Александр Станиславович Сих
Харон
– Прошу меня извинить, – сказал раскрасневшийся Президент, подходя к столу, – не мог не посетить спортзал. – Потом, с некоторой долей досады, добавил. – Прямо нездоровая мания оздоровления! Если с утра не потаскаю гирю или не промчусь на велотренажёре несколько десятков километров, потом целый день чувствую себя разбитым. Не могу без спорта.
У гостя скользнула лукавая усмешка:
– Я это знаю. Как, впрочем, и многое другое тоже.
– В таком случае, милости прошу составить мне компанию в скромной трапезе!
– Покорно благодарю, – гость слегка склонил голову. – Но чай я уже выпил, а от всего остального у меня изжога. Я и так у тебя задержался больше предполагаемого, поэтому, не мешкая, приступим к делу.
– К делу? – недоуменно переспросил Президент. – А подарок?
На этот раз незнакомец улыбнулся снисходительно.
– Экий ты смешной, – сказал он. – Подарок, это моё к тебе благоволение, которое я могу выразить в чём угодно. Вот какое твоё самое заветное желание? Вот чего тебе хотелось бы больше всего?
– Эх, – Президент с досадой махнул рукой, смахнув ненароком чашку, которая разбилась и, плюнув на которую, сказал. – Мой дорогой, если бы ты знал, как чертовски не хватает денег! – Секунду помедлив, добавил. – Стране. У меня столько задумок, планов…
– Знаешь такое выражение, – перебил гость, – хочешь рассмешить Бога, поделись своими планами? Не боишься… рассмешить?
Президент мгновенно перешёл на шёпот:
– Но я же никому. Ни-ни. Вот только тебе намекнул.
– Н-да, тонкий намёк. Я бы сказал – дипломатический. Ладно, не бойся, я никому даже не намекну. – И, задумавшись, повторил желание-жалобу Президента. – Денег, говоришь?
– Ага.
Незнакомец закрыл глаза, с минуту покачался на стуле, а затем, подавшись вперёд, сипло прошептал:
– Понимаешь, просто так денег я тебе дать не могу…
– А я не просто так, – бестактно перебил Президент. – Ты скажи, что надо сделать?
Гость оказался очень терпеливым субъектом.
– Ты меня не понял. Я не могу вот взять, да и завалить тебя валютной массой. Мне, в свою очередь, её также требуется откуда-то извлечь. Ничто не возникает из ничего и не превращается обратно в ничто. Предлагаешь кого-нибудь из мировых тузов ограбить на десяток-другой миллиардов?
Блеск глаз и мимика всего остального лица кричали трубным гласом за подобное рационализаторское предложение, но Президент, неимоверным усилием своей несгибаемой воли, заткнул глас, и негодующе воскликнул:
– Ну что ты! Что ты! Не надо никого грабить! Мы мирные люди… Вот если бы…
– Что? Не тяни кота за хвост!
Но Президент не торопился.
– Вот если бы, – наконец медленно заговорил он, устремив в дальний угол комнаты философско-отстранённый взгляд, – всех коррупционеров, от мало до велика, взять с поличным, да врезать им с конфискацией…
Незнакомец закончил:
– То все тюрьмы, а также военные казармы окажутся переполненными.
Президент, как было это ни печально, вынужден был согласиться:
– Да, пожалуй, ты прав, – и сразу же воскликнул оптимистично.– Но идея-то хороша! Согласись? Тут надо поразмыслить, доработать.
И гость охотно согласился:
– Что-то в этом есть… карикатурно-сатирическое. А идея действительно не так уж плоха, и я, кажется, придумал, как её воплотить в жизнь. Я тебе помогу только тем, что в моих силах, но вся оперативная работа будет за тобой. И не надо никого сажать, только добровольно-принудительная экспроприация нечестно нажитых средств. Но, не обессудь, тебе придётся мобилизовать всех своих верных опричников, наделить их неограниченными полномочиями, рассредоточить по всей стране, и там, в связке с местными, более-менее честными, силовиками, собирать урожай.
