Агагельды Алланазаров
Очаг
Солнце уже взошло, но утро всё ещё не утратило свою свежесть и прохладу. Небо было чистым, казалось, что оно целиком покрыто светло-голубой эмалью.
На Ашхабадском вокзале приезжающих под звуки торжественного марша встречала группа государственных деятелей. Не успел поезд остановиться, как перрон наполнился людьми, их было так много, они толпились, и казалось, что здесь их гораздо больше, чем ехало в поезде. Оказалось, что в этом же поезде на съезд прибыла, и делегация из Лебапа.
Приветствуя прибывших на съезд из двух областей людей, руководитель государственной комиссии, народный комиссар республики по земельным делам Ташли Аннамырадов прямо на перроне вокзала произнёс речь, поздравляя их с участием в знаменательном событии. Ташли Аннамырат был стройным и решительным мужчиной, возрастом чуть более тридцати лет, в его тёмных волосах просвечивала первая седина. Его внушительный нос горой возвышался над пышными усами. Одет он был в серо-коричневый костюм, голова покрыта лопатообразной фуражкой, какие в последнее время, подражая Сталину, носили все руководители.
Закинув на плечо хурджун и выходя из вагона, Ягды сразу же увидел своего старого знакомого. «Кажется, и Ташли здесь», подумал он, видя, с каким почитанием смотрят на него окружившие его люди, в душе испытал чувство гордости. И еще по дороге сюда он думал: «Там должен быть и наш Ташли, может, на съезде и его удастся увидеть». И вот теперь человек, встретить которого он не очень-то и надеялся, стоит на перроне и вместе с ещё несколькими чиновниками встречает приезжающих.
До того Ташли Аннамырат несколько лет возглавлял Тахтабазарский исполком, потом руководил его парткомом. На любом посту он зарекомендовал себя как настойчивый и жёсткий руководитель. Он был направлен на учёбу в Москву, и вот около года назад Ташли вернулся в родные края, занял пост народного комиссара по земельным делам в Ашхабаде.
В те дни в Тахтабазаре часто вспоминали о жестокости этого человека, говорили: «В Пенди никто ни до, ни после Ташли не делал столько для давления, установления советской власти», но всё-таки свояк.
После собрания небольшая группа людей ещё некоторое время общалась с Ташли Аннамыратом и его окружением, общались, как старые знакомые. Когда Ягды прорвался сквозь толпу, чтобы поздороваться с Ташли поближе, тот разговаривал с широкоплечим краснолицим человеком из Лебапа, они вспоминали Москву, радуясь встрече. Человек из Лебапа произнёс:
– Ташли, а как поживает девчушка, которую мы нашли в Москве?
Ташли ответил с гордой улыбкой на лице:
– Базар ага, ваша девочка болтает без умолку, носится, тряся косичками! – в его голосе звучала присущая родителям любовь к своему ребёнку, но вместе с тем и чувство благодарности к своему собеседнику.
У Ташли во время учёбы там родилась дочка. Тогда обучавшиеся в Москве земляки собрались вместе и устроили по этому поводу шумную вечеринку. Одним из участников того застолья был и Базар ага, с которым сейчас беседовал Ташли.
При виде Ягды Ташли Аннамырат радостно воскликнул: «О-о, Ягды, и ты тут?» и тепло поздоровался с ним. Вспомнился Тахтабазар.
– Ну, и как поживает Пенди?
– Так же, как и при тебе.
– Вы там случайно не отодвинулись немного дальше? – шутливо, но с некоторым подтекстом спросил Ташли.
– Да, там есть и такие, кто убегает туда, а потом, не находя там места, тайком переплывает реку, чтобы вернуться назад.
– Ну, да, граница-то совсем рядом с вами.
– И между нами всё та же река Мургаб.
– Хотят, пусть бегут, однако ведь нет ничего ближе и роднее Отчизны, и вряд ли они найдут место лучше.
