banner
banner
banner
полная версияОчаг

Агагельды Алланазаров
Очаг

Амангуль вспомнила, как она ехала с собрания в одной телеге с Атагелди…

– Ты ведь женщина, Амангуль. Чтобы выступить в чью-то защиту на большом собрании, не стоит критиковать меня. Нехорошо, если мы, два односельчанина, на таком собрании будем выступать друг против друга. Если ты заметила, товарищ Хымлыев посчитал меня правым. И потом, если ты кого-то и хотела защитить, могла бы потом мне сказать об этом. И уж если на, то пошло, мы в состоянии кого-то отстоять даже в тот момент, когда его будут грузить на поезд, – высказал он своё недовольство её выступлением…

– Конечно, товарищи, и вы, Атагелди ага, должны правильно меня понять. Я вовсе не хотела сказать, что мы не должны бороться с теми, кто ненавидит нашу новую жизнь и покушается на неё! Да я и не из тех, кто может так сказать, вы и сами это знаете! – Амангуль вдруг неожиданно заговорила в прежнем тоне. – Но, товарищи, когда говорят о необходимости раскулачивания, это вовсе не означает, что надо всех под одну гребёнку чесать. Я тут вспомнила один наказ руководителям от товарища Атабаева, а передал его мне товарищ Ата Хымлыев, когда вернулся с совещания из Ашхабада. Товарищ Атабаев тогда сказал руководителям, которые, кичась своей должностью, не ладят со своим народом, наезжают на него: «Смотрите, не вздумайте всех делать противниками, иначе так вот можно весь народ уничтожить, нам нужны и те, кто сеет, и те, кто овец пасёт. Противника надо знать в лицо, и тогда можете забирать их!». Вот и нам, товарищи, неплохо было бы усвоить урок, преподнесённый нам великим и уважаемым государственным деятелем – товарищем Атабаевым!

После такой пламенной речи всем стало понятно, что Амангуль, которая только что было на грани провала, сумела благополучно выбраться из ловушки, в которую сама себя и загнала.

На Ата Хымлыева подействовало упоминание его имени рядом с именем Гайгысыза Атабаева, причём, в позитивном ключе. Кивая головой с места, он выражал одобрение сказанному Амангуль.

Но после того, как слово для выступления взял худощавый и оттого кажущийся непомерно высоким председатель сельсовета села «Советы», разговор вернулся в прежное русло – к вопросу о раскулачивании сельских жителей, были зачитаны имена новых семей. И снова те, о ком шла речь, стали напоминать стало оленей, пришедших на водопой к горному ручью, а те, кто сейчас кроил их судьбы, превращались в охотников, взявших этих несчастных животных на мушку.

После окончания собрания Ягды и Нурджума не спешили возвращаться в село. Раз уж они оказались в городе, надо было решить ещё ряд вопросов, касающихся села. А ко времени их возвращения домой палящие лучи солнца немного снизят свой накал.

Вдвоём они пришли в пункт приёма шерсти и шкур, чтобы сравнить свои счета с имеющимися там общими счетами. На своём рабочем месте с присущей кавказцам приветливостью их встретил начальник конторы, крупный, как слон, армянин Вартан.

– Ого, похоже, союналийцы коней оседлали!

– Да вот, приехали в город, и говорим, давай-ка брата Вартана проведаем! – в тот ему ответил Ягды.

– Спасибо! Правильно сделали. Слышал, вы на совещании приехали!

– Ну, да, на собрании побывали.

Во время обмена приветствиями и шутками Вартан махнул рукой в сторону своего стола и пригласил гостей на чай:

– Проходите, товарищи, у меня хорошо настоянный чай имеется!

– Коли так, придётся нам отведать твой чай, Вартан! – с удовольствием принял приглашение Ягды.

Чай и в самом деле оказался великолепным, настоянным, ароматным. Гости вспотев с удовольствием напились ароматного напитка. Отложив конкретные дела, довольно долго беседовали с Вартаном. Тахтабазарцы считали Вартана своим человеком, родившимся и выросшим здесь и хорошо говорившим по-туркменски.