– Раз дело того стоит, оголю свои тылы, а соберу! – воодушевлённо воскликнул Президент, и вдруг с интересом спросил. – А как мои люди узнают, кто более честный, а кто менее?
– Не переживай, – по-прежнему улыбаясь, успокоил гость. – Это сразу будет бросаться в глаза. Сейчас я введу тебя в курс моей выдумки. Слушай внимательно, какую шутку мы разыграем завтра. Вот это будет первое апреля! Вот это будет потеха! Но, – незнакомец хитро, и одновременно серьёзно, посмотрел на Президента, – должен тебя предупредить, что за последствия отвечать тебе. Я не знаю, во что это может вылиться в конечном итоге. В балансе, так сказать. Ну так как – не передумал?
– Нет! – Президент всегда был твёрд в своих решениях, особенно, когда дело касалось денег.
***
В ночь на первое апреля мэр города N спал плохо. Нет, ему не снились кошмары и "кровавые мальчики" не преследовали его с целью вендетты. Он этого не заслуживал, потому что был добрейшей души человек. Он любил жизнь, любил свою семью, любил свой дом, огромный особняк, любил веселье и застолье, любил деньги, потому что без них ничего выше перечисленного не было бы, и страстно любил работу, которая давала деньги, которые предоставляли всё предыдущее, да и, чего там скрывать, многое и многое другое.
Спал мэр плохо по другой причине. Всю ночь ему очень сильно чесались то умный, высокий лоб с залысинами, то правая волосатая рука, а то и одновременно всё вместе, что приводило к некоторым неудобствам. Оставшейся левой рукой невозможно чесать сразу два объекта, а зуд был просто нестерпимый. Мэр ворочался и нервничал…от мысли об ограниченности человеческих возможностей. Ведь, куда удобней было бы, будь человек создан по подобию индийского бога Шивы: и на работе сподручнее, да и дома масса удобств. А сколько одновременно можно лапать женщин!
– Хватит уже ворочаться! – услышал он голос одной из них, которая спала рядом и носила трагическое прозвище – жена. – Не хочешь спать сам, не мешай другим. Завтра не выходной.
– Уснёшь тут! – буркнул мэр, но был рад, что жена проснулась. Всё есть кому пожаловаться. – И рад бы уснуть, да не могу.
– Бессонница? – с участием, но без сочувствия спросила жена, не открывая глаз.
– Какая к чёрту бессонница! – зло прорычал мэр. – Проклятая чесотка доконала вконец!
– В конец? – с чисто женскими иронией и кокетством спросила супруга, и даже растянула губы в подобие улыбки.
– Дура! – любя ответил градоначальник, которому было не до шуток. – Лоб свербит, ладонь зудит, да так, что готов мясо содрать.
– На лбу?
– И на лбу тоже!
– Которая рука чешется: правая? левая? – женщина поняла, что уснуть не получится.
– Правая.
– А ты правша?
– А ты до сих пор не знаешь?
– Откуда мне знать?! Твоя же рука.
– Каждый день вместе за семейным столом пищу поглощаем.
– Пищу ты поглощаешь ртом, а взятки берёшь на лапу. Вот я и спрашиваю – на которую? Если на правую, то чешется к деньгам. Тебе сегодня кто-то отвалит здоровенный куш. Возьми на работу рюкзак.
– Дура, – повторил муж без прежней эмоции, но и без особой ласки. – Языком, что помелом… А лоб тогда к чему?
– Лоб может чесаться только к одному – к рогам!
– Вот ведь дура! – и посмотрел на светящиеся цифры часов. – Уже пять, пойду умоюсь и посмотрю, что там за зараза такая. А ты выдвигайся к кухне, завари кофе.
Мэр, высокий и широкоплечий мужчина, встал, почёсывая поочерёдно то лоб, то руку, которая на работе служила "лапой", и шлёпая тапочками, вышел в коридор, освещаемый полной луной, держа курс в личную туалетную комнату.
Жена же повернулась на внушительный бочок, сопроводив сие действие словами:
– Что я, дура, что ли! Рано ещё!
Но уснуть бедной женщине было, всё-таки, не суждено. Не прошло и десяти минут, как раздался душераздирающий короткий крик, плавно переросший в продолжительный стон, чем-то напоминающий волчий вой.