При этих словах на лицо Ташли набежала тень, было видно, что этот вопрос по-прежнему тревожит его. Простившись с Ташли со словами «увидимся на съезде», Ягды снова превратился в любознательного человека, впервые попавшего в Ашхабад и мысленно сравнивающего его со знакомыми городами Тахтабазаром и Мары. С восхищением разглядывая величественное здание вокзала, думал: «Да если здешний вокзал похож на дворец, как же выглядят остальные здания?». Вдруг взгляд Ягды упал на стоящих в сторонке в ожидании кого-то нескольких женщин в таких же бархатных халатах, какие носят женщины в Пенди, и в боруках, повязанных сверху тонкими, как у пендинских женщин, платками. «Ого, здешние женщины одеваются так же, как наши!»
Среди них одна белолицая улыбчивая женщина в накинутом на борук небольшом тонком платке показалась ему знакомой.
– Интересно, они и одеваются, как наши, и головные уборы у них такие же, вот только откуда я знаю эту женщину в маленьком боруке? – задумчиво произнёс про себя Ягды.
Один из встречающих подошёл к женщинам и увёл их с собой. Провожая взглядом уходящих женщин, Ягды думал: «Эх, кто же эта кобылка, где я её видел? Она точно подходит какому-нибудь хану или беку».
Делегатов из Мары разместили на втором этаже Дома колхозника. Ягды устроился в комнате с Яздурды Бекназаром, четвертым в делегации, которого включили в последний момент, потому что надо было включить и одного человека из комсомола.
А тот, не успев разложить вещи, достал из хурджуна какой-то свёрток и сообщил: «Здесь учится один из наших племянников, Нагым, это ему из дома передали». Яздурды решил встретиться с пареньком до начала съезда. «С виду он такой маленький, но учится хорошо, очень старательный. Вначале его направили на учёбу в Ташкент, он там отучился. Вернувшись на работу в Ашхабад, он встретил здесь своего земляка, водителя товарища Атабаева Сайыла Нурджуму. Тот и говорит ему: «То, что ты окончил техникум, это только половина образования. В этом году здесь открывается институт, который даёт высшее образование, ты поступи туда и выучись, если и в самом деле хочешь получить хорошую специальность!» Ну, а тому только того и надо. И вот теперь он поступил и учится в недавно открывшемся институте. Студент. Он уже успел познакомиться с товарищем Атабаевым и услышать от него слова одобрения. Товарищ Атабаев сказал ему: «Если ты такой старательный, я потом пошлю тебя в Москву, Ленинград для продолжения учёбы».
Яздурды предлагал ему вместе навестить того юношу, познакомиться с ним, но Ягды не согласился. Ему хотелось свободное время посвятить знакомству с Ашхабадом, походить по его улицам, подышать воздухом столицы.
Вскоре после ухода напарника Ягды переоделся и тоже вышел из номера гостиницы. В хорошем расположении духа спускаясь по лестнице со второго этажа, Ягды снова увидел показавшуюся ему знакомой женщину. Она сидела за круглым столом, стоящим в центре застеленного коврами холла и о чём-то оживленно беседовала с другими женщинами, время от времени поглядывая на висящий за спиной женщин портрет Сталина. Иногда она бросала взгляд на спускавшегося сверху мужчину в облегающей, как у военных, одежде, в начищенных до блеска сапогах, с внушительным, как у горцев, носом над пышными усами. Похоже, мысленно она сравнивала Ягды с человеком, о котором сейчас вела речь. Проходя мимо женщин, Ягды услышал, как она говорила: «…Иосиф Виссарионович ласково обнял меня… «Якши, чох якши!» по-нашему произнёс он добрые слова. При этих словах Ягды сразу же вспомнил, откуда он знает эту женщину.
Это была Бердиева – красивая женщина, которая пять-шесть месяцев тому назад на каком-то большом собрании в Москве вручила лично Сталину в дар от туркменского народа красивый ковёр с его портретом, после чего была обнята вождём и сфотографирована вместе с ним все газеты печатали. Как и тогда, при встрече со товарищем Сталиным, лицо женщины было не просто красивым, но и счастливым…
Гуляя по улицам Ашхабада, гордясь скрипом своих сапог, Ягды снова стал думать о той нежной женщине Бердиевой.
