Александр Сорге
Angst
Толерантный фашизм
О том, как терпимое ко всем меньшинствам комьюнити доводит до суицида и почему угнетение стало отличной ширмой, чтобы прикрыть собственную бездарность.
Мы живём в очень несправедливом мире. Каждый день кого-то обязательно обижают и дискриминируют: то темнокожих, то геев, то темнокожих геев. Даже двери вагонов метро ежедневно ущемляют права и задницы тысяч женщин, ведь они наверняка установлены мерзкими шовинистскими свиньями. Да и вообще, в двадцать первом веке быть белым гетеросексуальным мужчиной с хорошей работой – непростительная пощёчина толерантному обществу. И, упаси Кришна, ты посмеешь публично заикнуться о том, что свой капитал ты заработал упорным трудом! Тебя сразу же назовут сексистом/гомофобом/ренегатом, выдадут треугольную нашивку с соответствующей цветовой маркировкой и нивелируют все твои достижения. Тем не менее вся эта истерика вокруг меньшинств всевозможного цвета и гендера уже начинает порядком раздражать.
Собственно, история, после которой вспыхнуло пламя в моём сердце, касалась святой для любого мужчины (да и многих женщин, чего уж таить) темы – порно. Пару недель назад обладательница двух порнооскаров (да, есть и такие), Август Эймс, отказалась от съёмки в очередном фильме. Отказ заслуженная работница adult-индустрии Америки мотивировала тем, что её партнёром по фильму должен был быть актёр, который ранее снимался в гей-порно. О своём решении она сообщила в твиттере:
«Кто бы (из девушек) ни согласился заменять меня завтра на съёмках для Erotica X, вы будете сниматься с парнем, который снимался в гейском порно, просто чтобы вы знали. Хрень какая-то, это всё, что я могу сказать».
После этого на актрису нечистоты полились как из рога изобилия. Август пыталась оправдаться: говорила, что не имеет ничего против гей-комьюнити и даже не думала плохо о нём отзываться, но было уже поздно. Безжалостная машина толерантности была запущена, и теперь актрису гнобили все, кому не лень: от коллег по цеху до случайных прохожих. И нервы двадцати трёх летней девушки не выдержали. Через несколько дней после резонансного поста в твиттере актрису нашли мертвой. По всей видимости, она свела счёты с жизнью.
Какой ужас! Девушка отказалась трахаться с геем, да ещё и на камеру! Это же так не толерантно! Знаете, мне всё равно, кто и кому оформляет входящие под зад. Но я, например, тоже не хочу спать с мужиком. Просто потому что моё паучье чутье подсказывает: если мне засунут что-нибудь в жопу, то я не особо буду этому рад. А вовсе не из-за того, что я гомофоб. Да и мне искренне плевать, нормально ли, когда один небритый мужик лобзает суровые мужские губы другого, или противоестественно. Но лично я считаю, что гораздо приятнее засовывать член в специально подготовленную для этого женскую половую вагину, чем в мужской анус. Однако стоит мне высказать такое мнение на любой англоязычной площадке, как меня сразу предадут анафеме и заткнут рот. Западное общество так кичится свободой слова, но наделе это оказывается лишь фикцией. Ведь получается, что одни могут говорить, а другим следует сидеть и помалкивать. Недавно, например, воинствующие феминистки вежливо предложили Джеймсу Кэмерону закрыть пасть и не сметь высказываться по поводу нового фильма про Чудо женщину. Да, именно потому, что он мужчина и, вообще, у него «жалкая душонка». Только вот вся прелесть ситуации заключается в том, что Кэмерон написал у себя в микроблоге не о том, какая же сочная задница у Галь Гадот, а о том, что фильм недостаточно феминистский.
