Алекс Эдельвайс
Восход
– Интересная фантазия, – растерянно сказал Каэл.
– Если честно, я примерно это имел в виду, когда говорил о рае, – сказал Гил. – Пожалуй, главная черта – это отсутствие насилия по причине отсутствия у живых существо тяги к насилию, что во многом зависит от окружающей среды и биологических особенностей. Как следствие, основная цель жизни – это не выживание, как здесь, а развитие: под развитием я понимаю приближение к высшему, а основным способом является созидательная деятельность. Хотя, мне кажется, в таком месте грех заниматься только созидательной деятельностью, – усмехнулся Гил. – Я имею в виду, там даже жизнь в качестве обыкновенного наблюдателя будет наполнена смыслом.
Каэл не стал говорить о том, что ему странно слышать от Гила такие восхищённые слова по поводу отсутствия насилия. Однако тот вроде сам как-то назвал себя «психопатом»…
– Но в нашем мире, думаю, без агрессии не обойтись, – сказал Каэл с грустной усмешкой. – Взять хотя бы ту же враждебную окружающую среду и те же биологические особенности. Да и способность управлять энергией…
– А вот последнее вполне можно использовать в мирных целях.
– Предметы с высоких полок доставать? – он прыснул, будучи старше и потому выше, чем Гил.
– Медицина, строительство, духовная сфера, соревнования, управление природными явлениями, восстановление разрушений. Или ты думал, что только определённые люди могут при помощи способностей создавать? Каэл, даже я могу.
– То есть, Вы хотите сказать, что вот так же, допустим, как Вы остатки армии Первой Зоны с лица планеты стёрли, можете и здание возвести?
– Разумеется, так с ходу не могу. Но и направлять энергию на разрушение я долго тренировался, собственно, только это я и развивал, как и вы все. Этого требовала необходимость. Но в новом мире такой необходимости не будет. Только бесконечное развитие, всё выше…
– А как же иерархия? – перебил Каэл.
Гил поморщился, а потом отчеканил:
– Знаешь, Каэл, мне кажется, что адекватные люди её прекрасно чувствуют, и им нет смысла её нарушать. Учитывая ещё и то, что ни у кого не будет никаких психологических травм, нанесённых обычными людьми. Да, будут конфликты, будут разногласия, но не будет этой бессмысленной жестокости, вроде той, которая особенно преобладала в Третьей Зоне. Слава Богу, мы не животные.
– Это верно, – улыбнулся Каэл. – Вообще, Ваши слова звучат очень разумно.
– Так вот, – продолжил Гил. – Всё выше, выше, вплоть до той точки развития, когда человека можно будет создать искусственно, и тогда…
– И тогда Вы хотите, чтобы создали тех беловолосых красавчиков?
– Хватит меня перебивать, я ещё не умер и всё ещё твоё начальство. Нет, тем беловолосым красавчикам место в другом мире; но это не значит, что здесь нельзя создать кого-то наподобие сверхлюдей. А потом обычные – ну то есть такие как мы – и вовсе не будут нужны, останутся только сверх. По-моему, это вполне можно считать высшей целью…
– «…да будет сверхчеловек смыслом земли!»9
– Да я сам это придумал!!! Ты прекрасно видишь явные расхождения.
– Да, вижу. Просто сразу вспомнилось.
Когда они уже были дома, Каэл спросил:
– Вы так хорошо описали новый мир. Самим не хочется пожить в нём хоть чуть-чуть?
Гил посмотрел на него уничтожающе.
– Ты уже забыл о Рэйте? Ну ничего, скоро опять вспомнишь. А, да, это второй себя так называет.
«Самомнение не в пример Вашему».
– Но мне показалось, что Рэйт довольно приятный человек, – сказал Каэл.
– Ты поэтому даже особо с ним не разговаривал и старался избегать? – спросил Гил, хитро усмехнувшись.