Поведение женщины, гордо восседавшей за столом, вдруг напомнила ему о его Хануме. После этого Ягды с присущей ему подозрительностью стал думать о том, как могла простая женщина Бердиева оказаться рядом со Сталиным. А потом пришла в голову мысли некоторые ханы, беки во все времена для достижения своих целей пользовались чарами красивых женщин. Наподобие истории, когда Ковшут хан, чтобы победить в бою своего противника умело использовала красотку Гульджемал хана…
Может это тоже одно из таких хитрых угождение придуманный республиканским руководителем. И эти мысли напомнили Ягды еще одну сказку о том, как умные мыши надели на шею кота-хана колокольчик. В сказке рассказывается о том, как одному коту посчастливилось стать ханом целой страны, и что он намеревался уничтожить всех мышей. Прослышав об этом, мыши сильно расстроились. В поисках пути избавления от гнёта кота мыши устроили большое совещание. Тогда одна мышка сказала, что надо на шею кота повесить колокольчик, чем сильно удивила собравшихся. «Мы тогда услышим его приближение и сможем убежать и спрятаться». Но кто осмелится приблизиться к коту и повесить ему на шею колокольчик? Где взять такую храбрую мышь?
Тогда та самая серый мышь, немного подумав сказала:
– Вы отлейте мне колокольчик из золота, пусть у него будет звонкий голос, а остальное я беру на себя, повешу его на шею кота, – пообещала она.
Да если дело только в колокольчике… У мышей, которые вечно рыскают по хранилищам с золотом и серебром, этого добра предостаточно. Мыши-ювелиры в тот же день отлили золотой колокольчик, который сверкал на солнце. А мыши всё ещё ничего не могут понять. «Интересно, как она собирается приблизиться к коту и повесить ему на шею эту погремушку? Может, подкрадётся к нему, когда он будет спать, и сделает своё дело?», – наивно думали они.
На следующий день, прихватив с собой ещё двух смелых мышей, та мышь прибыла прямо во дворец кота. Воспользовавшись моментом, от имени всех мышей поздравила его с избранием ханом и торжественно надела на его шею золотой колокольчик. Подарок понравился хану.
После этого кот, гуляя, восторгался тем, какой нежный звук издавал висящий на его шее колокольчик. Зато мыши теперь всегда знали, откуда и куда идёт кот, где он отдыхает как его избежать, где спрятаться от него. Вот так мыши на какое-то время обеспечили себе спокойную жизнь…
В назначенный день съезд начался позже намеченного времени. Со своего места Ягды видел людей, занявших места в президиуме за столом, накрытым красным сукном, среди них были и знакомые ему лица. В центре сидели ведущие руководители государства – Атабаев, Попок, Айтаков, временами они оборачиваясь обменивались короткими фразами. В этом же ряду сидел, разглядывая делегатов, симпатичный молодой человек, в котором он узнал председателя Молодёжной организации Туркменистана Чары Веллекова. В прошлом году он приезжал в Тахтабазар во время хлопкоуборочной страды. Во втором ряду президиума сидел Ташли Аннамырат, временами его лицо мелькало между головами Атабаева и Попока. Рядом со светловолосой русской женщиной с края стола сидела Бердиева, словно соревнуясь с ней в красоте, она временами окидывала зал с радостной улыбкой на лице. Все выходящие к трибуне, взмахивая руками в сторону сидящих, краем глаза заглядывая в свои записи, выступали с каким-то особым вдохновением.
В перерывах делегаты высыпали во двор, там для гостей были установлены столы, за которым можно было выпить чаю. В тени деревьев собирались небольшие группы людей, кто-то курил, кто-то закидывал под язык нас, общались между собой. Многие толпились у стола с холодной водой.
Ташли Аннамырат во время каждого перерыва находил Ягды и Маммета Поллы, угощал их хорошим насом. Вспоминали былое.
Во время одного из перерывов, ожидая в тени дерева выхода товарищей, Ягды увидел идущих оттуда Ташли Аннамырата вместе с Гайгысызом Атабаевым. Они о чём-то шумно переговаривались. Когда подошли ближе, Ягды кивком головы поздоровался, а затем вслух произнёс:
– Салам алейкум, товарищ Атабаев!
