Агагельды Алланазаров
Очаг
Пайзы попрощался с Ханом, заочно лёжа у себя дома и беззвучно проливая горькие слёзы. «Вот, друг, так мы попытались пересечь границу. И зачем только мы отправились в этот Пырар…»
Считая себя в какой-то степени повинным в гибели Хана, он пытался мысленно разобраться, в чём была его ошибка, и от этого плакал ещё сильнее. На этот раз собственные слёзы показались ему особенно горячими.
* * *
Когда пришли красные и отобрали у белых власть, туркмены поначалу не придали этому особого значения. «Ай, русские они как-нибудь сами разберутся. Вот увидите, пройдёт время, и они снова станут братьями и друзьями, ведь и те, и другие русские!» И чтобы не получилось по поговорке «два коня дерутся, а между ними гибнет ишак», стремились быть в стороне от их столкновений. Но очень скоро русские, разделившись на два лагеря – красных и белых, начали воевать прожив друг с другом, проливать кровь, и тогда стало понятно, что стали непримиримыми врагами, и если кто-то из них одержит верх, другому пощады не будет никакой. Противоречия год за годом становились всё глубже и острее. Впоследствии кому-то удавалось привлечь на свою сторону людей из народа. В конце концов, сами того не желая, туркмены тоже разделились на два враждебных лагеря. После того, как белые отступили и были вынуждены бежать из страны, большая часть примкнувших к ним туркмен в надежде, что со временем удастся вместе с ними вернуться в страну, последовали за ними. В те годы большая часть народов Центральной Азии, считая жителей этих стран своими единоверцами, стремилась перебраться в Иран и Афганистан.
Король Афганистана Недир хан с пониманием относился к трудностям народов Центральной Азии и проявлял с ними солидарность, и это стало причиной того, что впоследствии на афганской земле осела огромная диаспора перебежчиков через границу. Людей, обиженных на советскую власть, которых лишили имущества, было очень много. Теперь необходимо было разумно объединить их, создать одну большую силу и направить её в нужное русло.
Англия и в этот раз тоже чутко прислушиваясь к дыханию мира, снова мгновенно усекла это его состояние. И уже почти созрело решение собрать все силы и двинуть на большевиков. Этим можно было многого добиться, отодвинув большевиков со всем их скарбом к Уральским горам. Англичане сначала намеревались это сделать при помощи турка Энвера паша, создать эту силу возле именитых людей Центральной Азии – бухарского эмира Сейита Алима, туркмена Джунаид хана, таджика Ибрагим бека…
Об этом было известно и советскому правительству. Его шпионы, червями въевшиеся в афганскую землю, то и дело отправляли дурные вести, одно другого ужаснее. Постоянно росла угроза. Да и в стране ширилось число сочувствующих им.
Когда будет создана Освободительная армия Центральной Азии, и можно будет не сомневаться: как только она прорвёт границу, немедленно присоединится к народам, живущим в этом регионе. Повстанцы опирались в основном на местное население.
И то, что одним из руководителей этого афганского объединения считался Джунаид хан, увеличивало страхи большевиков на туркменской земле, прибавляло им забот. И раз на одной стороне вопроса находился Джунаид хан, он, хорошо знающий свою землю, первым делом попытается прорвать границу своей страны между Тахтабазаром и Кушкой. Примерно полтора года назад сын Джунаида хана Эщщи с небольшой группировкой войск схватился с силами большевиков в местечке Акрабат неподалёку от Кушки и вернулся обратно. Конечно, это не была могучая сила, которая мечтала словно селевой поток разрушала всё на своём пути. Это была всего лишь небольшая кавалькада всадников Джунаид хана, отправленная на разведку состояния границы. Однако большевики, хоть и считали этот отпор врагу своей небольшой победой, хорошо понимали, что это не та ожидаемая ими могучая сила.
