Алекс Эдельвайс
Восход
«Помогите, помогите, помогите…»
К горлу подступал крик, а душа будто готовилась вылететь из тела от ужаса – через верх головы. По крайней мере, так это чувствовал Гил. А в следующий момент по телу прошёл такой разряд, что он, казалось, на какое-то время оторвался от земли; он перестал что-либо воспринимать – даже руки больше не болели.
«Только бы не отключиться».
Нет, он не отключился. Человека отбросило к стене; от сильнейшего ожога разлившимся кипятком его спас только специальный костюм.
«Неужели сработало…»
Сработало, да ещё как. Сгладило эффект то, что в этом жутком месте Гилрэйту регулярно вкалывали вещество, блокирующее область мозга, отвечающую за способности. Именно поэтому вошедшего попросту впечатало в закрытую дверь.
«Уходи же. Уходи же отсюда, проваливай же!!! – Гил всё ещё не мог отлипнуть от стены; глаза его вперились в человека, который еле как вставал. – Ну п-пожалуйста…»
Всё, дальше он терпеть не мог. Согнувшись, он зарыдал в голос, не в силах остановиться; всё вокруг пропало, только вскрики выталкивались из горла, сжимая его. Казалось, всё то чувство незащищённости и бессилия, накопленное за это время, вырвалось наружу.
Он даже не заметил, как тот человек ушёл, а в помещении появился новый. Кажется, ему пытались что-то сказать, но он не слышал. Спустя какое-то время он почувствовал сильный укол и отключился.
Гилрэйт сидел на койке и сосредоточенно думал. Вспоминал и анализировал всё, произошедшее до этого и случившееся накануне.
Теперь, когда его способности не вызывают сомнений, надо что-то делать. Что конкретно, ясно пока не было; но то, что из этого места пора бежать, он знал наверняка.
«И сколько ещё таких же, как я, страдают за просто так. Сколько ещё способностей блокируется и сколько ломается жизней, по-настоящему ценных жизней».
«Однако… Зачем им было испытывать меня температурой? Разве не известно уже давно, как реагирует тело человека на превышение нормы? Значит… либо до меня ни с кем так не делали, либо они считают, что в зависимости от способностей устойчивость тела к внешним условиям варьируется. Но, в таком случае… они повторят все эти испытания?»
«Срочно. Срочно сваливать».
Но вот о том, как это сделать, Гил представлений не имел. Ему оставалось лишь в досаде сжимать кулаки.
«Эволюция, Вы говорили… Нет, это не то. Тут другое: либо они, либо мы. Третьего, к сожалению или к счастью, не дано».
Он свернулся.
«Только бы кто-то думал так же, как и я! Только бы эта идея уже была у многих из нас, если бы только где-то существовало какое-то объединение; я ведь даже не знаю, сколько таких людей, я ничего не знаю, совсем ничего…»
«Но даны же мне зачем-то такие способности. Тогда зачем?»
Через маленькое окно начал литься едва заметный утренний свет.
«Уже?»
Утро предвещало новый день. А новый день предзнаменовывал новые страдания. Внезапно у Гилрэйта началась паника; он уже не мог ни о чем думать. И чем светлее становилось, тем ощутимее было это чувство; вот оно уже сковало его, не выпуская парализованное сознание из своих лап.
«Руки. Вот я идиот… Я должен попробовать вылечить руки».
Однако в следующую секунду он вспомнил о вколотом ему веществе. Чёрт. Не выйдет…
Но ведь появилась же у него такая мысль. Значит, на то были причины. Мозг отчаянно не хотел думать, но Гилрэйт его заставил. Состояние. Да, именно, у него сейчас совсем другое состояние. Как будто… Сквозь тело вертикально проходит некая струна, оканчивающаяся в самом верху головы. Такого ещё не было; хотя нет. Было. Такое было тогда, на пустыре во Второй Зоне.