Его отец был первым армянином, перелившимся сюда вскоре после прихода русских. С приходом Советской власти многие из них стали работать в государственной и партийной структурах. Другие, как и прежде, упорно занимались торговлей. Не так давно, ещё до того, как Гулджаш гони21 стал председателем райисполкома, их в районе стало особенно много. Но Гулджашу это не понравилось, что они захватили в районе все ремёсла. Он даже не стал скрывать своего отношения к ним, заявив: «Если вы хотите стать одними из нас, дадим вам землю, работайте в колхозе!». Но армяне с его требованием не согласились…

И даже когда сверху приструнили его, Гулджаш-гони не угомонился.

– Скажите мне, в каком законе прописано, что в торговле и на руководящих должностях обязательно должны работать армяне, тогда я соглашусь с вами, – упорно стоял он на своём. И тогда несколько семей от греха подальше просто перебрались на жительство в Мары. В Тахтабазаре остались только те семьи, которые, как и Вартан, считали этот райцентр своей Родиной. Но и убывшие оказались не промах, они стали писать и жаловаться на Гулджаша во все инстанции, обвиняли его в национализме. Не прошло и года, как тот слетел со своей должности.

Вартан был не просто крупным, но и очень волосатым человеком, клочья волос выбивались у него из ушей, из носа, не говоря уже о груди, которая была покрыта густой шерстью курчавых волос. Сидя за чаем, Нурджума невольно подумал: «Господи, да он будто пещерный человек, не зря его назначили начальником заготконторы. Если вдруг не хватит шерсти, можно будет обстричь его и добавить недостающий вес».

Посетив все необходимые места, Ягды и Нурджума уже во второй половине дня тронулись в обратный путь, решив, что к вечеру уже будут дома. Жара и духота постепенно отступали. Грунтовая дорога, то извиваясь, то выпрямляясь, была похожа на ленивое течение реки по осени. Теперь арбой управлял Ягды. Рядом с ним сидел задумчиво молчал Нурджума, мысленно перебирая имена тех, кого сегодня назначили в кулаки, и думая об их дальнейшей неизвестной, но уж точно горькой судьбе.

Этот выбор Ягды Нурджуме совсем не нравился. И как теперь донести эту весть до людей, с которым прожил рядом много лет и которых считаешь своей роднёй и просто односельчанами? А вдруг они вместо того, чтобы отправиться в ссылку, попытаются перебраться в Афганистан? Сейчас ведь и через границу перейти не так-то просто, вдруг они набредут на те места, где затаились пограничник с пулемётами? Никто ведь их не пожалеет, быстренько покончат с ними. Э-эх, туркмены изначально были несчастным народом… Если Нурджума сообщит об этом, люди ведь обязательно подумают, что и он причастен к этому злодеянию. В человеческих отношениях так было всегда. Как ты объяснишь своим родственникам, что это требование свыше, что ты ничего не можешь изменить. А вдруг они не поймут и будут обижаться на тебя?..

Конечно, от Ягды тоже ничего не зависело. И всё равно ему хотелось спросить у него о причинах такого выбора, поговорить об этом. Ему показалось, что за всем этим стоит даже не государство, а какие-то разборки местных людей. Именно эти мысли не давали ему сейчас покоя. Они будоражили его любопытство, Нурджуме хотелось побольше узнать, докопаться до истины.

Телега обошла голое подножие холма и теперь ехала среди зарослей. Воздух был неподвижен, ни ветерка. Было очень душно. Они ехали разгорячёнными и поэтому невольно думали о вечерней прохладе. Хоть бы слабый ветерок задул, он бы разогнал духоту, и дышать станет легче. Но подует чуть позже, когда на землю опустится тёмное покрывало ночи. И даже вершины, растущих по краям дороги камышей и других кустов не шелохнутся. Не слышно сейчас и голосов перепёлок и фазанов, которые обычно чирикают, прыгая и перебегая между ними с места на место. Похоже, всё живое попряталось от жары в укромных местах и ждёт наступления прохлады. Поэтому и дорога кажется тоскливой и бесконечной. Нурджуме хотелось обсудить с Ягды сегодняшнее собрание, узнать его мнение на этот счёт. Ягды же, выровняв поводья, немного сгорбившись, ехал молча, словно в рот воды набрал.