В те дни чтобы вовремя помещать образованию этого объединения советский посол в Кабуле одну за другой направлял ноты протеста новому руководителю Афганского правительства Аманулле хану, Недир хану от имени совесткой власти. В них он выражал недовольство тем, что он даёт прибежище представителям разных национальностей, бежавшим от советской власти Туркестана. Вот содержание одной из таких нот: «Нам известно, что Вы даёте убежище обиженным людям, бежавшим от советской власти, они здесь объединяются, совершенствуются и превращаются в могучую силу. Мы считаем это нарушением ранее подписанного советско-афганского Договора о невмешательстве во внутренние дела наших стран. В случае, если Вы в ближайшее время не измените мнения о беженцах из Туркестана, мы будем вынуждены считать и Вас, как и Англию, Турцию, желающих скорейшего падения советского государства и делающих для этого всё, что только можно, недружественной нам стране, и заново пересмотреть наши отношения с Афганским государством…» Кушкинская крепость накапливала силы, стремясь схватиться с войсками Туркестанского соединения и дать им достойный отпор у ворот. Численность воинов спешно увеличивалась новыми частями, армия дополнялась новым вооружением.
В самой стране тоже росло число людей, связывающих свои надежды с Туркестанским соединением, мечтающие о возврате прежней жизни, а потому сочувствующие им. И было очевидно, что, перебравшись через границу, они сразу же вольются в ряды Освободительной армии, чтобы повести непримиримую борьбу с топтавшими и унижавшими их большевиками. И поэтому здесь до сих пор имя Джунаид хана наводило страх.
Борьба с кулачеством в стране приобрела невиданные масштабы. При райисполкомах были созданы так называемые «тройки», призванные выявлять недовольных властью людей и вести с ними непримиримую борьбу. В те дни газета «Туркменская искра» восторженно писала: «Баи и кулаки понимают, что их дни сочтены» (28.01.30).
Чтобы оправдать доверие Москвы, секретарь партии большевиков Туркменистана Яков Попок стремился завоевать первенство в создании колхозов в стране. Людей, способных помешать колхозному строительству, безжалостно убирали с пути, отправляли в ссылку. Только в период с 1930 по 1937 годы из Туркменистана было изгнано и сослано в Узбекистан, Казахстан, Сибирь, Украину, на Кавказ сотни тысяч семей. В течение одного года Попок создал 1300 колхозов. Так, строя коллективные хозяйства, большинство жителей страны большевики безжалостно наказали.
В один из дней ещё до рассвета заместитель начальника ОГПУ Аман орус прибыл в Союнали. Похоже, он хотел застать людей врасплох, пока они ещё не очнулись от сна. С ним был ещё один человек в полувоенной форме, с крупным носом на удлинённом лице. Их лошади шли рядом, и они о чём-то разговаривали между собой. Кони немного вспотели. Видно, они выехали из города очень рано, ведь до Союнали путь не близок. Это село раскинулось на левом берегу Мургаба в самом конце страны, а дальше вплоть до Хутора есть ещё пара небольших сёл. У самого Хутора туркменская земля, превратившись в высокие холмы, уже оттуда раскидывается на юго-запад земли, населенные туркменами. В этих краях туркменской земли уже десятки лет обитают казаки-хохлы, вместе с семьями переведённые сюда из Украины по приказу царя в 1889 году для укрепления далёкой южной границы. Вот почему их село называлось просто Хутором. Сейчас они, как и другие, создали в своём селе колхоз и назвали его «Пограничник», но в народе село по-прежнему называли Хутором, а его жителей хуторянами. Туркмены кривили рот, когда говорили: «Хуторяне с удовольствием едят свинину, как же их не затошнит?», тем не менее, поддерживали с ними добрососедские отношения. Аман орус по пути рассказывал всё это своему попутчику, с любопытством незнакомого с этими местами человека, смотрящего по сторонам.
