bannerbannerbanner
Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Александр Даллин
Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Полная версия

«Барбаросса»: за и против

В 1190 г. Фридрих I, возможно самый известный немецкий император, после своего блестящего правления взял в руки крест и возглавил свои легионы в походе в Святую землю. В походе он утонул. Именно его прозвище Барбаросса стало кодовым именем кампании, призванной претворить в жизнь заветную мечту о завоевании непостижимого Востока. Знаменитая и часто цитируемая в последние годы «Директива № 21» на деле знаменует собой лишь один шаг – необходимый и логичный, разумеется – от сообщничества к двуличности.

Разбились мечты о сокрушении Англии одним ударом, испарились последние иллюзии германо-советской «дружбы, скрепленной кровью».

«Немецкая армия, – говорилось в директиве фюрера, – должна быть готова разгромить Советский Союз в ходе одной молниеносной кампании (операции «Барбаросса») еще до того, как будет окончена война с Англией. Для этого армия должна будет задействовать все имеющиеся формирования…»

В соответствии с планами операции, представленными Генеральным штабом, Гитлер постановил: «…основная масса советской армии в Западной России должна быть уничтожена в ходе быстрых и глубоких операций путем продвижения мощных подвижных группировок; отступление способных сражаться сил советской армии на просторы российской территории должно быть предотвращено… Конечной целью операции является создание линии обороны против азиатской России по линии Астрахань – Волга – Архангельск».

Все приготовления должны были быть закончены к 15 мая 1941 г.

Вот так несколько фраз перевернули новую страницу истории. У Гитлера не было причин отступать. Генералы, такие как Кейтель и Йодль, слепо верившие в своего фюрера, с воодушевлением готовились к кампании. Руководство партии точило зубы в предвкушении. Однако некоторым здраво рассуждавшим аналитикам это решение казалось абсурдным.

Адмирал Редер (гросс-адмирал с 1939 г.), главнокомандующий кригсмарине (ВМС) с 1935 по 1943 г., откровенно осуждал его. Настаивая на необходимости сосредоточить весь военный потенциал против Великобритании, он настоятельно призывал отложить Восточную кампанию хотя бы «до победы над Англией». Германия не могла одновременно вести обе кампании. Оппозиционные мнения были распространены и в Генеральном штабе сухопутных войск. Отношение начальника штаба генерала Гальдера к предстоящей кампании с самого начала было противоречивым. Он не переставал задавать вопросы и высказывать опасения с того момента, когда впервые услышал о плане Гитлера. Хоть он и делал все возможное для подготовки к вторжению, в своем дневнике со свойственной ему добросовестностью он все же пересказывал свои беседы с начальником ОКХ генералом фон Браухичем: «Цель не ясна. В борьбе с британцами это не поможет. Существенного улучшения нашего экономического потенциала мы не достигнем. Риск на Западе нельзя недооценивать».

Другие старшие командиры также выражали сомнения – не столько по поводу вторжения как такового, сколько по поводу его сроков и осуществимости. Даже столь блестящий и лояльный генерал Гудериан позднее заявлял (правда, уже в ретроспективе), что он и его коллеги были ошеломлены, когда их впервые посвятили в детали операции «Барбаросса». «Неужели произойдет то, что я считал невозможным? Гитлер, в такой резкой форме критиковавший немецкое правительство 1914 г. за то, что оно не смогло уберечь страну от войны на два фронта, теперь сам сознательно… толкает нас на пресловутую войну…»

И все же, вне зависимости от того, уверены они были в этом решении или сбиты с толку, генералитет оставался верным своему фюреру. Ведь и правда, Гитлер уже столько раз выставлял своих генералов дураками, игнорируя их предостережения, особенно в ходе Французской кампании, что теперь никто не осмеливался перечить. Сомневались они или нет, отданные им приказы они выполняли беспрекословно.