Жена открыла глаза:
– Ну что там опять стряслось, у этого оборотня без погон? Своим воем сейчас весь дом переполошит, тать такая! Может, луна подействовала, полнолуние всё-таки?!
Она уже собралась было идти на зов, как услышала топот бегущих ног к спальне. «Такого ещё не было, – подумала супруга и обратно укрылась одеялом. – Что он там такое страшное увидел? Инопланетянин из унитаза вылез? Или домовой, увидев собрата, захотел провести сравнительный анализ шерстистости лап? – И завершила свои интеллектуальные размышления печальной надеждой. – А может, просто неожиданно сошёл с ума?»
Она, может быть, ещё и поразмышляла бы, но времени на это у неё уже не было. Мэр влетел в спальню, как метеорит в атмосферу, излучая яркое свечение ужаса и растерянности. Хлопнул рукой по включателю и в одну секунду покрыл расстояние от двери до кровати. Приблизил к не утратившему привлекательности лицу жены своё мужественное чело, с тонким ртом, большим носом и маленькими, но сильно вытаращенными, глазками, и дрожащим, охрипшим голосом, тыча себя пальцем в лоб, спросил:
– Что это такое? Что это значит? Откуда? Как? Почему?
Женщина широко открыла рот, всплеснула руками, а затем, с глухим стоном, приложила обе ладошки к открытому рту.
– Что это? – в ужасе простонала она.
– Это я у тебя спрашиваю, что это такое и как это понимать? – вскричал мэр, хлопая себя ладонью по лбу, на котором крупным, красно-багровым шрифтом чётко вырисовывалась буква «К», один конец которой упирался в переносицу, а второй уходил в жидкую растительность на голове.
Жена, уже успевшая закрыть рот, протянула к ней дрожащую руку и с опаской, указательным пальцем, потрогала таинственное изображение. Муж со злостью ударил по руке, а она, осенённая мыслью, выдвинула предположение:
– Это же начальная буква твоего имени! Константин!
– Ага! – мужа, почему-то, это не удовлетворило. – Костя! Костик! Костян! Кастусик! Дура!
Он, конечно, был не в себе, и понять его можно, но на очередное оскорбление жена обиделась:
– Сам дурак! Так тебе и надо! А ещё лучше, чтобы у тебя на лбу появилась ещё одна буква – «Д»! Не надо было бы представляться перед незнакомыми, всем и так было бы ясно, что перед ними – Константин Дурак!
Мэр в семье, случалось, был хамоват – а кто из нас идеал? – но дураком не был никогда и нигде.
– Да не имя это моё! – сказал он хоть и повышенным тоном, но уже без злости, а глаза наполнились тоской «вечного жида».
– А что? Скажи, если знаешь? Зачем орать-то? – задавала вопросы женщина, вновь услышав в сердце голос жалости и сострадания.
Мужчина уныло посмотрел ей в глаза и обречённо ответил:
– Это клеймо. Символ, отражающий мою суть и неожиданно выползший наружу. Чёртова метка, как главная улика наглядного доказательства со стороны обвинения. Я только что это понял, будто эту мысль кто-то силком впихнул в мой мозг.
– Милый, это называется озарением, и с этим всё понятно, – блеснула эрудицией жена. – А вот что означает то, что ты говорил до этого?
Муж отвёл задумчивый взгляд в сторону и с апатией меланхолика пояснил:
– Рано или поздно для каждого приходит час расплаты, а этот знак оповещает меня о его приближении.
Женщина несколько секунд морщила лоб, что говорило о бурной умственной деятельности, но потом это занятие ей наскучило, она плюнула и откровенно спросила:
– Да скажи же толком, что означает эта проклятая буква?
– Всё просто, дорогая. Это слово – коррупционер.
Жена отреагировала мгновенно, потому что данное объяснение ей совершенно не понравилось. Она фыркнула и высокомерно заявила:
– Фу, какое глупое и противное слово! И с чего ты это взял? Это твоё озарение тебе подсказало? А может обуявший страх? Или проснувшаяся совесть проникла в подсознание?
