Алекс Лапс
Луны хватит на всех
Консулы были очень приветливы, оставляли свежие цветные журналы «Жизнь в СССР». Из них, как и не так все плохо в Союзе… Бельгийцы же понимая ностальгию и их желание вернутся, очень советовали Ивану не спешить, объясняя, что даже без Сталина еще ничего не изменилось в отношении бывших пленных, большинство после приезда на родину становятся «предателями». В конце осени пятьдесят третьего, продав дом и имущество, собрав всю свою семью, дед Иван был уже на морском лайнере, идущем в Ленинград. Он был почти пуст, в один из моментов к нему вечером на палубе подошёл капитан, с несколькими рядами планок орденских колодок, явно проведший последнюю войну явно не в плену и лагерях, спросил:
– На Родину после плена и житья в Бельгии?
– Да, не смог я там, чужие мы им.
– Эх, да ещё со всей семьёй! Я каждый рейс не знаю, домой после того как зайдём в порт пойду или в лагерь…
Лида тогда не могла понять чего её муж Иван так охмурился, а оставшиеся пару дней пути, почти толком не разговаривал и был очень задумчив. Ожил он только, как после прихода круизного лайнера в Ленинград, их встретили, спокойно перевезли на такси на Московский вокзал, и поезд тронулся в сторону столицы. Необычно возникшее у него веселье и желание пойти в вагон ресторан продлилось совсем не долго. На одном из полустанков ещё в Ленинграде, где скорый не должен останавливаться, поезд замер, в купе вошли вооружённые люди, быстро его связали, предварительно одарив ударом приклада, и вывели из поезда.
13
Деду Ивану очень сильно повезло, он в тот день не попал сразу на допрос, его полдня протаскали по коридорам и отправили на ночь в камеру, что практически никогда не делалось. Об этом уже счастливом случае с ним он узнал в переполненной «врачами вредителями» камере. Там с ним разговорились, объяснили и просветили, что если хочешь жить, не под каким предлогом, не смотря ни на что – ничего не подписывай!!!
Надежда на то, что его задержание «это ошибка» улетучилась у деда Ивана вместе с частью зубов и приличным количеством крови уже на следующий день, когда в перерывах между мощными ударами и вопросами о «его задании», «где в городе явки», и «кто тебя завербовал». Во время мордобоя он думал только о жене и детях… В следующие дни там, а о них рассказывал дед Ваня неохотно и с выражением боли на лице, он уже и не о чем и не думал, просто хотелось только покоя без боли, а надо было стоять и не спать, закрывались глаза и подгибались ноги, но череда мощных ударов отнимала его у бога Морфия. В личных разговорах с Алексеем, дед Иван очень ёмко и кратко описал эти дни: «Карцеры в лагерях немцев по сравнению с допросами на родине, это был «практически санаторий!» Это Корсаку очень запомнилось.
Сколько по времени его «лечили» НКВДешники он не помнит, может две, а может и три недели. Но совет «не подписывай», подтверждал треск автоматов ППШ во дворе рано утром, да очень быстрой ротацией лиц сокамерников. Второй момент в жизненной удаче пребывания в Ленинграде у деда Ивана, это то, что в камере было много врачей. Они после побоев суставы ему и другим сокамерникам вправят, перевяжут, примочку или компресс поставят, а у кого и таблетка или порошок с анальгетиком не были отобраны. Так эскулапы-«отравители» помогли когда-то крепкому бельгийскому «шпиону» продержатся до суда.