Внезапно Гил рассмеялся со своей глупости. Он тут сидит и боится рассвета, когда ему предоставлена полная свобода действий. Дай только волю этой струне – и она развернётся. И ещё как. Даже сейчас она будто накаляется; стоит только захотеть…
Руки. В первую очередь – срастить, привести в дееспособное состояние. Странно, но в этот момент он даже не подумал о том, что, вообще-то, ни разу подобного не делал. Он не знал, сколько просидел в неподвижном трансе; но, когда пальцы ладони спокойно сжимали гипс, и малейшее их движение без боли ощущалось во всей нижней части руки, Гилрэйт понял, что сработало. А ещё то, что с этого момента слова Министра Иностранных дел о сверхчеловеке отнюдь не беспочвенны. На этой мысли он самодовольно, с не испытываемым никогда прежде наслаждением усмехнулся.
Приподнято-возбуждённое состояние не дало ему подумать над тем, почему же способности не блокировались. Да и если бы он подумал, то вряд ли догадался бы, что в этот раз обычной инъекции он не получил.
Тут как раз и дверь открылась… Смешно, да и только. Гил повернулся, чтобы разорвать вошедших на куски. Однако его взгляд напоролся на раскрытое удостоверение со знакомой фотографией – главой Института внешних исследований. «Корнелия Аганвард», затем длинная должность и лицо, выглядящее совсем не так, как в реальности. Трудно сказать, какое чувство у него в этот момент преобладало – надежда или разочарование. Человек закрыл документ менее чем через секунду; встретившись с ним глазами, Гилрэйт встал и, как ни в чём не бывало, прошёл следом.
Ничего особенного. Те же самые коридоры, та же самая охрана. Гил поддерживал защиту и для себя, и для спутника.
Он сам не заметил, как оказался в машине.
– Я довезу тебя до аэропорта; в 8:30 шаттл во Вторую Зону, в центральный столичный аэропорт; полетишь в багажном отделении – я надеюсь, согреться ты сможешь – это единственный способ, поскольку досматривать меня не будут. Когда они спохватятся, ты будешь уже на месте.
Гилрэйт никак не ожидал, что встретится с ней ещё когда-либо. Смотря на отражение сосредоточенного знакомого лица в зеркале, он думал над тем, чему Корнелия себя подвергала.
– Что будет с Вами? – спросил он прямо.
– Об этом не беспокойся.
– Не надо увиливать напоследок!..
– Я убью себя при помощи капсулы с ядом, лежащей в данный момент у меня в кармане. Иначе мне не избежать тюрьмы и пыток.
– Зачем Вы это делаете… – спросил Гил в каком-то трансе.
– Есть вещи и ценности важнее человеческой жизни. Когда-то беспредел нужно прекращать. Чёрт, ты перебил меня… – она нахмурилась. – Так вот, во Второй Зоне есть какое-то объединение, состоящее из таких, как ты. Больше ничего не скажу – это всё, что мне удалось узнать. У тебя открылись способности?
– Да.
– Хорошо. Ты должен каким-то образом сделать так, чтобы эти люди тебя заметили. Я не знаю, как – я понятия о вас не имею, хотя посвятила этой работе значительную часть жизни. Всё понял?
– Да…
Гилрэйт никак, совершенно ни в какую не мог осознать, почему именно ему так повезло. Впрочем, наивысший индекс, конечно…
– Я вижу, они не успели ничего с тобой сделать? – голос Корнелии дрогнул.
Гил еле удержался, чтобы не усмехнуться.
– Я вылечился, – только и ответил он.
На подъезде к аэропорту она медленно проговорила, будто сама себе:
– Жизнь ничего не стоит… Стоит только идея.
Пауза.
– Полезай в чемодан.
Прежде, чем застегнуть молнию, она пожелала ему удачи. Сам того не ожидая, Гил прикусил губу и одёрнул руку, которая отчаянно потянулась к её руке, исчезающей вместе со светом извне. Последнее, что он успел заметить, это аккуратный маникюр с накладными ногтями.
– Выживи уж, пожалуйста… – донеслось до Гилрэйта, после чего щёлкнула разблокированная дверь.
Лететь в багажном отделении было откровенно холодно. Благодаря всех богов за то, что теперь-то он мог согреться, Гил сосредотачивал всё внимание на этом, пытаясь не вспоминать лицо Корнелии. Пытаясь не вспоминать эти едва заметные морщинки по краям глаз и между бровями; этот добрый взгляд, всегда светившийся каким-то пониманием; эти руки, такие тёплые и не враждебные, такие мягкие ладони… Сейчас, скорее всего, уже холодные и затвердевшие.