Внешне мэр казался спокойным.
– Абсолютно не важно, кто мне подсказал, но у меня есть железное доказательство моего предположения. Вот оно! – сказал он и протянул жене раскрытую правую ладонь.
Жена опять ахнула, но рот открывать не стала и руками не махала. Только вновь указательным пальцем провела по ладони мужа линию и тихо сказала:
– Надо же, какие-то циферки?!
– Поразительная наблюдательность! – рявкнул мэр, сжав при этом руку в кулак, а женщина еле успела одёрнуть палец, избегнув таким образом потенциального перелома. – Может, есть версия, что эти циферки означают?
Жена, польщённая доверием мужа, страждущего помощи, выдвинула гипотезу, на её взгляд вполне логичную и всё разъясняющую:
– Может, это номер твоего счёта в банке?
Мужчина удивлённо посмотрел на верную подругу жизни, явно обескураженный неожиданным предположением. Такого мышления от собственной жены градоначальник не ожидал. «Да, – подумал он, – а ведь она не так далека от истины, как кажется».
– Ты права, – сказал в голос, глядя ополоумевшими глазами поверх головы супруги. – Это счёт. Только не мой, а ко мне. Прислали своеобразный чек к оплате.
– Кто прислал?
– О, дорогая, тебе лучше этого не знать, – подумав, добавил. – Да и мне тоже. – И тут мэр сорвался, – но почему мне? Чем я провинился? Неужели я хуже всех? За что такое несправедливое наказание?
– Ну, запричитал! Заскулил! Мужчина, называется! Если не хочешь говорить, кто прислал, не говори, но хотя бы объясни, что за чек?
Мэр сделал глубокий вдох и медленный выдох.
– Циферки на моей ладошке, – он старался говорить спокойно, – это сумма. Сумма, я так думаю, всей денежной массы, которую я принимал этой самой дланью, в обход официальной бухгалтерии и минуя департамент по налогам и сборам.
Жена не была совсем уж дурой, какой в разговоре пытался всё время представить любящий муж, и наконец сообразила, о чём тот толкует. И с придыханием спросила:
– Ты думаешь, кто-то подсчитал все… подарки, которые ты получил за всю жизнь честной и безупречной службы? А потом, неизвестно как, выгравировал это безобразие на теле? Но как? Это немыслимо! Мистика!
Мужчина пристально посмотрел в глаза супруги, стараясь понять, нет ли в словах о честной и безупречной службе насмешки или, чего хуже, скрытого злобного сарказма. Но глаза благоверной выражали невинную наивность, лёгкое недоумение, граничащее со страхом перед неизвестностью, и искреннее желание понять.
В отношении жены муж успокоился, но на вопрос не ответил, а задал свой, не обращённый ни к кому лично, и носящий слегка философский характер:
– Неужели так много?
Женщины по своей сути, в подавляющем большинстве, существа более меркантильные и практичные, нежели мужчины. Они наиболее оптимально адаптированные к грубым и каверзным реалиям сугубо материальной жизни.
– Интересно, а в какой валюте эта сумма? – спросила жена, с умным видом посмотрев на мужа.
Тот ещё раз с удивлением глянул на супругу. Да, а ведь действительно, в какой? Вопрос совсем не праздный. Хорошо бы, чтобы в рублях, хоть какое-то облегчение.
Мэр вновь раскрыл ладонь, повернув её в сторону лучшего освещения, и они вдвоём принялись пристально изучать исписанную поверхность.
– Вот, вот, смотри, возле мизинца! – довольная тем, что нашла первой, воскликнула жена. – Видишь знак? Это доллары.
– Какой кошмар! – озабоченно ответил градоначальник и опустил голову.
Но и тут семейная половинка попыталась утешить:
– Хорошо, что не ЕВРО. Согласись?
Муж нехотя согласился:
– Да, конечно, но хрен редьки не слаще.
– И вообще! – женщина и здесь стала первой набираться мужества в противостоянии беде. – Кто тебе сказал, что ты должен всё это вернуть? И куда? И кому? Может, это просто информация к твоему сведению?
– Информация к размышлению, – без эмоций повторил мэр легендарную фразу.