Всё дальше было просто и отработанно, пара очень крепких охранников, при оглашении приговора прижали его своими плечами к стене, ведь сошедший с круизного лайнера здоровый мужик просто уже не мог даже стоять и больше походил на обтянутый, синей от побоев кожей, скелет. «Классический» приговор осени пятьдесят третьего с вердиктом отбыть в лагерях четверть века. Вот такой получился результат его ностальгии – «замес» из боли в душе о судьбе своих детей и жены, переломанных рёбер, выбитых зубов, силы воли к жизни, да помощи «врачей отравителей»…
Был еще и хороший момент в работе Советских консулов, для ускорения его возврата, перед отъездом нашли деду Ивану его родную сестру, это была бабушка Алексея Ульяна. К ней и ехали дед Иван, но так она практически не писала, была полуграмотная, на словах консулы говорили, что у них в СССР всё хорошо, сестра будет рада приезду и ждёт их. Словам этих дип-«вербовщиков» он тогда поверил. Теперь только Лида и их трое детей ехали к ней, ведь после Ленинграда, в поездном купе остались только они.
Внешний вид их на железнодорожных станциях вызывал удивление и насторожённостью у советских граждан. Одеты были они очень уж хорошо, да и говорили с заметным акцентом, а много походивший в бельгийский детский сад младший, на русском языке знал всего пару слов. Статьи и разговоры о «шпионах» и «врагах» пробуждали в людях инстинкт их сторониться. Но отсутствие наличных денег, которые были у изолированного от родных главы семьи, и Лидии приходилось, компенсировать уменьшением запасов хорошей одежды из не взятых чекистами пары чемоданов, которая давала возможность что-то покупать после её продажи или обменивать на еду.
Лида попробовала вернуться к своим родным в Донбассе, но они не приняли её. Понимая, что это чревато помощью «врагам народа» с негативными для свободы и жизни последствиями. В итоге она смогла приехать к Ульяне, родной сестре Ивана, благо это было недалеко от места жительства её родственников, на самом востоке антрацитовых залежей страны, да и прилично имеющийся чемоданный гардероб, дал возможность добраться не истощенными в долгой дороге на родину. Бабушка Алексея приняла её и детей брата, узнав, что ещё несколько дней назад Иван был жив. Приютила их в небольшом съёмном домике на окраине шахтёрского города. Работать Лидии, можно было устроиться только разнорабочей или уборщицей – ведь она жена «врага народа», знание языков и педагогическое образование ничего не давали. Но хоть какие то деньги у Лидии появились, ведь запас заграничных вещей уже давно иссяк, благо, что ещё у бабушки Ульяны был небольшой огородик, который давал им возможность прокормиться…
После суда Иван попал в советские лагеря, о которых вспоминал дед Иван так же неохотно и тяжело. Если в немецких, где после тяжёлой работы в каменоломнях и скудных ужинов ночью был покой, то в ГУЛАГе приходилось с «блатными» делить пайки еды и место на нарах для отдыха. Битвы эти шли ещё и днём на просеках, и опять деду Ивану повезло, потому что силы в его нескольких лагерях, в которых он отбывал свой срок, были равными между «блататой» и «политическими». «Предатели» и «изменники» не имели никаких прав в ГУЛАГе. Они имели отличительные нашивки, при стычках, видя, что забивают «политического», охранники просто отворачивались от происходящего. «Блатные» это хорошо знали и усердно, порой по заказу надзирателей, помогали уменьшать количество «врагов народа» в лагерях. Просто страшно представить даже о дне жизни в таких условиях, а когда это длится годами?…
Только в самом конце пятидесятых, немногих выживших «врагов народа» перевели на поселения, откуда разрешили написать родным. Так вначале шестидесятых Лида узнала, что муж её жив, и ждёт пересмотра дела. Его отправили в Москву, где принял деда Ивана сам генеральный прокурор СССР Николай Руденко, в своё время бывший обвинителем на Нюренбергском процессе. Извинился за приговор, вынесенный в год смерти Сталина, признал его ошибкой и заверил, что больше к нему нет никаких обвинений и подозрений, а на месте жительства ему и семье создадут нормальные условия…
Оканчивая среднюю школу, Алексей Корсак был у него в гостях, и расспросив у деда Ивана о его жизни в Бельгии, возвращении после лагерей и всего пережитого там, не жалеет ли он о возвращении из Бельгии на Родину, на что получил ответ:
– Нет, не жалею несмотря пережитые муки и страдания. Мы там были совсем чужие!