– Эй, Кабан, ты что, язык проглотил, всю дорогу молчишь? – Нурджума назвал Ягды его детским прозвищем и, словно заигрывая, легонько ткнул того в бок.

– А что мне тебе сказать, Шаллак хан? – парировал Ягды, также называя попутчика его мальчишеским прозвищем.

– Скажи хоть что-нибудь. Например, как ты относишься ко всему этому.

– А, так ты, оказывается, ничего не понял, – Ягды бросил на Нурджуму насмешливый взгляд.

– Я же сказал, нет.

– Ну, а раз не понял, надо было у начальника ОГПУ спросить, они бы тебе всё так доходчиво объяснили, что мало не показалось бы. После этого вряд ли у тебя была бы возможность задавать вопросы.

Ехидные слова Ягды задели Нурджуму. И тогда он, чтобы не отстать от собеседника, решил напомнить тому о детской оплошности:

– Эй, Кабан, ты можешь хоть раз сказать что-то умнее, чем «У Мерджен, оказывается, тоже есть сиськи!»?

Напоминание о той детской шалости больно задело Ягды, но он постарался не показать виду, усмехнулся, словно говоря «Нашёл, о чём вспомнить».

Ягды и Нурджума были не просто односельчанами, но и выросшими вместе ровесниками. Оба росли озорными и хулиганистыми мальчишками. И вместе они тоже совершали не всегда благовидные поступки. В тот раз их было трое. Нурджума, Ягды и с ними ещё один по имени Агамырат. На тот поступок их подвигло детское любопытство. В те дни до них дошёл и привлёк их внимание слух о том, что на краю села, в укромном месте, в реке купаются и играют в разные игры сельские девчушки. Ну и как было устоять перед соблазном увидеть это своими глазами, когда тебе всего-то 10-12 лет?.. Девичий брод находился среди зарослей и представлял собой небольшой залив. Оказавшись в этом уединённом месте, девчушки чувствовали себя спокойно. Могли без посторонних глаз раздеться донага и купаться, устраивать всевозможные девичьи игры. На соседнем холме оставляли кого-нибудь для дозора, и если появлялся посторонний, немедленно узнавали об этом. Поэтому приблизиться к девочкам можно было только приплыв по реке. Мальчики решили наведаться в девичью купальню, и уже шумно представляли, что они там увидят, обсуждали, как поведут себя девчонки в случае, если увидят их. Радовались предстоящему веселью. Конечно, плыть среди камышей с облепленным водорослями телом не так-то и приятно, да и нелегко. К тому же в местах, где никогда не бывает человек, может быть много водяных змей – ужей, и это тоже пугает. Но сейчас мальчишки были охвачены азартом, поэтому забыли о всяких страхах.

 

Близко подплыв к заливу, в котором купались девочки, мальчишки увидели даже больше того, что ожидали увидеть. Девочки чувствовали себя уверенно, никаких признаков беспокойства на их лицах не было. Мальчишки, никогда в жизни не видевшие голого женского тела, а тем более, в таких количествах, замерли от удивления. В тот момент спрятавшийся среди камышей Ягды неожиданно для себя вслух произнёс: «Эй, оказывается и у Мерджен есть сиськи!», – назвав имя девочки-ровесницы. Неожиданный мальчишеский голос заставил девчонок броситься врассыпную. Одни из них нырнули в воду, другие, прикрывая ладонями интимные места, поспешили к своей одежде. Обдирая кожу лица и рук, они прятались среди зарослей камышей и колючих кустарников. А у мальчишек не получилось незаметно появиться и так же незаметно уйти. Девчонки узнали их. В селе такое бесстыдство не поощрялось, в особенности, если это имело отношение к девочкам и девушкам.

Через пару дней после того события несколько посрамлённых девочек рассказали своим старшим родственникам об этом. Они нашли Нурджуму и Ягды, где они играли сверстниками, и избили этих любознателей.

Взглянув на Нурджуму, Ягды многозначительно улыбнулся, словно хотел что-то сказать, но опять ничего не сказал, будто ждал, что его попутчик снова вспыхнет, и что-нибудь наговорит. Нурджуму и в самом деле задело молчание Ягды, и особенно его высокомерный взгляд.