Внезапные, непрошенные слёзы полились ручьём, тут же образовывая неприятную корочку.
Стоило ему почувствовать посадку, как состояние резко переменилось.
«Достаточно. Наигрался в маленького мальчика… Клянусь, Вы умерли не зря».
«И, чёрт, как же я надеюсь, что здесь не так холодно сейчас…»
Спустя какое-то время чемодан взяли в руки; а ещё через несколько секунд Гилу в глаза ударил свет. Он тут же установил защиту; и вот он уже пялится в глаза отскочившему назад сотруднику службы охраны.
«М-да, наверное, не слишком приятно, когда ты смотришь в чемодан, а чемодан в ответ смотрит в тебя».
Гилрэйт не дал ему вызвать подкрепление. Не успев ничего понять, человек повалился на пол. А за ним и все, кто там присутствовал.
«Значит, те люди должны меня заметить… Ну что ж, будет феерично».
Зубы стучали от холода, а внутри будто горел огонь. Ощущение вседозволенности, брошенности на произвол судьбы опьяняло. Чувствуя непонятное злорадство, Гил внезапно заметил, что той мягкой подстилкой, на которой он лежал, будучи запакованным в качестве багажа, оказалась тёплая одежда. Наскоро он оделся. Похоже, все его упования на то, что здесь будет потеплее, благополучно провалились.
«Вряд ли кто-либо не заметит то, что я сделаю сейчас. Одно дело – какой-то там пустырь; совсем другое – международный аэропорт».
По пути к выходу Гилрэйт смеялся. Смех просто спазмами сдавливал горло; и падающие то и дело на пол сотрудники аэропорта, пытавшиеся выстрелить в него или что-то подобное, только раззадоривали, подогревали веселье. Непривычное это было ощущение.
Покинув наконец здание, Гил посмотрел вокруг. Да, всё верно: в свете луны поблёскивал снег – рыхлый, обжигающий. А каждый вдох будто пронизывал горло… Стараясь не думать о той морозильной камере, Гилрэйт зашагал подальше от здания.
Отойдя на достаточное расстояние, он обернулся.
«Вы спрашивали, не хочется ли мне стать сверхчеловеком… Да я и есть сверхчеловек, чтоб Вы знали».
Такого эффекта не ожидал даже он сам. Высвободившись и будто пронзив тело множеством потоков, энергия как бы стала им самим. Можно сказать, что он повторил случившееся на пустыре; здание рушилось, будто карточный домик, а синий огонь пылал над ним сокрушительным, уничтожающим светом.
С непривычки Гилрэйт не мог нормально думать, и всё же восхищение захлестнуло его. Мог ли кто-либо что-либо поделать с этой бесконечной мощью, с тем, что людям неподвластно – но в какой-то степени управляется такими людьми, как Гил. Своим величием зрелище почти что вышибало слёзы; удивительно, но появилось желание упасть на колени – будто всё это делалось невидимым, всемогущим божеством… От восторга Гил даже не слышал оглушительного грохота, с которым рушилась постройка.
Когда всё закончилось, он сел прямо на землю; вдалеке уже слышались сирены.
«Прекрасно. Новость разлетится быстро».
Он дышал часто, как собака. Внезапно Гилрэйт понял, что не остановился бы, если бы его целью не был только аэропорт. Тогда ему казалось, что он может всё, становясь сильнее с каждой секундой; сейчас же он ощущал опустошение и усталость. Дикую усталость. Когда он, собрав все силы, поднялся на ноги, в глазах заплясали искры.
А ещё он понял, что стоит на морозе, уже без возможности согреться. Небо чистое – ни облака, ни снежинки; луна светит фонарём, а нос вот-вот отвалится.
«Кора, я готов молиться Вам за куртку. Как раз Вы уже умерли…»
«Что я несу. Тепло, я должен найти тепло».
«Не думать о морозильной камере».