В дальнейшей жизни к нему и семье не было никаких притеснений, удалось спокойно жить у себя в донецких степях, работать на родных угольных шахтах. Что-то из опыта в добыче Рурского угля, удалось ему передать и землякам-горнякам на Донбассе, правда, с задержкой почти в девять лет отданных лесоповалу вГУЛАГе.
14
Под эти воспоминания о дедах, войне и ГУЛАГе Алексей, в очередной раз «протоптался» на машине к КПП военного городка, была это очередная осенняя пятница с тягучим трафиком, на благоустроенные дачи и в загородные дома поздно вечером ехали многие жители Москвы. Показав пропуски солдату, проехал Алексей не на съёмную квартиру, куда ему совершенно не хотелось, предварительно позвонил перед киносеансом жене, сообщив о проблемах на «объекте», сообщил, что приедет поздно. Зная «совиный» режим родной сестрички подъехал к её коттеджу, точнее к их служебному жилью. Сестра, как и её муж, военный, ждали получения уже честно выслуженной службой в дальних гарнизонах квартиры.
Все окна в домике, где жила сестра, сияли мощными электролампами, несмотря на довольно позднее время. Она очень часто поздними вечерами хозяйничала. Первый год после приезда в Москву Алексей жил у них, где ему была выделена отдельная комната, по соседству с ванной комнатой. Там сестра смывала с себя кухонную «копоть», это не позволяло спать ему глубоко, долго и полноценно – вечный шум в третьем часу ночи это было обычное дело. Ведь до места службы Надежде всего пять минут на каблучках и неспешно, да и на разводы она не ходила, хоть и служила в вооружённых силах.
– Наденька, сестричка привет! Ты одна?
– Да, Лёшка таксует.
– Ты чего так для себя поздно?
– Да работа. Завтра суббота, отосплюсь.
– Ты голодный?
– Да, можно перекусить.
Раз долго и ночью смывался синедрелов пот, то уж чего всегда у сестрички было в достатке, так это хорошей еды и порядка. Пока Надя хлопотала на кухне, в прорыве между сосен, на ночном небе можно было увидеть несколько ярких звёзд. Понять толком, каких, не получалось, служебный дом был окружён высоченными и разлапистыми соснами, да и Москва крепко «гасила» даже яркие звёздочки своей мощной подсветкой, ведь от военного городка до МКАДа было около пятнадцати километров.
С сестрой они дружили, а Лёша «нырнул» в своей памяти в их детство, разглядывая малозвёздное Подмосковное небо, хорошо, что хоть Луну ещё не засвечивают фонари ночных подмосковных магистралей. На небе красовалась почти полная Луна и сияла своим золотистым блюдцем через резкие тучки и лапы сосен. Корсаку даже не надо было закрывать глаза, чтобы в воспоминании проявилась, как фотография в ванночке с реактивом, их с сестрой комната: у стены пара кроватей, в углу у окна письменный стол, с выдвижными ящиками и полочками. Тут же, одновременно с видом детской, у Алексея появляется в душе очень важное и переосмысленное понимание влияния на него старшей сестры, которое начинается с детской «зависти».