Доехав до поворота на Союнали, они, тем не менее, не свернули в сторону села, а направились к расположенной в Хандепе погранзаставе. В эти дни ОГПУ срочно проводило работу по выявлению людей, готовых в случае необходимости оказать содействие формирующейся в Афганистане освободительную армию Туркестана. Разматывая клубок, они выяснили, что такие люди – поборники врага есть и в Союнали. Казалось бы, что может связывать Джунаид хана, живущего в тысячах километрах на севере республики с селом Союнали, раскинувшимся на южном конце земли, кроме национальной принадлежности к туркменам, но и он был тут как тут. А что ещё надо ОГПУ, если поступают такие сведения?! И разве не «зоркие» сотрудники Управления заявляли в те дни: «Если он есть, выявим, а если его нет, создадим» ?!
Аман орус лично с удовольствием изучил эти сведения, полученные при помощи сельских доносчиков. Продавец сельской лавки Хардат, когда надо, пользующийся дружбой с ним, в список жителей Союнали, поддерживающих отношения с Джунаид ханом, с огромным удовольствием включал имена людей, с которым сам лично враждовал. Вот так перед ним лёг листок с пятью именами. К каждому имени Аман орус карандашом дописал свои заметки.
1. Гуллы эмин бай. Находится в селе.
2. Сапа мылайым. Находится в селе.
3. Сары батыр. Умер.
4. Ширек хаджи. Переехал из села.
5. Кымыш бай. Находится в селе.
Он верил, что, если ему удастся хорошенько проработать этих людей, используя методы ОГПУ, сможет получить от них достоверные сведения о Джунаид хане и его деятельности по ту сторону границы. Сейчас именно этот вопрос привёл его вместе со спецпредставителем из Мары в Союнали…
Кымыш-дузчы возился на бахче, следя за тем, чтобы дыни не оказались в воде, перемещал стебли в сухое место, когда за ним прибыли гонец-джигит сельсовета вместе с двумя солдатами. Гонец из сельсовета, не глядя в глаза старика, произнёс:
– Кымыш акга, эти солдаты пришли за вами.
Отложив работу, старик, помыв руки из арыка, спросил:
– Значит, теперь и до меня очередь дошла?
В голосе Кымыша-дузчы прозвучало недовольство.
– Не знаю. Из Хандепе прислали целую кучу всадников, велели привезти этих людей. А те прибыли в сельсовет. Ну а Ягды отправил с ними меня, с поручением, чтобы я нашёл им этих людей.
Остальные нашлись в селе, а вы оказались здесь. Я нашёл тех и отправил, после чего поехал за вами, – гонец говорил вежливо, стараясь показать, что он всего лишь исполняет роль мальчика на побегушках.
И хотя джигит деликатничал, один из прибывших вместе с ним, круглолицый солдат, хоть и был белокожим, на русского не был похож, так вот, он не стал ходить вокруг да около, а резко, по-тюркски сообщил:
– Яшули, тебя будут допрашивать в ОГПУ!
Кымыш-дузчы оседлал своего ишака и поехал впереди всадников. Вдруг он заметил, что его собака, которая любит находиться в селе и играть с его внуками, и которую он взял с собой для охраны дынь, следует за ним. Остановив «скакуна», старик обратился к псу:
– А ты куда направился, Алабай?
Вместо ответа Алабай остановился и, взглянув на хозяина, радостно завилял хвостом.
– Иди обратно. Если ты уйдёшь, кто будет присматривать за дынями? И потом, я не в село еду, видишь же, за мной всадники на конях приехали… И если уж очередь дошла до меня, жди, что скоро и тебя тоже как собаку врага закроют! Иди!
Алабай некоторое время смотрел в лицо хозяина, а потом, словно поняв его слова, повернул назад. Джигиту было тяжело слушать слова старика, в которые был заложен особый смысл. Как односельчанин он хорошо знал этого человека, прямого, скорого на слово, который скорее умрёт, чем промолчит. Знал гонец и о том, что Кымыш-дузчы, если ему не понравятся чьи-то слова, невзирая на лица, ответит резко, поставит человека на место.
