Алекс Эдельвайс
Восход
До того, как пора будет выходить из дома, оставалась ещё куча времени, и Райнер, не выдержав, решил-таки пройтись по пустынным улицам. О, ну не идеально ли… Флаги так колышутся, будто под водой, и сам он не идёт, а как будто плывёт… Впрочем, он, как оказалось, не был один. Вдали показалась довольно быстро (несмотря на почтенный возраст) приближающаяся фигура; человек шёл, засунув руки в карманы и смотря в пол. Райнер узнал его – он не раз видел того в своём округе; кажется, это был единственный человек из старого мира. Вернее, родился он уже в разгаре нового – по чистой случайности – но к новым людям не принадлежал: бедняга не обладал никакими способностями, но коммуна худо-бедно нашла ему пусть и скудное, но применение – не пользоваться же общими благами за просто так.
Даже не надо было задумываться над тем, куда он так рано спешит: очевидно, наберёт продуктов на неделю, чтобы лишний раз не выходить на улицу – он искренне недолюбливал и этот праздник, и этих людей. Это было немного смешно, и к нему относились со старательно скрываемой снисходительностью.
«Он не застал эпоху “эффекта стрекозы”12, но всё равно очень болезненно переживает отсутствие таких же людей, как и он. Всё же меня никогда не перестанет интересовать: неужели они нуждались в обществе только за тем, чтобы усложнять друг другу жизнь и самоутверждаться?..»
Проходя мимо Райнера, человек ускорился. Он был долгожителем: его возраст перевалил за сотню.
Когда тот остался позади, Райнер даже как-то расслабился. Он снова полностью отдался атмосфере; к тому же глаза отдыхали, смотря вдаль, и это тоже было очень приятно. Он жил в районе, состоящем из уютных, выложенных плиткой улочек; летя быстрым шагом, он сам не заметил, как оказался на небольшой площади с фонтаном. Вода струилась с небольшой левитирующей геометрической фигуры; под ней красовалась белая острогранная скульптура. А на краю фонтана сидел…
Ну конечно. Райнер даже не удивился, увидев знакомого – они частенько пересекались с ним на учёбе, а потом как-то разговорились и обнаружили общие интересы. Этот товарищ был яростным фанатом нового, сравнительно недавно появившегося архитектурного стиля, отличительной чертой которого были здания в виде комплекса геометрических фигур с острыми углами – преимущественно ромбов и треугольников – и наличие множества левитирующих составляющих. Подобных сооружений пока что было буквально две-три штуки, и те в центре столицы; однако по инициативе жителей района миниатюрное подобие было выстроено и здесь. Собственно, его знакомый Райнера и вычерчивал.
Хотя, при более близком рассмотрении стало понятно, что не совсем. Тот чертил нечто принципиально новое и куда более сложное, основанное на имеющемся.
Райнер знал, что окликать его бесполезно – тот бы всё равно не услышал в своей сосредоточенности. Да и неприлично это. Однако Райнер уж очень настроен был на разговор; поэтому он мысленно дал о себе знать. Не захочет – так не захочет.
Впрочем, знакомый среагировал довольно быстро.
– О, утречко доброе. Смотри!!!
Без всяких предисловий он показал Райнеру работу.
– Замечательно, не правда ли? Это просто прекрасно; я чувствую такие перспективы для этого стиля, а ещё я, кажется, на пороге создания ответвления от него. Ты как считаешь?
Тот внимательно рассматривал чертёж, затем начал говорить:
– Обилие деталей аж дух захватывает. Для непрофессионала превосходно; однако мне кажется, что…
– Что равновесие держаться не будет? Я это прекрасно знаю. Это только набросок.
– Ну конечно, я понимаю. А ещё…
– Оно и не должно быть симметричным, Райн. Ну лишь бы покритиковать, честное слово. Не знаю, что ты там себе думаешь, а я твёрдо намерен стать первопроходцем, – он раздражённо сдул упавшую на лицо золотистую прядь.
– Да я и не сомневаюсь, – рассмеялся Райнер. – Ты же знаешь, я тебя очень уважаю.
После небольшой паузы он спросил:
– А чего ты тут так рано? Не спится, что ли?
