Адриана Дари
Ненужная истинная дракона. Хозяйка Солнечного поместья
Глава 1
С трудом разлепляю глаза и вижу, пожалуй, самый лучший сон за все те операции, что мне пришлось пережить. Может, у этого анестезиолога просто рука оказалась легкой?
Передо мной стоит голый мужчина с широкими, я бы сказала, богатырскими плечами, потрясающей рельефной спиной, узкими бедрами и упругими ягодицами. Ну чисто Аполлон, как сказала бы моя бабушка.
Я не бабушка, но с удовольствием занесла бы этот образчик мужской красоты в раздел “идеал”.
К моему разочарованию ниже рассмотреть я ничего не успеваю, потому что он натягивает кожаные штаны и возится с завязками. Зато я могу любоваться, как перекатываются мышцы на его спине: медленно, плавно… И это создает ощущение опасности, как будто передо мной не просто человек – хищник.
– А, проснулась, – даже не оборачиваясь, небрежно произносит он.
Ну вот все и испортил. В тоне сквозит такое презрение, что у меня аж скулы сводит. Вычеркиваю из раздела.
– На твое счастье, в тебе оказалось даже больше силы, чем мне обещали, – он наконец, поворачивается ко мне и берет со стула небрежно накинутую на него белую рубашку.
Нет, все же хорош… Густые черные брови, пронзительный, хоть и ледяной взгляд черных как ночь глаз, в котором читается вызов и высокомерие, словно он оценивает и подчиняет все, что попадает в его поле зрения. Высокие скулы, мужественный подбородок с ямочкой. Чувственные, четко очерченные губы изогнуты в усмешке.
Он надевает на себя рубашку, а до меня доносится аромат сандала и можжевельника, который пробуждает в моей голове воспоминания… вовсе не мои! Просто потому, что мои ограничивались бы хирургической чистотой и холодом кушетки, на которой меня везли в операционную.
Сейчас же передо мной проносятся совсем другие события: молодая девушка, вроде как сводная сестрица, трагично заламывающая руки, суетящаяся толстая, с испариной над верхней губой женщина, вроде как моя мачеха, и то, как меня в одной ночной сорочке вталкивают в темную комнату, где меня ждет невероятной красоты и мощи мужчина.
Беспощадный и непобедимый генерал королевской армии, Арион Тарден. Дракон, который платит таким, как я, безродным невинным магически одаренным девушкам за их силу.
Дыхание перехватывает, когда я мысленно возвращаюсь в реальность. Ну ничего себе!
– Только не нужно вот этого удивленного и оскорбленного взгляда, – по-своему истолковывает мои эмоции Арион. – Ты… Как там тебя зовут…Ты же не думала, что такая, как ты, может на что-то рассчитывать?
Он еще и имени не запомнил? Такая, как я? Я даже невольно окидываю взглядом свое тело под грубоватой простыней. А что со мной не так. Здоровая, молодая… Меня устраивает!
– Ты прекрасно знала, на что шла. Вот, плата, как и было обговорено.
Он небрежно швыряет мне в ноги кожаный мешочек, который со звоном падает на постель.
– Кому-то проболтаешься или решишь потащиться за мной, пожалеешь, – бросает дракон и выходит из комнаты.
Я? За ним? Бегу, теряя тапки!
Читая книги о попаданках, я каждый раз молила вселенную, чтобы меня вот так когда-то закинуло невесть куда. Прочь оттуда, где день ото дня мне становилось только больнее, потому что назначаемые препараты уже не помогали.
Где надежды на то, что дальше будет что-то светлое, не оставалось совсем. Где из воспоминаний у меня остались три неудачных ЭКО, последнее из которых спровоцировало онкологию, муж, заделавший ребенка на стороне и покосившийся домик от бабушки в деревне.
Готова ли я принять тот факт, что мои мечты сбылись? Да сто раз да! И чтобы я позволила какому-то там высокомерному мужественному красавчику испортить мне жизнь? Да ни за что!
Как только дверь за драконом захлопывается, я сползаю с кровати. И уже не потому, что у меня просто нет сил двигаться. Потому что… Видимо, все же ночь у меня, то есть еще у Адалии Пэрис, девушки, в тело которой я попала, была очень даже ничего.
Нахожу глазами зеркало в старой деревянной раме и подхожу, чтобы оценить все то богатство, которым наградила меня вселенная. Да, худовата, да, лицо бледное, а волосики жиденькие. Но это все исправимо.
