агаты, – укрепил в ту минуту мой неразвитый дух.
– Лучше на животе… – пролепетал я.
Что – на животе? – воскликнул Игорь нетерпеливо.
– Подползти…
– Да как хочешь! Только быстрее!
Мы осторожно ступили на мох, и по-пластунски поползли к полынье по сочащейся водой, пружинящей, губчатой массе, выбрасывая сушины на вытянутых руках и подтягиваясь следом; Игорь – впереди, я – за ним.
Бугристая поверхность, пахнущая тиной и гнилью, маячила перед глазами. Мы ползли, покачиваясь, как на батуте. Там, под слоем мха и сплетенных трав, мне чудилась бездна и необъятная мертвая баба, беременная мертвыми стариками. Казалось, что вот сейчас рука, скрюченная, облепленные грязью, прорвет мох и холодные, твердые пальцы вопьются в мой беззащитный живот.
Мы ползли и ползли, и не было этому конца… Раз или два нам пришлось обогнуть озерца стоялой воды, а в одном месте Игорь чуть было не провалился там, где с виду была надежная поверхность, но успел отпрянуть…
Ветер поднялся и лес зашумел, уныло и протяжно. Холодный ток воздуха прошелся по моему загривку, и кто-то застонал там, в лесу.
Лес оплакивал своих покойников…
– Деревья, сцуко, скрипят, как плачут…, – процедил Игорь, оглянувшись через плечо и добавил: «Тут совсем тонко, осторожнее. Я сейчас его достану».
Тут сейчас я заметил, что мы у цели.
Перед нами на небольшом удалении зияла черная дыра во мху. Револьвер лежал у ее края, выставив к небу вороненый ствол. Неуместный белый цветок с нежными лепестками произрастал рядом.
Игорь перехватил свою сушину, как удочкой подцепил ею револьвер и подтянул к себе.
– Вот от так, ёпта…, – с чувством сказал он и сунул револьвер за пояс.
***
– Ну, что? – спросила Агата.
Она была почти прежней собой, если бы не бледность, если бы не кровь, сочащаяся между пальцев.
Вместо ответа Игорь молча положил револьвер к ее ногам.
– Что старики?
Мы не ответили.
– Как только они нас нашли…? – сказал я.
– Теперь уж не узнаем, – ответил Игорь.
Я опустился на землю рядом с Агатой.
– Как ты?
– Как видишь, – ответила Агата.
– Ты можешь идти?
Она неопределенно пожала плечами.
– Нужно возвращаться.
Агата покачала головой: «Сначала заберем наконечник».
– Слушай, – я взял было ее руку, но взглянул на Игоря и отпустил. – Брось. Это теперь не важно.
– Это важно. Я уже все обдумала, пока вы ходили. Отсюда до поляны…
– Подожди! – перебил я. – Что, если…
– …до поляны недалеко, – не слушала Агата. – Вы до темноты успеете. Я здесь побуду. А утром пойдем к аэроплану.
– А если тебе хуже станет?! Ты об этом подумала? Что нам тогда делать? Вернемся, Агата. В другой раз прилетим…
Агата приподнялась. – Вот только не начинай сейчас, хорошо?! Из-за какой-то царапины…
На миг ее лицо исказилось, но она совладала с собой: «Не будет другого раза! Как вы не понимаете? Мы это место просто не найдем больше! Ведь только вчера об этом говорили. Тем более, скоро зима, снег ляжет, и что? Где аэроплан хранить до весны, если у нас на него ни документов, ни доверенности, вообще ничего нет? Как на бензин заработать? На что самим жить все это время?
Игорь нервно кусал губы.
– А ты точно справишься одна? – осторожно спросил он.
– Да вы с ума сошли, оба! – опешил я. – Особенно это тебя, Игорь, касается! Твоя… твоя девушка ранена! А кругом на сто километров только лес и болото…! ты что?!
– Не драматизируй, Йорик, – вступилась Агата. – Он все правильно говорит.
И обернулась к Игорю.
– Игорь, не слушай его. Мы больше времени потратим на заточку ляс. Собирайте вещички и дуйте до наконечника. Лопатку не забудьте.
– Вы с ума сошли… – повторил я.
– Ну вот опять… – вздохнула Агата.
Игорь помрачнел.
– Игорь! – Я тоже обернулся к нему. – Ну что, я не прав!? Из-за какой-то железки вы тут помереть готовы?
Игорь отвел взгляд.
– Ты чего отворачиваешься-то? – Меня трясло. – Как так можно безответственно относиться?! Ты первый должен был схватить её, – я указал на Агату, – в охапку, и тащить к аэроплану, без разговоров, а ты… ты…
Игорь помрачнел недобро: «А ты мне не указывай, что я должен…»
От изумления я не нашелся, что ответить.
– Послушайте, – сказала Агата. – Особенно ты, Йорик. Ты мог вернуться домой, и не раз. Но остался. Так? Так. Тогда к чему теперь эти сцены? Я ведь все объяснила….
– Да я за тебя беспокоюсь!
– Ты же видишь, со мной все нормально.
– Да где-ж нормально-то?! Посмотри, какая ты бледная!
– Ну, блин! – Агата всплеснула свободной рукой. – Действительно! С чего бы это? В меня же каждый день стреляют; давно пора привыкнуть. Прости, Йорик, нервы шалят. В следующий раз постараюсь не бледнеть.
Подбородок мой задрожал.
– Прости, – повторила Агата, смягчаясь.
Она прислонилась к стволу и какое-то время сидела молча, прикрыв глаза.
– Мы и правда сейчас все на взводе, – сказала она наконец. – Давайте лучше успокоимся. Хорошо?