Говоря о дискриминации, невозможно не вспомнить горячо любимую всеми тему гендерного неравенства. Появляется всё больше огромных стероидных лесбух, которые пристают к тщедушным мальчикам на улице и в интрернете со словами «садись на бутылку, говори: феминизм – круто!». И речь здесь даже не о самом феминизме, а о безобразном и тупом чудовище под названием «фемениздм», которое с нормальным и вполне адекватным движением за права женщин имеет мало общего. Адепты этого чудовища находятся в состоянии перманентной и тотальной войны со всеми (в первую очередь, со здравым смыслом), гордо выпячивая небритые подмыхи в камеру своего смартфона. Вообще, волосатые подмыхи, похоже, являются фетишом этой тусовки и, по всей видимости, символизируют протест против навязанных патриархальным обществом стандартов красоты. А вполне закономерное отвращение тех, кому посчастливилось увидеть это, только укрепляет уверенность гордых амазонок в собственной правоте и мотивирует таких «фемениздок» отращивать еще более длинные косы в своих подмышечных впадинах. Правда, следуя такой логике, можно и жопу перестать вытирать, ведь испражняться и не подтираться тоже вполне естественно, а туалетная бумага была навязана погаными шовинистами. Но давайте взглянем правде в глаза: никакой это не протест, и даже не стремление к «натуральной красоте», а банальный китч, без которого не обходится любая крайность. Хотя, какое право я имею рассуждать об этом? У меня ведь есть член, а значит, по мнению таких «фемениздок», я вообще получеловек.
Жизнь современного мужчины в медиапространстве превратилась в прогулку по минному полю. Одно неосторожное слово – и на тебе ставят клеймо. А все твои успехи будут объясняться тем фактом, что ты «привилегированный белый мужчина». Это, кстати, слова журналистки издания BuzzFeed о скромном актёре Арми Хаммере (который играл в «Агентах А.Н.К.Л.» и «Одиноком рейнджере»). По её мнению, все достижения Хаммера связаны лишь с тем, что у него между ног болтается белая кожаная сосиска. И тут я с ней соглашусь. Ведь (расскажу по секрету) каждого мальчика при рождении посвящают в тайный мужской орден и надевают на причиндал секретный перстень, который откроет ему все двери во взрослой жизни. Да и любому начальнику совершенно плевать на лидерские качества и профессиональные навыки работника. Исполнительной и трудолюбивой девушке он всегда предпочтёт обрыгана из соседней рюмочной, просто потому что он мужчина и профиль у него арийский. Сейчас вообще сложно представить, чтобы полностью здоровый мужчина подвергся какой-либо дискриминации. Темнокожий, гей и тем более женщина может, а вот светлокожий гетеросексуал – нет. Скажете, что это так? Ну да, тогда молодого Семёна Семенова вполне справедливо закрыли в колонии на три года по совершенно нелепому обвинению в изнасиловании. Обвинению от несчастной девушки, которая после этого пять раз светила довольным лицом на федеральном канале. Ведь агрессор всегда мужчина, а жертва всегда женщина. Что вы, конечно никакой дискриминации мужчин и быть не может.
Вся эта масса под гордым названием «прогрессивная общественность» создаёт диктат своего единственно-верного мнения и жестоко карает носителей точки зрения, отличной от официально принятой. При этом совершенно неважно, есть ли рациональное зерно в высказываниях того или иного человека. Главное, чтобы оно соответствовало «линии партии», а иначе – общественный бойкот. Ничего не напоминает? Только если раньше была распространена тирания большинства, сейчас она сменилась тиранией меньшинства. Я отношусь без предубеждения к любому человеку, вне зависимости от его пола, ориентации или национальности. Но если человек ведёт себя как мудак, то и отношение у меня к нему будет соответствующее. А говорить в такой ситуации «нет, такой человек априори не может быть мудаком, потому что он особенный, и вообще, заткнитесь, пожалуйста» – немного неправильно. Были уже ребята, которые любили делить людей на тех, кому можно высказывать своё мнение, и кому нет. И орать на каждом углу какой ты особенный и требовать за это личный туалет – это не борьба за равенство. Это латентный шовинизм.