Потом, глядя на расширившиеся глаза собеседника, он добавил:
– Да, я знаю, что происходит с ним, но он, естественно, не знает, что происходит со мной. Я доминирующая личность; а он вообще ошибка природы какая-то…
– Ну, как знаете, – Каэл вздохнул, не зная, что ещё добавить.
Сказать тут и правда было нечего: в словах Гила был резон, и очень досадный.
– Погодите, так Вы, выходит, в курсе, как он назвал собаку…
– Вероятно, это потому, что мне всегда нравилось твоё имя, – рассмеялся Гил. – А у нас с ним интересы похожие. Честно, Каэл: красивое звучание – не более того.
Глава 6. Лишь тот, кто в силах с прошлым распроститься, в себе спасёт начальную свободу10
So war es nur ein Tag,
Den keiner kommen sah,
Der dir das Leben nahm
In einem Augenblick.
Doch auch wenn dein Licht erlischt,
Das Feuer im Innern nicht mehr brennt.
Du lebst weiter in meinem Herz,
Du lebst in Erinnerung.
Du lebst so lang ich atmen kann
In Erinnerung. 11
Varg „Ascheregen“
Четвёртая Зона приятно удивила Организацию: те, наблюдая за всем, что творилось в мире, вполне резонно осознали, что сопротивление бесполезно. По факту они надеялись, что чем спокойнее будут себя вести, тем большее количество людей получит право остаться в живых. Впрочем, вряд ли это количество могло зависеть от каких-либо факторов, кроме объективных.
«Чувство иерархии или же последняя надежда, продиктованная страхом?..» – думал Гил.
Эстер так и не смогла понять, почему Каэл до сих пор жил. По крайней мере, так она объясняла состояние почти что шока, в котором существовала в последнее время. Оно никак не влияло на работоспособность – просто от её выражения лица и манеры говорить теперь мурашки бегали по коже. А стоило ей наткнуться на Каэла где-нибудь (что в силу их высоких должностей случалось часто), она окатывала его таким презрением, что пару раз они чуть не поцапались.
У Каэла же – причём с того самого момента, как он узнал о раздвоении личности главы Организации – появился возрастающий интерес к этому явлению. На удивление, обычная несговорчивость Гила тут отошла на второй план – он, хоть и равнодушно, но довольно подробно отвечал на все вопросы Каэла, которые тот сначала пытался делать завуалированными, стараясь подъезжать издалека, чтобы не получить очередную словесную оплеуху.
Всё, что ему стало известно по этой теме, сводилось к следующему: одно и то же (по предварительным предположениям) сознание контролировало два абсолютно идентичных тела – второе было получено на основе первого при помощи клонирования ещё на этапах зарождения Организации. Естественно, что одновременно тела функционировать не могли, поэтому цикл «сон-бодрствование» почти строго составлял 12 часов на каждый элемент. Тут Гил даже не упустил возможности пожаловаться на вечные обвинения в сторону Рэйта по поводу того, что тот долго спит.
«Спал бы он меньше, больше людей сейчас осталось бы в живых», – усмехался он.
Также Каэл выяснил, что Гил, являясь основной личностью, мог управлять жизнью Рэйта. Впрочем, это стало понятно ещё на том этапе, когда Гил вскользь упомянул, что неоднократно спасал Рэйта от самоубийства.
«Технически, Рэйт “просыпается” и “засыпает” тогда, когда хочу я. Однако порой приходится создавать дополнительные условия, чтобы не злоупотреблять этой властью. Я рисковал, когда отправил его под машину – он тогда отрубился надолго – но переговоры с Первой Зоной стоили того. Хорошо, что сейчас он паразитирует в твоей квартире, и в ближайшее время мне не придётся идти на ухищрения. Кстати, ты ведь не против?»
Нет, Каэл не был против. Обычно Рэйт забивался в один угол, в котором проводил большую часть дня. Трижды в день он выходил – порой очень надолго – гулять с собакой. Да, единственное, к чему Каэл не мог привыкнуть, это постоянный стук когтей о ламинат.