Предостережения немецкого дипломатического корпуса также не сыграли большой роли. Сотрудники посольства в Москве, включая Шуленбурга, даже докладывали о примирительных намерениях Сталина в более оптимистичном свете, чем было на самом деле, и не из-за какой-либо предвзятости по отношению к коммунизму, а просто потому, что они хотели, чтобы пакт о ненападении оставался в силе. Но Гитлер не доверял «допотопным хомбургцам» в министерстве иностранных дел, глава которого Иоахим фон Риббентроп, символ пакта о ненападении, был слишком ничтожным, чтобы возражать фюреру. Мрачный и угрюмый, он смирился с концом своей славы, подавляя свои тщеславные инстинкты, чтобы оставаться в ногу с проектами своего любимого хозяина. Не такая уж «старая школа». «Россия не является потенциальным союзником англичан», – писал Риббентропу статс-секретарь (второе лицо в МИД Германии) Вайцзеккер; что касается нынешней цели победы над англичанами, «победить Англию в России – это не программа». Как и многие его коллеги, он принципиально не возражал против войны, однако считал, что пользы это грандиозное начинание «нам тоже не принесет». Экономические эксперты, которые вырабатывали торговые соглашения с Москвой, также настаивали на том, что мирными средствами Германия сможет получить от Советского Союза больше продовольствия и сырья, а значит, в войне не было необходимости. Их аргументы были столь же тщетными, как и аргументы Шуленбурга и Вайцзеккера.

Таким образом, противники вторжения находились не только в ненацистских кругах. Более того, самый яркий пример недовольства, вызванного планом «Барбаросса», произошел в самом сердце нацистского руководства. Рудольф Гесс, личный заместитель Гитлера, 10 мая прилетел в Шотландию в отчаянной попытке подписать тот самый тевтонский пакт, о котором мечтал сам Гитлер. В отличие от Вайцзеккера его доводы против Российской кампании заключались не в том, что это ослабило бы немецкие военные силы на Западе; напротив, для него договор с Великобританией был логичным и необходимым условием для войны на Востоке. Если целью пакта Молотова – Риббентропа было избежание войны на два фронта, теперь Гесс ратовал за схожую политику, только в обратном направлении. «Он приехал в Англию не с гуманитарной миссией, а исключительно с одной целью: предоставить Германии возможность сражаться с Россией только на одном фронте».

Лояльная оппозиция видела, что над Германией сгущаются тучи – тучи, вызванные самим Гитлером. Но критики – не считая Гесса, который удалился со сцены, – были не более чем метеорологами, которые могли лишь записывать и иногда предсказывать изменения в политическом климате. Руки тех из них, кто был в состоянии что-то изменить, были связаны представлениями о долге и патриотизме.

Переход через Рубикон

Продолжалась упорная подготовка к войне. Вводя в заблуждение по поводу своих намерений не только Москву, но даже Италию и Японию, Гитлер регулярно проводил длительные совещания со своим генералитетом, перебирая альтернативные планы кампании. В апреле дата вторжения была перенесена с 15 мая на 22 июня в результате немецкой интервенции на Балканском полуострове – вмешательства в итало-греческую войну и разгрома оккупации Югославии и Греции. Возможно, роковое решение, помешавшее Германии достичь своих целей в России в 1941 г., – решение «разобраться» с Балканским полуостровом перед наступлением на Восток – было принято самим Гитлером. Гитлер назначил дату нападения на 22 июня. За два дня до вторжения втайне было распространено его обращение к солдатам, а в 3.15 22 июня немецкая армия пересекла советскую границу. Сбылось пророчество Гитлера: «Когда начнется «Барбаросса», весь мир затаит дыхание».

Ярким аспектом подготовки Германии к этой грандиозной кампании было пренебрежение основательным политическим планированием. Военные меры были изложены, обсуждены и осуществлены внимательно и спешно. Планы по быстрому использованию экономических ресурсов на оккупированных территориях СССР были разработаны с привычной тщательностью, и персонал для этих задач отбирался заблаговременно. Однако за исключением неопределенных заявлений о будущем немецкого Востока нет никаких свидетельств обсуждения на высоком уровне политических проблем – в частности, каких-либо попыток заручиться во время войны поддержкой советского населения – в течение всего периода с июля 1940 г. по март 1941 г. Внимание этой обширной области было уделено только в последние три месяца перед войной, но даже тогда германское руководство не смогло подготовиться к «политической войне».