«Не думать…»
В подступающей панике Гил сорвался на бег, заметив вдалеке огни одинокой кафешки. Так пронзительно дышать, чуть ли не до боли; он бежал всё быстрее, боясь, что цель вот-вот исчезнет, оказавшись миражом.
Да нет, вполне реальное кафе. Даже дверь не закрыта – видимо, покидали его в суете и страхе. Гил захлопнул за собой дверь и сел у батареи, прислонившись к ней спиной. Мысли о морозильной камере начали отступать на второй план; а затем и вовсе потихоньку растворились…
«Так, не спать».
Широко раскрытые глаза остановились на витрине. Кажется, это была какая-то кофейня – разнообразие кексов и пирожных завораживало. Машинально разглядывая товары, Гилрэйт вдруг осознал, что ужасно голоден. Недолго думая, он подошёл к витрине и схватил первый понравившийся маффин. Он был мягкий, с шоколадной начинкой – однако Гил его попросту проглотил; за ним последовали и остальные, вплоть до того, что витрина осталась полностью пустой.
Немного кружилась голова и подташнивало, но в целом терпимо. Он же не виноват, что нормальной еды там не было… А вот теперь и правда тошнить стало. Зайдя за витрину и обнаружив там кофемашину, он налил себе кипяток в стакан. Потом подумал-подумал, отыскал капсулу с заваркой и кинул туда же. Медленно подошёл к понравившемуся столику, сел.
«Так бы и уснуть сейчас…»
Чай разлился по телу приятным теплом; Гил откинулся на спинку стула, и взгляд его случайно упал на небольшое табло с сегодняшней датой и временем. Цифры, обозначающие дату, как-то зацепили внимание; он всё никак не мог оторваться… а потом вдруг резко засмеялся.
«Сегодня мне исполнилось 15 лет».
Глава 2. Восхождение
Рэйт лежал в коме около года. Его мать, полностью извёдшаяся, уже оставила всякую надежду на то, что её сын вырастет нормальным, полноценным человеком. Что с ним произошло, где и как его нашли – никто внятно не объяснял. Таким образом, надежда на выяснение обстоятельств тоже канула в бездну. Особенно тогда, когда ей пригрозили, что в случае дальнейших изысканий государство перестанет финансировать поддержание жизни её сына в рамках программы помощи матерям-одиночкам, о которой до этого она, впрочем, слыхом не слыхала.
И после того, как Рэйт наконец очнулся, странные вещи не закончились. Он стал периодически – а так-то, ежедневно – падать в обморок ни с того ни с сего. Обычно случалось это поздно вечером или ночью, и проблема заключалась в том, что ничто не могло его из этого состояния вывести, прежде чем он очнётся сам. Пару раз он падал так прямо в школе; хождения по различным врачам так и не помогли выяснить причину.
А чтобы её выяснить, и ходить никуда не надо было; достаточно лишь знаний о том, что Первая Зона располагается на другой стороне света, и когда там ночь, то во Второй Зоне – день.
***
Гилрэйт не думал пока о том, куда пойдёт дальше и что будет делать. Сейчас была другая проблема – он отчаянно боролся со сном, который с каждой секундой захватывал всё больше позиций. Другая причина, по которой думать о том, чтобы выйти, не хотелось – холод.
Однако и в этот раз обстоятельства всё решили за него. Когда его веки уже готовились опуститься, глаза вдруг засекли какое-то движение снаружи – окна в кофейне были от пола до потолка. Гил мгновенно встряхнулся и установил защиту; тут же его сильно пошатнуло, и если бы он в этот момент стоял, то с большой вероятностью упал бы.
Хотелось выругаться с досады на свою неосмотрительность. Он потратил все силы и теперь не в состоянии был даже защитить себя. Сколько требуется времени для восстановления, Гил пока не знал…
Если обороняться возможности нет, то остаётся замаскироваться под окружающую среду. Решив так и сделать, Гилрэйт принял трагично-идиотское выражение лица, для пущего эффекта опрокинув пустой стакан.
Как раз дверь вскоре открылась, и в кафе вошёл человек. Гил отметил некую тщательно скрываемую напряжённость в его движениях; но это было уже во вторую очередь. В первую очередь он почувствовал сильнейшее защитное поле – будто человек заходил не в какую-то кофейню, а во вражеский штаб средь бела дня.