– Люблю, когда никого вокруг нет. Нет, не извиняйся; да и ты же всё равно скоро уйдёшь.
– Ну да, это верно, – внезапно Райнер хихикнул.
– Чего?
– Да что-то представил, как бы тебе было жить до Возрождения. Подруга историей увлекается, вот и рассказала кое-что, – быстро добавил он.
– А у неё что, собственной культуры нет, раз она в антиквариате копается?.. – собеседник презрительно приподнял бровь.
– Да нет, есть, конечно. Просто, знаешь, была как-то в культурной столице, ну и заинтересовалась Возрождением…
– Превеликая Вечность. Это ж какие крепкие должны быть нервы. Мимо меня буквально этим утром один из тех животных прошёл – нет, ну повезло же, что он обитает именно в нашем районе! – так меня аж передёрнуло.
– Ладно тебе, он же безобидный, – усмехнулся Райнер.
– Да я не в этом смысле! Настолько веет чем-то инородным и непредсказуемым, что аж нехорошо. Как представишь, что ни уважения, ни чувства иерархии, ни заслуг, ни способностей…
Его собеседнику оставалось только вздохнуть. Да, этот человек обладал по-настоящему чувствительной творческой натурой. И, чего уж греха таить, иногда этим весело было пользоваться.
– А ты знаешь, между прочим, что, по одной из теорий, предводитель движения Возрождения был наполовину низшим?
– Да какая мне разница?! Поубивал себе подобных и сам погиб – можно ли было придумать лучший исход!
– Ну ладно, ладно; вижу, это тебя не впечатлило, – Райнер подумал; затем ему в голову пришла новая мысль. – А знаешь ли ты, откуда пошёл стиль вот этих вот скульптур? – он указал назад, на фонтан.
– Не знаю, да мне и незачем.
– Тоже со времён Возрождения.
– Ты проснулся сегодня утром с целью завалить меня антиквариатом?
– Нет, с другой.
– Ну договаривай уже, раз начал.
Райнер снова усмехнулся и продолжил:
– Впервые подобное сделал заместитель предводителя движения Возрождения, уже задолго после смерти последнего; первая скульптура изображала его же, и сейчас находится в культурной столице в составе небольшого мемориального комплекса. Как тебе такой антиквариат? И не отвертишься: скульптуры в этом стиле повсюду, да ты и сам наверняка такую делал.
– Ну ладно, допустим, в твоих словах есть резон. И чего тебя это так интересует…
– Вообще, не интересует. Просто иногда задумываюсь, что, не будь «эффекта стрекозы», нашего мира бы тоже не было; а мы были бы, как и раньше, рабами на службе животным потребностям тех, кто населял эту планету. У них ведь даже понятия «собственная культура» не было, только «общая»; и под ней они подразумевали совокупность каких-то диких ценностей и обрядов, обязательных для исполнения…
– Я тебя очень прошу, хватит мне душевное равновесие нарушать. Так хорошо сидел…
– Прости, я не за этим подошёл. Я только хотел сказать, что те, кто прекратил этот кошмар, действительно заслуживают внимания… А ещё я хотел поздравить тебя с праздником.
– Взаимно, Райнер. Спасибо тебе в любом случае за твоё внимание.
Райнер шёл дальше по улице. Он и сам не заметил, в какой момент пейзаж вокруг стал расплываться; а когда щёку обожгла линия, идущая от глаза, он понял, что плачет.
Да, похоже, за этим он и выходил. Он всегда плакал в этот праздник. И всегда радовался, что никто этого не видит.
Часть 2. Мгновение перед смертью
Глава 1. Благими намерениями выложена дорога в ад
– Вы понимаете, что у меня сын пропал?! Про-пал сын! Это нормально, по-вашему, когда сыновья пропадают?!
Мать Рэйта яростно-истеричным взглядом вперилась в полицейского, который смотрел на неё чуть более внимательно, чем на муху, ползающую по окну. Его товарищ уже на протяжении нескольких минут звучно размешивал сахар в чае; но нет, её этим не проймёшь. Когда не надо, она и ухом не поведёт.