Да, это зависть, но очень «белая» и совершенно не злая. Приблизительно во время празднования его первого юбилея Лёша страшно завидовал сестре. Поводов для этого была огромная масса – она старше, уже ходит в школу, с ней гуляют такие же большие соседские дети, многое знает, умеет хорошо читать и писать, помогает маме по хозяйству, бегает в посёлок за хлебом… А он всё еще «маленький»!!! А что бы за письменным столом сидеть Лёше надо книжки подкладывать под задницу, да и то после жалобного нытья перед сестрой делающей уроки: «Наденька, пусти, я тут энциклопедию полистаю». Ах, как же младшему Корсаку мечталось о своём месте! С персональным столиком, где есть ящики для карандашей и тетрадей, ещё и настенные полочки для любимых книг, и конечно высокий стул… Часть мечты сбылась после начала обучения в школе – ему в столе выделили персональный ящик и небольшую полочку, так что появилось право персонально сидеть за центральным местом и делать домашние задания, а не примостившись с бочка, листать толстые книжки или журналы. Так же хищно Алёша посматривал на книжный шкаф, в котором были романы, и женская переодика, ведь там конечно же должны быть только энциклопедии и подшивки «За рулем» и «Техника-молодёжи». Хотя, благодаря сестричке он уже перед школой хорошо читал и писал, но, правда, только печатными буквами, да в арифметике с делением было тяжеловато, так что в первом класс Корсаку было откровенно скучно. Да и после ранней двойки за «революцию», упавший авторитет учительницы сильно поубавил активность Алексея на уроках.
Но не без потаканий сестрички Лёша еще и был сладкоежкой. Вкусности в виде шоколада и конфет появлялись на шахтёрских столах больше по праздникам, и между ним и сестрой мамой распределялись строго поровну. Свою часть конфет младшенький, конечно уплетал очень быстро, а вот сестра очень неспешно жевала ириску. А после Лешкиного первого, слегка жалобного вопроса, слетающего с заделанных шоколадом губ и мордахи: «Наденька, а у тебя еще не осталось конфет?», полностью, за исключением пары карамелек, свою порцию отдавала ему же. Конечно же, искренняя сестринская любовь…
Тут можно сделать лирическое отступление об ассортименте продуктов на полках государственных магазинов в конце шестидесятых годов, что иногда бывали в городах донецких степей. Очень скудно и мало! Дефицит. Что и бывало, но так же очень быстро разбиралось из сладостей, так это подсолнечная халва, да козинаки из тех же семечек, ах, да ещё мелькали на прилавках и пятикопеечные карамельные «петушки». Совсем не густо со сладостями! Пробовал Алексей уже в начале нового тысячелетия объяснить понятие «дефицита» младшему Дмитрию. Не совсем не получилось, сын чётко на отсутствие товара давал совет по его «добыче»: «Если не было в этом магазине, то надо было сходить в другой! Хм… и в том не было? Значит, надо было сесть в машину и в супермаркет съездить!».
Перед Новым Годом полвека назад на предприятиях через коллективы собирались деньги, и снабженцы отправлялись на Кавказ закупать абхазские цитрусовые и в Украинский Донбасс за шоколадными кондитерскими изделиями. Алексей вспоминал детский праздник с названием «Ёлка», где Дедом Морозом был облачённым ватной бородой и голосом сосед дядя Слава, да томительное ожидание раздачи заветных пакетов с полдюжиной мандаринов и нескольким десятком конфет. У Корсака засело в душе чувство ожидания, чтобы там была или плиточка шоколада, или огромная вафельная конфета «Гулливер», но для объёма в кульке было очень много ломкого песочного печенья, сразу и плитка и «Гулливер» никогда не попадались… Так что в будни из сладостей на семейных столах шахтёров, кроме сахара были в основном домашние варенья. Южные чернозёмы давали хорошие урожаи вишни и черешни, яблок, клубники, малины, даже экзотических для средней полосы айвы, персика, алычи. Конечно же, хозяйственные матери и жёны, летом до поздней ночи хлопотали у плит, консервируя собранный с участков урожай. Поговорка, имела очень реальную основу быта этой части Страны Советов: «Летний день – всю зиму кормит!». Работа, огород, уборка, плита, консервация, короткий сон – в таком ритме жило большинство советских женщин. Витрины магазинов той поры «украшали» красивые пирамиды из банок с консервированными кабачками, и горами ящиков стеклотары – молоко и лимонад тогда продавались в стеклянной таре, которую после мойки принимали назад в магазины.