Гилрэйт не знал, радоваться ему или бояться. Он был совершенно беззащитен и уязвим; к тому же он ни разу не сталкивался лицом к лицу с такими людьми и не знал, как себя вести.
«Замечательно. Так хотел с ними встретиться, а теперь трясусь как лист. А если он почувствует мой страх…»
Гил дал себе клятву впредь всегда оставлять резерв.
Зато теперь ему даже не нужно было притворяться. Он и без того сидел бы, застывши.
Посетитель тем временем аккуратно закрыл за собой дверь, спустил шарф с лица и вздохнул – то ли от волнения, то ли от того, что наконец зашёл в тепло. Гил старался не моргать.
– Ну и холодно же снаружи, – осторожно сказал человек, забавно сложив руки.
Ноль реакции.
Вошедший потоптался-потоптался, затем разжал пальцы и спросил:
– Вы разрешите мне присесть?
«Итак, – думал Гилрэйт. – Теперь я должен либо изобразить дичайший страх, либо спокойно ему ответить».
И что-то ему подсказывало, что паника была бы ненужным театром.
– Да, садитесь. Я не причиню Вам вреда, – добавил он на всякий случай, тут же об этом пожалев.
– Да я знаю, – улыбнулся посетитель. – Я Вам, кстати, тоже.
Облегчённо вздохнув, Гил поставил опрокинутый стакан, как надо.
– Вы интересуетесь современным искусством? – спросил человек, сев напротив и снова сложив руки.
Тут Гилрэйт, по правде говоря, опешил. Стоило прилетать во Вторую Зону, терпеть все испытания бесправного багажа, чтобы к тебе в одиноком безлюдном кафе поздно вечером пристал какой-то фанатик-искусствовед?..
– Нет, – коротко ответил он. – Спасибо.
– Действительно? – сидящий напротив приподнял бровь.
– Сожалею.
– И совсем никогда не интересовались?
– Увы.
– Откуда Вы такой взялись?.. – недоумённо спросил собеседник.
Устав от этого цирка, Гилрэйт выпалил «на отвали»:
– Из Первой Зоны.
– О, действительно? Вы так хорошо говорите на нашем языке!
Гил откровенно устал. Он распахнул куртку – под ней всё ещё была та форма, в которой он существовал в Первой Зоне.
– Я местный, там провёл около года в качестве экспериментальной крысы, вот можете посмотреть, – он небрежно кинул на стол специальный браслет с данными. – Меня купили по причине наивысшего индекса способностей из всех, известных до этого, – он приложил руку к голове, гадая, зачем всё это говорит. – А ещё у меня нет ни гражданства, ни прав человека, – зачем-то добавил он, уставившись в стену, полагая, что собеседник забудет всё, о чём он сказал, в следующую секунду.
– Разрешите, я и правда посмотрю? – спросил посетитель, протягивая руку к браслету.
– Да пожалуйста; только верните потом.
Изучая информацию, человек всё сильнее округлял глаза. Закончив с этим и аккуратно положив браслет на место, он уставился на Гилрэйта.
– Поверить не могу, что Вы ни разу не слышали о нашем обществе, – озадаченно проговорил он.
– Каком обществе? – навострился Гил.
– Секундочку… – внезапно на лице посетителя появилось подозрение. – Аэропорт ведь Ваших рук дело, так?
– Да, – к лицу Гилрэйта прилил жар. – И что? – ощетинился он.
– А с какой целью, извините?
– Привлечь внимание… – задумчиво проговорил Гилрэйт, смотря на стену.
Собеседник думал. Тут до Гила дошло.
– Я не шпион. Будь это так, не стал бы я тратить все силы; Вы же видите, я совершенно беспомощен сейчас. Поймите, мне еле как удалось сбежать из Первой Зоны. Мне помог один человек, пожертвовав своей жизнью; она сказала, что здесь есть какое-то объединение из таких, как я, и что мне нужно как-то сделать так, чтоб меня заметили. Я спалил аэропорт. И, желая согреться, прибежал сюда. Скажите, Вы ведь оттуда?