– Вижу я, Кабан, тебя судьба односельчан никак не беспокоит! А ведь сколько ещё людей оказались у самого края обрыва…

– Нурджума, в этом вопросе я, конечно, понимаю тебя. А ещё я скажу тебе одну умную вещь, если узнают, что ты потворствуешь людям, которые не нравятся власти, то и тебе несдобровать, знай это.

– И что они со мной сделают?

– Станешь байским прихвостнем. А могут и сослать куда подальше, следа от тебя не оставив…

– Нет, постой! – перебил его Нурджума. – А ты не задумывался над тем, сколько людей, названных баями, басмачами, ишанами и муллами, покинули родные места? Семья Маммет хана переселилась, Заир чопчи, Таир чопчи, Гувандык бай, Эрсары бай – все они с семьями ушли отсюда… Скажи, что плохого сделали тебе эти люди?

Распаляясь всё больше, Нурджума не знал, какие смешанные чувства вызывают его слова у его собеседника.

– Гмм! – произнёс Ягды, поворачиваясь в сторону Нурлжумы и всем своим видом выражая недовольство. – Эй, Нурджума, я у тебя кое-что спрошу, только ты должен честно ответить на мой вопрос! – потребовал он.

– Ну, так спроси!

– А спросить хочу я, друг мой, вот о чём. Кто тебя, меня поставил руководить людьми? Конечно же, советская власть. А кем ты был без неё? И ты, и я были безлошадными бедняками, седлав ишака, добывали свой кусок хлеба. Про меня вообще говорили: большеглазый раб такого-то.

Последнюю фразу он произнёс с особым напором.

Конечно, Ягды был благодарен новой власти, сделавшей его владыкой целого села, благодаря которой он достиг такой вершины. Любую свою работу он соизмерял с мнением новой власти: «Если я поступлю так, понравится это новой власти?» Поручения новой власти он выполнял беспрекословно, не обращая внимания на то, что она творит, и даже не задумываясь об этом. При этом он верил, что поступает правильно и от этого получал удовольствие.

Находясь среди своих, тех, кого причисляли к роду «рабов», любил пофилософствовать: «Нам большевики пришлись ко двору, они нас не просто равными сделали, а подняли ещё выше. Наступила наша очередь править бал. Те, кто раньше не отдавал нам своих дочерей, называя «гулами»22 (невольниками), теперь почтут за счастье видеть нас своими зятьями. Власть и достаток – вот что делает «гулов» «игами»23. И с удовольствием расставлял людей своего клана на руководящие должности.

– У меня тоже на многое нет обиды, – чтобы поддержать разговор, Нурджума постарался ответить в тон собеседнику.

– Главное, наш дом цел? Цел. Даже если мы очень захотим, не всё нам под силу, не всё в нашей власти. И потом, говорят же: «Узбек сам себе бек!» – слово узбек он выделил голосом, постарался произнести это слово в узбекской тональности.

Нурджума пристально посмотрел в лицо собеседника, не сдержался, вспыхнул:

– Вот уж точно «у пасынка не может быть желчи»! – иронично произнёс он. Ягды не понравились слова Нурджумы, исключавшие его из числа туркмен. Он обжёг его злым взглядом.

Сказанные к месту слова попали в самую точку. Вышло по поговорке: «Если ига назвать гулом, это вызовет у него смех, если гула гулом назовёшь, ему захочется умереть». Глаза Ягды налились кровью, волосы на теле встали дыбом, волосатые ноздри стали шире.

Резко откинув поводья в сторону и оскалив свои крупные зубы, он неожиданно накинулся на Нурджуму:

– Я сейчас покажу тебе, кто из нас неродной!

Не ожидавший такого всплеска эмоций, под тяжестью тела соперника Нурджума вместе с попутчиком слетел с телеги.

А вокруг ни души. В жару люди по этой дороге не ходят. Да и от села достаточно далеко, будь ты мальчишкой, можно было спокойно здесь вдоволь наиграться.

Воздух всё ещё не остыл, было душно и в то же время жарко. Только-только начал задувать предвечерний слабый ветерок, раскачивая похожие на короны верхушки астрагала лисовидного.