Доехав до погранзаставы, солдаты, дождавшись, когда Кымыш-дузчы слезет со своего ишака-коня, повели его в давно ожидаемое место. Когда они уже подходили к кабинету, дверь распахнулась, и оттуда, держа под руки, два солдата выволокли измученного, едва держащегося на ногах Сапа-мылайыма.
Увидев Кымыша-дузчы, тот, захлебываясь слезами, стал всхлипывать.
– Мылайым, ты тоже тут? – Кымыш-дузчы остановился и с жалостью посмотрел на своего земляка. Ему хотелось хоть чем-то успокоить его, но он не знал, что надо делать.
Не в силах произнеси ни слова, мылайым только кивнул. Чувствовалось, что он может ещё больше расстроиться. Тем временем солдаты увели его.
Кымыш-дузчы понял, что и его внутри ожидает нелегкий разговор. Войдя в просторный кабинет, он увидел трёх человек, они о чём-то тихо переговаривались меж собой. Сидя на деревянных стульях, они напоминали людей, оседлавших низкорослых ишаков. Все трое, будто их специально подбирали, были ширококостными крупными мужчинами, они сидели без головных уборов, все трое были черноволосыми. Кымыш как воспитанный человек, войдя в кабинет, поздоровался, однако никто из присутствующих, несмотря на то, что все они были младше него, на приветствие не ответил. Сидевший за центральным столом человек с раскуренной папиросой в руках показался ему знакомым, однако старик не мог вспомнить ни имени его, ни того, откуда он его знает. Сидевшие по бокам от него внимательно разглядывали старика, затем о чём-то пошептались на непонятном ему языке и, похоже, пришли к какому-то решению. Первым заговорил тот курильщик с знакомым лицом:
– Яшули, мы хотим задать тебе несколько вопросов. Только ты должен говорить правду!
– Скажу, молодой человек, разве яшули задолжал тебе вранья?
– Ты видел Джунаид хана? Здесь мы задаём вопросы.
– Хана Джунаида?.. Да, видел. Он невысокого роста…– Только старик собрался поделиться своими воспоминаниями о Джунаид хане, как тот, что задал вопрос, резко перебил его и потребовал:
– На наши вопросы давай конкретные ответы! Джунаид приходил к тебе домой?
– Нет, разве хан ходит в наши дома?
– Тогда к кому он приходил?
– В нашем селе он ни к кому кроме Гуллы эмина не ходит. Да и то это было раз или два…
– А ты присутствовал при разговорах, которые там велись?
– Нет.
– Тогда где ты видел Джунаида?
– Один раз я видел его, когда Афганскую крепость посещал, а во второй раз – когда вышли оттуда и стояли возле реки…
И только теперь Кымыш-дузчы понял, что хотят услышать от него собравшиеся. Какое-то время старик сидел, прикрыв глаза, пытаясь вспомнить далёкие события. У него был вид человека, наслаждающегося приятной музыкой. А те, кто сидел в кабинете, по-своему представив, как Кымыш-дузчы сидит за сачаком и беседует с Джунаид ханом, поняли, что, если старик точно не вспомнит этот разговор, им от него толку не будет. Кажется, они подстегнули старика, и остались этим довольны.
– Вообще-то я видел хана Джунаида… – что-то вспомнив, произнёс Кымыш-дузчы, и на лице его проступила едва заметная издевательская улыбка. И хотя присутствующие видели её, в тот момент не могли понять, чем она вызвана.
…Первый раз причиной вынужденного появления Джунаид хана в Афганистане стали кровопролитные схватки с туркменами, устроенные в 1916 году русскими генералами – Мадритовым в окрестностях Этрека и генералом Галкиным возле Хивы. Возглавив свой народ, Джунаид хан бесстрашно воевал против царских войск и их пособников, но сил и вооружения оказалось недостаточно, и, к сожалению, ему пришлось отступить. После того, как он исчез, словно растворился, в песках родных Каракумов, как ни старался генерал Галкин, намеревавшийся вздёрнуть его на виселицу в Хиве, отыскать так и не сумел. Тем временем хан уже оказался в Афганистане.