Этот важный факт был логическим следствием предположения о том, что по срокам и сложности Восточная кампания лишь в количественном отношении будет отличаться от предыдущих молниеносных кампаний войны. С лета 1940 г. Гитлер и Верховное командование оценивали вероятные сроки кампании в три месяца. 30 апреля 1941 г. фельдмаршал фон Браухич даже заявил, что после «не более чем четырех недель» серьезных сражений останется лишь провести зачистку остатков «незначительного сопротивления». Основным принципом этой стратегии было быстрое уничтожение большей части советских войск. Следовательно, политические факторы, даже пропаганда, большой роли не играли. Недооценивая советское сопротивление в целом (и невзирая на предупреждения некоторых своих экспертов), Гитлер считал, что политические директивы были не нужны. Все, что требовалось, – это свод правил для управления оккупированными территориями. Никаких погрешностей в плане не предусматривалось. Если кампания затянется дольше ожидаемого или если потери противника будут недостаточными для стремительной победы, у рейха не было серьезных военных резервов для продолжения военных действий, не было плана по привлечению советского населения на сторону Германии, не было никакой концепции политического поведения, за исключением искоренения «нежелательных элементов» на оккупированных территориях.

Провал был неминуемым и зловещим.

Глава 2
Власть и персоналии: вражда и разногласия в восточном вопросе

Нацистская мозаика

Немецкая военная политика не была единой или хорошо согласованной. Это был результат беспрестанного перетягивания каната между враждующими блоками и коалициями различных элементов нацистского параллелограмма сил. В этой борьбе за власть принимало участие восемь основных «центров тяжести»:

 

1) Адольф Гитлер;

2) Мартин Борман и аппарат НСДАП;

3) Альфред Розенберг и министерство оккупированных восточных территорий; Генрих Лозе, рейхскомиссар «Остланда»; Эрих Кох, рейхскомиссар Украины;

4) Йозеф Геббельс и министерство пропаганды;

5) Иоахим фон Риббентроп и министерство иностранных дел;

6) Герман Геринг и четырехлетний план, а также другие органы экономики;

7) Генрих Гиммлер и империя СС;

8) Вооруженные силы, сами по себе разрываемые внутренними разногласиями.

Эта «большая восьмерка» и большая часть подконтрольных им ведомств зачастую конфликтовали друг с другом. Эти конфликты можно классифицировать по четырем категориям: личностные конфликты на почве личной неприязни (например, между Розенбергом и Риббентропом); борьба за власть и авторитет между отдельными участниками (например, Гиммлером, Геббельсом и Борманом) и между ведомствами (например, партией, государством, СС и армией); конфликты на почве юрисдикции (например, соперничество за право контроля над средствами связи на оккупированном Востоке); политические споры о тактике или принципах в отношении настоящего и будущего Востока (например, борьба за судьбу колхозов).

СТРУКТУРА ВЛАСТИ ТРЕТЬЕГО РЕЙХА (ВОСТОЧНЫЕ ТЕРРИТОРИИ)


Часто эти конфликты переплетались между собой. Предпосылкой некоторых споров являлась Восточная кампания; другие же главным образом были вызваны факторами, не связанными с войной. Некоторые участники объединялись в неофициальные альянсы – альянсы, которые сами, в свою очередь, были подвержены радикальным изменениям. Циники и реалисты, идеалисты и оппортунисты, люди ограниченных способностей и самородки, сильные и слабые – все они одновременно сотрудничали и враждовали друг с другом.

Первые шаги

В преддверии декрета «Барбаросса» Генеральный штаб задумался над будущей администрацией оккупированных территорий на Востоке. В январе 1941 г. оперативный отдел Генштаба постановил, что вопреки соображениям безопасности в «тыловые районы» будет направлено минимальное количество вооруженных сил. И в первой половине февраля генерал-квартирмейстер Эдуард Вагнер направил начальнику штаба вопрос о «создании военной администрации для «Барбароссы». Однако даже с учетом этого армия уделяла сравнительно мало внимания административным аспектам предстоящей оккупации. Причиной тому стало не только сосредоточение исключительно на военных вопросах. Ожидалось, что после завершения краткой кампании эти области больше не будут заботой Верховного командования. Более того – и это было дополнением к первому аргументу – с 1939 г. у армии уже был горький опыт в области военного управления.