Зато у меня есть глубокие голубые глаза, длиннющие ресницы, высокая девичья грудь, тонкие запястья и стройные ноги.
Второй шанс на жизнь. Это больше, чем я когда-то могла мечтать.
Нахожу непрозрачную, к счастью, ночную рубашку, в которой сюда втолкнули Адалию, и натягиваю ее, попутно соображая, что мне теперь делать.
За дверью слышатся голоса и торопливые шаги.
– Дракон уже ушел, – слышу дрожащий, уже сам по себе вызывающий неприязнь голос мачехи. – Вроде довольный. Скажи спасибо, что он на эту чахлую согласился, иначе б тебе под ним быть.
– Матушка! Да что ты такое говоришь! Меня бы тогда замуж бы не взяли, а ей-то что? И так не возьмут!
Судя по воспоминаниям девушки, Адалия – дочь старого почившего трактирщика. После его смерти вторая жена прибрала к своим рукам все дела, Адалию использовала как бесплатную рабочую силу, а свою дочь, Эренцию, всячески обхаживала. В общем, все как в старых добрых сказках.
Только вот вместо того, чтобы встретить благородного принца, Адалия оказалась в постели дракона, который срочно потребовал невинную деву с магией. Отказать ему не имели права, ну а выбор по идее и не стоял.
После этого вряд ли бы ее будущее было светлым и со счастливым концом. Но… я не она.
– Он обещал хорошую плату, – алчно произносит мачеха, я, кажется, даже представляю, как она потирает руки. – Это закроет наши долги и даже останется на твое приданое. Там как, барон Воффель тебя все еще обхаживает? А от Адалии мы просто тихо избавимся.
Так. Стоп. Что они собрались сделать?
Глава 2
А не обалдели ли они часом? Вот это, я понимаю, наглость.
Значит, тело мое, магия моя, а деньги им? Вот это они, конечно, придумали!
Хватаю увесистый мешочек с монетами, засовываю его под матрас и аккуратно расправляю простыню, чтобы не было ничего заметно. Если что, все равно мне потом убираться.
Шаги останавливаются у двери, которая почти сразу после этого открывается, являя мне мачеху и сестрицу.
– Жива? – как-то подозрительно недовольно фыркает Августа, мачеха Адалии.
Она проходит в комнату и брезгливо окидывает взглядом кровать. Ее полная фигура обтянута корсетом, подчеркивающим пышные формы. Висящие щеки и двойной подбородок, свидетельствующие о добром аппетите и любви к хорошей еде, подрагивают при каждом движении головы. Из-под тяжелых век меня оценивают маленькие поросячьи глазки, окруженные сетью морщин.
– Вижу, что жива, – толстые пальцы сжимают веер, который она тянет ко мне.
Она так всегда делает: поддевает этим веером подбородок, заставляя смотреть ей в глаза, а потом им же может и ударить, если ей что-то не понравится.
Ну уж нет, я с собой так не позволю. Делаю шаг назад и спокойно, открыто смотрю на нее, хотя память Адалии подсказывает мне, что та никогда не поднимала взгляда.
Моя реакция озадачивает, мачеха прищуривается и бьет веером по своей ладони:
– Что-то не так, Адалия? – спрашивает Августа с угрозой в голосе.
– Вы отдали меня на поругание мужчине, разве в этой ситуации вообще что-то может быть “так”?
– Ой, не драматизируй, – отмахивается она, – от этого еще никто не умирал. Ты должна радоваться, что хоть так узнала, что такое мужчина. На тебя б иначе вообще никто не посмотрел. А тут даже не простой, а дракон!
Так и хочется сказать, что раз это честь, тогда положила бы под него дочку свою, все были бы счастливы.
Но мачеха вроде бы и говорит словно невзначай, а вроде изучает мою реакцию, провоцирует. Именно эта мысль не дает мне ответить дерзко. Что-то тут не так… Надо подумать.
– Как скажете, – сжимаю зубы я, но взгляда не отвожу.
Эренция, стоя позади мачехи, довольно хмыкает. Она всегда с восторгом воспринимала все издевательства над Адалией. И если родная дочь трактирщика не могла понять почему, то я это определенно вижу.
Ее высокая, худощавая фигура кажется угловатой и неуклюжей. Бледное лицо с заостренными чертами и тонкими губами выражает постоянное недовольство. Естественно, даже на фоне слабой и заморенной Адалии Эренция выглядела не сказать, что выигрышно.