Не успел Атабаев ответить на вежливое приветствие, как Ташли Аннамырат, о чём-то вспомнив, привлёк внимание собеседника к Ягды:
– Товарищ Атабаев, я собирался вам сказать об этом! – после чего, неожиданно согнув палец, подозвал ближе Ягды. Показав на него, сказал Атабаеву: – Гайгысыз, вот этот парень, он из села Акынияза Маммеда!
После этих слов Атабаев внимательно посмотрел на Ягды.
– И что, Акынияз так и ушёл?
– Ушёл.
– Эх, зря он это сделал!..
В этих нескольких произнесённых Атабаевым словах прозвучало сожаление о том, что ушёл такой уважаемый нужный человек, и это задело самолюбие Ягды, которому хотелось привлечь внимание такого высокопоставленного человека к себе. У него испортилось настроение. В брошенном на него взгляде Атабаева читалось недовольство, словно именно Ягды поступил неправильно, и Атабаев не одобряет его поступка.
В тот момент, когда Ташли подозвал его к себе, Ягды шёл в надежде, что Атабаев станет расспрашивать его о работе, о том, как он по-большевистски борется с представителями класса, ненавидящего советскую власть, и если останется доволен его работой, то и меня, думал Ягды, как и Ташли, отправит на учёбу, а затем предложит другую работу в более высокой должности. А вышло так, что Атабаева больше всего интересовала судьба его близкого знакомого Акынияза Маммеда. Ягды долго не мог прийти в себя, он чувствовал себя оскорблённым и униженным. “Чем я хуже Акынияза Мамеда?” – думал он про себя.
По возвращении домой после съезда он восторженно рассказывал:
– С товарищем Атабаевым за руку поздоровался. Меня ему представил Ташли Аннамырат. Мы с близкого расстояния видели товарищей Айтакова, Попока, Веллекова, слушали их выступления. Там была и Эне Бердиева, в Москве вручившая подарок товарищу Сталину от имени туркменского народа.
На самом-то деле он остался недоволен съездом. Он никак не мог забыть встречу с Атабаевым и короткий разговор с ним:
– Значит, Акынияз так и уехал?
Уехал.
– Эх, зря он это сделал!..
В этом его «зря он это сделал» был понятный подтекст. Тем самым он словно хотел сказать: «Этот достойный сын народа здесь более был нужен». И именно этот смысл больнее всего воспринимался Ягды.
* * *
Перед самым Курбан-байрамом жара стала еще просто несносной. И лишь ночью, ближе к утру, воздух становился чуть свежее, зной ненадолго отступал. В это время люди больше всего пили воды, никак не могли утолить жажду. Теперь в Союнали возле домов с колодцами холодной воды собиралось много людей, за холодной колодезной водой выстраивались очереди. Холмы Пенди, по весне одетые в ярко-зелёный народ, сейчас поменяли его на тусклую серо-коричневую одежду. Сейчас они были похожи на обиженных мужьями и отвернувших от них лица пожилых женщин.
Зелёный цвет жизни сохранился только в пойме реки и кое-где на полях. Убрав зерно, теперь дайхане были озабочены тем, как быстро и без потерь собрать выращенный урожай хлопка.
В один из таких дней Ягды, отправившись на собрание, вернулся из города с дурными вестями: «Любого, у кого есть хотя бы ишак с твёрдыми копытами, велено раскулачивать». В последнее время люди предпочитали, чтобы он вовсе не ездил в город. Потому что оттуда он всегда приносил плохие вести. А по возвращении если успевал, в тот же день, либо на следующий, собирал руководителей колхозов, находящихся в подчинении сельсовета, и проводил с ними собрания. Вот и в этот раз на таком собрании он сообщил о том, что наверху есть такое мнение. А в заключение призвал колхозников содействовать ОГПУ и прокурору, которые в ближайшие дни проведут такую чистку, помочь им в выявлении кулаков, ишанов и мулл.
