Алексей Борисович Черных
Горловка. Девятьсот пятый
Смертельный выстрел закавычил
Карамышевской жизни путь.
* * *
Ни революции витийства,
Ни будущая благодать
От социальных благ – убийства
Никак не могут оправдать.
Коробит глупость объяснений:
Чтоб вился революций дым,
Клубок из жертв, убийств, гонений
Оправдан и необходим.
* * *
Со сна и после смерти страшной
Их командира не смогли
Солдаты дать отпор отважный,
Оружие не сберегли.
Дружинники все их винтовки
И всё изъятое вразброс:
Продукты и экипировку, –
В свой загрузили паровоз.
Дух революции нестойкий
Дружинникам не помешал
Помародёрствовать в пристройке,
Где мёртвый офицер лежал.
Толпясь над трупом капитана,
Поругиваясь невостро,
Дружинники делили рьяно
Его нехитрое добро.
Остановить их – труд напрасный,
И в раз второй за эту ночь
Дейнега выругался грязно
И вышел из пристройки прочь.
Рассвет уже добавил серость
В холодный, беспросветный мир,
Где вся Дейнеговская вера
В добро идей – теперь блезир.
17 (30) декабря 1905 года. За шесть часов до поражения. Андрей Гречнев после нападения на казармы сборного войскового отряда по улице Садовой в Горловке
С утра мело. Как будто полог
Из снега жёсткого накрыл
Промёрзший до костей посёлок.
И ветер воздух иссушил.
Метель, в косых лачугах роясь,
Стараясь Горловку встряхнуть,
Сугробы намела по пояс,
А кое-где почти по грудь.
Нахаловок и Собачёвок,
Шанхаев и Пекинов грязь
Узором вьюжных подмалёвок
Закрылась, словно бы стыдясь.
* * *
В процессе вялой перестрелки,
Что длилась несколько часов,
Никто не рвался в переделку
И умирать был не готов.
Стрельбы по людям безоружным
Пытаясь впредь не допустить,
Солдат напором ненатужным
Дружинники взялись теснить.
И лишь в процессе столкновенья
Смогли повстанцы осознать,
Что нужно было нападенье
Гораздо раньше начинать.
В дружине горловской не найден
Был свой решительный герой,
Подобный Прохору, кто жаден
К победе быстрой и лихой.
Они могли б ещё под вечер
Собрать достаточно людей,
Чтоб без излишних велеречий
Солдат приструнить половчей.
А так армейцы и жандармы
Сумели за ночь укрепить
Свои непрочные казармы,
Проёмы досками забить.
И вот теперь, в пургу и холод, –
Не в лоб же их атаковать! –
Казармы чуть ли не измором
Восставшим приходилось брать.
* * *
Когда ж солдаты отступили,
Подняв для виду белый флаг,
Повстанцы радостно ожили,
Повеселели на глазах.
Простой победа получилась.
Да ведь никто и не хотел,
Чтоб столкновенье превратилось
В суровый массовый расстрел.
Хотелось лишь обезоружить,
А то, что враг их отступил,
Устраивало даже лучше:
На пленных нужно много сил.
Строй отступающих неровный
Во мгле метельной утонул,
И кто-то глупо и беззлобно
Над головами их стрельнул.
* * *
Андрея Гречнева немного
Жгут напряженья отпустил,
Но, обессиленный тревогой,
Вставать дружинник не спешил.
Уткнув лицо в сугроб колючий,
Андрей лежал. Казалось, жар,
Что пёк лицо крапивой жгучей,
Снег превращает в сизый пар.
«Так на драгунов не похоже», –
Подумал Гречнев невпопад.
Но вскоре выяснилось, что же
Заставило уйти солдат.
День прометеленный, синюшный,
Скровавив отблеском огня,
Взялись казармы и конюшни
Пожаром, сердце леденя.
Сработала всего-то пара
С десятка самодельных бомб,
Заброшенных на обветшалый
Двора казарменного ромб.
От них занялся мусор разный
У беленых саманных стен,
И вскоре вспенилось всё красным,
Как жаркий заводской мартен.
Дружинники из расторопных
К конюшне бросились спасать
Несчастных брошенных животных,
Тревожно продолжавших ржать.
Открытые ворота, к счастью,
Огонь пока не охватил,
Но из его разящей пасти
Спасли лишь нескольких кобыл.
Сам Гречнев оббежал казармы:
Училище недалеко,
И может пламенем пожарным
Объять всё здание легко.