Зависть.
– Где деньги? – требовательно спрашивает мачеха.
– Какие деньги? – старательно изображаю удивление, надеясь на репутацию Адалии, как совершенно бесхитростной девушки.
– Которые должен был заплатить дракон, – подтявкивает Эренция, как будто уже мысленно представляет, что сделает с этими деньгами.
Делаю испуганное выражение лица (ну или мне хочется на это надеяться):
– Матушка… Так он ничего…
Выдавить слезу или уж не стоит?
Мачеха покрывается багровыми пятнами, выказывая высшую степень негодования. Был бы у нее свисток, как у чайника, наверное, засвистела бы.
– У-у-у… бесполезная девка! – срывается на визг мачеха. – Уже и ноги раздвинуть не можешь нормально! Только и годишься, что в поломойки. Подбирай свои сопли и вперед убираться! Чтобы все отхожие места сегодня вычистила. Курица безмозглая!
Она еле сдерживается от того, чтобы сломать свой дорогой веер, желательно, об меня. Но в конце концов, бросив на меня испепеляющий взгляд, уходит из комнаты.
Не могу удержаться от усмешки. Мне можно памятник за выдержку ставить!
Ну, что… Теперь пусть этот дракон и Августа между собой разбираются и решают, кто не верблюд. Нечего было так со мной обращаться.
Конечно, убираться я не собираюсь. Как и дальше жить с Августой и Эренцией. И плата, что оставил дракон, очень мне пригодится. Главное, сейчас сесть и обдумать, покопаться в памяти Ардении, куда мне податься.
Дождавшись, когда на лестнице стихнут шаги этих двух невыносимых особ, я достаю из-под матраса мешочек и, шлепая босыми ногами по потертому от времени деревянному полу, убегаю в свою комнату.
Меня радует то, что у Адалии комната хоть маленькая, но своя. Девушку переселили сюда спустя пару месяцев после смерти отца под предлогом ремонта той, в которой она жила до этого. Ремонт был закончен, а Адалия так и осталась в крохотной угловой комнате, промерзающей зимой так, что на стенах появлялся иней, а вода в тазике для умывания подергивалась тонкой пленкой льда.
Из мебели только самое необходимое: узкая деревянная кровать, накрытая потрепанным старым одеялом, небольшой деревянный стол с одним шатким стулом, комод и старая, потрескавшаяся раковина для умывания в углу комнаты.
Подхожу к комоду и достаю первое попавшееся платье. Какая разница, какое брать: они все из затертого льна, цвет которого уже и не определишь.
Ящик получается задвинуть хорошо, если с пятого раза, но это происходит с таким грохотом, что с комода падают свеча и шкатулка. Как же мы, оказывается, избалованы полозьями на колесиках в нашей мебели!
Поднимаю свечу, а за шкатулкой приходится лезть под кровать. С досадой отмечаю, что по деревянной шкатулке прошла трещина. А была такая красивая, с позолоченным вензелем “А. П.” – инициалами отца Адалии.
Чуть прижимаю пальцами, чтобы попытаться поправить, но в этот момент раздается щелчок, и вензель на шкатулке открывается, как дверца.
Вздрагиваю от неожиданности и чуть снова не роняю шкатулку.
Заглянув внутрь, нахожу сложенную в несколько раз записку с подписью: “Моей дорогой Адалии в день ее совершеннолетия”.
Глава 3
“Моя милая дочурка, если ты читаешь это письмо, значит, я не смог сам поздравить тебя с этим важным днем…”
Мне приходится поднапрячься, чтобы вспомнить, когда же у Адалии был день рождения: его не отмечали уже несколько лет подряд. Кажется, именно позавчера ей исполнилось восемнадцать. Чуть раньше бы дракон пришел, не видать бы ему магии Адалии, а так мачеха вон сразу подсуетилась. Вот собака страшная!
Еще труднее оказывается вспомнить, как так вышло, что Адалия не открыла шкатулку вовремя, ведь если бы не случайность, это письмо не нашлось бы вообще. Вероятнее всего, девушка просто не знала о тайнике: отец, похоже, не успел о нем рассказать перед тем, как погиб.
Прислушиваюсь к звукам снаружи, чтобы убедиться, что мне не стоит ждать незваных гостей. От волнения у меня даже руки подрагивают. Или от слабости?