– А сколько лет Вашему сыну? – равнодушно промямлил полицейский. – Школьник, вроде как…
– Тринадцать!!! Тринадцать годиков всего; скоро вот четырнадцать будет, если будет… – её губа задрожала; полицейский, размешивавший чай, громко зевнул.
– Ну что ж, если Вы хотели знать моё мнение, – начал тот, первый, – то да, это абсолютно нормально, когда сыновья в таком возрасте пропадают. Подождите денёк-другой, вернётся, куда денется.
Это было ошибкой.
– Вы меня что, за дуру принимаете?! – женщина вскочила, ударив руками об стол. – Гилрэйт никогда никуда не пропадал; и вообще он очень спокойный и тихий, добыча для любого маньяка!..
Полицейский, внаглую распивавший чай, подавился, быстро подошёл к коллеге и что-то шепнул ему на ухо. Тот изумлённо кашлянул и выпалил:
– Так этот экземпляр ещё и пропал?!
Мать Рэйта вперилась в обоих изумлённым взглядом.
– Простите, что?..
– Кхм, да как бы Вам сказать, – затараторил первый, – буквально недавно на Вашего сына в один и тот же день написало заявление аж пятеро человек; внятно объяснить ничего не смогли, поэтому пришлось зафиксировать как «вандализм» и «посягательство на частную собственность», а также… м-м-м… что там ещё было? – он обернулся к коллеге и напоролся на его уничижительно-испепеляющий взгляд, тут же смешавшись. – Ну и всё, – тихо закончил он.
– Во всяком случае, это дело высших инстанций, а не наше, гражданка, – сказав это, будто вбив гвоздь, второй отхлебнул чай.
– Погодите, секунду… – растерянно начала мать Рэйта.
– Да, Вы правильно поняли – нам больше нечего Вам сказать. Можете быть свободны, и желаю удачи.
После этого он непринуждённо начал говорить со вторым на другую тему, делая вид, что в помещении, кроме них двоих, никого уже не было.
Мать Рэйта медленно поднялась с места в совершеннейшем замешательстве.
– Да вы перепутали его с кем-то!!! – крик раздался так резко, что второй полицейский дёрнулся – от пролитого на одежду напитка спасло только то, что кружка уже была наполовину пустой.
Ответить он не успел. Дверь кабинета открылась, и вошёл человек – невысокого роста, юркий, в гражданской одежде. Не успел он ступить на порог, как оба сотрудника вскочили с мест.
– Здр…
– Да сидите, нужны вы мне больно. Я вижу, у нас посетитель, – переведя взгляд на мать Рэйта, он улыбнулся. – Ну и что здесь происходит?
– А Вы, простите, кто? – недовольно спросила она.
– В самом деле. Прошу прощения, – он показал документы, принадлежавшие якобы следователю.
– Ну наконец-то нормальный человек! – она вскинула руки. – Просто вопиющее нахальство: я мать, у меня пропал сын, я пришла сюда за помощью, а меня ещё и в чём-то обвиняют, говорят: «Идите-ка Вы, дамочка, нахрен отсюда»!
– А вот это неправда, – подал голос первый полицейский.
– Будьте так добры, – поморщился посетитель, изобразив презрительную мину, – не мешайте мне беседовать с клиенткой. Так Вы говорите, у Вас сын пропал?
– Да! Его зовут… – она торопливо начала перечислять приметы; он тем временем открыл базу данных на наручном гаджете.
– Это он?
– Д-да… – она приложила ладони ко рту.
– Как видите, мы активно занимаемся поисками Вашего сына. Прошу прощения за причинённые неудобства; обещаю, скоро он будет у Вас в целости и сохранности, – он улыбнулся как можно более доверительно.
– Вы и правда уже его ищите?!
– Ну конечно, Вы оставляли заявление, и мы оперативно на него среагировали. Можете быть уверены, мы делаем всё возможное.
Он дал понять, что разговор окончен.
– А Вы бы лучше даму чаем угостили, – обратился вдруг посетитель ко второму полицейскому. – Впрочем, Вы может и угостили бы, будь у Вас там чай…
***
– Да когда ж он, наконец, очнётся… Второй день уже.
– Тебе-то что?
– Интересно.
– А если он ноги тебе оторвёт?
– Да тут же стекло…
– Хм.