Его училище, в котором
Андрей служил недолгий срок.
И где тайком под видом хора
Он большевистский вёл кружок.
Андрей легко взлетел под крышу.
Помедлив в слуховом окне,
Он выбрался наружу, слыша
Гуденье ветра в вышине.
Пожар отсюда показался
Еще опасней и страшней,
Чем до момента, как поднялся
На крышу скользкую Андрей.
Метель то резко раздувала,
То прижимала вниз огонь.
Летели искры разудало,
И в воздухе царила вонь.
Когда очередным порывом
На крышу искры занесло,
Дружинник бросился ретиво
Топтать их и ругался зло.
Чуть позже прибежала пара
Рабочих, чтобы помогать
Училище из лап пожара
Немилосердных вызволять.
* * *
И завертелось-закружилось.
Трудился Гречнев, что есть сил,
А всё, что в этот день случилось,
На час он будто позабыл.
Забыл вчерашние событья,
Жестокий самосуд властей,
Доведший до кровопролитья
И страшной гибели людей;
Забыл о том, как было нужно
Его дружине поступать:
Солдат, не отобрав оружье,
Не следовало отпускать;
Забыл про тщетные надежды,
Что разрывали изнутри;
Забыл мечты, что грели прежде,
А ныне просто умерли;
Забыл о ложном чувстве долга,
Что в бой бессмысленный вело;
О беззащитности посёлка,
Который снегом занесло.
* * *
А Горловка лежала рядом.
Её заснеженный простор
Вполне бы мог открыться взгляду,
Будь вьюги послабей напор.
Отсюда с крыши б можно было3.
Увидеть Корсунский рудник,
Копров его пейзаж унылый
И террикона строгий пик.
Увидеть рядом, чуть правее,
Свечу машзаводской трубы,
Струящей в небо, не жалея,
Дымов неровные клубы.
Увидеть улицы Садовой,
Изогнутой, как канапе,
Ряды домов постройки новой
Для служащих ОЮРКП4.
Квартиры – не чета шахтёрским
Нагромождениям лачуг,
Ютящимся по склонам плоским
Холмов, разбросанных вокруг.
Увидеть можно б было зданье
Пекарни Мишурьянца, плюс
Три магазина, чьи названья
Вводили жителей в искус.
Один из магазинов этих
Был, к сожалению, сожжён:
Его обугленные клети
Глядели в хмурый небосклон.
Так красным петухом злодейским
Потешился в чужом добре
Народ бездумный в день еврейских
Погромов в этом октябре.
Увидеть можно было б также
Колонии машзаводской
Домов скукоженных, озябших
Не ровный и сумбурный строй
Из редких каменных строений
И частых мазанок кривых,
Полуземлянок, помещений
Столь неуютных и сырых.
С востока Корсунская балка
Была видна бы. Юный сад,
Основа будущего парка,
Собой порадовал бы взгляд.
На склоне балки, в окруженье
Садовой поросли, вставал
Красивый дом – на загляденье
И зависть местных приживал.
Построенный главинженером
ОЮРКП апартамент
Имел приличные размеры,
Конечно, как на тот момент.
Наверно, слишком уж дивила
Домина эта местный люд,
Что горловцы5 назвали «виллой»
Сей инженеровский приют.
* * *
Обилье пищи философской
Дарует, кстати, нам пример,
Что по фамилии Янковский
Был этот главный инженер.
Уж как-то в Горловке сложилось,
Что местечковые царьки
С фамилией Янковский жилы
С народа тянут в две руки.
* * *
Пожар не то, чтоб разгорался,
Но и не думал угасать.
Андрей уже не опасался,
Что дом не сможет отстоять,
Но всё ж заглядывал с опаской
Во двор пылающих казарм,
Где разошёлся смертной пляской
Зловещий огненный плацдарм.
Был Гречнев так сосредоточен,
Что ничего не замечал,
Как будто мир из многих точек
Творец в одну лишь точку сжал.
А положенье изменилось:
На западе, где был рудник,
Как будто что-то оживилось,
И некий фактор вдруг возник.
Тревожно выстрелы зардели,
Неся ранения и смерть.
Их даже сквозь муар метели
Возможно было разглядеть.
P.S. По окончании Горловского боя Андрей Гречнев с группой дружинников через Скотоватую, Луганск и Ростов-на-Дону перебрался в Москву и далее – за границу. Стал профессиональным революционером. В советские времена занимал хозяйственные посты. Вернулся в Горловку только через 50 лет – в 1955 году.