Неприятная весть взбудоражила всех собравшихся. Зародившиеся в душе сомнения не дали людям возможности услышать другие сказанные слова. Среди них многих уже забрали, под разными предлогами назвав их «байскими прихвостнями» и «родственниками басмачей».
«Интересно, кто теперь на очереди?» Этот вопрос не давал покоя многим людям. И каждый, представляя, как его забирают в тюрьму, приходил в ужас. А что, у кого-то, может, считанные дни остались для вольной жизни? И ведь непонятно, кого на этот раз они будут преследовать. Они и без того действуют непонятным образом, им достаточно, чтобы кто-то кого-то из своих недругов назвал врагом, они приходят в дом полуголодного человека и, обвинив его в кулачестве, забирают с собой. Нынешнее поведение ОГПУ напоминает повадки разбойника Джемхура, не так давно устроившего на дороге к Кушке кровавую резню. О нём говорят: «Джемхур без разбора грабит людей, и, лишь убив человека, только после этого определяет, кого убил». И если большевики опять взялись за своё, выискивая «байских прихвостней» и «кулаков», значит, жди беды.
Среди тех, кто в панике покидал собрание, были Пайзы и Хан. Им было по пути, поэтому шли рядом. Хан вдруг спросил:
– Как тебе сегодняшнее сообщение Ягды сельсовета:
– Слушай, да устали мы от всех этих гонений. Пусть куда угодно увозят, только поскорее избавят нас от всех этих страданий! А то ведь всё время в страхе живём, залает собака на другом конце двора, начинаешь думать, что это за тобой пришли, – немного подволакивая одну ногу, недовольно произнёс Пайзы.
– Однако, надо что-то делать!
– А что ты можешь сделать? Пару раз дадут прикладом ружья по башке, и как миленький попрешься за ними, никуда не денешься.
– Да, хоть и говорят, что наши предки были воинственными, но есть в них эта овечья покорность. А то ведь можно было бы с ними разделаться…
По тону собеседника Пайзы почувствовал, что у Хана есть что-то на уме. Остановившись, он одобрительно посмотрел на него.
– А что, может, и в самом деле поступить по поговорке «убегающий спасётся, стоящий будет пойман»? – произнёс он, поглаживая свой круглый нос с острым кончиком, похожий на очищенную луковицу, вопросительно посмотрел на собеседника. Поскольку у него у самого тоже после собрания Ягды возникли такие же мысли, Пайзы был солидарен с Ханом. Не сходя с места, они решили воспользоваться близостью границы и немедленно переправиться в Афганистан, чтобы, прежде чем определить там куда перебираться насовсем, произвести разведку на месте, посмотреть, можно ли будет там устроиться.
… В дебрях кустарника было душно. Отыскав звериную тропинку среди зарослей, Хан и Пайзы осторожно продвигались вперёд. Временами останавливались, чтобы прислушаться, не идёт ли по их следу пограничник. После чего, обливаясь потом, осторожно продолжали свой путь.
Хан шёл впереди, осторожно переставляя ноги, и всем своим видом напоминал охотника, выслеживающего свою добычу.
Вдруг в шагах двух-трёх перед ним, шурша крыльями, выпорхнула дикая курица (фазан) и взлетела вверх. Хан испытал непонятное чувство, то ли испуга, то ли растерянности. Он даже толком не разглядел эту птицу, но при этом успел подумать: «Какими же красивыми бывают эти дикие куры!» И тотчас же буквально перед собой увидел её гнездо, в ней лежали пять-шесть яиц цвета золы. Обернувшись, Хан жестом подозвал к себе отставшего от него Пайзы. –
– Что случилось?
– Ты только посмотри сюда! – вытянув палец, хан показал ему на лежащие в гнезде яйца.
– Выходит, дикая курица высиживала птенцов?
– Выходит, так.
– Не надо, не трогай, она снова прилетит в своё гнездо, – Пайзы был уверен, что дикая курица прячется где-то рядом. И словно в подтверждение слов Пайзы где-то рядом раздалось знакомое квохтанье перепуганной птицы.