Из слов Гила Каэл мог заключить, что стоит одному телу перестать существовать, умрёт и второе. Когда он осторожно спросил об этом, Гил ответил:
«Пф-ф, да понятия не имею. Но проверять не хочется».
То, что Гилу теперь не надо было организовывать своё время и время Рэйта так, чтобы не возникало ничего подозрительного, пришлось как раз кстати. Четвёртая Зона выдвинула просьбу – настолько необычного характера, что чем-то она походила на осторожный вопрос одного из сообщников Каэла о том, чтобы ему сохранили жизнь. Они просили, чтобы взамен на отсутствие сопротивления в живых оставили не только нужных Организации людей, но и их семьи.
– Ну-у, типичные люди, – протянул Гил. – Сделают что-то разумное и тут же ждут поощрения.
Тёмная отшлифованная столешница стала уже наиболее привычной поверхностью для руки – конкуренцию ей составлял разве что пистолет. Впервые Гил поймал себя на том, что на стол хотелось упасть и головой.
– По идее, ничего криминального в их просьбе нет. От нас не убудет, – сказал Каэл.
– Ага, а если они размножатся… Худшее, что можно себе представить, это необходимость потом преследовать их и убивать; увольте… – Гил зевнул.
– Ну так что нам мешает проделать с ними то же, что и с необходимыми нам людьми?
– И так-то сложновато проследить, чтоб все эту таблетку проглотили, а тут ещё лишние. Впрочем… Не знаю. Давайте проголосуем.
На Гила мгновенно обратились глаза всех присутствующих, и казалось, что можно слышать изумлённое хлопанье век – такая образовалась тишина от произведённого шока.
– Кто за то, чтобы тех людей убить в надлежащем порядке?
Осторожно поднялись руки, и, кажется, их была большая часть.
– Ну а кто за аттракцион неслыханной щедрости?
Ещё более робко обозначило себя несколько человек.
– Хм, вижу, кто-то воздержался от голосования, – протянул Гил. – Например ты, Каэл.
– Какой смысл… Я вижу, Вам поразвлекаться охота.
– А вот и нет. Просто мне нужно было время, чтобы подумать. Короче, считаю возможным сохранить им жизнь. В принципе, они это заслужили – терпеть не могу, когда оказывают сопротивление, как это делали остальные.
За время жизни с Рэйтом в одной квартире Каэл о многом успел задуматься. Прежде всего, ему было интересно, можно ли объединить эти личности; впрочем, он не был уверен на 100%, что это один и тот же человек, и проверить это никак нельзя было…
Нет, он видел, что Рэйт не жилец – да и может ли тень существовать отдельно от объекта. Людям не был нужен, поскольку не родился посредственностью; до людей нового типа попросту не дотягивал. А эта его пугливость и отсутствие какой-либо воли к жизни, эти постоянные просьбы отвести его к главе Организации, на которые ответ всегда был один: «Ты пока ещё не готов». Каэл и в самом деле не знал, готов ли Рэйт узнать правду о том, что он всего лишь ненужное приложение к оригиналу, без которого, однако, последний не может существовать. В глубине души он понимал, что это пойдёт тому на пользу; но по какой-то причине медлил.
А тот день Каэл запомнил надолго. Вот и сейчас он сидел на веранде своего дома после одной из бессонных ночей, смотря на то, как туман, исчезая, медленно оголяет тёмные вершины гор, а небо цвета глубокого индиго постепенно приобретает сиреневый оттенок.
Перепрофилировавшиеся на мирную жизнь люди Организации сосредоточились в основном на севере Первой и в Четвёртой Зоне. В то утро Гил посетил Каэла в его новом доме, побывав накануне во второй раз в найденном им когда-то храме. Эта атмосфера запустения вгоняла в непреодолимую тоску; хотелось вдохнуть в это здание жизнь и поддерживать её.
«Если бы только подобное возводили и в других местах…»
Тут Гил поймал себя на внезапной мысли. «Интересно, а мог бы я стать кем-то вроде… жреца?..»
С непонятным волнением он обратился с этим к Каэлу.