На землю оба хлопнулись одновременно. И хотя ударились о твёрдый грунт, ни один из них не почувствовал боли. Чтобы не оказаться придавленным тяжелой тушей Ягды, Нурджума быстро откатился в сторону. Хотя они и росли вместе, и не раз схватывались в драке, сейчас его противник набрал борцовскую силу, оказаться под ним ему меньше всего улыбалось. Они снова вскочили на ноги и набросились друг на друга, сейчас они были похожи на двух разъярённых быков, готовых поднять противника на рога. Силы у них были примерно равными. Ягды решил применить какой-нибудь приём, подманить Нурджуму к себе, схватить его и с силой швырнуть оземь. Но поскольку они хорошо знали приёмы друг друга, Нурджума догадался о задумке Ягды. Он постарался не приближаться к противнику, чтобы тот не мог застать его врасплох. Они ещё какое-то время боролись друг с другом, иногда падали на землю, а потом набрасывались опять друг на друга с новой силой.

Начав задыхаться, Ягды вдруг увидел свисающую с края телеги плётку, стремительно оттолкнул Нурджуму, освободив из захвата неожиданного противника свою руку. Второму борцу показалось, что он сейчас скажет: «Ну, хватит, давай, прекратим эту схватку». Но не тут-то было. Когда Ягды схватил плётку, на его лице появилось выражение многозначительного торжества, как у человека, которого защитили.

Первый удар плёткой вызвал у Нурджумы ощущение, будто его тело обожгло огнём. Нурджума разъярился. Когда Ягды собрался ожечь его во второй раз, Нурджума, успел сконцентрировать свои силы, боднул его головой. Раскачиваясь из стороны в сторону, Ягды по инерции ударился боком о телегу. Плётка отлетела в сторону.

У обоих противников рубахи намокли от пота, хоть выжимай. Царапины на лице, руках кровоточили и саднили. Как разъярённые быки, они, задыхаясь, смотрели друг на друга, готовые схватиться по-новому.

Кустики на земле были примяты, как будто здесь валялись свиньи.

Казалось, что Нурджума готов пойти в наступление, но он не стал этого делать. Присев на корточки, руками показал Ягды на оторванный от рубахи огромный кусок ткани.

– Эй, Кабан, ты что натворил?

Ягды ответил взглядом, в котором отчётливо читалось: «Так тебе и надо!» и он ехидно улыбнулся.

– Разве у всех, как у тебя, имеется две жены, чтобы могли быстренько залатать порванную одежду? Вот, приедем в село, заставишь Хануму зашить мою рубаху.

– Вот что она тебе зашьёт! – Ягды показал Нурджуме огромную фигу.

Нурджума понял, что снова задел Ягды, и мысленно усмехнулся. На его лице появилась непонятная улыбка, которой он как бы говорил: «Ты ещё увидишь, на что я способен!» Хитро улыбаясь, он встал с места, обошёл телегу и подошёл к коню. Смахивая со лба капли пота, стал распрягать лошадь.

– Кабан, друг, оказывается ты не тот человек, которого можно назвать коллегой по работе и сотрапезником на свадьбе. Я разрываю нашу связь, пусть каждый со своей вещами остаётся!

Телега, на которой они ездили в город, принадлежала Ягды, а конь был собственностью Нурджумы.

Ягды не сразу понял намерения Нурджумы, потому что не думал, что тот может так поступить. Напротив, он подумал, что напарник решил теперь сам повести телегу, поэтому взял поводья в руки, хочет примирения. Но о примирении не могло быть и речи. Освободив коня от телеги, он сел в седло и поскакал, оставив товарища на полпути. Не в силах справиться с охватившей его злостью, Ягды крикнул вслед тому: «Давай, уматывай, посмотрим, как ты ещё хотя бы раз сядешь в эту телегу!» А Нурджума, не обращая внимания на выкрики Ягды и не оборачиваясь, поднимая столбы пыли, оставив его на полдороге, ускакал с этого места.