Да были рынки с мясными, молочными и фруктово-овощными рядами, да вот цены на них были «кусачие». Еще встречались крайне непонятные детскому разуму КООПторги – магазины со многими продуктами в наличии, но с ценами в разы превосходящие государственные. Теперь понимаешь, откуда с раннего детства у поколения Алексея Корсака была любовь к праздникам и торжествам, да ностальгическая дрожь от запаха хвои и цедры мандарина, крепко засевшая в память, как что-то неразрывное, цельное, очень вкусное и только новогоднее…
– Алёшенька, иди на «перекус»!
Призыв сестры пройти в столовую, выдернул Корсака из ностальгических воспоминаний в этой Лунной подмосковной пятничной ночи.
15
Ещё благодаря своей сестре Алексей не только научился в детстве читать и писать, но и доучивался на инженера-механика в Московском ВУЗе. Без её переезда, через столицу из Забайкалья на родину, в котором помогал младший брат, наверное, не получилось Корсаку восстановиться в Московском политехе. Тут поучаствовал еще и всесоюзный автомобильный журнал с объявлением о приёме на заочное отделение автомеханического факультета, да отсутствие мест на втором курсе заочного отделения в институте соседнего города.
Хотя при попытках восстановится поблизости к месту жительства, Алексей может, просто не понял начала предвестника наступления эры «платного» образования. Он, несколько раз съездив в деканат заочного отделения, беседуя с его руководством, постоянно названивая о возможности восстановления, не принял мер по «материальному» продвижению этого вопроса. Это теперь, по происшествие двух десятков лет, пришло разумение к чему с ним проводились в деканате южного ВУЗа такие разговоры, «о сложности с местами», и что «в принципе вполне возможно, вы еще разок подъедьте». Ехать то, конечно же, надо было с конвертом, а в нём должны были быть крупные денежные купюры банка СССР.
Так потеряв год времени, но, не утратив рвения к знаниям и карьере, вдохновлённый объявлением о приёме в Московский политехнический институт, поздней осенью поехал Алексей Корсак встречать сестричку с годовалым племянником. Морозы в Забайкалье легко подбирались к пятидесяти градусам с минусом, расширенный близкой роднёй семейный совет решил с маленьким ребёнком их не встречать, доверив повышать морозостойкость населения страны только мужу сестры – молодому лейтенанту.
Подгадав вечерний прилёт Нади и ранний вылет в Москву, у Корсака было несколько часов свободного времени, по пути из одного аэропорта в другой, прихватив бумаги, оставшиеся от летней попытки восстановления в ранге студента института, он отправился в столичный политех. Это была среда, и факультет встретил основательной и не очень дружелюбной табличкой на ручке входной двери – «сегодня не приёмный день»… Однако это же не «выходной»! Открыв дверь, благо она была не заперта, Алексей вошёл в большую комнату. Методистки дружно и многоголосно зашумели, обвинив его в «слабом зрении», следом так же: в незнании русского языка; в тупости; в не понимании календаря… Нажимали барышни на «сегодня» и что «нет приёма», а приходить можно «только завтра»! Попытки Корсака объяснить, что он проездом, уже сегодня вечером самолёт, только подняли уровень громкости возмущений, на которые приоткрылась дверь кабинета декана:
– Девушки, что за шум?
Барышни проинформировали о «не грамотном нахале», что они случайно дверь не закрыли, после перекура, и вот он и ввалился.
– Молодой человек, завтра по восстановлению подходите, тем более это с мая только делается.
Но на декана упоминание об объявление в журнале и билете из столицы на сегодняшний вечер повлияло в пользу Алексея Корсака.
– Ну, тогда заходите молодой человек, раз так всё сложилось.
Алексей дал папку с бумагами, аттестат с единственной «четвёркой», академическую справку за полтора курса, тоже без «троек», медсправку, бумагу с печатью о том, что работает водителем автобуса.
– А чего Алексей Вы учится, то бросили?
