Александр Михайлович Кротов
Тень чужого прошлого
Потом она будто очнулась. Телевизор работал всё также, но не было ещё одного звука. Стас больше не стонал, не плакал. Его вовсе не было слышно. Вряд ли он мог успокоиться так быстро, увидев, как незнакомый ему здоровенный мужик заходит в его комнату.
Аня бросила на стол колбасу и нож, и побежала в комнату мужа.
Там она увидела, как Степан держит за шею беспомощного Стаса, приподняв его с постели. Лицо Стаса было красным, глаза неестественно вываливались из глазниц.
Крепкий мужчина, увидев Аню, тут же бросил свою жертву на кровать, с видом, что он ни в чём не виноват.
– Это меня тварина попутала! – сказал Степан, переводя дыхание. – Ну и он орал, просто неприятно очень было…
– Мать свою ты также задушил? – неожиданно для себя спросила Аня.
– Ну… да, – по-детски смутившись, сказал Степан. – А что она обзывалась? Постоянно, одно и то же. Всю жизнь. Степан дурак, кретин, осёл, увалень…
Мужчина сделал шаг в сторону женщины, но та отпрянула в сторону, воскликнув:
– Не подходи ко мне!
– Я тебя не трону, – сказал Степан, глядя в глаза своей собеседнице.
– Отойди…
– Я просто хочу помочь, – сказал Степан и сделал ещё один шаг к Ане.
Женщина растерялась. Она слишком устала. Наверное, в глубине души она смирилась с ролью жертвы.
Степан воспользовался этим замешательством Ани. Одним ловким рывком он схватил женщину за рукав свитера, и с силой повалил её на кровать, прямо на её мужа, который был ещё жив: из его рта шла пена, его скрутило будто в приступе эпилепсии, сделав жёстким его тело.
Грязный и потный Степан свалился на них, подмяв под себя женщину. Под его весом было трудно сопротивляться, Аня не смогла даже вздохнуть, чтобы полноценно впустить в свои лёгкие воздух. Степан пытался расстегнуть её джинсы, но никак не мог справиться с застёжкой. Тогда он просто разорвал молнию.
– Отпусти! – простонала Аня.
Под ней тут же перестал дёргаться её муж, будто закоченев неудобной, чёрствой корягой, ничем не напоминающей тело человека.
– Ты должна мне заплатить хотя бы так! – промычал Степан. – Я же что-то сделал, я же пытался избавить тебя от тварины…
Аня сначала попыталась что-то сказать про деньги в кармане, но не смогла. Потом попыталась оказать сопротивление, и у неё это даже получилось, только совсем слабо. Но, по крайней мере, её барахтанье затрудняло попытки Степана стянуть с неё уже изорванные джинсы. Тогда мужчина ударил её по лицу своим огромным кулаком, сломав ей нос, из которого брызнула кровь, запачкав даже прикроватную тумбочку. Аня начала захлёбываться своей кровью, но это не сильно сломило её сопротивление. Тогда Степан попытался немного придушить её, как это делал не раз с теми, кто не хотел его внимания, но не до смерти, а до потери сознания. У него это начало получаться, Аня перестала сопротивляться. Тогда он одним рывком стянул джинсы до колен женщины, потом принялся расстегивать свои штаны…
В квартире погас свет, но Степан в порыве похоти оставил это без внимания, ведь перед ним была красивая женщина, которая сразу ему понравилась и которая изменила его жизнь, влюбив в себя, тварина такая. Её карие глаза заставили его убить мать, приехать сюда, перезахоронить другую тварину. Он думал, что Аня сама виновата, что не захотела добровольной близости с ним, хотя, наверное, стоило попросить по-другому, но теперь уже было поздно, да и не умел он по-другому…
Но Ане было всё равно на его чувства. Недолгое помутнение сознания рассеялось, но нового сопротивления она не оказала. От приступа боли внизу живота она даже не вскрикнула. Сейчас ей было важно не задохнуться от навалившейся тяжести тела Степана и не захлебнуться в собственной крови, которая заливалась в носоглотку, оставляя неприятный металлический привкус.
Женщина повернула голову на бок, увидела прикроватную тумбочку, пульт от телевизора, который продолжал вещать и оставался единственным источником света в комнате. Ещё она увидела, как беспомощно болтается её рука от движений, которые совершал Степан.
Но в этой же, беспомощно болтающейся, будто чужой руке, в какое-то необъяснимо короткое мгновение появился керамический кухонный нож с белым лезвием.
У Степана ничего не получалось, он злился, ругался, всё сильнее сдавливая грудную клетку Ани. Но женщина не думала об этом. У неё в руке был нож. Это было важнее. Этим было нужно суметь распорядиться.
И ещё кто-то пробрался в её мысли и требовал что-то сделать с помощью этого ножа. Этот кто-то был уже на грани её сознания, готовый переступить эту черту, чтобы заменить царя в голове несчастной женщины…
И Аня решилась.
Или уже кто-то чужой, более злой, решился на это.
Одним быстрым движением женщина вонзила нож в шею Степана. По самую рукоятку. Мужчина подпрыгнул, будто его ужалила пчела, быстро вытащил нож из шеи и вмиг захлебнулся собственной кровью, которой хватило и на то, чтобы перекрасить серую рубаху в тёмно-красный цвет.
Свет включился сам, когда Степан свалился с кровати на пол. Будто даже громче заработал телевизор, из динамиков которого раздался чей-то смех – вечерняя юмористическая передача сегодня как никогда изобиловала острыми моментами.
Женщина, тяжело дыша, поднялась с кровати. Беглым взглядом осмотрела комнату. Чудовищ поблизости не было. Степан лежал на полу, красный от крови. Даже белки его глаз были в крови. Стас лежал в неестественной позе, его будто вдавило в кровать. Его лицо тоже было забрызгано кровью, его глаза были открыты. Он был мёртв.
Под не прекращающийся громкий смех из телевизора, Аня, тяжёлыми, шаркающими шагами, прошла в ванну смывать с рук кровь и чёрные волосы, что обвились вокруг запястий. На мгновение в зеркале она увидела не женщину, а девушку, которая, несмотря на кровоточащий и распухший нос, была очень даже ничего. Очень даже ничего. Она была настоящей героиней. И, почему-то, уже не было страшно.
Волосы на запястьях были густыми, запутанными. Несколько длинных прядей удалось снять. Но почему-то выкинуть их в мусорное ведро, находящееся рядом с унитазом, Аня не решилась. Она обвила их вокруг шеи, и это ей показалось красивым. Аня улыбнулась.
Сзади неё стояла та чёрная тень из видения. Она была рада выбраться из небытия времени и набраться сил, окрепнуть, адаптироваться к миру людей, всё ещё оставаясь сгустком чёрной беспричинной злобы, у которой всё равно находились тёплые чувства к своей спасительнице. И Аня ощущала взаимный прилив симпатии, испытывая небывалый душевный подъём. Эта ночь перестала быть страшной.