Все эти мерзости происходили накануне революции, когда развращённые генералы русского царя своим поведением притягивали к себе беды. Афганский эмир с пониманием отнёсся к попытке Джунаид хана защитить свой народ и дал ему убежище на территории своего государства. Да к тому же оказал ему почести, выдав «Вольную грамоту», редко выдаваемую кому из иностранцев. Сделано это было для того, чтобы хан мог, ничего не опасаясь, свободно передвигаться по стране. Правда, такую «Вольную грамоту» другой эмир однажды уже выдавал раньше и другому туркменскому полководцу. Её удостоился Тачгок сердар, который вместе со своим войском по просьбе помог афганского эмира отбить его врага. Тогда благодарный Афганский эмир вместе с кучей всевозможных подарков отдана, и шестнадцатилетняя дочь одного из бесстрашных афганских военачальников Тачгок сердара. От этой жены сердара родился один из нынешних ведущих руководителей Туркменистана Гайгысыз Атабаев. Если внимательно присмотреться к нему, можно увидеть в чертах его красивого лица признаки принадлежности и к храброму афганскому народу.
Для проживания Джунаид хан тогда в Афганистане выбрал граничащую с Туркменистаном северную провинцию Герат, чтобы отсюда поддерживать связь с Родиной. В те дни, когда он был в бегах, пару раз гостил в доме Гуллы эмина. Будучи человеком осторожным, Джунаид хан нигде подолгу не задерживался. К Гуллы эмину он обычно приезжал на ночь глядя, всё это время беседовал с хозяином гостеприимного дома и опять на рассвете, оседлав коня, покидал его.
О том, кто посещал Гуллы эмина, мог знать только один из его сыновей, приставленный обслуживать гостя, остальные же члены семьи оставались в неведении. Как-то раз, когда у него гостил Джунаид хан, Гуллы эмин как бы советуясь, рассказал своему уважаемому земляку в Афганистане как между афганским Беркутом и приграничными туркменскими сёлами стали возникать разногласия, которые могут перерасти во что-то более серьёзное, а он очень переживает за свой народ.
В прошлом году всадники, отправленные афганским Беркутом, от четырёх сёл потребовали дань – сорок верблюдов зерна. А совсем недавно, уже в этом году, афганцы устроили разборки, заявив, что отправленные ими на Марыйский базар животные по пути были ополовинены, что под этим предлогом специально присланные оттуда вооруженные всадники перегнали через реку две небольшие отары овец местных жителей. В ту же ночь туркмены оседлали коней и в схватке вернули обратно одну из тех двух отар.
Конечно, такие случаи стали редкими после того, как русские провели вокруг страны границу и назвали её своей. Конечно, они умели не только взимать дань, но и надёжно охранять границу. А если вдруг и находились желающие бежать из страны, то пуля русских настигала их на полпути, навсегда отбивая такое желание. Но в последние годы непримиримые схватки враждующих сторон внутри страны заметно ослабила её. Огромная Русская империя, образованная за счёт захваченных силой за сотни лет земель, заметно пошатнулась в последнее время, дала трещину. Слабела. Большинство русских, заселивших приграничные земли вокруг Пенди, считало, что наступит день, и они смогут снова сесть на поезд, который привёз их сюда, и вернутся в Астрахань, Сызрань и другие места… Собственно, так оно и случилось. На границе остались жить с семьями лишь казаки с Хутора, но и они уже не были в состоянии охранять всю границу, им хотя бы свою территорию защитить.
Кто бы ни раскачивал колыбель революции, если его авторитет был ненадёжным, расплачиваться за это приходилось простому народу. Каждый год с приходом весны обстановка снова накалялась, и это напоминало весеннее обострение хронических болезней. В такие периоды люди начинают винить друг друга в том, что жизнь такая тяжёлая, недаром говорится «когда в наша земля твёрдая, бык обвиняет быка» сосед перестает ладить с соседом, видя в нём врага. То тут, то там вспыхивали стихийные стычки.