– Как ты думаешь, смогли бы мы построить что-нибудь такое и здесь? Я ведь говорил, что при помощи способностей можно и создавать, надо только научиться…
– Я знаю, что время от времени кто-то да посещает это место, и у меня есть все основания предполагать, что в будущем интерес возрастёт. Странно, что он не появился с самого начала… Впрочем, это же не люди, которым вечно нужно на что-то опираться.
Гил только кашлянул в ответ.
Он лёг спать с необъяснимым чувством эйфории, которое укутало его, как мягкая волна. И казалось, это не небо светлеет на горизонте, а внезапно проявившееся смутное будущее.
А потом Каэл и Рэйт вышли на прогулку вместе с псом. Гил по очереди с Рэйтом как раз начал тренировать собаку, обучая различным командам.
Небо всё светлело, но Рэйту казалось, что это для его сознания постепенно выходит из тьмы путь, освещаемый внутренним огнём. Его захлестнула невесть откуда взявшаяся эйфория; он шёл, почти не чувствуя дороги под ногами – неожиданно на горизонте забрезжило будущее; его нельзя было облечь в конкретную форму, но оно было здесь, близко, хотя Рэйт даже не знал, что оно из себя представляет. Но одно он знал наверняка – такого в жизни он ещё не испытывал.
Вот он в очередной раз бросил пластмассовый летающий диск собаке – очень далеко получилось, и пёс с радостью понёсся за предметом; он бежал так быстро, что непонятно было, в какой момент лапы отрываются от земли.
Каэл ушёл далеко вперёд – Рэйт собирался догнать его. Он полюбил это место с самого начала: вид на горы и обилие лугов поблизости в сочетании с ярким солнцем создавали атмосферу сна – Рэйт часто такое видел. Да, Первая Зона хороша была наличием в некоторых местах – особенно высоко в горах – своеобразных эко-городов, технологии которых позволяли не выпадать из жизни цивилизации, при этом не загрязняя природу.
От восторга Рэйт начал поворачиваться вокруг себя, как бы желая охватить пейзаж целиком. Однако, обернувшись на 180 градусов, он остановился – его взгляд зацепила фигура, появившаяся неподалёку, внезапно вклинившись в окружающую обстановку. Первое, что бросилось в глаза, это взгляд – Рэйт не понимал, почему он так враждебен и холоден; а ещё почему-то запомнились волосы цвета скошенной засохшей травы – наверное, потому, что вокруг пахло скошенной травой и росой. Внезапно стало страшно, как во сне с погоней. Он даже не успел заметить чёрный предмет в руках у женщины…
Выстрел отдался эхом.
«Я не потерплю полукровок в новом мире», – почти прошептала Эстер с яростью, опустив пистолет.
Тот день Каэл запомнил надолго. Вот и сейчас он сидел на веранде и ёжился от утренней свежести, а всё светлеющее небо приближало, казалось, то, что произошло тогда. Сколько раз он уже переживал то утро, сколько раз выстрел эхом отдавался в голове.
Выстрел ударил Каэлу по ушам – дёрнувшись, он резко обернулся. И тут же установил защиту в ответ на внезапную атаку; Эстер он узнал даже издалека.
Дальше всё произошло так стремительно, что едва ли в этот момент Каэл мог о чём-либо думать. Откуда ни возьмись в обозрении появилась стремительно приближающаяся белая точка. Впрочем, о чём-то Каэл всё же подумал: ему хватило мозгов не концентрировать взгляд на точке, которая в считанные секунды превратилась в собаку, повисшую на руке, всё ещё державшей оружие. А пронзительный от неожиданности крик стал как нельзя более ясным сигналом к действию. Эстер просто не успела опомниться и что-либо предпринять, тут же повалившись на землю со свёрнутой шеей.
Каэл сам не знал, зачем потрогал пульс у человека с дырой в аккурат посреди лба. Всё, что ему оставалось, это прикрыть рукой распахнутые глаза. Не в силах выносить вой собаки, он с какой-то отчаянной надеждой кинулся домой.