Естественно, ни один человек не захочет признать, что он – криворукое чмо, которое не может ничего достичь из-за своей лени. Гораздо приятнее осознавать себя трансгендером-вегетарианцем, которого не принимает общество. Так и делать ничего не надо, не надо рвать жопу (в переносном смысле), чтобы добиться хоть чего-нибудь и заслужить уважение окружающих. Можно просто рвать жопу (в прямом смысле) и рассказывать, как тебе тяжело живётся. И ты уже становишься не неудачником, а частью большого комьюнити. Тебя погладят по головке и может даже что-нибудь перепадёт от неравнодушного общества. Я вот тоже понял, что я – дитя небес и меня оскорбляют и фабричные трубы. Мне вот кажется, что эти фаллические символы насилуют небо, так что пускай все владельцы фабрик быстренько скинутся мне на компенсацию. И пусть только попробуют на работу не взять.
Многие скажут, что я слишком однобоко и предвзято освещаю тему, рассказывая лишь о «паршивых овцах», которые есть в любом стаде. Дело в том, что эти паршивые овцы и есть главная проблема. Эта прослойка дерьма заполняет собой медиабассейн полностью. И у стороннего человека создаётся впечатление, что весь бассейн полон нечистотами, даже если на поверхности плавает только небольшая кучка. Образы таких «паршивых овец» экстраполируются на всё стадо. И реальные проблемы, которые, бесспорно, есть у любой группы отходят на второй план. Они просто заглушаются криками небольшой, но особой буйной группы. Та же проблема однополых браков имеет чисто правовую подоплёку. Если ты не родственник и не супруг своему партнёру, то, юридически, ты – никто. Это просто неудобно в бытовом плане: например, тебя не пустят в реанимационную палату. Но из-за стада анальных клоунов с их дегродскими парадами, которые не несут совершенно никакой смысловой нагрузки у общества складывается предвзятое мнение по этому вопросу. Точно так же группа озлобленных на весь род мужской самок дискредитирует всё феминистское движение.
«Fuck y’all». Такими были последние слова Август Эймс в твиттере. Вот и я говорю: «Пошли вы на *** со своей толерантностью». Мир попытается поставить тебя раком и трахнуть вне зависимости от того, какого цвета твоя кожа или с кем ты любишь ходить за ручку. И для того, чтобы получать такую же пайку хлеба, как и окружающие, для начала нужно начать работать столько же, сколько и окружающие. А не ныть о том, какой жестокий мир и как тебя обижают. Поэтому, хочешь равенства – сожми булки, возьми кирку и батрачь наравне со всеми. И уж после этого можешь начать учить других, как им жить.
21.12.17
Поруби свой творческий плод помельче, закатай его в цветастую консерву и ни в коем случае не добавляй туда специи. Создай продукт с низким содержанием жести и желчи, такой, что сможет переварить даже самый атрофированный мозговой желудочек, который никого не заденет и не отравит – и его проглотят, а тебе откроется секрет славы и богатства. А иначе тебя линчуют. Но любое давление губительно для творчества: не бесконечные полки с фруктовыми лимонадами, в которых нет ни витаминов, ни клетчатки, а окружающие, что заставляют художника, писателя или музыканта сделать из своего плода газировку в алюминиевой банке-консерве. Ведь в такой бескислородной среде просто-напросто не разгорится пожар творчества – искра не вспыхнет. Невозможно улыбаться всем, а без искренности невозможно само искусство: создатель превращается в ремесленника, а то, что он породил – в штампованный «контент».
Интернет-трибунал
О цензуре Цукерберга и шельмовании «проблемных» артистов.