Разворачиваю записку, с хрустом сломав коричневую печать и подхожу к маленькому окну, выходящему на задний двор трактира, потому что иначе очень трудно что-то разобрать из-за слабого освещения. Скольжу глазами по неровным, кривоватым строчкам и буквам, стоящим вразвалочку на пожелтевшем листе бумаги. Но эстетика письма отходит далеко на задний план, когда я вчитываюсь в слова.
В каждом неловком завитке чувствуется отцовская любовь и искренняя забота. Такие, что у меня сердце сжимается от тоски по своим родителям: их тоже не стало несколько лет назад, и, кажется, я до сих пор до конца не приняла это.
Но среди всех слов нежности, которые написал отец Адалии, сейчас находится ответ на вопрос, почему мачеха так ненавидит ее.
“По моему завещанию, которое будет храниться у нашего нотариуса, после совершеннолетия ты становишься владелицей нашего трактира. Августа и Эренция должны получить ежемесячное содержание и квартиру в доходном доме над книжной лавкой”.
Усмехаюсь тому, насколько все же Адалия была нежным цветочком, не приспособленным ни к чему: она знать не знала ни про завещание и тем более про квартиру. Хорошо мачеха устроилась, однако! И рыбку съесть, и…
“И еще… Должен я тебе признаться кое в чем. Боюсь я за тебя. Малодушно не уверен, что Августа сможет заботиться как о родной.
Два года назад я приобрел крохотный участок земли с домиком на юге от Валерона на имя тетки твоей кормилицы, Лиры Бранкс. Расписка будет лежать у нотариуса, там она будет в большей сохранности.
Если когда-то, не приведите всемилостивые боги, тебе захочется сбежать, знай, что там тебя ждут”.
Вот оно! В голове по пунктам выстраивается план, который должен привести меня к новой счастливой жизни. И да, я стопроцентно уверена, что в этот раз она будет счастливой, для того второй шанс и дается.
А отец Адалии-то как в воду глядел! Я все гадала, неужели совсем трактирщик слепой был, не видел, что за фрукт его женушка. Нет, оказывается, сам не простой.
Трясу на всякий случай еще шкатулку и из того же отсека мне на ладонь падает небольшой медный медальон, старый, подернутый зеленью, но все равно очень красивый. По краю выгравированы замысловатые узоры и завитки, а в центре – изящное рельефное изображение дракона.
Дракон? Что-то мне знакомство с местными драконами не особо понравилось. Неправильные они какие-то. Где благородство? Хотя красив генерал, да… Этого у него не отнимешь. Да и пахнет он прекрасно.
– Ты что там застряла? – раздается стук в дверь и режущий слух голос Августы. – Грязь сама себя не уберет! Шевелись, убогая!
Черт, как бы не вломилась. Сминаю записку и прячу в кулаке.
– Да, матушка, – закатываю глаза и делаю дрожащий покорный голосок. – Я сейчас.
– Хватит страдать и рыдать, – ядовито говорит она. – Я к дракону за деньгами. И не приведите боги, я узнаю, что ты что-то ночью сделала не то! Высеку прямо на дворе, чтобы все видели, поняла меня?
Чувствую, как кулаки сжимаются еще крепче, а ногти впиваются в ладонь. Тебя бы высечь за все твои делишки. Но ничего… Я не Адалия, и я найду на тебя управу.
– Поняла, – отвечаю я, возможно, резче, чем нужно было.
– То-то же, – удовлетворенно хмыкает мачеха. – И дрянь свою не забудь выпить, а то сдохнешь раньше времени, кто убираться-то будет.
Слышу удаляющиеся шаги и немного выдыхаю. Что я там должна выпить?
На раковине стоит коричневый подозрительный пузырек с марлевой пробкой. У меня мама на работе такими же пробирки закрывала для стерилизации… Прям воспоминание из детства.
В пузырьке мутноватая жидкость, на пузырьке никаких опознавательных знаков. Адалия это пила после какого-то из обмороков. Буду ли я это пить? Нет. Выливаю содержимое в раковину, и комнату наполняет резкий нашатырный запах.
Уж лучше я при необходимости схожу к лекарю, хотя пока что я себя чувствую более чем здоровой, а мне есть с чем сравнить. Ну разве что голодной.
Так, пока мачехи нет, а Эренция по своему обыкновению сидит у себя в комнате и читает газеты с последними сплетнями, пора воплощать свой план в жизнь.