У Гила тоже не было пульса.
И тут только до Каэла дошло окончательно. Он внезапно согнулся в три погибели, как от сильной физической боли – но не способный издать ни звука. Окружающая среда стала давить: свет, воздух, ощущения – всё будто стремилось расплющить, выдавить крик. Нет, невозможно. Выпрямившись – так резко, будто струна – он выбежал из дома.
Вот они все, на месте. С брезгливостью достал он из руки Эстер пистолет, проверил, заряжен ли; скорее, только бы прекратить это, выключить безумствующий окружающий мир; всего пару секунд – рука бесконечно долго поднимается к голове, это невозможно выносить; быстрее…
…но мир не оставлял попыток атаковать. С рычанием в руку Каэла вцепился пёс – видимо, это была реакция на оружие. Острая боль заставила мгновенно разжать пальцы и согнуться снова – уже по вполне ощутимым причинам.
Болевые рефлексы вернули к реальности. Резко обратив взгляд на пистолет, Каэл отпихнул его ногой подальше. Проводив рычанием антикварную железку, собака уставилась на Каэла своими чёрными, слегка миндалевидными глазами.
«Это был один и тот же человек…» – понял он внезапно.
Только сейчас Каэл осознал полностью. Как и то, что так и не начавшийся эксперимент можно считать завершённым.
Он встал, всё ещё не в силах оторвать взгляд от тела.
«Теперь я.. свободен?..»
Каэл закрыл рукой лицо – становилось всё светлее. Послышалось привычное постукивание когтей об пол – пёс положил голову на колено хозяину. Машинально тот провёл ладонью по его мягкой шерсти.
Вот и сейчас в его глазах будто плясали те самые языки пламени, медленно поглощавшие два идентичных тела на погребальном костре. Вот и сейчас он невольно сказал про себя:
«Надеюсь, он получил желаемое…»
Вообще, Каэл не вспоминал тот случай. Стёрся он, и снова потекла память ровным потоком после бурного кратковременного шторма. Но в такие особенные ночи, плавно переходящие в утро, в голове появлялся один и тот же вопрос, ввинчивался, создавая туман и пресекая на корню дальнейшие размышления.
«Я долго спал в лунном свете, и вот я очнулся, увидев мир в лучах солнца. Но жив ли я?»
***
Ветер слегка ерошил волосы цвета скошенной травы – не сразу было убрано тело, лежащее на дороге, ведущей высоко в горы. Часть лица неуклюже уткнулась в землю; одна рука подогнулась под туловище, другая неестественно выпрямилась в сторону.
При жизни Эстер очень хорошо помнила день вступления в Организацию. Она ещё тогда удивилась, что её будет принимать сам глава – всё ещё нереальным казалось то, что её способности соответствуют этому уровню. Но они соответствовали.
Сначала было по-настоящему трудно – даже несмотря на то, что настрой не покидал её никогда. Эта цель была действительно стоящей – хотелось выложиться на полную, отдать всё ради её достижения; но этого было мало – уверенная в победе, Эстер жила будущим: в кои-то веки она увидела явный ориентир, и в кои-то веки она имела значение – реальное значение.
«Хочу Вас обрадовать – с этого дня Вы можете вступить в Организацию. Искренне надеюсь, что не пожалеете; я же очень рад видеть в наших рядах такого ценного сотрудника, как Вы».
Тут Эстер не могла не улыбнуться – на неё смотрел приветливый человек с глубоко посаженными серыми глазами, и после всех этих выматывающих проверок даже как-то спокойно стало…
Эстер видела куда меньше убийств, чем все остальные. Привыкнув работать с техникой, она с головой погружалась в информационное пространство; в Первой Зоне её частенько называли «бездушной машиной», недолюбливали и, вероятно, побаивались за спиной. Здесь же она окунулась в среду таких же, как и она, сосредоточенных на своём деле людей; она знала, что многие ей восхищались.