Посетитель раздумывал.
– Ну вот приведу я Вас, куда надо, – начал он медленно, – а Вы это место, как аэропорт…
– Зачем? – удивлённо спросил Гилрэйт.
– Ну а кто знает намерения Первой Зоны… Впрочем, я тут подумал, – он резко поменял мнение, когда Гил начал было закатывать глаза, – для шпиона Вы и впрямь ведёте себя очень нелогично. Думаю, стоит Вас отвести к одному замечательному человеку, обмануть которого невозможно.
– Прекрасно. Так мы сваливаем отсюда? Сирены вокруг слышите?
– Пожалуй, – собеседник резко поднялся.
– И что за дичь Вы мне втирали про современное искусство?.. – полунасмешливо спросил Гил.
– Увидите, – только и ответил человек, поморщившись от этой манеры общения и раздумывая, не пытается ли незнакомец таким образом сойти за местного, показав знание языка.
Пока они шли до автомобиля, Гилрэйту казалось, что от холода он сейчас умрёт. Поэтому, плюхнувшись на заднее сидение, он облегчённо вздохнул, напоследок передёрнувшись и даже не заметив водителя. Его спутник сел вперёд.
– Ну что, нашёл террориста, спалившего аэропорт? – спросил человек за рулём, не обращая ни малейшего внимания на нового пассажира.
– Приятно познакомиться, – буркнул Гил.
– Да ну, правда, что ли? – водитель вновь обратился к человеку, сидящему справа от него.
– Что-то не так? И кстати, я не террорист, – ответил ему Гилрэйт.
– Я вообще-то не к тебе обращаюсь, – внезапно в голосе человека за рулём появился холод, граничащий с презрением, что целиком и полностью вывело Гила из себя.
– А я к Вам обращаюсь!!!
Прежде, чем он успел продолжить, его спутник проговорил:
– Успокойтесь. Пожалуйста, будь поаккуратнее, – с укором сказал он в сторону водителя. – Вы тоже не нервничайте так, – обратился он затем к Гилрэйту. – Он со всеми такой.
– Ладно, – проворчал Гил.
Собеседник вбил адрес, и какое-то время ехали молча. «Террорист» на заднем сидении отчаянно думал над тем, как ему доказать им, что он не шпион. За окном мелькали заснеженные деревья – впрочем, из-за скорости их едва ли можно было разглядеть.
«Такие дотошные. Неужели они считают, что в Первой Зоне тоже есть какое-то сообщество? Или они думают, что я работаю на людей?..»
– Разрешите обратиться? – спросил Гилрэйт чуть погодя, вклинившись в тишину.
«Что ни реплика, то очередной перл», – насмешливо подумал его спутник, а вслух сказал:
– Да конечно, обращайтесь.
– Вы ведь понимаете, что в Первой Зоне проводят эксперименты над людьми? – прямо начал Гил.
– Ваши данные ещё не подтверждены, – осторожно заметил человек впереди.
– Я сейчас не о себе говорю. Кажется, я сказал «над людьми», не так ли? Стало быть, их много.
– Откуда такая информация?
– Вам известно что-либо об Институте внешних исследований?
– Ну да; и что?
– А Вы в курсе, что Первой Зоне не выгодны такие исследования?
– Почему же; мне казалось, напротив.
– Потому, что конкретных результатов они не дают. И потому, что у Министерства обороны другое мнение на этот счёт.
– Если Вы сейчас пытаетесь улучшить своё положение, – аккуратно заметил собеседник, – то у Вас не очень хорошо получается. Вы теперь похожи на провокатора.
Гил закатил глаза. Ладно: нашёл их – уже что-то. Пусть проверяют сколько душе угодно.
Потом перед Гилрэйтом, конечно, извинились за это недоразумение. Более того, он был приятно удивлён, узнав, что способность управлять небесным огнём является наиболее редкой и ценится выше всех. Выходит, помимо наивысшего индекса, он обладает ещё и этим. Неплохой статус для начала.
С другой стороны, индекс этот можно было считать формальным, ведь он наивысший из всех зарегистрированных случаев. Стало быть, в этом сообществе могут таиться экземпляры и посильнее.