Я быстро одеваюсь и причесываюсь, прячу записку от отца, медальон и мешочек с монетами в карман и, нисколько не страдая, что покидаю эту комнату, выскальзываю в коридор.
Дверь в комнату Эренции оказывается плотно закрыта, и я, испытывая злорадное удовольствие, просовываю стоящую в углу метелку сквозь ручку. Мелкая пакость, конечно, но душу греет. Ну и даст мне форы, если вдруг заметят, что я куда-то сбежала, а не послушно чищу туалеты.
Спускаюсь на первый этаж, где за столами сидит очень много разномастного народа. Присматриваться времени нет. Не думаю, что мачехе потребуется много времени получить от ворот поворот у дракона. Надо быстрее делать ноги.
Вроде бы все спокойно и гладко складывается, но сердце отчаянно колотится, а адреналин в крови просто зашкаливает, когда я через едва скрипнувшую дверь выхожу на задний двор, заваленный бочками и ящиками.
Платье цепляется за все подряд, на каком-то торчащем гвозде даже остается клок подола, но я добираюсь до конца двора к неприметной деревянной двери. Толкнув ее, проскальзываю внутрь, очутившись в тесном переулке между доходным домом и зданием банка.
Да, трактир имеет очень удобное расположение – в самом центре города. Так что и до нотариуса тут совсем рядом – на расстоянии половины квартала, но сначала мне нужно выйти на главную улицу.
Ускоряю шаг и, периодически озираясь по сторонам, прохожу переулок, а потом и оживленную людную улицу, где умудряюсь смешаться с толпой. Чем дальше я иду, тем тревожнее мне становится.
Нет, я, конечно, готова бороться, но кажется мне, что Августа ведет какую-то игру, о которой не знала Адалия. И эта игра может оказаться весьма и весьма хитрой. Главное, нужно быть готовой к неожиданностям.
Останавливаюсь у высокого здания с узкими окнами, дома нотариуса фон Ляхтена, и поднимаюсь на крыльцо.
– Нира Аделия? – удивленно поднимает брови сам фон Ляхтен, открывший мне дверь. – Вас прислала нора Августа?
Окидываю взглядом этого мужчину “немного за сорок”, похожего на беременного таракана: ножки тоненькие, а пузико выразительное.
– Нет, нор фор Ляхтен, – серьезно отвечаю я. – Я пришла сама. За завещанием.
Глава 4
Его лицо вытягивается. Острый подбородок становится еще более острым, щеки – впалыми, а пенсне чуть было не соскальзывает с его загнутого книзу носа.
– Но… Нира… – что-то бубнит он, и это раздражает.
А еще заставляет напрячься. С моей стороны было бы глупо надеяться, что человек, который сам не пришел рассказать мне о завещании, будет рад меня видеть. Но документы мне нужны, и без него их не получить.
– Нира Адалия, – намекаю ему, что он ошибся в моем имени. – Что-то не так?
Фон Ляхтен начинает суетиться и пропускает меня в дом, предварительно выглянув на улицу, будто проверив, видел ли кто-то, что я зашла.
Ощущение, что захожу в логово маньяка, который меня в доме сейчас того, и концы в воду. Хотя, нет. Вон как дергается уголок рта нотариуса, он очень и очень нервничает.
Из глубины дома к нам выходит слуга, но фон Ляхтен с раздражением приказывает ему скрыться, а сам проводит меня по темноватому коридору с портретами предков нотариуса в тяжелых рамах на стенах.
В итоге мы оказываемся в его рабочем кабинете. Фон Ляхтен резким движением распахивает дверь и небрежно указывает мне на потрепанное кресло у небольшого камина. Такое ощущение, что он как холоднокровное животное даже в летнее время требует подогрева извне.
Из-за растопленного камина и закрытых на щеколду окон в кабинете воздух спертый, пахнущий старыми бумагами, дымом и немытым телом.
С изрядной долей брезгливости сажусь на самый краешек кресла, наблюдая, как сам фон Ляхтен достает какую-то папку из одного из забитых бумагами и свитками шкафов и садится за дубовый стол, складывая перед собой руки в замок.
Кажется, здесь он начинает себя чувствовать более уверенно. Зря. Я же с него не слезу.
– Итак, – нотариус смотрит на меня поверх своего пенсне, – о чем вы нира Адалия хотели со мной поговорить?
– Я не знала, что у вас проблемы с кратковременной памятью, нор фон Ляхтен, – подняв бровь, говорю я.