С Ягды получилось по поговорке: «Пусть конь твой не остановится на полпути». До села надо было пройти ещё почти половину пути. Не зная, как быть, Ягды некоторое время стоял, прислонившись к телеге и озираясь по сторонам. Но на горизонте никто так и не показался, так что помощи просить было не у кого. Ему не хотелось оставлять на дороге без присмотра свою телегу, которой он так гордился, разъезжая на ней как глава сельсовета. Конечно, можно было бы подождать, всё равно кто-нибудь мог появиться на дороге, но просто стоять и ждать он не мог, не хватало терпения. Он, конечно, знал, если его джигит увидит Нурджуму, обязательно спросит, а где его начальник, и узнав, что тот остался на дороге, обязательно примчится за ним. Но и этот вариант был маловероятен, то ли он встретит Нурджуму, то ли нет. Скоро наступит вечерняя прохлада, в прохладную погоду дорога не кажется такой долгой. Подумав об этом, Ягды решил забрать арбу с собой, и по мере возможности перетащить её в село. В самом деле, не оставлять же своё имущество на дороге! Сняв с головы свою папаху, он положил её на папку с документами в арбе. Вроде немного полегчало. Теперь можно и трогаться в путь. Он устроился впереди арбы, сунул под мышки боковые оси телеги и, трясясь, тихонько пошёл вперёд. Поначалу тащить арбу на себе было непросто, но потом стало легче, когда вышли на ровную грунтовую дорогу, она легко покатилась вслед за возчиком. Конечно, он считал унизительным для себя тащить на себе телегу будучи председателем сельсовета, но ровный перестук колёс телеги успокоил его. «Дотемна доберусь до села, но телегу оставлю на подходе к селу, иначе люди могут увидеть меня и высмеять, мол, сельсовет вместо коня или ишака впрягся в арбу и тащит её на себе. Оставлю телегу, а мой джигит потом заберёт её и притащит домой».

Смирившись со своим положением, Ягды по пустынной дороге потихоньку тащит на себе телегу. Когда колёса телеги касаются грунта, тащить её становится трудно, будто кто-то сзади цепляется за неё, тормозит. Зато на спуске телега катит по инерции, да и сам Ягды несётся вниз как на крыльях. Телега громко тарахтела. Когда телега приближалась к селу неожиданно со стороны рядом где-то у Ягды раздался знакомый ехидный голос Нурджумы:

– Эй, Кабан, тебе не зря такое прозвище дали, оно очень подходит тебе. Посмотришь со стороны и кажется, что телегу тянет настоящий кабан.

Ягды остановился, опустил на землю оси телеги и, глядя на шутливо настроенного Нурджуму, зло проворчал:

 

– Да заткнись ты, сволочь проклятая!

Сев на освободившегося от телеги коня, Нурджума проехал какое-то расстояние, затем сошёл с дороги и спрятался в укромном месте, чтобы понаблюдать за тем, как Ягды тащит на себе телегу.

– Вот отведу коня на базар, и если мне удастся его продать, другой транспорт я даже искать не буду, тебя впрягу в арбу и буду ездить на ней! – Нурджума похлопал ладонью по шее коня и, победно кивнув в сторону Ягды, изобразил на лице улыбку, в которой читался упрёк.

– Если ты и дальше будешь вести себя так, ей-богу, рано или поздно беду себе накличешь! – ответил Ягды, давая понять, что начал успокаиваться.

Сунув руку в глубокий карман штанов, чтобы достать оттуда табакерку для насвая, он довольно долго провозился, словно пытаясь нащупать свои гениталии. Закинув в рот нас, прислонился к арбе и вдыхая полной грудью свежий воздух, с улыбкой на лице повернулся к Нурджуме, который в это время впрягал коня в арбу:

– Эй, придурок, ей богу, ты чокнутый! Ну и шуточки у тебя!

В село они въехали, когда уже совсем стемнело. Где-то на той стоне Мургаба выли шакалы. Село уже готовилось ко сну и лишь кое-где были слышны голоса женщин, зазывающих домой своих заигравшихся детей. На небе зажглись первые звёзды, они удивлённо взирали на едущих в телеге Ягды и Нурджуму, словно видели их впервые.

* * *

На следующий день после возвращения из города Нурджума отправился в поле, чтобы посмотреть, как идёт полив колхозного хлопчатника, и увидел младшего сына Кымыша-дузчы Оразгылыча. Закатав штанины до колен, Оразгылыч в это время поливал хлопчатник на своей собственной делянке.