– Женился – семья, ребёнок!
– А в соседнем с Вами городе чего не восстановились?
– Мест не было.
– Однако интересно, что так заполнено соседнее с Вами заочное отделение. Странно, но смотрите, у нас нет таких проблем с вакансиями на Вашем курсе, только каждый год половину студентов мы отчисляем и новых набираем. Если на очередную сессию Вы не приехали, а на следующую не привезли справку о тяжёлой болезни и выполненные по программам дисциплин задания, то автоматически получите по почте свой аттестат и академическую справку. Вы то, как к образованию настроены?
– Давайте, я попробую доучиться.
– Вот как, Вы на моей памяти, единственный кто сказал что «попробуете», все как один говорят: «Ну что Вы! Я кончено же буду учиться!».
Декан достал из ящика стола бланк, написал на нем его «Корсак Алексей Николаевич», поставил дату и, расписавшись на нём сказал:
– У девчат поставите печать, а в конце мая со свежей медицинской и академической справками, с аттестатом… Ну как в бланке по списку документы собираете и заказным письмом, на наш почтовый адрес из объявления отправите… Да нет, Вам лично приезжать не надо, я уже познакомился. А Вы первый, кто по этому объявлению пришёл, даже интересно, сколько ещё откликнется? Удачи, надеюсь, что Вы не передумаете!!!
Он встал, пожал Алексею руку и проводил до двери кабинета.
Алексей подошёл к самому ближнему столу, с огроменной улыбкой на лице, как из чайфовской песни про оранжевый «Икарус» и протянул секретарю бланк:
– Поставьте печать, барышня, пожалуйста!
– Барышня? Хм… Давайте, что там за бумага. Настырный Вы какой! Написано же на двери – «нет приёма». Так пролезли? А сам то откуда? А ростовчанин! Хорошо, что без шашки к нам беззащитным девушкам ворвался! Удачи тебе, «казачёк»!
И так же, с улыбкой вернула Корсаку проштампованный бланк о приёме документов на восстановление. Вприпрыжку по лестницам и коридорам с краткой рифмой в голове нёсся Алексей: «Племяш, журнал, сестра и в ВУЗе снова я!!!». На бегу глянул на часы, понял что все, получается и по хронометражу, не опоздает он в Шарик встретить Наденьку с племянником…
16
Сестра села с ним на «перекус», хотя накрытый стол больше походил по количеству блюд на обеденный:
– Надюша, ещё кого ждём? Племянник то мой где?
– Он на дежурстве, может тёзка твой подъедет.
Муж сестрички носил то же имя что и Корсак, и звание полковник. А сын Нади был уже молодой лейтенант, служил в армии. Ведь был когда-то малышом, с ним приходилось иногда помогать сестричке, когда они приезжали на «витаминизацию» и погреться под южным солнышком из Забайкалья, а потом из Владимирской области… Военные, кочевали, когда-то конкурс в военные училища был очень даже высоким. Служить Родине было и престижно, и оклады военных были поболее, чем у инженеров на гражданке, бесплатно форму давали, билеты в отпуск с большими скидками.
Сестра ушла после восьмого класса в техникум, хоть и училась хорошо. Потом подтянувшись к её возрасту, в середине седьмого класса, так же мечтал побыстрее уехать, пойти учится в техникум, да ещё желательно подальше от дома. Основания к такому побегу было простое – постоянное пьянство отца, который ещё и обижал маму, а та стоически не хотела от него уйти. Да, и ему с сестрой, тоже часто перепадали тумаки и «ременно-прикладные» воздействия от крепко выпившего отца.
Ночевала семья Корсака частенько по соседям, особенно после получения отцом зарплаты. Восстановившись после Великой Отечественной, страна вступила в период соперничества с западным миром, активно развивала тяжёлое машиностроение, где без угля тогда ей было не обойтись. Получив огромные финансовые потери и ущерб от войны, понимания что слова, обещания и договоры в любой момент «союзниками» могут быть забыты и нарушены, угольная промышленность развивалась, открывались новые угольные месторождения и шахты по их добыче.