Он, бедный, аж закашливается и все же теряет свои старомодные очки.
– Кхе, простите… – нотариус, кажется, понимает, что просто не отделается. – Да, конечно… Вы сказали про завещание.
– Именно про него, – киваю и продолжаю выжидательно смотреть на фон Ляхтена, но он молчит. – Про то завещание, которое вы должны были мне передать в день моего совершеннолетия.
И так не очень здорОво выглядящий нотариус, кажется, зеленеет. Надо все же посоветовать ему тут проветривать.
– Посмотрите у себя в папочке, – я киваю на ту, что он достал. – Может, вам правда память проверить? Запамятовали, верно, что у меня день рождения был. Восемнадцать мне исполнилось.
Нотариус сглатывает и впивается пальцами в завязки на папке.
– Ну так ничего страшного, – наигранно хлопаю в ладоши. – Можете вручить мне его прямо сейчас!
Я практически вижу, как в его голове с зализанной через всю лысину прядью, начинают крутиться колесики. Пыхтит все, поскрипывает.
– Конечно, нира Адалия, как же я мог забыть? – он делает вид, как будто все это досадное недоразумение. – Но, сами понимаете, дело не быстрое. Надо тщательно все проверить и подготовить, а вы сами видите, что застали меня практически врасплох.
Он отодвигает от себя папку и встает с места. Явно что-то задумал. И я невольно еще раз окидываю взглядом кабинет в поисках плана “Б”.
– Вам сейчас принесут чай, – он смешно надевает пенсне. – Д-да… Самый лучший, из горных провинций. Располагайтесь поудобнее, мне нужно кое-что проверить.
Он выходит, оставляя меня наедине с папкой. Надо быть совсем слепой или глупой, чтобы не видеть, как этот беременный таракашка напрягся. Да и то, что он не оповестил о завещании, – тоже звоночек.
Меня терзают смутные сомнения… Ладно, не сомнения, а практически стопроцентная уверенность, основанная на очевидных фактах.
Мну платье и гипнотизирую сначала папку, а потом входную дверь, потому что, пока мне не принесут чай, дергаться нельзя.
К счастью, его приносят быстро. Тот самый слуга ставит чайную пару на столик передо мной. Я мило улыбаюсь и даже говорю что-то типа “спасибо”, вызывая недоуменный взгляд.
Фух… Неизвестно, сколько еще у меня времени, но либо сейчас, либо никогда.
Кидаюсь к столу и раскрываю папку. Куча разных бумажек и бумажулечек. С печатями, подписями, вензелями. Но я ищу конкретные бумаги: завещание, бумаги на трактир и расписку.
Руки дрожат, ладони потеют, а сердце скачет. Душно настолько, что я готова в обморок грохнуться, поэтому нагло открываю задвижку окна и распахиваю створки, вдыхая свежий воздух.
Результатом моих поисков оказывается то, что завещания просто-напросто уже нет, трактир оформлен на мачеху, а расписку я никак не могу найти.
А она должна быть. Неужели Августа тоже прибрала к себе? Но откуда узнала? Тем более там указано третье лицо, ее ж еще найти бы надо.
Ехидно радуюсь тому, что, судя по документам, этот трактир уже дважды заложен мачехой, а долги выплачивать нечем. Определенно она надеялась использовать монеты за ту ночь Адалии с драконом. Накося выкуси.
Сквозь стук сердца в ушах слышу глухие голоса за дверью. Наверное, еще в холле. Мачехин голос я узнаю с трех нот, так что сомнений уже не остается.
Уже не церемонясь и абы как снова перекладываю все бумаги, чтобы найти эту чертову расписку, и замечаю, что одна неприметная бумажка у меня улетела на пол.
Наклоняюсь, чтобы ее рассмотреть, но все, что успеваю увидеть – это расписка. Та самая? Которая нужна?
Но времени у меня не остается: из-за двери становится отчетливо различим разговор.
– Моя глубочайшая благодарность, что вы сообщили. Вы не представляете, нор фон Ляхтен, что эта ненормальная сегодня вычудила! – жалуется дрожащим голосом Августа. – Она обвинила уважаемого дана Тардена в том, что он не заплатил. Так опозорила меня!
Слышу сочувственные поддакивания нотариуса. Шаги стихают прямо к двери, а мачеха заканчивает фразу:
– Ну ничего, я уже получила справку от лекаря о ее слабоумии и сумасшествии…
Значит так, да?!