Надо сказать, Гилу даже стало смешно, когда ему показали штаб организации, коим являлась… галерея, в которой выставлялись картины современных художников. А точнее – её обширные подвальные помещения.
Всей картины до конца он не понял, но оказалось, что данное сообщество уже долгое время пряталось под маской культурного; да и небезрезультатно – в нём действительно были в том числе и художники. Когда-то нынешний глава общества, будучи весьма состоятельным человеком, основал его вместе со своим другом, который как раз-таки и был художником по специальности. Точного механизма Гилрэйт не знал, но главе сообщества каким-то образом удалось привлечь туда множество людей со сверхспособностями, вплоть до того, что обычных там не осталось. Возможно, дело и впрямь было в картинах.
Благодаря хорошей рекламе и, конечно же, притягивающим работам – а вследствие этого и обилию выставок – общество стало довольно известным, а после получения награды «За неоценимый вклад в культуру» стало финансироваться государством. Тут тоже были свои причины – болезненно восстанавливающаяся после Третьей Межпланетной Вторая Зона быстро осознала, что без некой идеологической составляющей далеко не уйдёшь: население было скорее похоже на недоумерших насекомых, которые по инерции ещё ползли куда-то – непонятно куда, без надежды и без будущего. Грубая идеология была опробована прошлым и потому не могла ничем помочь – разве что усугубить ситуацию. Поэтому «поднимать дух» старались постепенно, при помощи общей культуры. А тут уж люди из сообщества безупречно подгадали и момент, и настрой.
Гражданство Гил так и не получил; да и как об этом могла идти речь, если в той же самой стране, в том же самом городе – разве что не на той же самой улице – проживала его точная копия? Не без бури эмоций, Гилрэйт смирился с отсутствием официального статуса гражданина.
Его случай изрядно нашумел по всему сообществу, вплоть до того, что глава лично захотел встретиться с человеком, чей индекс способностей к тому же был, по предварительным данным, наивысшим. Проделки Первой Зоны были в прямом смысле из ряда вон выходящими; они всерьёз пошатнули веру руководителя в возможность создать отдельное государство, которое существовало бы в мире с людьми.
Гилрэйт хорошо помнил их первую встречу. На него смотрел человек, у которого, казалось, не было ни пола, ни возраста – такая необычная внешность. Сеть морщин у глаз и складка промеж бровей, тонкие черты лица, светлые глаза – смотрящие будто сквозь и невероятно спокойные – и длинные, слегка волнистые волосы пепельного цвета создавали совсем уж загадочную картину. Помнится, Гилу сначала было даже как-то неудобно рядом с этим человеком присутствовать.
И голос такой мягкий, внушающий доверие – впрочем, тогда глава сообщества просто переборщил с тем, чтобы не напугать ребёнка. Обычно его голос не выражал ровным счётом ничего.
«Интересно, смог бы я его убить?..» – подумал тем временем ребёнок и тут же дал себе мысленную оплеуху: порой Гил и сам не знал, откуда у него в голове появляются разного рода мысли.
Ещё Гилрэйта удивило, что тот даже не пожелал протестировать его способности. Этот человек просто подошёл к нему на довольно близкое расстояние, смотря какое-то время ещё более «сквозь», чем обычно. Затем его взгляд, вернувшись в реальность, переместился Гилу в глаза; длилось это так долго, что последний не выдержал и мягко намекнул на то, что чувствует себя некомфортно.
Потом они поговорили, и никак Гилрэйт не мог предположить, что по итогу их разговора глава сообщества решится лично обучать его совершенствованию навыков.
Ну что ж. Это будет замечательно.
***
Когда Рэйта выписали из больницы, он чувствовал – если это состояние можно было назвать чувством – что из него вырвали часть, выкинув другую, то бишь его самого, в свободное плавание. Невыразимая пустота наполняла всё его существо; наряду с апатией она утопила его в своём мутном болоте, не давая вырваться, затягивая всё глубже. Если не считать времени, когда Рэйт рыдал с отчаянными криками, обычно он попросту лежал, смотря в какую-либо точку, или же шатался по улице – куда мать, впрочем, первое время боялась его отпускать.