«Ч-чёрт, как голова-то кружится…»
Решив пока не открывать глаз, Гилрэйт задумался. Он отчётливо ощущал, что его конечности и шея были прикованы к какой-то полувертикальной койке; ни идеи о том, где он. Но, судя по речи, услышанной только что – он не во Второй Зоне. Так, интересно…
Он попытался вспомнить то, что произошло накануне. В последний раз, когда сознание контролировал он, там был пустырь, и почему-то ночь; ах да, и пара каких-то домов на горизонте – это можно было понять по светящимся окнам. Да, точно. Тогда он впервые опробовал свои способности. И как оно только получилось… Он сам не помнил. Он просто почувствовал и поверил.
А как оно проходило… И это вспоминалось смутно. Только выжженная земля вокруг в конце; пронзительный звук сирены; он был настолько оглушён, что не мог какое-то время сдвинуться с места. Уязвимость для звуков и прочих ощущений ударила с невероятной силой.
А тут ещё какой-то крик и стремительно приближающиеся шаги, распространяющие ударные волны по земле…
«Да заткнитесь же вы все!!!» – он схватился за голову.
Но не тут-то было.
– Эй, ты, да, ты! Я всё видел, что ты тут творишь!!! Мой дрон всё заснял, сам мне новую тачку покупать будешь, понял?!! Расплодились, дьявольские отродья… – далее последовали ругательства.
Тогда Гилрэйту показалось, что из его ушей сейчас пойдёт кровь. Да и не то чтобы только оттого, что звуки были болезненны в общем.
«Скорее отсюда».
Вскочив на ноги, он побежал так быстро, как только мог, помня досадный крик вдогонку: «А, чёрт с тобой!..»
И всё. На этом память обрывала киноленту.
– Погоди, я 100% видел, что он веками хлопнул.
– Да кажется тебе уже; небось, во сне дёргается…
«Ладно, достаточно. Пора разобраться с этим».
Гилрэйт резко открыл глаза.
– Твою ж!!!
– Тише ты…
Замечательно. Он смотрит на двух людей в белых халатах за толстым стеклом, которые, в свою очередь, уставились на него.
– У меня шея затекла, – сказал он. – Вы не могли бы… – он выразительно дёрнулся.
Один из людей нажал какую-то кнопку. Заговорить никто из них не решался.
Спустя довольно короткое время в помещение вошёл новый человек. Небрежно накинутый белый халат, небольшой чемоданчик в руках. Вот и она уставилась на Гилрэйта, не говоря ни слова.
– Добрый день, – сказал Гилрэйт, кашлянув.
– Кхм… Добрый.
– Как у Вас дела?
– Спасибо, нормально. А у Вас?
– Да вот, плоховато. Шея что-то болит, и конечности. Отчего бы?.. Может, Вы знаете? А то одеты в белый халат, прямо как врач.
Женщина всё не отводила взгляд, пытаясь понять обстановку; ни единого импульса не исходило от тела за сверхпрочным стеклом. Все до одного экземпляры тут же начинали сопротивляться; вколотая доза вещества, затрудняющего работу определённой части мозга, делала эти попытки ничтожными.
Гилрэйт тем временем отчаянно пытался понять, что происходит и зачем он здесь. Стоило ему начать об этом думать, как внезапное осознание заставило его отвести взгляд.
«А где этот, второй?»
– Как Вы себя чувствуете? – спросила женщина неуверенно.
– Чего-то не хватает, – неожиданно для себя ответил Гилрэйт.
Она вздохнула и задумалась. Ситуация была немного тупиковая. Чем только ради науки не пожертвуешь; риски в этой работе обеспечены.
– Я глава Института внешних исследований, специалист в области биологии и генной инженерии. Полагаю, нам лучше продолжить разговор в другой обстановке, – она показала удостоверение.
– Посмотрите на свои руки.
Неожиданная просьба. Гилрэйт покорно опустил взгляд… и оторопел. Повертел руками туда-сюда. Чистая кожа. Ни шрама, ни царапины.
– Вероятно, чуть позже это поможет Вам понять, почему Вы чувствуете себя неполноценно. А пока ответьте, пожалуйста, на мои вопросы. Кто Вы, по-Вашему?
