Алексей Борисович Черных
Горловка. Девятьсот пятый
Отряд с казармы выводил.
Кипя эмоциями, в шоке,
Забыв о том, что замышлял,
Дейнега подскочил на ноги
И что-то громко закричал.
Но тут же будто от удара
В бедро кувалдой был сражён.
Шальная пуля словно ждала,
Когда в сердцах подскочит он.
Теряя жизненные силы,
Дейнега кровью истекал.
Сознание не уходило,
Но он почти и не страдал.
В нём только теплились обида,
Что так нелепо умирать,
И сожаление, что Лиду
Не сможет больше он обнять.
* * *
Дейнега, может быть, и выжил,
Когда б смогли перевязать
Его товарищи, бесстыже
Вон поспешившие бежать.
Волнение и страх заразны,
И стоило лишь одному
Поддаться панике ужасной
И с криком броситься во тьму,
Как тут же больше половины
Недавно бравой и лихой
Рабочей боевой дружины
Пустилось вслед слепой толпой.
Оставшиеся пусть не спешно,
Но тоже стали отступать.
И мы, коль сами не безгрешны,
Не можем в том их упрекать.
Дейнега умер от потери
И крови и благих идей,
В которые он свято верил,
Но растерял за пару дней.
P.S. Автор удосужился просмотреть перечень улиц г.Горловки на сайте Горловского городского совета и ожидаемо обнаружил, что в Горловке нет улиц имени Прохора Дейнеги или тем более – его невесты Лидии Добровой, хотя другие фигуранты этих событий увековечены на карте города. В том числе и те, кто не принял непосредственного участия в вооруженных столкновениях.
Можно было бы предположить, что Прохор – по своей партийной принадлежности эсер – не удостоился этой чести в стране победившего большевизма. Большевики, как известно, после событий 1917 года побили горшки с эсерами навсегда. Но с другой стороны улица Прохора Дейнеги есть в Красноармейске, где была сформирована возглавляемая Прохором дружина. Следовательно, Дейнеговское эсерство не было таким уж препятствием.
Не увековечила Горловка их в советское время, кто вспомнит сейчас этих полузабытых героев, отдавших жизни более ста лет назад за свои идеалы на территории этого не идеального города?
P.P.S. Скорее Прохор и Лидия стали прототипами лирических героев поэмы Павла Беспощадного «Дружины», а также героями этого труда и, наверное, героями произведений других горловских литераторов. Так что увековечение произошло. Пусть не на административной карте.
17 (30) декабря 1905 года. Поражение восставших. Капитан Угринович после боя у станции Горловка
Порой нежданная удача
Событий изменяет ход,
И всё, чем был ты озадачен,
Решается легко и влёт.
Казалось, бой уже проигран,
Его плачевный результат
(Что будет позже трижды привран)
Не красит мужество солдат.
Но происходит вдруг такое,
О чём наш бравый капитан
И не мечтал во время боя,
Когда отхода строил план.
* * *
Остатки сводного отряда,
Что с безразличием брели
По степи, вьюгою объятой,
Всё растеряли, что могли.
Не ощущая направленья,
Шли, пробираясь наугад,
И в ветра жутком песнопенье
Не холод чувствуя, но ад.
Где Горловка, а где желанный
Домов енакиевских край –
Не разглядеть во мгле буранной,
И даже взор не утруждай.
Отчаянье и обречённость
Совсем ослабили отряд,
И крайней формы измождённость
Заполнила глаза солдат.
Но вдруг сквозь вой метели злобной
Глухое ржанье донеслось,
Раздались крики, топот дробный…
Всё разом живостью взялось.
Казачья сотня – вот так случай! –
Наткнулась к радости своей
Во мгле завьюженной, трескучей
На Угриновича людей.
Волынцев пост, где эта сотня
Изволила квартировать
И был тем местом, где сегодня
Отряд рассчитывал поспать.
В Енакиево, где Петровский
Металлургический завод
Был непокорностью бесовской
Известен всем не первый год,
Всегда присутствовали части
Различных воинских родов,
Чтоб укреплять основы власти
Оружьем силы, а не слов.
И вот, в счастливом совпаденье
(Рояль в заснеженных кустах?),
Казачее подразделенье
Нашло их в горловских степях.
Откуда только силы взялись
В солдатах? Пять минут назад
Они безвольно пробирались
Чрез снежный буревой заряд.
Сейчас же, обретя подмогу,
Они решились повернуть
На Горловку – повстанцам строго
Отмстить и всё перетряхнуть.
* * *
Войдя в посёлок, Угринович
Отряд направил к руднику,
Надеясь без излишней крови
Дружины разделить в пургу:
Отсечь повстанцев на Садовой
От овладевших рудником
И станционных, кто готов был
Всех прочих поддержать штыком.
Как изменилась обстановка!
Ведь сводный войсковой отряд
Был оттеснён довольно ловко
Лишь несколько часов назад.
Но, видно, лёгкая победа
Расслабила бунтовщиков:
Их преимущество без следа
Развеялось в пыли веков.
За час посёлок был зачищен,
Но оставался и бузил
Вокзал – последнее жилище
Остатков инсургентских сил.
А Угринович, к сожаленью,
С таким количеством бойцов
Все станционные строенья
Не мог взять в жёсткое кольцо.
Своих людей рассредоточив
Меж станцией и рудником,
Старался капитан рабочим
Не дать собраться нипочём.