Так Николай, отец Алексея перебрался из центрального Черноземья в Донецкие степи после армии по комсомольской путёвке и пошёл работать шахтёром. Старший Корсак одновременно поступил учиться в горный техникум, открытый в молодом городе. Для промышленности и энергетики в те времена антрацит нужен был как воздух человеку, для его разработки выделялось много средств. Зарплаты были более чем хорошие для СССР, да вот только с безопасностью труда, конечно, всё было на шахтах по остаточному признаку. Даже инспектора по технике безопасности на реальные угледобывающие лавы и проходческие забои смотрели сильно «прикрытыми» глазами, только для «галочки» – стране требовала уголь!
Компенсировались тяжёлые и опасные условия труда на шахтах не только высокой зарплатой, так и лояльным отношением к пьянству, крепкий перегар, при котором человеку лучше не прикуривать от открытого огня, не давал ограничений для его работы в забое. В сейфах большинства начальников участков всегда были поллитровки или банка с самогоном, когда не было возможности укомплектовать для нормальной работы бригады более-менее трезвыми шахтёрами, приползших и еле «живых» тут же похмеляли, и после оживляющего трудовые порывы «остограммливания», допускали опуститься под землю. «Даёшь угля – хоть маленького, но дох…я». Ну а уж после мучительной и тяжёлой смены да не «принять на грудь»!? Очень многие шахтёры пили, пили часто и больше крепкие напитки.
После изрядно большого количества выпитого самогона или водки, мало кто сохранял мирное и доброе отношение даже к находящимся рядом родным людям. Перебрав с опохмелением или выпивкой, теряя разум и человеческий облик многие горняки, лупили тех, кто попадет им под руку. Драки в кафе, ресторанах, пивнушках, рукоприкладство к жёнам и детям, скандалы, да разводы с разладами в семьях. Помимо крови шахтёров, антрацит еще и обильно поливался женскими и детскими слезами…
Очень засел в воспоминаниях Алексея Корсака момент, когда его попросили подменить служебный автобус для вывоза ночной смены шахтёров. Это была соседняя с местом проживания шахта, ему зачли оставшиеся рейсы по пассажирскому графику маршрута и разрешили дома поспать перед ночной работой. Когда Алексей, по прибытию зашёл в большое административно бытовое здание шахты, чтобы найти диспетчера, на него напал «столбняк» от смеси табачного дыма, обильного и мощного перегара. Запахи больше напоминали забитую людьми пивнушку вечером субботы перед закрытием, а не здание предприятия повышенной опасности. Эту «номерную» шахту не зря звали «пьяной», в чём уже лично тогда убедился молодой водитель автобуса Алексей.
Как апофеоз загулов, можно привести пример, когда после первого юбилея младшего сына его отцу Николаю, подошла очередь на новую «Волгу». Тогда записывались на машины с «оленем» в московских автомагазинах, где оставляли заполненную открытку, а её приблизительно за месяц до получения машины, после нескольких лет ожидания, присылали с указанием даты прибытия за новым автомобилем. К тому времени отец Алексея был начальником добычного участка шахты, и, не смотря на частые выпивки, на машину собирал почти всю сумму, лишь совсем немного заняв у знакомых, уехал в Москву за «Волгой». Шли дни, все домашние уже запереживали, звонили несколько раз в автомагазин – но им сухо сообщали, что данный получатель туда не прибывал. Так же обзвонили всех родных по пути следования, тоже без результатов, обратились и в милицию… Через две недели, после отъезда будущего «автовладельца» пришла телеграмма: «Пришлите денег билет домой Главпочтамт Ялты Николай». Он приехал домой через пару дней. Вид отца Алексей запомнил, тот был в рваном костюме, с мешками под глазами, парой синяков и царапин на лице, разбитых и явно чужих ботинках, без носков и сорочки, осунувшийся и очень уж крепко измятый. Попыток моторизоваться, самый старший в их семье житель Донбасса Николай Иванович Корсак, в своей жизни больше не предпринимал.