– А нечего тут размышлять! – в женщине проснулся энтузиазм, готовый ради благородной цели горы свернуть. Ну, или, хотя бы, передвинуть. – Нечего сидеть, понурив голову! Надо думать, как избавиться от этой коросты! От этого мерзкого поклёпа на честного человека! От этого противного доноса! Ишь, чего удумали! – Она ни к кому лично претензий не предъявляла, но готова была вступить за поруганную честь мужа в смертельный бой с кем угодно, хоть с самим… – Такую сумму им вынь да положь! – И тут, перейдя от абстрактных восклицаний к конкретике, обратилась к флегматичному мужу. – Надо мази попробовать. Натереть и забинтовать.
– Какие мази? – вяло, почти безразлично, муж, с повышенной ответственностью государственного мужа, ухватился за протянутую тонкую соломинку.
– Неважно! Любые, какие только найду в нашей аптечке.
– А-а, – он разочарованно махнул рукой, – ты лучше скажи, как мне на работу в таком виде идти?
Оптимистичная женщина и здесь не видела никаких препятствий:
– А так и пойдёшь. Сейчас принесу мазь и бинт.
– И что я скажу, если меня спросят? – сомневался нерешительный супруг.
– Эка невидаль! Проще простого! Оступился, зацепился, поскользнулся, одним словом – упал. Ушиб руку и рассёк лоб. Бытовая травма. Вот и всё.
Но вдруг, немножко покумекав, передумала:
– А ты вообще не ходи на работу! Заболел! Температура! Большая! Лоб горит! – После этих слов они переглянулись, но молча. – И не надо никому ничего объяснять. Мэр ты или не мэр? А если мэр, разве не имеешь права заболеть?
Мужчина приободрился и согласился:
– Да, правильно. Ничего страшного не случится, если один день не выйду на службу. – И вновь опечалился. – Один день? А если не пройдёт? Если эта зараза на всю оставшуюся жизнь? О-о-о!
Он застонал и схватился за голову.
– Хватит ныть! Этим делу не поможешь. Мы что-нибудь придумаем. Так… – Жена встала, накинула халат, на ноги натянула тёплые носки и твёрдым голосом, не терпящим возражений, сказала. – Сиди здесь. Пока ещё все спят, пойду приготовлю лёгкий завтрак и принесу сюда. И не спорь, не умирать же от голода из-за такого пустяка!
– Пустяка? – муж был ошеломлён и потрясён таким безразличием жены к драме, а возможно и трагедии, всей его жизни. – И это ты называешь пустяком?
– Конечно, – в голосе не чувствовалось безразличия, а лишь уверенное спокойствие. – Вон, я где-то слышала, или видела, а может когда-то читала, это не важно, что у сильно верующих людей тоже иногда появляются стигматы, но никто же их за это не сажает в тюрьму?! Вот если, упаси боже, тебя застукают на месте пре… на рабочем месте с деньгами, нагло подсунутыми подлым провокатором, тогда дело уже другое. А так…
Мэр трижды сплюнул и столько же раз постучал о красное дерево спинки кровати. Женщина суеверно повторила процедуру.
После завтрака, тщательно втерев «диклофенак» и «капсикам» в руку и лоб мужа, жена аккуратно забинтовала прокажённые места, и мэр стал походить на боевого командира, израненного в неравном бою с врагами.
Она ещё раз внимательно осмотрела проделанную работу и, оставшись удовлетворённой, сообщила перечень дальнейших действий:
– Пойду в душ, потом отправлю на работу сына с невесткой, соберу в школу внуков, предупрежу у себя на службе, что задержусь, а ты сиди здесь тихо и негромко смотри телевизор. Я всем скажу, что тебе сильно нездоровится и ты, приняв лекарство, отдыхаешь. Спишь.
Мужчина равнодушно махнул рукой:
– Делай, как знаешь. А я, часов в семь, позвоню заму и предупрежу, что меня сегодня не будет – заболел. А тебе не помешало бы, перед работай, заехать в поликлинику и взять, на всякий случай, мне бюллетень. На недельку.