Рассеянные в пыль дружины
Его солдатам не страшны.
Повстанцы лишь тогда сильны,
Когда сплочённы и едины.
* * *
С момента, как сражён был в спешке
Повстанческий парламентёр,
Бой дотлевал, как головешки
Курят, когда погас костёр.
Стрельба со стороны восставших
Увяла. Угринович встал
И, оглядев бойцов озябших,
Команду подниматься дал.
Хоть воинство и не спешило
Объятья снега покидать,
Всё ж капитана не гневило
Их нежелание вставать.
Почувствовав в солдатских взглядах
Усталый страх и пустоту,
С не свойственной ему бравадой
Он справил малую нужду.
Его лихая бесшабашность
Вернула жизненность в солдат:
Забыв про прежнюю опасность,
Поднялся на ноги отряд.
Кряхтя, пошатываясь валко,
Вставали сотнею голов
Бойцы, похожие на жалких,
Завьюженных снеговиков.
Призвав хранить боеприпасы
И понапрасну не стрелять,
Сам Угринович на приказы
Не стал зря времени терять.
Махнув рукою, зазывая
Солдат своих за ним идти,
Пошёл, легко переступая
Чрез занесённые пути.
Шёл капитан к вокзалу, словно
Он беззаботный пассажир,
Собравшийся на подмосковный
Участок кушать галантир6.
За ним с открытой неохотой,
Опасливо армейцы шли:
Брели драгуны и пехота,
Жандармы – те едва ползли.
Лишь Угринович – тёртый воин –
Движеньем каждым делал вид,
Что, дескать, больше ничего им
Уже сегодня не грозит.
Действительно, пока шагала
Компания «снеговиков»,
Ни выстрела не прозвучало
Со стороны бунтовщиков.
Зачах, истлел, растаял, умер
И до того неспешный бой.
Создатель что ли образумил
Иль вышло всё само собой?
* * *
Те, кто на станции остались –
Пятьсот несчастных человек, –
Устали и не возмущались,
Когда их выгнали на снег.
Спокойный внешне Угринович,
Шагами меряя перрон,
Лишь только слабо хмурил брови
Хотя был явно возбуждён.
За ним как тень ходил Корнеев,
Поёживаясь, морща нос, –
То ль от презрения к плебеям,
То ль от того, что крут мороз.
В задымленные помещенья,
Откуда запах бунтовства
Разил кислотным испареньем,
Они заглянули едва.
Брезгливо всех велели выгнать
Из станционных зданий вон,
Чтоб рассмотреть и чтоб постигнуть
Глупцов, чьё имя легион.
Тесня прикладными тычками
Безвольных, грязных бедолаг,
Солдаты, гнавшие их, сами
Тем свой же изживали страх.
Армейцы, выглядя устало,
Смотрелись звёздами судьбы
На «живописном» фоне вялой,
«Непрезентабельной» толпы.
Честь небольшая от победы
Такого жалкого врага.
И Угринович, видя это,
Молчал и нервничал слегка.
Рассматривая оборванцев,
Он понимал, что этот сброд
Едва ли представлял повстанцев,
Не тот пред ним стоял народ.
Скорее местное отребье,
Примчавшееся под шумок
От скуки, бедности, бесхлебья
Помародёрствовать чуток.
А вот дружины – отступили,
Борцы идейные – ушли.
Они солдат не победили,
И их осилить не смогли.
Остались мелочь и короста,
Что не сумела убежать.
Возможно, следует их просто
Чуть припугнуть и разогнать?
А также следует, наверно,
Перед разгоном тех ворюг
Заставить присягнуть на верность
России, вере и царю.
Так было сделано. Чумея,
Народ пел гимн и присягал.
«Послушайте! – шепнул Корнеев, –
А я б их так не отпускал!»
Пехотный капитан, сбиваясь,
Стал Угриновичу вещать,
Что, дескать, нужно негодяев
Всех непременно задержать.
«Неблагодарное занятье…
У нас не так уж много сил,
Чтоб посадить и охранять их? –
Так Угринович говорил. –
Что будет, если инсургенты
Опомнятся и соберут
Своих сторонников? Моментом
Они нас попросту сметут.
Давайте побыстрей закончим
Наш балагано-маскарад,
И вон из Горловки. Чтоб к ночи
Отсюда удалить отряд».
* * *
И через час уже, – заставив
Покинуть станцию народ,
Отряд садился в поезд, сбавив
Своей победы оборот.
Казачья сотня поспешила
Ретироваться в свой удел.
Страстей кипение остыло,
Посёлок быстро опустел.
Шок от случившегося, может,
Людей и сдержит до утра.
А далее – как бог положит –
Начнётся «смутная пора».
Так думал Угринович, глядя
Как исчезает позади
Лихая Горловка в наряде
Навьюженного конфетти.
Огни пожаров было даже
Пургой беснующей не скрыть.
Был этот день кровав и страшен.
А мог ли он таким не быть?
P.S. Судьба других участников Горловского боя: капитанов Угриновича, Корнеева, пристава Немировича и прочих, кого советская историография не сильно жаловала в силу принадлежности их к противоположному лагерю, – автору не известна. Знаю, что впоследствии Угринович давал показания в суде, где ему в частности пришлось давать разъяснения, почему он отпустил арестованных бунтовщиков.