Появились разногласия и среди туркменских сёл, уже долгое время находившихся по соседству с афганским Беркутом на берегу Мургаба рядом с границей. И это тоже было одним из следствий нынешнего смутного времени. Вражда набирала обороты, становилась острее, непримиримее. Надо было принимать срочные меры, чтобы эта вражда не вылилась в войну. А что можно предпринять, когда, с одной стороны Беркут накручивает людей и не желает мира? Конечно, хорошо бы решить конфликт мирным путём, при помощи переговоров, попытаться понять друг друга, но как этого добиться? Для этого нужен человек умный, заботящийся о своем народе. В Союнали такой человек был Гуллы эмин. Он был человеком уважаемым и знающим, когда, где, как действовать.
Как-то раз он даже вознамерился отправиться на переговоры с Беркутом, прихватив с собой несколько человек из числа уважаемых старейшин. Но Беркут был не тем человеком, который стал бы слушать того, кто не имеет над ним власти. Надо было найти человека, который мог бы заставить его выслушать другую сторону, или человека, которого бы он побоялся. По мнению Гуллы эмина, на эту роль лучше других подходил Джунаид хан. И когда хан гостил в его доме, Гуллы эмин, воспользовавшись удобным моментом, стал советоваться с ним как известный и уважаемый человек в Туркменистане, Афганистане один из Сердаров, надеждой народа.
– Хан ага, Вы и в афганском государстве пользуетесь авторитетом, может, вы при случае переговорите с беками той страны о создавшемся у нас положении. Было бы неплохо, чтобы они повлияли на Беркута, повелели ему с соседями жить в мире,
Не прошло и двух месяцев после того приезда хана, пришло сообщение: «Скажите Гуллы эмину, его просьба доведена до хозяев Афганского государства, вопрос решился положительно».
Но когда это было, чтобы конфликты между соседями заканчивались миром? Быть соседями, значит, уважать достоинство друг друга, соблюдать неприкосновенность ранней границы. И поэтому совсем скоро после той доброй вести от Джунаид хана всадники афганского Беркута, жаждущие богатства, снова пересекли реку со своими требованиями. Стало ясно, что Беркут наплевал и на Джунаида хана, и на обещания своего правительства. После этого недовольство среди народа стало расти ещё больше. В приграничных сёлах Союнали, Бедене, Сугты, Ганлыбаш-Гожалы стали возникать небольшие конные вооруженные отряды для защиты населения. Кажется, вернулись старые правила туркменчилика: защити себя сам, опираясь на своего коня и своё оружие. Уже ни у кого не было сомнения в том, что совсем скоро могут начаться кровопролитные бои. В один из тех дней, проезжая мимо, Джунаид хан по пути снова заехал в Союнали. Появление хана для Гуллы эмина стало приятной неожиданностью.
И тогда разговоры, связанные с положением дел в Союнали, стране, снова захватили Джунаит хана, жившего хотя и за пределами родной земли, но не покидающими его мыслями о Родине. Слушая Гуллы эмина, он сопоставлял его сообщения с теми, которые доносили ему верные люди. Сейчас он убедился в том, что отовсюду получает одинаковые известия. Захваченная русскими страна была похожа на корабль, попавший в шторм, её раскачивало из стороны в сторону, чувствовалось, что ничем хорошим это не кончится, что очень скоро страна может развалиться окончательно. Слушая все эти рассказы о том, что русские, разделившись на два лагеря – красных и белых, ведут между собой ожесточённую борьбу, Джунаид хан, переживая, озабоченно думал: «Как бы не вышло по поговорке: два коня дерутся, а между ними гибнет ишак. Как бы нам, туркменам, не знающим, куда податься, не было бы худо».