Вопрос, всегда вызывающий ступор.
– Ч-человек.
– Ладно, первый вопрос Вы благополучно провалили. Но ничего страшного. Расскажите что-нибудь о себе.
– Меня зовут Гилрэйт, мне… 13 лет, да.
– Хорошо; Вы ходите в школу?
– Изредка…
– А что Вы делаете в остальные дни?
– Занимаюсь своими делами…
– Можно поподробнее?
– Хорошо, я каждый день хожу в школу.
– Что вызвало такую перемену мнения? Вы не помните, что делаете в другие дни?
– Я-то помню.
– Уточните.
– А давайте Вы мне сначала расскажите, почему я в Первой Зоне, чем конкретно занимается Институт внешних исследований, какое право вы имеете выхватывать людей из их среды обитания и увозить, куда заблагорассудится, а также производить манипуляции с их телами без их согласия? И почему, кстати, я летел сюда на военном самолёте?..
– Кто Вам это сказал? – собеседница слегка насторожилась, однако виду не подала. – И с чего Вы взяли, что находитесь именно в Первой Зоне?
Гилрэйт закатил глаза.
– Вы довольно долго маячили передо мной своим электронным удостоверением; по какой-то причине Вы не захотели показать мне оригинал и просто вбили себя в базу данных. Очевидно, так Вам было быстрее. Очевидно, и вкладки Вы не закрываете, чтобы удобнее было найти, что надо; предпоследняя была с рейсом самолёта военной модели – буквы, отвечающие за этот класс, стояли после номера; а это, извините, школьная программа. Маршрут – из Третьей Зоны в Первую. Совсем мелким шрифтом была написана дата – вчерашний день; то, что я здесь со вчерашнего дня в бессознательном состоянии, мне уже известно от Ваших коллег. Но не могли вы за такое короткое время провести какие-либо манипуляции с моим телом – стало быть, происходило это не на территории Первой Зоны. Во Вторую вы чёрта с два бы свободно прибыли, в Четвёртой вам бы тоже не обрадовались; остаётся Третья, которой, в общем-то, ответить нечем.
– П-подождите, но что дало Вам возможность заключить, что этот рейс имеет какое-то отношение к Вам? – протараторенная информация сбивала её с толку.
Гилрэйт вздохнул.
– Сразу после этой вкладки следовала другая – там просто был длинный номер с буквами. Точно такой же номер, как на моей одежде, посмотрите, – сказал он, вкрадчиво улыбаясь.
– Погодите, секунду, – она приложила пальцы к вискам. – С чего Вы взяли, что две эти вкладки взаимосвязаны? У меня были открыты и другие, тогда уж, – она посмотрела на него с подозрением.
– Ну, эти две были последние… – Гилрэйт посмотрел в сторону. – Мне просто так показалось. Не знаю, подвела меня моя интуиция или нет, – он снова посмотрел ей в лицо.
– Да нет, Вы всё правильно поняли…
«Срочно пора заканчивать с рассеянностью. Срочно».
– И кстати, – сказал он, улыбаясь, – не нервничайте так. Я не причиню Вам вреда.
– С чего Вы взяли, что я нервничаю?
– Ну что Вам всё объяснять. Вы сели нога на ногу, руки скреплёнными держите, и я уже несколько раз заметил, как у Вас рука дёргается – очевидно, Вы хотите поднести её ко рту; и верно: стоило мне начать говорить сейчас, как Вы поправили волосы – не грызть же ногти при посторонних. Они у Вас и обрезаны-то под корень – видимо, пытаетесь удержаться от соблазна.
Женщина издала нервный смешок.
– М-да, сначала я хотела, чтобы Вы сами попытались догадаться, что произошло с Вашим телом, но вижу, с интеллектом у Вас всё в порядке. Единственное – ногти под корень у меня подстрижены по другой причине: я же учёный, мне неудобно было бы с длинными.
– Что ж, прошу прощения.
– Теперь я отвечу на Ваши вопросы – полагаю, с Вами вполне можно вести диалог. Права выхватывать людей из их «среды обитания», как Вы выразились, у нас нет. Однако под определение Homo sapiens sapiens Вы не вполне подходите, стало быть и человеком не являетесь; я это говорю, естественно, не в обиду Вам. Цель данного направления исследований – найти компромисс с подобными Вам, скажу сразу. К сожалению, Ваше государство такие исследования не поддерживает и не финансирует; нам удалось Вас выкупить, как бы грубо не прозвучало.