Её не смущали жестокие особенности поведения Гила. В них она по умолчанию видела необходимость и со временем даже стала чувствовать некое превосходство над теми, кто этого не видит. Вообще, у неё начал появляться интерес, насколько далеко может зайти этот человек и насколько высоко он может взлететь. И как-то так вышло, что эта планка по умолчанию стала и её собственной.
А в каком она была восторге, когда Гил рассказал ей о некоторых проектах на будущее. Эстер и сама, естественно, над этим задумывалась, и решилась-таки поделиться своими мыслями; в ответ ей была представлена целая «галерея» из захватывающих дух перспектив.
Со временем она стала замечать, что ей просто нравится смотреть на то, как он говорит. Странное это было время – время не отступающей эйфории: когда ты уверенно движешься к невероятной, пока ещё ослепляющей мечте, а совсем рядом с тобой находится удивительный, такой яркий и в то же время загадочный человек, за которым – нет, вместе с которым – хочется идти прямиком в светлое будущее… Так это виделось Эстер.
И стали игнорироваться все недостатки; скажем, она и бровью не повела, когда Гил нетерпеливо и с раздражением попросил показать ему столицу Первой Зоны на карте, сильно после этого смутившись. А когда он вызвался выступить один против армии, первой её эмоцией был именно всепоглощающий восторг, а потом уже беспокойство, боязнь потери.
«Самопожертвование без раздумий, без колебаний. Да, это именно то, что надо. Именно так», – думала она.
Каэл никогда не внушал ей доверия. Ей всегда казалось, что этот скрытный человек обладает коварностью, которая бедному Гилу даже и не снилась; и удивительно, просто невозможно, что его замысел по убийству главы Организации остался незамеченным ею и кем бы то ни было.
А потом… а потом Эстер, конечно, переполнило бы негодование на Гила за то, что он не убил предателя. Если бы осталось место для чего-то ещё, кроме непередаваемой, отчаянной пустоты, которой будто бы выстрелило в неё, стоило ей услышать правду о главе Организации. И поэтому вышло наоборот – она ненавидела Каэла: да неужели нельзя было нормально сделать задуманное, ведь это невозможное кощунство, когда их всех, людей несравнимо высшего уровня, чем обычных, возглавляет… нет, об этом даже думать страшно.
Единственным, что как-то её успокаивало, было то, что Гил собирался убить себя. Ну и, конечно же, приближающаяся новая эра всегда являлась неизменным стимулом; только вот несколько померкла она в глазах Эстер после того, как в осколки разбился созданный ей идеал.
Когда Четвёртая Зона попросила оставить в живых больше людей, чем нужно, Эстер даже не удивилась решению Гила выполнить их просьбу. Этот призрак уже настолько упал в её глазах, что она старалась делать вид, будто его не существует; над его решением оставалось только горько посмеяться. К этому моменту Эстер уже в каком-то смысле радовалась тому, что знает больше, чем остальные: кому понравится жить в обмане. Ей было приятно, что так быстро восстанавливается её равновесие; пожалуй, после такого не может быть ничего, что могло бы его нарушить. Скоро все недолюди умрут; она останется в истории как один из основателей нового мира, может даже, как один из самых ярких, а может даже… Ладно, не стоит загадывать наперёд.
Будь это человеческая история, она бы в ней действительно осталась. Было всё же нечто, что нарушило равновесие: победа была одержана, а это недоразумение всё ещё жило и, кажется, не собиралось умирать?..
Но какая ей вообще разница? Тем не менее Эстер почти физически ощущала, как факт существования этого человека выводит её из себя. Надо было сделать последний штрих.
Ну и сделала. Только вот картина некрасивая получилась; ладно ещё, её тело нашли раньше, чем оно начало разлагаться.
***
(много лет спустя)
Светлело. Тени, отбрасываемые высотными зданиями столицы, постепенно становились всё короче. Ветер слегка колыхал длинные вертикальные флаги, вывешенные людьми на балконах и украшающие здание Правительства. Замечательная атмосфера – прозрачная, лёгкая; улицы пока ещё пустые, и, если выглянуть в такой ранний час в окно, можно насладиться ей сполна.