Нежелание армии брать на себя «излишние» административные обязанности вполне совпадало с мировоззрением самого Гитлера. На совещании с Кейтелем 3 марта он заявил, что будущие задачи в оккупированной России настолько сложны, что их нельзя доверять военным. Потому захваченные территории должны быть как можно быстрее отданы под ответственность более надежной гражданской администрации. В результате этой дискуссии 13 марта Кейтель подписал особую директиву, которая учреждала основной порядок будущего управления Востоком. Сферы военного управления он сократил до минимума: «Зона военных действий, образовавшаяся по мере продвижения армии за пределы рейха вглубь соседних государств, должна быть как можно более ограниченной… Как только зона военных действий достигнет достаточной глубины, она будет ограждена с тыла. Недавно оккупированная территория в тылу зоны военных действий получит свое политическое управление».

Таким образом, военная оккупация должна была охватывать только ограниченные территории, расположенные вблизи линии фронта; срок военного управления должен был быть ограничен, все большая часть регионов должна была переходить под ответственность гражданской администрации по мере продвижения армии вглубь территории противника. Участие военной администрации должно было быть недолгим в угоду соображениям полезности. Гитлер наивно и безосновательно считал, что политические решения могут быть отложены до того момента, пока оккупированные территории не будут приведены в порядок.

Территории, расположенные в тылу зоны военных действий, находившиеся под «политическим управлением», должны были быть разделены по двум критериям: по секторам, принадлежавшим каждой из групп армий: «Север», «Центр» и «Юг»; и в соответствии с существовавшими этническими границами. Того, что эти два критерия исключали друг друга, немцы, очевидно, не учли. К тому моменту были выпущены только общие директивы. «На этих территориях, – гласил приказ, – политическое управление переходит к рейхскомиссарам, которые будут получать директивы от фюрера». Таким образом, захваченные территории должны были быстро быть переданы немецкой гражданской администрации, во главе которой стояли бы уполномоченные представители фюрера, получившие неуместное звание рейхскомиссаров. Ни о какой власти коренных народов, ни о какой перспективе возможной автономии или независимости речи не велось.

С одобрения Гитлера 31 марта был выпущен более полный указ «О едином исполнении» восточного задания, который несколько дней спустя был более подробно изложен кабинетом генерала Вагнера в ряде «Особых директив». «Систематическое управление и эксплуатация страны, – говорилось в нем, – потребует внимания только на более поздних этапах. Это задача не армии».

У военных не было причин возражать против этих указаний. Они наделяли армию ровно теми функциями, на которые она и рассчитывала, не больше и не меньше.

Теперь, после того как армия расставила приоритеты и определила границы своей юрисдикции, началась разработка функций гражданской администрации. В рамках реализации указа от 31 марта Альфреду Розенбергу 2 апреля было доверено формирование «политического бюро на Востоке». Его полномочия были расширены, когда 20 апреля Гитлер поручил ему «централизованно» заниматься всеми вопросами «восточноевропейского пространства». В его ранних меморандумах о планировании встречаются отсылки к предыдущим директивам. «Оккупация европейского Востока, – писал он, – будет проходить в два этапа: во-первых, непосредственно боевые действия, а во-вторых, как можно более быстрый переход от военной оккупации к гражданской администрации, то есть к различным рейхскомиссариатам».

К началу мая Розенберг собрал штат, который после подписания фюрером соответствующего указа мог стать (и вскоре после начала войны стал) министерством, ответственным за принадлежавшие теперь немцам территории СССР.

Альфред Розенберг

Розенберг, сын немецкого башмачника (по другим данным, купца), родился в 1893 г. в Ревеле (Таллине) в Эстляндии (Эстонии), тогда принадлежавшей Российской империи. Вот два фактора, которые привели к непоследовательности его дальнейшей карьеры.