– Именно это я и собиралась сделать. Отдыхай, боец невидимого фронта.
Мэр раскрыл рот, чтобы ругнуться, но супруги уже не было. А было уже без десяти минут шесть. В шесть начинался подъём для старшей возрастной группы, а в семь – для младшей. Он приляг на кровать, закрыл покрасневшие глаза и стал ждать. Телевизор в это утро был ему неприятен.
И только теперь, оставшись один, государственный функционер осознал весь ужас и всю нелепость сложившейся ситуации. Случай был настолько невероятен и фантастичен, что мощный аналитический ум и здравый, давно трезвый рассудок, воспитанный в лучших традициях отрицания всего, чего нельзя было потрогать и пощупать, категорически отказывался верить в реальность произошедшего.
Но факт, крупно отпечатанный на собственных частях тела, и который он мог и трогать, и щупать, и видеть, вступал в острое противоречие со всеми его идеологическими и хозяйственно-руководящими знаниями. Его гибкость ума, как у человека грубой материи, наиболее оптимально проявлялась там, где предоставленную государством материю нужно было раскроить таким образом, чтобы все нужные люди, включая в первую очередь себя, могли пошить себе всё что угодно, а все остальные – хотя бы слегка прикрыть свой срам. Остальное, выходящее за эти рамки, в головном мозге не укладывалось. А вот спинной мозг, который, при загадочных и пугающих обстоятельствах, пускал на спину припрятанные мурашки, открыто вступал в дискуссию с главным, утверждая обратное – мол, в жизни бывает такое, что ты, закройщик, даже представить не можешь.
Мэр твёрдо стоял на стороне головного и страстно убеждал себя, что ничего подобного не может быть, потому что этого быть не может никогда! Но неизвестно откуда, неизвестно кто, но кто-то и откуда-то навязчиво внушал мысль, что призрак до сих пор бродит, и не только по Европе, но и по всему миру, а вот совсем недавно навестил здешние места, лично удостоив чести своим визитом такого уважаемого человека, как мэр. Но с какой целью хитрый и коварный призрак, и вовсе не коммунизма, среди ночи заглянул к нему? А цель была отнюдь не благородная. Сей подлый призрак решил его опорочить и унизить, втоптать в грязь доброе имя и уничтожить авторитет государственного деятеля. Дискредитировать его незапятнанную репутацию в глазах коллег, товарищей и…электората.
Мэра била мелкая дрожь, называемая ознобом, спинной мозг начинал выпускать противных мурашек, а в головном начинался сумбур. "Так, наверное, медленно сходят с ума?" – подумал вопросительно градоначальник, и в страхе затряс головой, пытаясь, видимо, таким образом освободиться от навязчивых мыслей. В голове зазвенело, что привело мэра в ещё больший ужас. Он вскочил с кровати, схватил руками перебинтованную голову, выпучил глаза, и после этого понял, что звонит телефон.
Звонил зам: его преданный друг, ибо в любую минуту готовый предать; его надёжный товарищ, в любой трудный момент готовый подставить…ножку; его верный соратник, помогающий в кройке материи, но жаждущий перехватить главные муниципальные ножницы в свои руки.
Но то, что услышал мэр от выше охарактеризованной особы, повергло его в психологический шок, а в его душу закрались злорадно-радостные ощущения сомнения и восторга. После первых же фраз первого помощника, он понял, что тот врёт самым наглым образом, но это обстоятельство его не огорчило, а как раз наоборот – обрадовало. Потому что хозяин города понял главную суть сей лжи – он не одинок в нагрянувшей беде! Он готов был голову сложить на плахе, но был на сто процентов уверен, что тот же призрак оставил те же отметины на тех же местах у его зама.
Мэр воспрянул духом, а на лице скользнула ехидная ухмылка.
– Голова, говоришь, раскалывается?! – грозно вопрошал он, но всё его естество, от митохондрии до вакуоли, ликовало. – Упал на ступеньках? Расшиб лоб и поранил руку? Ай-яй-яй! Как думаешь, сотрясение есть? Ах, есть?! И даже сильное?! Тошнит?! И голова кружится?! Идти не можешь?! Ох, бедолага, ох, ты бедненький. Да, понимаю и сочувствую. Искренне. По-дружески. По-товарищески. По-братски. Врача на дом не хочешь вызвать? А, ты надеешься, что всё само собой пройдёт?! Рассосётся?! Растворится?! Исчезнет?! – И уже шёпотом. – Хорошо бы.