Продолжая путь, охваченный приятными мыслями о дикой курице, Хан вспомнил свои детские годы. Кажется, в ту пору диких кур было намного больше. Сельские мальчишки, углубившись в лесок, сновали между зарослями камышей и тальника. Им попадалось много яиц диких кур, коих в ту пору тоже было очень много. Собрав в подол рубахи яйца, мальчишки часть из них выпивали, а оставшимися кидались друг в друга. Такие у них тогда были игры.
Во время таких игр и на лбу Хана, и на лбу Пайзы не раз разбивались яйца дикой курицы.
Мысль о возможности избежать беды, спрятавшись от врага в соседней стране, и тем спасти свою семью, вселила в душу Пайзы твёрдую надежду. Из-под его папахи скатывались крупные капли пота. Село уже осталось позади, они ушли от него на приличное расстояние.
Дорога, по которой они шли, вскоре должна вывести их к реке, а до этого ещё задолго до неё они должны услышать шумное течение реки.
А если бы Хану и Пайзы нечаянно повстречались пограничники, они заранее заготовили для них ответ. Они собирались сказать им: «У нас пропала корова, мы ищем её».
Почувствовав резкий запах табачного дыма, идущий впереди Хан подумал: «Кажется, мы на что-то плохое напоролись» и обернулся, чтобы предупредить идущего сзади товарища. И в этот момент сбоку, в камышах, раздался звук, словно там ворочался огромный дикий кабан, а следом неожиданно раздался выстрел, звук которого огласил всю округу. Хан вздрогнул, а потом всей массой тела рухнул на землю и растянулся на ней. Идущий сзади Пайзы, хоть и не видел пограничников, бегущих из камышовых зарослей, но, когда услышал выстрел, понял, что это именно они. Он и прежде знал, что солдаты чаще всего охраняют те места у реки, где люди могут переправиться на тот берег. Испугавшись, он бросился в заросли, совсем как прыгающая в воду лягушка, спрятался там. Воины неторопливо переговаривались на своём языке. Затем раздалось ещё два выстрела. Они оба предназначались для Пайзы. Одна пуля, вызвав треск камышей, пролетела мимо, но вторая задела его за ногу. Волоча ногу, Пайзы с трудом добрался до реки и кубарем скатился в реку, чтобы плыть по её течению.
Сельские жители услышали несколько выстрелов, раздавшихся в джунглях, и поняли, что там что-то произошло. Но до следующего дня они так и не смогли узнать, что именно случилось.
И хотя солдаты, прячась в зарослях, одну за другой пускали пули, сколько ни искали его, так и не смогли найти Пайзы. Он словно растворился в этих зарослях. Идя по следу кровавых пятен, они думали, что он приведёт их в село, однако пятна крови вели к реке. Река бурлила, устраивала водовороты и текла своим путём. Увидев, что след Пайзы обрывается у реки, пограничники были вынуждены оставить поиски. Некоторое время они внимательно всматривались в реку, в поросший зарослями камышей и тальника противоположный берег реки на афганской стороне. Решив, что раненый, беглец вряд ли сможет перебраться на тот берег, а река тоже вряд ли выпустит своего пленника живым, они вынуждены были повернуть назад.
После этого они вернулись к трупу убитого ими Хана, окружили его и стали обсуждать, что с ним делать дальше. Сейчас вокруг Хана они были похожи на волка, вырвавшего из стада и задравшего джейрана, и теперь торжествовавшего победу.
Зная, что местное население недолюбливает их, считая чужаками, командир, подумав, что второй беглец уже упокоился на дне реки, где им питаются рыбы, пришёл к решению закопать тело Хана, скрывать, а народу сказать, что ничего не видели и не знают. Выкопав среди кустарников небольшую яму, приволокли труп Хана и столкнули в эту яму.
«Моя пуля достала его!», – радостно воскликнул круглолицый солдат, когда Хан грохнулся о землю. Он был словно вылеплен из солнца, настолько светлым было его лицо, на котором не было видно бровей. И вот этот солдат обратился внимание на то, что лицо Хана не изменилось, он был похож на спящего человека. Как и приказал командир, солдаты засыпали яму землёй, а сверху забросали могилу ветками и листьями, спрятали её от людских глаз.