Вид здоровых хлопковых кустов, получивших достаточно удобрений и воды, радовал глаз, поднимал настроение. Для дайханина, связывающего надежды с будущим хорошим урожаем, не может быть большей радости, чем видеть прекрасные плоды своих трудов.

Увидев Нурджуму издалека, Оразгылыч удивился, что на этот раз тот изменил своему правилу. Обычно он, кивнув головой в знак приветствия, продолжал свой путь, но в этот раз повернул коня в его сторону. Значит что-то намерен сказать. Он встретил Нурджуму вопросительным взглядом.

– Арма, Оразгылыч, как дела?

– Спасибо, дядя, хорошо! – Оразгылыч, относясь с уважением ко всем выходцам рода чоруш, к которому принадлежала и его мать, называл их дайы – дядями.

– Тювелеме, еген24, у твоего хлопчатника замечательный вид! – Про себя же Нурджума подумал с сожалением: «Доведётся ли вам снять этот урожай?»

– Это же хлопчатник, за ним, как за малым дитём уход нужен, тогда он и растёт замечательно.

Делая вид, что любуется хлопчатником, Нурджума не знал, как сообщить Оразгылычу дурную весть, колебался. Любуясь ровными кустами хлопчатника, он думал о том, что Кымыши настоящие земледельцы, они достойные люди, и уж во всяком случае, свой достаток зарабатывают честным трудом.

– Оразгылыч, племянник, мне надо сообщить тебе одну неприятную вещь, хотя мне бы очень не хотелось этого делать! – чувствовалось, что Нурджума переживает.

– Раз надо, значит, говори, дядя, – Оразгылыч вытянул ноги из грязи и встал на сухое место.

– Так вот, племянник, вчера на большом собрании в городе среди тех из Пенди, кого следует раскулачить, названы были и ваши имена…

– Гмм… да, – Оразгылыч тяжело вздохнул, задумался. Потом спросил: – В том списке я один или же и имя Оразгелди акга тоже там есть? – озабоченно произнёс он. Ответ Нурджумы был коротким:

– Да, вы там оба значитесь. Причём, вас должны сослать вместе с семьями.

– И куда же нас сошлют?

Приподняв голову, Оразгылыч посмотрел на Нурджуму, беспокойно ёрзавшего в седле коня.

– Этого я не знаю, еген.

– А нельзя ли сделать так, чтобы сослали меня, а Оразгелди оставили со стариками, присматривать за ними? – эти слова он произнёс, оттирая с покрасневшего лица ладонью пот и как бы советуясь, заботясь о близком.

– Ох, не знаю, еген. Как бы не было уже поздно что-то предпринимать… Мне бы очень хотелось помочь вам. Я не могу представить Союнали без Гуллы эмина, без вас, только это не в моей власти. Вообще-то я не должен был пока даже говорить об этом, да вот, не сдержался, вырвалось…

Получив неожиданную и такую горькую весть, Оразгылыч после того, как Нурджума покинул его, ещё какое-то время в задумчивости стоял на том же месте, озираясь по сторонам и разглядывая раскинувшееся вокруг прекрасное поле. Вид у него был такой, словно он, глазами прощаясь со своими полем, растениями, в душе он навсегда прощался с Родиной.

Оглянувшись через несколько минут Нурджума увидел, как Оразгылыч, закинув лопату, на плечо, возвращался домой.

* * *

Когда Оразгылыч раньше времени вернулся с поля, отец вместе с внуками Алланазаром и Аганазаром седлал ишака-коня, чтобы съездить на бахчу и проверить её состояние. В это же время из дома выходила Джемал мама вместе с младшим внуком Рахманназаром, который завидовал старшим братьям и просился поехать вместе с ними. Зная, что младший внук всё равно ничего не поймёт, Джемал мама пыталась ласковыми словами урезонить его, уговорить.

– Ты что думаешь, этот ишак слоном стал, чтобы вы могли такой толпой усесться на него? Сядет дед, один брат сядет спереди него, а второй – сзади, а ты куда сядешь? На уши ишака что ли? Тебе места там нет.