Градоначальник выждал долгую паузу, не придавая значения тому, какую околесицу нёс его заместитель. Ему давно всё стало ясно. Кто-то подлый и коварный наслал ни них обоих страшное проклятие! Как пить дать… жаждущему, здесь без чёрной магии не обошлось!
Впрочем, как в первое, так и во второе мэр не верил, а свято верил в демагогию, материю и цифры. Именно с них он и решил начать:
– Успокоился? – строго спросил начальник подчинённого. – А теперь и ты давай, по-дружески, по-товарищески, по-братски, начистоту, как будто это твоё последнее слово, выкладывай, какая цифра отображена на твоей пострадавшей руке?
Наступила гнетущая тишина, лишь по ту сторону слышалось тихое сопение, означающее сомнение и недоверие. Мэр ждал честных, мужских признаний, но из телефона сквозило девственной нерешительностью, патологической боязнью, и, наконец, откровенной трусостью. Штурмом взять крепость не получилось, придётся приступит к осаде.
– Ну что ты весь скукожился? – приступил он к психологической обработке. – Что ты напрягся? Сбрось засов и открой дверь, ведь к тебе стучится лучший друг! Распахни славянскую душу, потомок Моисея! – На этом психологическая увертюра кончилась, началась сама соната, по жёсткости звучания напоминающая "нотки" Вагнера. – Ты что, дурак?! Ты позвонил мне, чтобы снабдить мои уши макаронными изделиями?! Ну? Что ж ты молчишь, как пень? Если я спрашиваю о таких подробностях, то, видимо, я откуда-то это знаю! Как думаешь – откуда? Или у тебя от страха все извилины переплелись? Совсем соображать перестал? Думай! Кумекай! Ну вот, наконец. Молодец! С возвращением…рассудка.
После прорыва психологической плотины, нахлынувший поток эмоций, порой сумбурных и противоречивых, градоначальник слушал молча. Лишь мужественное лицо отражало весь спектр чувств: он то беззвучно улыбался, то морщился, то озорно подмигивал, а один раз даже показал телефону язык. Но вот, наконец, и ему представилась возможность сказать слово:
– Да, я согласен, явление более чем странное. Неординарное явление. Из ряда вон выходящее явление. Аномальное явление, требующее… Что? Сенсация? Пожалуй, что так, только эту сенсацию надо держать… Куда попасть? Мировая слава? Что-то тебя после клинического приступа страха здорово отпустило! Так отпустило, что ты окончательно спятил! Зачем тебе мировая слава в тюрьме? Тебе оно надо? То-то! Не о том думаешь, дорогой! Тут надо пораскинуть мозгами, как избавиться от этой напасти. Как вытравить эту дурацкую букву и эти проклятые цифры! Да, кстати, я прослушал. Так какая, ты говоришь, у тебя итоговая сумма? А, ты ничего не говоришь?! Что-что? Это коммерческая тайна? Ну-ну, понятно. Только смотри, хранитель тайн, чтобы твоя сокровенная тайна не стала достоянием гласности в узких специализированных кругах, замкнутых на определённых специфических ведомствах. А-а-а, вот видишь, как хорошо иметь в трудную минуту под рукой друга, товарища и брата. И это тоже хорошо. И с этим с тобою согласен. Да, не время для дружеской грызни и товарищеских распрей. Надо сплотиться. Надо думать. Надо соображать… Извини, дорогой, тут ко мне параллельный звонок. Я тебе потом перезвоню… А, чтоб у тебя на лбу ещё кое-что выросло!