Уйдя с головой в тревожные разговоры о положении в стране, Джунаид хан, перед тем, как покинуть гостеприимный дом на рассвете, вдруг вспомнил, что при встрече собирался выяснить, что происходило после того, как он вместе с афганским эмиром Недир ханом разрешил конфликт между туркменами и афганским Беркутом. Он пока ещё не знал, что его переговоры с таким уважаемым главой Афганского государства не дали результатов. Подумав немного и словно о чём-то вспомнив, Джунаид хан поднял голову, легонько погладил бороду, посмотрел в лицо своего собеседника.
– Кстати, Гуллы эмин, а как разрешился ваш тот спор с афганским Беркутом?
Гуллы эмин не сразу нашёлся, что ответить хану. Сглотнул образовавшийся во рту комок, заискивающе улыбнулся. Протянув руку, придвинул к себе одну из двух лежавших сбоку от него подушек. Гуллы эмин предполагал, что такой вопрос ему будет задан, однако так и не придумал, что он ответит. Потому что после проведённых ханом переговоров Беркут стал злобствовать ещё больше. Беркут ничуть не успокоился, напротив, стал вести себя ещё непримиримее. А ведь Джунаид хан ждал, что Гуллы эмин скажет: «Хан ага, спасибо вам, что вы помогли нам наладить отношения с Беркутом!» Но Гуллы эмин, словно забыв о благом поступке хана, не спешил его благодарить.
Наоборот, Гуллы эмин переживал, что нагрузил хана своими проблемами, хотя у того и так хватает забот, чувствовал себя виноватым из-за того, что поставил хана в трудное положение. Про себя он думал: «Не буду больше беспокоить хана, сами как-нибудь справимся с этими трудностями». Но, поскольку хан лично завёл об этом речь, надо было рассказать ему всё как есть, без утайки. На свой прямой вопрос он должен был получить конкретный ответ. И он ответил стараясь сгладить острые углы:
– Хан ага, кажется, Его Превосходительство ещё наверное не успел переговорить с Беркутом.
Ответ Гуллы эмина заставил хана задуматься. Сощурив глаза и поглаживая бороду, загадочно произнёс: «Когда нет сплочённости, согласия добиться трудно». И было непонятно, о чём он в это время думал.
Седлая коня на рассвете, он обратился к провожавшему его Гуллы эмину:
– Возьми с собой нужных тебе трёх-четырёх человек и утром следующей пятницы приезжай в крепость Беркута! – требовательно посоветовал он ему.
Он больше конкретно не сказал этого, но по его тону можно было понять, что и он будет там, и что его как хана неповиновение Беркута задело за живое.
После этого наступил следующий этап переговоров с афганским Беркутом о перемирии. Гуллы эмин был уверен, что Джунаид хан не бросит начатое дело на полпути и обязательно доведёт его до конца. А время, словно скакун, стремительно бежит вперёд, и вот уже наступил день, когда надо было отправляться в крепость на переговоры. Перед этим Гуллы эмин тщательно отбирал людей, которых возьмёт туда с собой, изучал их характеры, умение говорить, словом, ему нужны были уважаемые толковые люди чья помощь пригодится в таких сложных переговорах.
Первым, кого он хотел бы взять с собой, был Ширек хаджи. Это был уважаемый человек, получивший сан хаджи после паломничества в святую Мекку. Его почитали по обе стороны реки. В народе он пользовался авторитетом как человек, хорошо знающий все религиозные предписания. А ещё люди поговаривали о том, что он не просто святой, что ему свыше многое дано. Однажды один афганец стащил одну овцу из его отары без пастуха и съел её мясо, после чего его стало раздувать, понятно, что с ним стряслась какая-то беда, на него напала какая-то хворь. А вора всё больше и больше пучило, его живот стал похож на натянутый барабан. По его рассказам люди догадались, у кого он украл барана, поэтому посоветовали ему:
– Отправляйся к хаджи ага и проси у него прощения! Даже если овцы гуляют сами по себе и их не пасут, никто не осмелится даже приблизиться к ним. А если кто осмелится, то его непременно, как и тебя, постигнет несчастье. Не тяни, иди к нему и упади в ноги, иначе тебя разорвёт, и ты умрёшь.