Проплыв немного по течению реки, Пайзы всё равно не вылезал из воды из-за боязни снова наткнуться на пограничников. Но ему надо было выбираться на сушу, раненая нога дёргалась и болела, боль усиливалась, и он боялся потерять сознание и утонуть. Посмотрев по сторонам и прислушавшись к окружающим его звукам, он всё же решился выбраться на берег. Ухватившись руками за нависающую над водой ветку тальника, он выбрался из реки.
Полежав на берегу и немного отдышавшись, Пайзы сорвал большой лист водяного растения и приложил его к кровоточащей ране и плотно перевязал её куском ткани оторванной от рубахи.
Немного постояв, он прислушался, а затем, опираясь на палку и волоча раненую ногу, доковылял до села. Рассвет только занимался. Большая часть населения села ещё пребывала во власти сна. Чтобы не будить сельских собак, Пайзы пошёл кружным путём и спустился к оврагу с возвышенности, на которой стоял дом Хангулы. Обойдя сарай Гуллы эмина с задней стороны, добрался до брода, из которого сельские жители набирали воду. Увидев женщину, которая расплёскивая, по очереди наполняла водой свои кувшины, остановился. Если бы он продолжил путь, женщина могла увидеть его, испугаться и закричать. Спрятавшись в укрытии, Пайзы подождал, пока она уйдёт. Когда женщина, шурша подолом платья, прошла мимо него, Пайзы пошёл дальше.
Когда он приблизился к дому, жена, не сомкнув глаз, всю ночь прождавшая мужа, услышав незнакомые шаги, вздрогнула и вскочила с места. Увидев на пороге дома измученного Пайзы, жена не сдержала слёз, запричитала:
– Вай-эй, что с тобой случилось? Чуяло моё сердце, что с тобой стряслась беда…
– Замолчи! – приказным тоном произнёс Пайзы, заставив жену замолчать и давая ей понять, сейчас не время лить слёзы и причитать. С женой он заговорил шёпотом, словно боясь, что кто-то может услышать его. – Ты сейчас ни о чём не спрашивай меня. Иди, разбуди старшего брата и срочно приведи его сюда!
Поддержав Пайзы, жена помогла ему лечь в постель, а сама, звеня серебряными монетами на вплетённой в косы ленте, поспешила на улицу. Расстояние между их домами было близким, поэтому Пайзы хорошо слышал, как жена подошла к дому брата и остановилась. «Энеси!» – позвала она старшую свояченицу, после чего камышовый полог откинулся, и он услышал состоявшийся там разговор.
Не успела жена войти в дом, как следом за ней ворвался старший брат в накинутом на плечи доне. Увидев больного брата, сочувственно спросил:
– Что с тобой случилось?
Пайзы не стал скрывать от старшего брата, случившегося, добавив, что самое страшное случилось не с ним, а с Ханом, что он остался лежать в зарослях. Говоря о Хане с грустью, Пайзы на некоторое время забыл о мучавшей его ране, и даже боль как будто притупилась. Сейчас он сожалел о предпринятой ими попытке, которая обернулась неудачей, его не покидало чувство вины. Горячая кровь ещё не остыла в нём, сердце гулко стучало в груди.
Облизав пересохшие губы, Пайзы прошептал:
– Теперь надо любым путём забрать оттуда тело Хана!
Осмотрев рану на ноге Пайзы и увидев, что она не такая серьёзная, старший брат немного успокоился. Рана была открытой, пуля задела и разорвала мягкие ткани. Кровь остановилась, и сейчас рана напоминала раскрытый рыбий рот. Мысленно подумал о знахаре Нобате: «Мы не можем обращаться к русским докторам, раскрыть им свою тайну, рана открытая, операция не требуется, так что с ней справится и наш собственный табип Нобат». Рана мучала Пайзы, стиснув зубы, он метался на подушке из стороны в сторону.