– Но, погодите… Человек или не человек – у меня документы есть и гражданство. Вас это никак не смущает?..
– Переходя к этому. Думаю, Вам известно что-то о технологии клонирования?
– Да.
– Нами была сделана точная копия Вашего тела – Вы правильно догадались, в Третьей Зоне. Заодно интересно было проверить – останется ли у второго экземпляра возможность использовать способности. Что ж, она перешла Вам; механизм нам неизвестен. Оригинал же сейчас находится во Второй Зоне, в состоянии комы; мы ещё не знаем наверняка, что стало её причиной – можно проводить сколько угодно манипуляций с телом, но сознание неподвластно никому.
Она сама не понимала, почему не возникает страха перед тем, чтобы ходить по лезвию. Как-то сразу поверилось в благоразумие этого человека.
– То есть сейчас я просто бесправная собственность вашего института, так? – устало спросил Гилрэйт.
– Я уже говорила: моя цель – диалог и компромисс. Вы принадлежите к уникальному явлению; возможно, именно с Вашей помощью будет выстраиваться благоприятное как для вас, так и для людей, будущее. Не недооценивайте свою роль.
«Я её видел как-то немного по-другому», – подумал Гилрэйт, а вслух сказал:
– Но с чего такая исключительность? Насколько я понял из Ваших слов, таких людей много.
– Верно, мы работаем не только с Вами, – осторожно сказала собеседница. – Но Вы в каком-то смысле и правда исключительны: понимаете, судя по данным, предоставленным людьми из Второй Зоны, Ваши способности довольно велики. Вы выжгли пустырь на несколько километров, нанеся серьёзные повреждения близлежащим домам. Прямо как стихийное бедствие какое-то; подобных случаев ещё зарегистрировано не было.
«Ага, понятно. Хорошо хоть, она не знает, что это был первый и, судя по всему, последний раз».
– И Вы просто так вот сидите со мной разговариваете? – усмехнулся Гилрэйт.
– Вы разумный человек, это видно. Да и сотрудничать с нами в Ваших интересах – это ведь, возможно, не предел. Область мозга, отвечающая за использование способностей, нам уже известна; Вы поможете нам в исследовании, мы поможем Вам в развитии.
– Хм, звучит многообещающе, – Гилрэйт думал.
– И всё же у меня есть к Вам один вопрос, с этим связанный. Вы даже не попытались сопротивляться, очнувшись. Это первый случай такого рода.
«Да если б я мог…»
Он прокашлялся.
– Ну а зачем? Мне никто не угрожал. К чему лишняя агрессия?
Женщина посмотрела на него какое-то время, снова поправила волосы и усмехнулась:
– Вам нужно научиться врать. Вы смотрели мне прямо в глаза в двух случаях: когда нервничали от нехватки информации, ожидая от меня ответа на вопрос, и сейчас, когда произнесли последнюю фразу. В остальное же время Ваш взгляд гулял по помещению или же был направлен мне не в лицо. Вы пока не контролируете свои способности, так ведь?
Гилрэйт молчал. Он не знал, что на это ответить.
Это время запомнилось Гилрэйту как бесконечные психологические тесты. Много раз подключали его голову к специальному аппарату, стараясь засечь какие-то импульсы; но больше всего ему нравилось разговаривать с главой Института внешних исследований. Она и впрямь интересовалась им, расспрашивая порой даже о мелочах, которые, на первый взгляд, не имели отношения к делу. Сказать по правде, в сравнении с жизнью во Второй Зоне это был отпуск.
Особенно ему запомнился один из разговоров.
– Гил, скажите, неужели Вы никогда не чувствовали за собой какого-либо особого предназначения? Дело в том, что подавляющее большинство чувствует, в разной степени; а с Вашими-то способностями…
– Я ведь их даже не использовал больше, – грустно усмехнулся Гил.
– Почти уверена, это временно. Вероятно, на Вас повлияло клонирование; Ваша вторая половинка до сих пор лежит в коме.