Он воспитывался в немецком доме, где ему привили уважение к немецкому языку и традициям, но он также страстно увлекался культурой и обычаями России. В образовательном процессе молодого Розенберга Толстой и Мусоргский стояли в одном ряду с Бисмарком и сагами германской древности. Но учеба не приносила ему удовлетворения. Отвергая христианство, не уверенный в себе и несчастный в нижней части среднего класса Розенберг жаждал веры и власти.

В то время еще не проявлялись признаки его будущей «идеологии». Его круг общения включал в себя как русских, так и евреев. Во время Первой мировой войны он оказался на российской стороне фронта – это обстоятельство не вызвало у него сильных приступов самокопания. Даже русская революция не побудила его к участию в политической деятельности; он продолжал оставаться сторонним наблюдателем.

Только после немецкой революции он отправился в рейх. Покинув насиженное место, неприкаянный Розенберг оказался в романтической революционной атмосфере Мюнхена 1919 г. Вот магнит, привлекавший сборную солянку фанатичных идеалистов, деклассированных элементов и разочарованных политиков всех сортов и убеждений. Вскоре Розенберг оказался в русле новой и на тот момент еще окончательно не сформировавшейся группы вокруг Адольфа Гитлера. Он присоединился к ней и в 1921 г. стал редактором центрального органа молодой НСДАП, Volkischer Beobachter.

После драматического, но нелепого Пивного путча в ноябре 1923 г., в результате которого Гитлер попал в тюрьму, Розенберг смог утолить свою жажду власти, возглавив остатки партии. Однако у них с Гитлером возникли разногласия по поводу тактических вопросов, и после выхода из тюрьмы Гитлер держал «философа» на расстоянии вытянутой руки. Несмотря на унижение и недовольство, Розенберг остался в движении, продолжая подчиняться приказам фюрера. Он стал иностранным экспертом нацизма и его «идеологом»; его загадочное и малопонятное для многих обоснование сути расизма, «Миф XX века» (1930 г.), благодаря своей претензии на ученость и непостижимость прочно закрепило его авторитет в нацистских кругах. Однако полностью «реабилитироваться» Розенбергу так и не удалось.

Даже после того, как Гитлер взял на себя бразды правления, Розенберг не получил портфеля министра: Гитлер знал, что он не практический политик. Он руководил «идеологической пропагандой», но даже в этой области были те, кто успешно составлял ему конкуренцию, например Геббельс. Он руководил внешнеполитическим персоналом партии, но даже со связями и покровительством не смог вытеснить профессиональных донацистских дипломатов. Где бы Розенберг ни пробовал свои силы, везде он терпел неудачу. Договор о ненападении, казалось, положил конец его тщательно продуманному движению – антибольшевизму. Отвергнутый министерством иностранных дел, Розенберг также был не в ладах с СС, потому что водился со штурмовиками партии, СА, которые видели в СС соперников. Именно из СА он намеревался набрать основную часть своего штата, когда в 1941 г. наконец появились первые намеки на то, что Гитлер хотел, чтобы Розенберг – единственный в нацистской верхушке человек, имевший непосредственное отношение к Востоку, – взял под свой контроль обширные пространства, которые должны были быть захвачены германской армией.

Эта задача была ему по душе. Жадно, по-детски он потянулся за властью. С весны 1941 г. до последних дней нацистского государства он настаивал на своих прерогативах, на исключительной юрисдикции своего кабинета, на своем единоличном праве командовать и принимать решения. Однако вскоре он понял, что другие будут пытаться умалить роль германского самодержца, управляющего Востоком, которую он для себя уготовил. Неспособный плести интриги, но неспособный также и на прямолинейную откровенность по отношению к фюреру, он снова был обречен на разочарование и бесполезность. Формально он, может, и стоял во главе огромного министерства и даже более обширного штата, но на практике его игнорировали, обходили, с ним не считались. Гитлер, его начальник, как и его подчиненный Кох, делали что им вздумается, зачастую даже не удосуживаясь сообщать Розенбергу об этом. Теоретик от дьявола, философ немецкого величия, трибун антисемитизма стал бесполезным министром, который, хоть и носил высокое звание, был ограничен со всех сторон, стал отцом фантастического замысла, который не смог воплотить в жизнь.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56 
Рейтинг@Mail.ru