Да кстати, не смотря на довольно приличное количество у шахтёров автомобилей, мотоциклов с коляской и без, как водители они в большинстве своём были очень посредственные, по причине тяжёлого труда, и, конечно же, частого и большого употребления алкоголя. Уже в семидесятых, за рулём личных автомобилей в шахтёрских городках часто встречались женщины. Ведь выходной быстро пройдёт, а суженный так и не протрезвеет, разойдутся базар и толкучка. Потом Алексею, пришло и объяснение о популярности на Чёрном море курортов Джубга и Лазаревское – просто они были первые после Горячего ключа, а не привыкшим к горным серпантинам «степным» водителям-шахтёрам, пробираться в Сочи на автомобиле было просто не по силам.
17
Хорошо, что не только пьянством, да рукоприкладством отличался Николай Иванович, самое ценное, что он передал детям, кроме жизни, конечно, так это любовь к книге и сами эти книги. Читать отец любил и их покупал, на запчасти к автомобилю то тратить ему не приходилось, а домашняя библиотека была очень большая, с множеством подписных изданий, часть зарплаты не претворившаяся в алкогольные напитки, теперь шла на литературу. Дети его ни Надя, ни Алексей практически не обращались в общественные библиотеки, так как в их домашней имелись все авторы и их произведения для школьной программы, даже по спискам, которые давали учителя литературы для обязательного внеклассного чтения на летних каникулах. Были у Корсаков энциклопедии, как детская, так и Большая Советская. По первой он учился читать, а вторая в те годы заменяла Гугл с интернетом, часто соседские дети или одноклассники приходили к Корсакам как в библиотеку.
Как то Алексей, задумавшись о своей жизни в московском муравейнике, заметил, что пересев в личный автомобиль совсем пропали из его рук и поля зрения многие и ранее любимые печатные издания – нет времени. Автомобильные журналы и книжки с закладками, на полке – это всё «недочиты». Вспомнил свою первую работу, когда московский офис был на приличном расстоянии от места жительства, да и частые полёты и ожидания в аэропортах позволяли не только периодику листать, но и художественные издания почитывать. Пробовал слушать в машине аудиокниги, но не подошли они приученной к шороху бумажных страниц книжной душе Алексея. Глаза на дорогу, а в уши залезло радио, звуки от кассет и CD, да периодически новости по пути. Одна надежда у Корсака-библиофила была на отпуск, где пару или тройку книг ему «проглотить» обычно удавалось.
Чем в хорошую сторону отличалась московская жизнь Алексея от работы на родине, так это стабильной заработной платой, двумя выходными в неделю и отпуском. Плотно перекусив у сестры, оставив там машину, Корсак пошёл на квартиру, завтра суббота отосплюсь, отдохну, подумал он. Ведь раньше при работе в СССР всё было чётко – график работы на месяц, с чёткими днями выходных, точной датой начала и нормальной продолжительностью отпуска. Подавшись в частный бизнес, восьми часовой рабочий день и выходные покрылись «пеплом» от догорающего социализма, можно стало заработать, но для этого надо было «пахать» как трактору, пока есть в баках солярка, и бьётся его сердце, ваше частно-собственное сердце, тела «дизельный» мотор.
В квартире Корсака, как всегда встретил верный и преданный кот, да мерцание монитора из комнаты пацанов. Заглянул, в комнате только младший, Андрея не было, он конечно не звонил, но скорее всего где-то в кафе или клубе, подошёл к Дмитрию, снял наушник:
– Сынок, привет! Чего не спишь?
– Па… Тут на следующем уровне так круто! – из наушника слышны были стрельба и взрывы, значит сегодня у него «стрелялки».