– Ему же лучше, – грустная усмешка всё не сходила с его лица.
– Почему?
– Да нет, неважно. Вы спрашивали про предназначение – да, конечно, это чувство у меня есть. Однако мне не хотелось бы распространяться на этот счёт.
– Какая же причина? Вы же знаете, мне можно говорить, что хотите. Я пытаюсь понять Вас.
– Простите, конечно… Ладно. Полагаю, то, что касается предназначений – наши дела, и спрашивать об этом как-то… неэтично, что ли.
– Гилрэйт, Вы планируете завоевать мир? – она улыбнулась.
– Я? Ну сами даже смеётесь; я ущербен, и мне глупо было бы такое планировать.
– Ясно.
Она отвела взгляд, вздохнула. Затем, поправив волосы – неизменная привычка – подошла к Гилрэйту и села рядом.
– Ничего страшного?
– Нет.
Тогда она положила свою руку на его, заглянув в его глаза своими, карими, глубокими.
– Гил, послушайте, пожалуйста. Вам 14 лет – Вы ещё очень молоды, и это значит, что впереди у Вас целая жизнь. Вы и подобные Вам люди уникальны; такого наш мир ещё не видел, и у меня есть все основания предполагать, что это очередная ступень эволюции. Эволюции, Гил, понимаете? Вероятно, Вы видели жизнь пока что только с одной стороны. И, скорее всего, с не очень хорошей. Но это не значит, что она только такая; для всех живущих есть место, пусть Вам даже сначала кажется, что это не так.
– Это Ваша точка зрения, и она весьма оптимистична, – перебил её собеседник.
– Да, моя. Но я живу дольше, чем Вы, и видела я больше, чем не слишком приятная жизнь во Второй Зоне и институт, в котором ты в качестве подопытного. Поймите, я не хочу Вас оскорблять. Я искренне желаю для Вас самого лучшего и постараюсь сделать всё, что в моих силах. Но мне нужны общие усилия, – она не отрывала от него взгляд.
Гил думал.
– Вы очень… хороший человек, – только и смог выдохнуть он тогда.
Иногда в жизни бывает так, что сложный выбор разрешается обстоятельствами. Не всегда в лучшую сторону, но всё же.
Глава Института внешних исследований и правда сделала всё, что могла. Но это не убедило Министра Обороны. Они и без того-то долго терпели на своей территории посторонних, и так-то долго не вмешивались в работу каких-то там учёных. А чем они там занимаются вообще, напрасно тратя финансы, не предоставляя никакого конкретного результата?..
– Зачем Вы тратите моё время? – заместитель Министра Обороны со скучающим лицом смотрел на главу Института внешних исследований; он не хотел приходить на эту непонятно зачем организованную встречу. Но она так настаивала; а за пренебрежение просьбами Института могло влететь и от самого Президента.
– Вы вообще слушали, что я Вам сказала до этого? – она смотрела на него так разъярённо, что тёмные глаза, казалось, посветлели, приобретя оранжеватый оттенок.
– Да, я слушал. Дальше что? Вы тратите бюджет, и ладно бы ещё с результатом. Признайте: Ваша работа неэффективна…
– Вы хотите таких быстрых результатов?! Человек – это не игрушка, особенно такие люди; если мы не найдём с ними общий язык сейчас, то потом будет поздно!
– … и поэтому мы забираем её себе, – невозмутимо продолжил собеседник, едва не зевнув. – И давайте предоставим будущим поколениям решать, чей способ «нахождения общего языка» более эффективен.
– Вы же понимаете, что ваши меры вызовут только агрессию, так ведь?
– И что за меры такие, а? Вы ведь даже не в курсе.
– Не смешите меня.
– Я на полном серьёзе заявляю, что это не Ваше дело. И я хотел бы закончить на этом бессмысленный разговор, – он поднялся с места.
У неё внутри всё упало. Эти люди были просто непробиваемы; у неё уже даже не осталось страха за будущее – только тупая безысходность.
Когда он был у двери, она не удержалась и выкрикнула:
– Если хотите Мировой войны – пожалуйста, флаг в руки!..
– Честь имею, – сказал заместитель Министра Обороны, закрывая за собой дверь.