Жизнь современного артиста превратилась в прогулку по минному медиаполю. Шаг в сторону: неосторожно брошенная фраза, двусмысленный жест – и тебя тут же разорвет взрывом народного негодования. Собственное мнение, отличное от общепринятого, становится тяжким крестом: один гвоздь в руку тебе забьют феминистки, второй – всевозможные сексуальные «меньшевики». Ну а если совсем все плохо, то и «цензурион» на государственной службе проткнет острой пикой твое сердце и выпишет штрафик за неподобающую лексику.
Смех смехом, но карательные отряды борцов за социальную справедливость денно и нощно следят за знаменитостями, патрулируя интернет. Любой грешок фиксируется и заносится в «расстрельный список» – специальное место на Tumblr под названием your fave is problematic. Tumblr вообще парашное место, но этот блог – просто фекальный алмаз. Коричневая цитадель маразма, ведущая войну на истощение со здравым смыслом, бойцы которой направо и налево клеймят селебов «проблемными». Нет, не за то, что они издают тошнотворные звуки своей гортанью под фанеру. И даже не за то, что отменяют концерты и втирают себе в соски запрещенные (в Российской Федерации) вещества. А, например, за неправильную татуировку. Серьезно, Рианна попала в список из-за крохотной татуировки на арабском языке: якобы певица «апроприирует арабскую культуру». Сладкоголосых мальчиков из One Direction заклеймили за то, что они выступали в куртках с японской символикой, а Тейлор, мать ее, Свифт – за то, что в 12 лет у нее были африканские косички. Личное досье же Дональда Гловера (он же Сhildish Gambino) вообще начинается со слов SO MUCH MISOGYNY! Ну и конечно же, со скрупулезностью агентов Штази подсчитывается, кто сколько раз упомянул слово «нигер», «ретард» или «гомосек».
Сегодня всем вообще плевать, какой контент ты делаешь. Главное, чтобы ты говорил правильные и корректные вещи, а автотюн вывезет. Ярким примером этому является Евровидение, где из разных сортов говна с помощью хитрого голосования судей (которое может свести на нет оценки зрителей) выбирается наиболее угнетаемый исполнитель с правильным текстом. Голливудские продюсеры давно уже просекли, что политкорректность стала залогом коммерческого успеха, и именно поэтому пихают чернокожую азиатку-трансгендера в каждый второй фильм. Плевать, что это никак художественно не оправдано, главное – угодить всем. Творческие премии вроде «Оскара» и Нобелевки по литературе превратились не в признание заслуг актера или писателя, а манифест, декларацию партийного курса. Но давайте начистоту: это же ложь! Артисту или творцу уже нельзя называть вещи своими именами, а нужно врать, врать всеми силами, чтобы никого не обидеть. Только вот от такой пастеризации любой продукт становится пресным.
И вроде бы ничего страшного – ну тешатся бесноватые со своими списочками, что с того. Однако сегодня политкорректность и толерантность все чаще становятся поводом заткнуть кому-нибудь рот. Мнение зловонной человеческой массы под названием «прогрессивная общественность» уже давно привлекает жирных навозных мух – политиканов и коммерсантов, а значит, и диктует тренды и нормы. Ренегаты, которые дерзнули высказать свое мнение, отличное от общепринятого, как тот же Канье Уэст, смешиваются с грязью. И это довольно забавно – наблюдать, как разъяренная толпа линчевателей с факелами и вилами перекинула свое внимание со всевозможных меньшинств на тех, кто в это меньшинство не входит. В 16-м веке шельмовали ведьм, в 21-м – «проблемных» артистов.
Помимо абстрактного общественного недовольства это может вылиться во вполне себе конкретные меры. Два бывших сотрудника Facebook рассказали изданию Gizmodo, что редакторы раздела Trending News (топ самых обсуждаемых материалов) могли влиять на наполнение раздела. В частности, они систематически убирали новости республиканских медиа о консервативных политиках. А завтра рептилоид Цукерберг может дать разнарядку, что этот вот артист – слишком «проблемный», и перестанет показывать посты с его именем в вашей ленте. И теперь расскажите мне, чем такая тирания толерантности отличается от любой другой: и там и там прилизанная картинка с улыбающимися лицами, которая к реальности не имеет совершенно никакого отношения. Не нравятся фильмы прямолинейного режиссера или альбомы артиста-самодура? Не смотрите, не слушайте, вы даже вправе призывать свою паству закрыть глаза и уши. Но запрещать что-либо только потому, что кинолента недостаточно политкорректна и задевает чьи-то чувства, которые и аршином-то не измерить, – это уже перебор.