Старший брат Пайзы смоченной в тёплой воде тряпочкой осторожно оттёр кровь вокруг раны, после чего перевязал рану свежей тряпкой. Подозвав сына брата, отправил его за Нобатом-табипом, велев тому явиться как можно скорее.
Оставив Пайзы, старший брат вышел из дома и направился к близким родственникам Хана, вызвал их из дома и стал о чём-то с ними говорить. И сразу же между стоявшими рядом домами началась непонятная суматоха. Прибыли родственники из ближних мест. Собравшись у дома Хана и поговорив немного, двоих сразу же отправили к председателю Нурджуме.
Когда Нурджума с несколькими людьми прибыл за телом Хана к командиру погранзаставы, тот принял их с видом человека, ни о чём таком не знающего. Его бездушие разозлило Нурджуму. Сощурив глаза, он пристально смотрел в лицо командира, будто хотел что-то прочитать на нём, щёлкая суставами пальцев, словно желая оторвать и выбросить их. С трудом сдерживая рвущийся из него гнев, заговорил:
– Живя по-соседству, мы ещё можем пригодиться друг другу, командир!..
– Конечно! – неохотно кивком головы согласился командир и его лицо снова приняло прежнее безраличное выражение.
– Если вам ничего неизвестно, может, тогда нам самим поискать его?
При этих словах Нурджума подразумевал отсутствие солдат. Председатель не хотел, чтобы они болтались под ногами и мешали им в поисках тела Хана. Поверив своему заместителю, что труп надёжно спрятан и его невозможно отыскать, командир, время от времени бросая взгляды на стоящих перед ним людей и постукивая по звезде на фуражке, тем самым подчёркивая, кто он такой, равнодушно произнёс:
– Ищите, если хотите! Я только хочу сказать, что в патрулируемых нами местах вы вряд ли его найдёте. Думаю, вам лучше всего в другом месте искать вашу потерю!
Выстроившись в ряд, люди стали прочёсывать места, на которые указал Пайзы. В нескольких местах им попадались похожие на кровь тёмно-бурые пятна, но даже пойдя по этому следу, они ничего не нашли.
Да мало ли кабанов носятся по этим зарослям, может, какой-то из них оказался раненым, и это его кровь? Мясо кабанов для русских излюбленная еда. Поиски продолжались до полудня, но так и не найдя тела Хана, решили получше расспросить Пайзы, где это случилось, либо принести его на руках сюда, чтобы он сам показал. Вернувшись, поисковики рассказали о том, что ничего не нашли, и это зародило у родственников Хана слабую надежду на то, что, может быть, он жив, и ему удалось скрыться. И даже мать, мысленно уже похоронившая сына и оплакивавшая его, поверила, в этом момент что может он быть жив. Да, люди немного успокоились, но дело-то не было сделано, человека не нашли. Было решено ещё раз проверить те места. «Если они отправились в сторону Пырара, наткнулись на пограничника, и раздался выстрел, то там обязательно должны быть не только пятна крови, но и примятая трава, так что искать его надо там».
В этот раз, отправляясь в джунгли, поисковики посоветовавшись, последовали совету старейшин взяли с собой колхозного буйного чёрного вола и трёх-четырёх коров.
Не прошло много времени после того, как они добрались до места, а скот разбрёлся в разные стороны. Вдруг раздался жуткий рёв породистого быка, похожий на рёв льва или тигра. У людей по телу побежали мурашки, это был знакомый страшный крик быка, к горлу которого приставлен нож. Люди побежали туда, откуда доносились эти трубные звуки. Они увидели быка, который, учуяв запах свежей крови, копытами рыл землю, как бы говоря: «Он здесь, он здесь!»
Прогнав быка, люди стали осматривать указанное им место, и вскоре увидели немного свежей земли, покрывающей небольшой участок. Оказалось, что душа наскоро присыпанного землёй Хана не успела пока покинуть тело. Лицо его был похож было на уснувшего человека.
Кровь, которая должна была вытечь из него, потекла только тогда, когда его тело принесли домой и уложили возле печи, среди родственников. Остывая, тело вытолкнуло из себя кровь. И только после этого он стал похож на покойника.