Хорошего много не бывает – это общеизвестный факт. Потом Гил часто вспоминал, каким раем было пребывание в Институте; а ад, в который он попал, в дальнейшем сохранился лишь на задворках памяти, незримо влияя, однако, на всю его последующую жизнь. Но были моменты, запомнившиеся особенно ярко.
Очень хорошо Гил помнил комнатку со стенами цвета металла. Её и комнаткой-то сложно было назвать – скорее, большая морозильная камера. И сравнение это не случайно.
Холодно стало не сразу – она охлаждалась постепенно. Сначала Гил даже не понял, что от него требуется. Доходить до него стало, когда зубы от холода начали стучать. Ясно было, что те хотели, чтобы он использовал свои способности для того, чтобы согреться. Он слышал о таком. Да если б только это было возможно…
Церемониться с ним не стали: он не мог двинуться с места. Конечности были предусмотрительно защищены от холода – им не нужен калека с самого начала. Он трясся уже весь.
До какого-то момента холод казался невыносимым, а время тянулось бесконечно медленно. Оказалось, что вся предыдущая тряска тела в сравнении с нынешними судорогами была лишь лёгкой дрожью. Это было мучительно; Гилрэйту казалось, что сквозь него пропускают электричество. Кожа приобрела синеватый оттенок; сколько ещё терпеть это?..
Он уже не мог держаться; дыхание он вроде чувствовал, но каждый редкий вздох был таким тяжёлым и пронзительным. Перед глазами стала появляться муть, а голова предательски потяжелела. Откуда эти синие и красные ромбы вокруг?..
Прежде, чем голова Гилрэйта упала, он успел почувствовать внезапный, всепоглощающий жар, распространившийся по телу.
Но лучше всего запомнилось другое. Очевидно, те решили, что штуки вроде переохлаждения оказались недостаточной мерой.
Гил всегда боялся сдавать анализ крови. Вот и сейчас, когда его рука лежала в каком-то странном аппарате – ему сказали, это было что-то медицинское – он чувствовал подступающую панику.
Конечно, он понял, что никак это не связано с медициной. Но ничего не мог поделать. Зажмуренные глаза, голова, повёрнутая в другую сторону, не помогли. Вместе с характерным треском раздался его пронзительный крик, с последующим плачем и стонами; нет, он по-прежнему был не в силах что-либо сделать.
Но ведь это не конец; он и сам не заметил, как там же оказалась и вторая рука – его крики в этот момент были не для слабонервных, коих там, впрочем, кроме Гилрэйта, и не было.
Второго раза он не выдержал, потеряв сознание.
Когда он очнулся, над ним стоял человек. Министр Иностранных дел не носил ещё тогда свой любимый белый костюм – а может, просто побоялся запачкаться.
Гил попытался встать, но ощутил такую боль в поменявших положение руках, что закричал и сел на пол. Нет, никто и не думал накладывать гипс. Он боялся даже смотреть в ту сторону.
– Слушай, ну что ты дурака валяешь, а? Нам нужен идеальный солдат, а не плачущая рухлядь. Сверхчеловек, называется…
– Да я и не претендовал на такое звание, – прошипел Гил.
– Мне всё равно, претендовал ты или нет, – глаза Министра Иностранных дел сверкнули холодом. – У тебя наивысший индекс способностей среди всех известных нам случаев. Тебе самому-то не хочется?
– Я хочу умереть; мне больно! – он плакал уже в открытую.
Министр только пожал плечами и, потоптавшись ещё немного на месте, вышел.
Всё когда-нибудь доходит до крайней точки. Так сказать, точки кипения.
Когда в помещение зашли люди с какой-то ёмкостью в руках, Гилрэйта будто на месте подбросило. Попутно крича из-за боли в руках, он метнулся в угол, вжавшись в него и пытаясь вдавиться в стену.
Но нет. К нему подходили всё ближе и ближе. Его мозг работал с такой скоростью, будто не далеко был момент смерти. Но какое можно найти решение в такой ситуации; он отчаянно пытался вспомнить свои ощущения во время использования способностей, предпосылки, но безрезультатно. Это леденящее кровь чувство беспомощности на всю жизнь осталось в его памяти.