Каждая коммуна отмечала день образования мирового государства по-своему; всем хотелось сделать это ярко, по возможности оригинально и в то же время величественно. Что уж говорить о столице: те позаботились о том, чтобы вывесить флаги, никак не нарушая при этом архитектурное своеобразие города. Находящаяся в существовавшей когда-то давно так называемой Первой Зоне, столица была несомненным культурным, политическим, образовательным центром страны, состоящей из множества мелких компонентов, расположившейся в бывших Первой и Четвёртой Зоне. Хотя, сейчас эти названия вспоминали разве что только те, кому была охота копаться в хрониках.
Райнер высунулся в окно после от силы трёх часов беспокойного сна, вдыхая эту утреннюю атмосферу; хотя длился праздник, по сути, целую неделю. Будучи студентом старших курсов архитектуры, в этот день он должен был сдавать выпускной экзамен, который, впрочем, и экзаменом-то можно было назвать с натяжкой: за время учёбы у него накопилось столько проектов – несколько из которых были даже оценены верхушкой – что тому просто оставалось официально получить статус.
Да, в конце он всё-таки выбрал именно эту профессию, хотя столько вариантов, помнится, не давали ему покоя раньше. Сначала он было метнулся в армию: значительными способностями он обладал ещё с раннего детства и с этого же времени начал их развивать. На него с самого начала возлагались надежды, и, пойдя учиться на столь престижную специальность, он их оправдывал как нельзя лучше. Да, там он, помнится, чувствовал себя спокойно и на своём месте; а как ему нравилось одерживать победы над сверстниками и совершенствовать собственные навыки.
Дни недели, отведённые на саморазвитие, Райнер проводил в правительственных заведениях. Закон о профессиональном самоопределении, в рамках которого студенты могли посещать почти любое учреждение, представлявшее для них интерес, позволял попутно приобретать там кое-какие навыки. Почему-то Райнер чувствовал, что его ждёт великое будущее; это было время вдохновенной эйфории.
А потом он как-то побывал в культурной столице государства, располагающейся на территории бывшей Четвёртой Зоны. Нет, он, конечно, был наслышан об этом месте и предполагал, что оно произведёт на него сильное впечатление; однако оно оказалось не просто сильным, а решающим.
Бродя по залам картинных галерей, он мечтал сделаться художником и создавать подобные произведения искусства. Слушая оперу, он хотел пойти в оркестр. Смотря на здания, на обилие продуманных деталей и высокотехнологичность постройки, он желал непременно сделаться архитектором и внести свой вклад, создать нечто самобытное.
Однако то, что добило его окончательно, было впереди.
Культурная столица славилась не только своими новшествами в сфере искусства, но и хранением достояния глубокой древности, преобразованного, впрочем, под современные реалии. И каждый, кто бывал в этом удивительном городе, просто не мог не посетить Храм имени Неизвестного Божества, найденный когда-то давно предводителем движения Возрождения, построенный ещё более давно и спроектированный архитектором, чьё происхождение, однако, точно известно не было.
К таким вещам в обществе было двоякое отношение. Самодостаточные и целеустремлённые, люди как-то не задумывались о религии; да и зачем она была нужна тем, кто от рождения обладал способностями приручать энергию, пронизывающую всё вокруг, используя её для своих нужд. Вряд ли бы кто-то осудил какую-либо веру, но человека посчитали бы странноватым. Сам Храм рассматривался исключительно как произведение искусства и мировое достояние.
Но только так ли его воспринимали те, кто порой часами мог стоять где-нибудь в углу или же сидеть на скамейке, созерцая обстановку и обращая взгляд на внушительную скульптуру на месте, где должен располагаться алтарь? Так ли его воспринимали те, кто в ранние часы отворял большую дверь, как-то боязливо озираясь, чтобы побыть там в одиночестве – стараясь не обращать внимания на таких же предусмотрительных посетителей? Да и те, кто играл там концерты классической музыки, включающие в себя лучшие образцы года наряду с прочими композициями, вряд ли воспринимали это место исключительно как концертный зал.