Но перезвонить и узнать, не выросло ли у друга ещё кое-что, мэру также было не суждено. Потому что на его телефон звонки посыпались чередой. Звонили начальники отделов, секторов, звонила главбух, и все наперебой твердили о массовой эпидемии, поразившей наповал их подчинённых и свалившей с ног их самих. Одним словом, никто не в состоянии выйти на службу, требующей полной самоотдачи во благо народа. И хозяин города с ужасом осознал, что вся верхушка муниципального правления парализована. Всех безжалостно скосил страшный и непонятный недуг. Но он ещё не догадывался, что этот самый недуг нанёс сокрушительный удар по всем без исключения, вне зависимости от занимаемой должности, полученного образования и профиля работы, сферам городской жизни. Это была катастрофа государственного масштаба, размах которой был ему ещё неведом.
Мэр в первый момент так возликовал от полученной информации, что готов был пуститься в пляс. Он не один! И их не два! И не три! Их много! Но потом вдруг опять погрустнел. Если одному, или двум, или трём, ещё можно было выплыть сухим и незамеченным, то это невозможно будет сделать в том случае, когда весь городской корабль пойдёт ко дну. О государственном "Титанике", как уже упоминалось, он ещё понятия не имел.
Градоначальник встрепенулся и посмотрел на часы – они показывали цифру девять. Он и не заметил, как остался дома один, не считая пришедшей кухарки и личного водителя, который, уже зная о болезни шефа, тем не менее, бессовестно ошивался на кухне.
Хозяин города (пока ещё), как и дома ( тоже пока ещё), вышел из спальни, опёрся о перила и посмотрел вниз. В просторной гостиной царили тишина и порядок. Никого. Как всё было бы замечательно, если бы не… Вследствие нервных потрясений в нём опять разыгрался аппетит. Из кухни доносились приглушённые голоса: кухарка, молодая женщина, готовила обед, а водитель, пользуясь своим статусом, набивал желудок, что называется – на халяву, и вёл непринуждённую беседу, состоящую в основном из пошлых анекдотов, намёков и предложений. Обычное дело и обычный персонаж – интеллектуальная личность с алчными глазами шакала, мощными челюстями гиены и преданностью собаки. Подобные типы всегда беззаветно преданы, но лишь до того момента, пока их хозяин крепко стоит на ногах, а если и садится, то исключительно в своё кресло, которое под ним ни в коем случае не должно шататься.
Кресло под мэром ещё не шаталось, но, начиная с раннего утра, ноги давали сбой, вплоть до полной гуттаперчевости. Сейчас, впрочем, кальция в костях прибавилось, но не настолько, правда, чтобы чувствовать себя уверенно у штурвала городского фрегата при надвигающемся шторме.
Он набрал в лёгкие воздуха, открыл рот для голосового сигнала, но в этот момент раздался опережающий сигнал. Кто-то настойчиво жал кнопку звонка с улицы, возле высокой кованой калитки. Казалось бы, обычное дело, мало ли кому взбрело в голову зайти в гости к мэру. С утра. Без записи. Без звонка. Без предупреждения. Да может и не к нему вовсе! Кто знает, кто здесь шляется в отсутствие хозяев! Причин могло быть уйма, и даже больше, случись такое в любой другой день, но только не сегодня. Сегодня хозяин не верил никому и ничему, перестал верить в случайности и совпадения. Обнажённые нервы обострили интуицию, а животный страх развил до предела звериное чутьё, маниакальную подозрительность и нюх на опасность.
Мэр весь вспотел, руку и лоб под слоем бинта начало жечь, из ног мгновенно улетучился весь кальций, а в глазах поплыли радужные круги, в середине которых ярко светились золотистые буквы "К". О еде он уже больше не помышлял. И вообще, он напрочь перестал о чём-либо помышлять, успев лишь выпустить набранный в лёгкие воздух. Потеря сознания, в отличие от потери совести, явление кратковременное и не столь повальное.
Очнулся почтенный и уважаемый глава городской администрации в собственной кровати. Понаблюдал с минуту потолок, припоминая последний эпизод, на котором была приостановлена жизненная кинолента, он морально готовился к самому худшему, втайне надеясь на смягчающие вину обстоятельства, главным аргументом из которых служил всемирно известный постулат о слабости человеческой натуры. Мол, что тут взять, да, грешен, а кто нынче праведник, но глубоко, очень глубоко раскаиваюсь.