В толерантности и политкорректности нет ничего плохого, пока они не превращаются в идеологию – в кувалду, которая лупит по зубам и выступает как инструмент цензуры. Да, цензура в искусстве нужна. Но это должна быть самоцензура художника, внутренний голос, а не внешний, который из-за плеча говорит ему: «Давайте-ка сгладим здесь, вот это уберем, а это заменим». А иначе получается уже не искусство, а пропаганда, дешевая агитка. И совершенно неважно, что будет рекламировать эта агитка – туалеты для трансгендеров и легальную травку или же ржавые скрепки и святую воду.
«Искренне и истинно только искусство». Правда в том, что если ты будешь учтивым, объективным и корректным, то ты будешь выдавать лишь постное дерьмо. Сглаживать углы, пытаться обтекать те или иные темы, чтобы, не дай бог, кого не обидеть – это значит лукавить в диалоге со своим зрителем, слушателем или читателем. Это значит идти на компромисс, из-за которого теряется зерно любого искреннего творчества – самовыражение. Искусство и творчество не обязаны быть понятными и корректными. И если поэт, писатель или публицист упомянул в своем тексте слово «пидор», значит, там должно стоять именно слово «пидор», а не «гей», «гомосексуал» или еще какая-нибудь срань.
05.07.18
Я вошёл арку, откуда лился белый свет: издалека, во тьме двора, она казалась гораздо более сияющей. За ней открылось жёлтое небо, в котором огромные, исполинские бетонные колонны держали узел, сплетение транспортных виадуков. Над одной дорогой висела другая, спустив щупальца съездов к земле. А перед ними лежала третья: узкая улица, что отделяла бурлящее шоссе от жилых домов. Особенно осторожным нужно быть творцам, что выбирают для работы такой опасный материал, как текст: удивительно, сколько ненависти, истерик и проблем возникает из-за слов. Причем, подчас сказанных совершенно незнакомым нам человеком.
Новый век дал нам возможность мгновенно высекать свои мысли практически везде, но не поменял наше отношение к слову: многие до сих пор искренне верят, что брошенная неосторожным свайпом фраза может ударить так же больно, как и шлакоблок. Горюя по такой ценной свободе слова, мы одновременно творим из этих самых слов культ: отливаем буквы в бетоне, делаем их тяжеловесными и неповоротливыми. А фразы, что громоздятся из этих блоков, становятся монументальными мегалитами, но никак не «просто словами». Так может быть главный враг свободы слова – это мы сами?
Тяжесть слова
О том, почему свободе слова нет места в России. Пока что.
Пиздеть, как известно – не мешки ворочать. Особенно сегодня, когда наши извилины ежесекундно омываются тёплыми волнами беспроводного интернета. Достаточно нажать лишь пару виртуальных клавиш, и ваше ценнейшее мнение разлетится по всей земле, создавая рябь на поверхности мирового инфоокеана. В особо прогрессивных странах вас даже не будут бить за это камнями и сжигать на костре! Этим то мы и пользуемся, каждый день изрыгая тысячи слов в соцсетях и мессенджерах. Слов стало слишком много, отчего они просто обесценились. Мы стали проще относиться к тому, что вылетает как из нашего, так и из чужого рта: стендапы становятся фривольнее, новости лживее, а обещания ненадежнее. Словоблудие и медиапроституция блогеров уже не вызывают ни удивления, ни возмущения, ведь «это просто слова». Подчас эти самые слова становятся легче воздуха, ведь от них остается лишь пустая оболочка: для некоторых признаться в любви или дать обет всё равно, что выкурить сигарету. И вроде бы такая инфляция слова – процесс печальный, однако, как говорится, «поверьте, здесь не всё так однозначно».