Увидев сына, рано утром ушедшего поливать хлопчатник, с лопатой на плече раньше времени, возвращающегося домой, Кымыш-дузчы заподозрил неладное. Бросив на седло верёвку, которую приготовил взять с собой, повернул голову, чтобы расспросить сына, что случилось. Оразгылыч на ходу спросил:

– Оразгелди акгам дома? – и посмотрел по сторонам.

– Зачем тебе Оразгелди понадобился? – спросил Кымыш-дузчы, глядя вслед Оразгылычу, бросившему лопату у стены и быстро вошедшему в дом.

Весть, которую принёс Оразгылыч, повергла в уныние всю семью Кымышей. Сыновья сразу собрались у отца, чтобы держать с ним совет. Понятно, раз власть взялась за них, теперь уже ни за что не отступит. До сих пор и вот уже много лет она добивалась своего, значит, и теперь решения своего не отменит.

Какое-то время Кымыш-дузчы молчал. Да, беда, обрушившаяся на народ, не обошла стороной и Кымышей. Старику этот груз казался неподъёмным. С не унимающейся внутри тревогой он посмотрел на сыновей. Ему хотелось сказать им, что ссылка вовсе не означает конец жизни, хотелось успокоить своих детей. Но волнение его было таким сильным, что он долго не мог успокоиться, произнести хоть слово. Молчал, хотя и не хотелось молчать. Старику показалось, что чёрные тучи накрыли всё небо, закрыли солнце. Уставившись печальным взглядом в очаг, спустя долгое время он смог выдавить из себя:

– Делать нечего, парни, чему бывать, того не миновать… С судьбой не поспоришь…

Оразгелди в тот же день, оседлав ишака, отправился в пески, туда, где паслась их отара. В отаре у него с братом паслись около пятидесяти овец и коз. Можно не сомневаться, если семья отправится в ссылку, власти немедленно завладеют имуществом ссыльных, разграбят его. Надо по возможности спасти скот и отдать его в руки человека, которому можно доверить и который, случись им рано или поздно вернуться домой, отдаст им скот в целости и сохранности. И пару из них забрать домой, чтобы подготовить каурму на дорогу. Был у них человек, которому они доверяли. Это был Ямат бай. После того, как колхоз забрал большую часть его скота, он, найдя подход к председателю сельсовета Ягды, устроился колхозным пастухом для части этого скота. Жена Ямат бая была сестрой Джемал мамы, так что они были не просто добрыми односельчанами, но ещё и родственниками Кымышей.

Когда Оразгелди, отделив от отары чабана Гуллара часть принадлежащих Кымышам овец и разделив её надвое, пригнал с собой порядка тридцати баранов, Ямат бай, только пригнавший овец с пастбища, поставив тунчу на огонь, готовился в коше к чаепитию. Стоявшая на огне тунче уже зашумела, на поверхности воды образовались пузырьки, и она уже готовилась закипеть.

Когда собаки, почуяв чужака, залаяли, Ямат бай посмотрев в ту сторону, увидел вдалеке человека на ишаке, гнавшего перед собой в его сторону небольшую отару овец. Ничего не зная о случившемся, Ямат бай был удивлён, увидев и узнав Оразгелди, и не мог понять, с каких пор он заделался чабаном. Прогнав собак, Ямат бай, глядя то на Оразгелди, то на животных, хоть и не понимал, отчего тот пригнал часть овец из отары гапланов, всё же встретил неожиданного гостя по-родственному тепло:

– Племянник, поздравляю тебя с новой должностью!

Прежде чем ответить, Оразгелди опустил голову и выдавил из себя улыбку, давая понять, что у него есть разговор.

– Спасибо, дайы!

– Скотина твоя в хорошем состоянии, – заявил Ямат бай, бросив взгляд на овец.

– Но это же чабан Гуллар их пас! – согласился с Ямат баем Оразгелди.

Сидя в тени шалаша Ямат бая за чаепитием, Оразгелди рассказал тому о новом повороте судьбы Кымышей. На спокойном лице Ямат бая, в его миндалевидных глазах промелькнула озабоченность. Тяжело вздохнув, он произнёс:

21Гони – прямой
22Гулы – невольники.
23Иг – чистокровный туркмен, не смешанный с другими национальностями, как правило, это люди светлокожие, не имеющие на теле слишком густой растительности.
24Молодец, племянник!
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24 
Рейтинг@Mail.ru