Когда возобновились его занятия в школе, жизнь и вовсе превратилась в ад. Его отсутствие в реальной жизни, вечная отрешённость по какой-то непонятной причине приводили одноклассников в бешенство. Почувствовав безнаказанность и неспособность Рэйта ответить, они нещадно вымещали на нём свою глубинную человеческую натуру.
Его мать, конечно же, не могла этого не замечать. Ломая голову над тем, что же произошло с её сыном, она решилась-таки сводить его к психологу – и этот первый визит запомнился Рэйту настолько хорошо, что впредь он решил в такие места не ходить.
Наибольшую трудность, конечно, вызвал вопрос о том, что же его, собственно, беспокоит. Рэйт сидел, пялясь в стену; на какое-то время он даже улетел куда-то – но потом вспомнил, что от него ждут ответа.
– Н-не знаю…
Потом вздохнул, собрался с мыслями.
– Меня не существует.
Смотря на ничего не выражающее лицо психолога, он продолжил:
– В смысле… Сейчас объясню. Ну вот Вы человек, да? У Вас наверняка есть какая-то цель… – он стал жестикулировать. – И Вы наверняка себя осознаёте…
– Ну, никто не осознаёт себя полностью. А проблемы с самоопределением в твоём возрасте – не такое уж редкое явление. Но я здесь, чтобы помочь тебе.
«Тебе?.. Как-будто мы знакомы!..» – с раздражением подумал Рэйт, но данное обращение проглотил. Кто он вообще такой; он ничтожество. А человек, сидящий неподалёку, хотя бы профессию имеет и статус.
– Вы меня не вполне поняли… – устало ответил Рэйт. – Я не хочу самоопределяться; я вообще ничего не хочу.
– Ну, что ты такое говоришь. Твоя мама вон как для тебя старается, а как беспокоится за тебя – разговаривала со мной вся в слезах.
– Мне жаль, но я не виноват.
– Ну а кто же виноват, Гилрэйт? Знаешь, каждый человек – творец своей судьбы. Ты молод, у тебя есть природные задатки, а главное – все условия. Много кто хотел бы оказаться на твоём месте.
– Например, кто?
Психолог вздохнул и медленно снял очки, начав машинально их протирать.
– Знаешь, – начал он, – мне как-то приходилось общаться с детьми из Третьей Зоны, которым здесь предоставили убежище после того, как их семьи были убиты террористами.
– Это же совершенно разные случаи…
– И знаешь, многие из них говорили, что хотели бы жить нормальной жизнью, как полноценные граждане. Понимаешь, Гилрэйт? Они хватались за эту возможность, как за спасительную соломинку, после того ужаса, который пережили, и после которого – как кажется на первый взгляд – пути дальше нет. Но у них он есть. А знаешь, почему?
– Потому, что жизнь – это дар, и глупо не использовать возможности, если они даются; а ещё надо благодарить богов за каждый прожитый день и не впадать в уныние, – Рэйт даже на какое-то время вернулся к реальности от раздражения, которое у него вызывал этот человек. – Но Вы, конечно, извините, но что мне прикажете делать, если не нужна мне жизнь? Вообще, ни в каком её виде. Я не вижу смысла и не понимаю, зачем; тем более не хочу становиться её участником и быть причастным к людям.
– Погоди, – психолог прищурился, – ты не хочешь участвовать в жизни; но как же ты собираешься существовать? Или же ты планируешь… умереть?
– Было бы неплохо, – хмыкнул Рэйт победно, полагая, что на этом очкастый зануда отстанет.
– Так бы сразу и сказал, – протянул собеседник. – Это тебе, дорогой, не ко мне надо. Сейчас напишу тебе адрес одного моего знакомого психиатра – ты не переживай, она замечательная женщина; повторишь ей всё сказанное – в частности, про планирование суицида – и она тебе обязательно поможет. И советую обратиться незамедлительно; ну я скажу ещё твоей маме.
– Да не планировал я суицид… – пробурчал Рэйт удивлённо-насмешливо. – Я боли вообще-то боюсь, так что это бесполезно – можете быть уверены.
– Ну вот психиатру это тоже скажешь, – улыбнулся собеседник.