Всю историю государства российского по праву можно считать историей становления цензуры: первый список запрещенных книг – «Изборник 1073 года», появился за 100 лет до первого русского литературного памятника – «Слова о полку Игореве». С тех пор тебя нельзя было назвать четким самодержцем, если ты не внес свою лепту в славное дело цензуры. Петр Великий разделил цензуру на духовную и светскую, при Екатерине II ревизия литературы стала не только предварительной, но и централизованной. Это почти уничтожило всех провинциальных издателей, ведь книжицы отныне надобно было обязательно отправлять либо в Петербургский, либо в Московский комитеты. Ну а Павел I провел реформы, которые окончательно придали цензурному ведомству облик «своеобразной машины, продуманной до деталей». В Великобритании, для сравнения, примерно в это же время (1792 год) был принят «Акт Фокса», с которого начался плавный демонтаж цензуры в печати. Как говаривал классик, «что нужно Лондону, то рано для Москвы». Если война с Турцией всегда считалась признаком здоровой внешней политики Российской Империи, то война с вольнодумством – политики внутренней. После короткого перерыва на октябрьский краснознаменный кутёж, всё вернулось на круги своя. Сразу после прихода к власти, большевики издали декрет «О печати», который запретил всю гнилую «буржуазную прессу». А в 1922 году возник Главлит, который почти 80 лет разливал одну единственную «Правду» по ГОСТу и определял, что печатать можно, а что нельзя. Борьба с вольнодумством переросла в борьбу с инакомыслием, ведь отныне существовало лишь два мнения: официальное и наказуемое.
Вся эта многовековая запретительная канитель, а также обилие ведомств полиции мыслей, от цепных сотрудников которых можно было получить по зубам не только за дерзкий памфлет, но и за идеологически-неверный анекдот, привело к тому, что у человека, родившегося на самом лучшем куске земли «от тайги до британских морей» формировалось совершенно особенное отношение к слову. Слова у нас увесисты как брусок булатной стали, из них мастера литературного ремесла льют свои монументальные памятники. Слишком уж долго они облагались тяжелой барщиной, отчего слова стали дорогим ресурсом: за них часто платили свободой, а иногда и кровью. Золото для нас совсем не молчание, а именно слова и раз уж ты расходуешь это золото, то отвешиваешь его ровно столько, сколько нужно, прекрасно осознавая цену каждого лишнего грамма. Думать можно всё, что угодно, но, если ты решил облечь свои мысли в плоть текста или фразы, значит, на то есть важная необходимость, и в каждое слово ты вкладываешь строго определённый смысл. Причем, неважно, где эти слова произносятся: на трибуне ли, или на прокуренной кухне. Оттого литераторы подчас нам кажутся святыми, чьи имена если и произносят, то только с благоговейным придыханием.
Властимущие, естественно, не в счет: они всегда обладали монополией не только единственно-верную трактовку событий, но и на поставки золотоносной руды, которой они щедро осыпали головы подданных, даже если в ней не было ни крупицы правды. Правда, и цена этой госруды всегда была не выше гроша. При этом, власть всегда чувствовала реальный вес слова, вернее даже, вес реального слова, поэтому всегда так боялась лишиться этой самой монополии. Оттого то создала целый пантеон серебряных поэтов-мучеников, оттого выдавливала Довлатовых с Бродскими, оттого и ссылала Солженицыных с Сахаровыми. Поэтому принимает все эти абсурдные законы об оскорблении царского величия. Ведь, казалось бы, ты серьёзный дядя с тремя подбородками, гаремом эскорниц и бюджетным Майбахом – какое тебе дело до того, что простолюдины там внизу говорят? Но дяде до этого есть дело, ибо дядя прекрасно понимает: если кинет какой-нибудь бесноватый писака свою литературную оглоблю в народ, так народ эту тяжеленую оглоблю подымет, да и к стенам белокаменным пойдет.