Она поглядела на Игоря и снова на меня: «Йорик. Мы ведь уже столько прошли. Сколько всего случилось… – Тут она сделала паузу, во время которой я вспомнил ивы над вечерней водой и полную луну, встающую из-за леса. – Неужели все было зря?
Агата смотрела на меня.
– Ну это же глупо – вернуться, когда остался последний шаг. Пол шага. Когда только сейчас – или никогда, и третьего не дано. Со мной все хорошо будет, вот увидишь. Просто потерпи еще немного. Скоро все закончится. Завтра закончится, Йорик.
Над соснами, заслоняя северную лазурь, быстро бежали, наползая друг на друга, темные облака. Здесь, на лесном дне, было затишье, но в высоте над нами кроны мачтовых сосен плавно ходили влево и вправо, низко шумя. Стволы поскрипывали.
Агата перевела взгляд на небо: «Йорик, вечер скоро. Погода портится. Надо решать…»
– Я тебя тут одну не брошу. – Сказал я.
Агата уронила голову.
– Так! – сказал Игорь неожиданно твердо. – Ладно. Йорик! Остаешься с Агаткой. Я сам пойду. До темноты вернусь. Здесь заночуем. Завра на рассвете идем к аэроплану, и – валим отсюда. У стариков бензин полюбому есть, если они такие расчетливые. К обеду будем на большой земле. Агатку отвезем в больничку, через пару дней будет как новая. Все! Вопросы есть?!
– Наконец-то, – выдохнула охнула Агата, и обессиленно привалившись к стволу, закрыла глаза.
– Нам нельзя разделяться, – слабым голосом сказал я. – Это же тайга…
***
Игорь бегал по поляне.
– Че за…Где мой рюкзак?! Куда я его…
– Под кустом, слева от тебя, – не открывая глаз, ответила Агата.
Игорь подхватил рюкзак и вытряхнул содержимое на землю: «Фонарь… компас… бичпакеты… Кстати, что с пистолетом?»
– Пистолет возьми, – отвечала Агата.
– А продукты? Здесь две… три пачки лапши, хлеб, и еще…
– Сам смотри. Тебе в дорогу нужнее.
Я отошел и присел на ствол сосны, спиной к своим спутникам.
«Что они делают? Что я делаю? Жаль, что револьвер не у меня. Я бы под дулом погнал этих упрямцев к аэроплану, да что уж теперь… В конце концов, я сделал, что мог. И теперь нам всем, вероятно, не сносить головы. Что, впрочем, не так уж и важно, потому что я все равно не знаю, что делать со своей, даже если мы выберемся…»
Игорь тем временем окончил сборы, снова надел шлем и стоял теперь спиной к нам, лицом к лесу, с рюкзаком за плечами, с компасом в руках. Он взял азимут, спрятал компас в нагрудный карман куртки и обернулся через плечо: «На долго не прощаюсь».
– К черту проводы, – ответила Агата. – Встречали бы тебя с салютом, да извини, порох отсырел.
– Да и хер бы ним, – бросил Игорь и длинно сплюнул. – Все. Пошел.
Он в последний раз оглянулся на Агату, стараясь не встречаться взглядом со мной, и быстро зашагал к опушке: «Я скоро!»
Он уже скрылся за ближайшими деревьями, когда из леса еще раз донесся его голос: «Завтра будем рябчиков жрать! И шампанское… с ананасами!»
Эхо раскатилось меж сосен, поднялось к кронам, где ветер подхватил его и развеял бесследно.
Глава 9
Я долго стоял, вглядываясь в сумрак за деревьями. Но там был лишь холод, грядущая ночь и неизвестность.
Потом обернулся к Агате.
Она не сидела теперь, а лежала, скорчившись, на боку, почти без чувств.
Не помню, как я оказался рядом.
Лицо ее было покрыто испариной. Окровавленные руки дрожали. Дыхание прерывалось.
Я растирал ее ладони, заглядывал в глаза, о чем-то спрашивал, просил…
– Ничего… ничего…, – повторяла Агата, – сейчас пройдет.
Нужно было что-то делать, теперь же.
– Игорь! Он не успел уйти далеко.
Я вскочил было, но Агата с неожиданной силой вдруг схватила меня за локоть, притянула к себе.
– Не вздумай, – прошептала она чуть слышно, но так, что я вздрогнул, и добавила, обессиленно опуская голову на мох: «Путь он идет. Мне уже лучше… лучше».
***
Из хвои и сосновых веток я соорудил лежак для Агаты. Натаскал дров на ночь. Перебрал продукты. Когда все было готово, взял пустую бутылку и отправился на поиски воды.
В лесу было почти темно. Валуны, покрытые мхом, поднимались из земли. Упавшие и покосившиеся деревья заслоняли перспективу. Кое-где среди сумрачной зелени сосен и пихт желтели чахлые, умирающие березки.
Я представил, как Игорь идет сейчас где-то, совершенно один, направляясь туда, где неприкаянные души стерегут наконечник.
«Многие пытались его найти, да все они мертвы», – снова вспомнились слова старухи.
Вскоре я оказался в лощине, окруженной с двух сторон грядой невысоких скал. Дно ее густо заросло папоротником, бугрилось кочками и было увито толстыми выпирающими из земли корнями.
Я огляделся и вздрогнул.
В сумерках перед мною стоял, склонившись на бок кто-то, похожий на карлика в обвислой широкополой шляпе. От неожиданности я попятился, споткнулся о заросший земляной холм и упал. Вскочив в ту же секунду, отступил на шаг, не сводя с карлика глаз, и тут только понял, что это замшелый, покосившийся крест, почти вросший в землю. Крест был старинный, на толстом основании, с покатой «кровлей». Мох укрыл его мягким ковром; вьюн объял; искусная резьба с трудом читалась на почерневшем от времени дереве.