Когда афганец прибежал к нему, Ширек хаджи только улыбнулся, как бы спрашивая: «Ну, как, вкусная была ворованая баранина?» Он простил вора, после чего прочитал очень сильную молитву, и раздувшийся живот начал потихоньку опадать. Люди видели, как после того случая афганец стал вместе с семьёй дружить с хаджи, называть его своим отцом. И поскольку Ширек хаджи был глубоко верующим человеком, считал, что на земле всё делается по воле божьей, в таких делах раньше редко принимал участие. Но Гуллы эмин верил, что в этот раз он не откажет помочь своему народу и сможет убедить святого в том, что пророки завещали своей умме быть дружными, сплочёнными, что это необходимо сделать в интересах страны и народа. В нём день ото дня крепла уверенность в том, что они смогут договориться с афганским Беркутом. Собственно, иначе и быть не могло, ведь он собирается идти к нему вместе с такими почитаемыми людьми, как Джунаид хан и святой Ширек хаджи.
А с другой стороны, всякое может случиться, ведь вопрос касается интересов, споров и раздоров. Тем более, в такое время, когда противник кичится своими силами, а с тобой не очень-то и считается. Не исключено, что бес попутает, и они не найдут общего языка, и тогда люди Беркута могут неожиданно схватиться за оружие и застать парламентёров врасплох. И ещё одним человеком, которого Гуллы эмин взял бы с собой, был Сары батыр. Гуллы эмин вспомнил, как в ту пору, когда племена схватились между собой в трудные моменты ворвался среди них, Сары батыр и он сумел остановить толпу и помог благополучно женщинам и детям перебраться на другой берег. Гуллы эмин верил, что в случае необходимости Сары батыр сможет ещё раз повторить свой подвиг, значит, он тоже нужный ему человек. По мнению Гуллы эмина эти переговоры ни для одной стороны не будут простыми. Поэтому можно ждать любого поворота.
Третьим напарником Гуллы эмин хотел бы взять с собой своего односельчанина Ялкапа сыпайы. В народе его иногда называют Ялкап мылайым. Этот человек в любых обстоятельствах умел сохранять мягкость, хладнокровие. Он будет нужен тогда, когда обе стороны начнут стоять на своём и не будет достигнуто согласия, вот тогда он сможет с присущей ему деликатностью вернуть разговор в прежнее спокойное русло.
Помогая своему народу в разных ситуациях, Гуллы эмин не раз видел, как доброе слово способно изменить характер переговоров. И в самом деле, Ялкап Мылайым, внешне похожий на афганцев, имел кровное родство с людьми другой стороны переговоров. Его бабушка происходила из рода абдалов, к которому относился известный афганский шах Ахмет шах Дюрраны. Он был уважаемым человеком, поддерживающим тесные отношения со своими дядьями из Герата, и прилично говорившим, по фарси.
А ещё Гуллы эмину хотелось бы взять на совещание в крепости Кымыша-дузчы. Этот человек был прямолинейным, невзирая на лица и не думая о последствиях, всегда говорил то, что думает. Вполне возможно, что там понадобятся и он. А такие разговоры в Союнали не мог смело вести никто, кроме Кымыша-дузчы. С другой стороны, нельзя исключать и тот факт, что такая прямолинейность может повредить делу.
Противник, которому покажется, что с ним не считаются, отстаивая свои интересы, может ещё больше разозлиться. Нет, надо знать, где и как говорить, быть очень осторожным. Гуллы эмин насчет его кандидатуры колебался, не будучи уверен, брать ему с собой в крепость или отказаться от этой идеи. В конце концов, взвесив все за и против, Гуллы эмин в последний момент всё же решил включить в свою делегацию переговорщиков и Кымыша-дузчы. И потом, почему нельзя взять его с собой? В чём-то его пряиолинейность может понадобиться. И если говорить прямо, никто, кроме Аллаха, не может знать, что там будет и чем дело закончится.