За русское слово даже сегодня можно получить кулаком в дышло, пером в бочину или и вовсе сесть на казенную бутылку, поэтому и обращаться с таким тяжелым предметом приходится аккуратно. Нам порою кажется, что каждый, аки Доктор Стрендж, может словом менять вокруг себя реальность, а древнеиудейское заклинание avda kedavra – «что сказано, должно быть сделано» и впрямь работает. Оттого базар, как и руду, нужно тщательно фильтровать: острая шутка вполне может быть приравнена к колюще-режущему. Лишних же слов на ветер бросать никак нельзя, поэтому то «счастье любит тишину», а о сокровенных мечтах говорить не стоит – не сбудутся. Да, времена меняются, меняется и курс слова. Но вседозволенность западных скоморохов, для которых слова – это просто слова, у многих до сих пор вызывает возмущение, ведь есть вещи, над которыми смеяться совсем нельзя и темы, на которые не шутят. Рэп-баттлы часто воспринимаются как прелюдия к поножовщине и многие искренне не могут понять, почему артисты на самом деле не кровные враги и почему после баттла жмут друг другу руки и едут домой кушать чебупели, а не бьют друг-другу лица.
При этом все так плачут по свободе слова, которую якобы хоронят чиновники и силовики, не замечая, что лопаты то не в руках аппаратчиков, а в наших собственных. Свобода слова рождается не на страницах законов, биллей и конституций, она рождается в голове – это сила говорить даже тогда, когда за слова придется заплатить высокую цену. Только вот высокой эту цену подчас делают не цензура, не псы государевы и не крысы-стукачи. Цену мы устанавливаем сами, когда вдруг начинаем наделять обычные слова магическими свойствами, насмерть биться из-за них и делать тяжелее чушки чугуна: какой смысл орать про свободу слова в стране, где за это самое слово могут спросить, а то и отвесить живительных тумаков?
Хотим ли мы, нравится ли нам это, но подлинная свобода слова подразумевает под собой инфляцию этого слова, его обесценивание и «олегчание». Да, эта монета имеет два стороны, но мы обязаны расплатиться ею. Полновесным слово было не только в России: глупо полагать, что в просвещенной Европе 17-18 веков всё было иначе и сладкие вольные речи мог лить любой соловей. Российские цензурные законы были, по сути, калькой с французских, прусских и австрийских законов. А в Англии за поношение величия и слишком уж большую словоохотливость вполне можно было лишиться ушей или языка. В середине 19 века во Франции, когда пресса упивалась своей вольностью, в стране началась эпидемия «журналистских дуэлей» – за лживую статью от коллеги можно было схватить не дисс, а пулю. Даже в Америке, где цензуры, как института, не существовало вовсе, дуэли из-за неосторожно брошенной фразы были не редкостью: стрелялись даже секретарь казначейства Александр Гамильтон и вице-президент Аарон Берр. Но два века, пока люди дышали свободой, принесли трезвость, осознание того, что даже острая фраза может задеть лишь твое самолюбие и не равнозначна физической пощечине или плевку в лицо. И что против слова нужно выставлять лишь слово, в крайнем случае, слово судьи, а не кулак, заточку или шпагу. Билли же лишь закрепили не только право говорить, но и обязанность слушать, не доставая мушкет.
31.05.19
Но даже тогда, когда слова становятся тяжелее бетонных глыб, когда за оборотом этих самых глыб пристально следит охранка, свобода слова никуда не исчезает. Её невозможно отнять или даровать, пожаловать или уничтожить. Ведь свобода слова – это свобода от страха. Это выбор. Выбор, двигать эти глыбы, или нет.