Однако спроси кто-либо об этом напрямую, собеседник бы скорее притворился, что не услышал.
Да, именно это место и определило путь Райнера. Он и представить не мог, что стоит ему войти в это здание с высоченными резными сводами, как его буквально захлестнёт невероятной атмосферой созидания, витающей в воздухе – других слов он просто подобрать не мог. Храм сочетал в себе все виды искусства, созерцаемые Райнером до этого по отдельности – архитектуру, живопись (многочисленные фрески и витражи), музыку. Выполненный в стиле, похожем на готический, преимущественно тёмно-сине-фиолетовый изнутри, он будто возвышал каждого входящего до небес, и это нельзя было передать – это надо было прочувствовать.
Вообще, Райнеру многие говорили до этого, что, стоит побывать в культурной столице, долго потом будешь находиться под впечатлением. Он это знал; но даже когда его бурное впечатление более-менее осело, осталась фоном некая струна, задающая жизненный строй. И он не мог её игнорировать: её колебания задевали сознание то тут, то там; сдавшись, Райнер поступил на архитектурный, оставив боевую подготовку на дни саморазвития вместо того, чтобы делать это основной карьерой.
Райнер глубоко вдохнул утренний воздух; ему не терпелось уже пройти по этим торжественно украшенным улицам, увидеть восторженные улыбки на лицах остальных, услышать поздравления и ответить тем же.
Внезапно в тишину вклинился ненавязчивый звонок. Бросив взгляд на наручный гаджет, Райнер улыбнулся и коснулся пальцем кнопки вызова.
Перед ним возникла голограмма, изображающая его знакомую ещё со времен его обучения в армии – они состояли в одном подразделении, и она, собственно, до сих пор была там.
– Хайди, ну ты-то чего не спишь?
– Да я сплю, сплю, а потом как вспомнила, что даже не пожелала тебе удачи! Прости, пожалуйста, так замоталась за эти дни…
– Да ладно тебе, я же этого не требую, – усмехнулся Райнер. – Но вообще спасибо; я думал, ты уже давно забыла о моих привычках вставать с первыми лучами.
– Да нет, ты ж сам, как солнце, – она рассмеялась и тут же глубоко зевнула.
– А теперь иди досыпай. Насколько я помню, у вас подъём через 2 часа.
– Ну подожди-и, – она зевнула ещё раз. – Когда я ещё с тобой поболтаю…
– Да хотя бы завтра на коллективных работах; мы же в одном отряде, забыла?
– Ах да, это как раз то, о чём я хотела сказать… – казалось, девушка мгновенно проснулась; её глаза приобрели щенячье выражение. – Понимаешь, я так усиленно тренируюсь…
– Ну, Аделхайд. Тебе, значит, по потребностям, а от тебя не по способностям? – с наигранным укором спросил Райнер.
– Вот когда на нас нападут, увидишь, как от меня не по способностям. Если серьёзно – Райн, ну я опять переборщила, и у меня совсем нет сил.
– Так перезапишись на интеллектуальную работу!
– Там скучно; ну пожалуйста, тебе же ничего не стоит – мы строим здание, ты архитектор…
– Я промолчу.
– Пожалуйста!
– Да ладно, ладно. Естественно, я тебе помогу. Просто думаю… А чем ты занимаешься в дни для саморазвития?
– Хожу в соседний корпус.
– Ясно, понятно. Короче, это последний раз.
– Ра-а-айн, я тебя обожаю!!! Удачи тебе ещё раз на экзамене, уверена, ты станешь величайшим архитектором за всю историю…
– Всё, всё, успокойся.
– Погуляем вместе на выходных?
– Если ты к этому времени ещё живая будешь…
– Буду живее всех живых!
– Ладно.
Несмотря на своеобразный характер подруги, Райнер уважал её. Они находились примерно на одной ступени иерархии; она была по-настоящему способным человеком и действительно хотела работать на благо себе и обществу – просто не всегда знала меру.
