А. Фёдоров
Пунктирная жизнь невзрачного человека
6. Аппендицит
С первого по седьмой классы я жил практически все летние каникулы у тети в деревне на родине мамы. Там большую часть времени я проводил с двоюродными сестрами: Любой (она была моей ровесницей) и Валей (на год младше нас). Кроме этого, у них было несколько приятелей, которые порой присоединялись к нашим играм.
Веселая и занятная была деревенская жизнь: нескончаемые игры, посещения многочисленных родственников, посильная помощь по хозяйству, часто даже в виде развлечения. В то время в деревне еще многие топили печь кизяками. Состав их не сложен: коровий навоз и резаная солома. Навоз выкладывался на ровную площадку слоями, пересыпаемыми соломой, которые надо было перемешивать, чаще всего просто босыми ногами. Я участвовал в этом действе лишь однажды.
С некоторой брезгливостью, разувшись, я вступил ногами в навозную кучу, ощущение оказалось приятным и ласковым, мягкая субстанция охватывала стопу и голень, проникая между пальцами. Задача была проста: как можно тщательнее перемешать навоз и солому, чтобы потом полученной смесью набить прямоугольные деревянные формы, а получившиеся кирпичики выложить на солнце для высушивания. Но, недолго музыка играла: я только пошел на второй круг, как внезапно почувствовал, что в левую ступню мягко проникло нечто отвратительно острое, пронзившее мякоть и заскрежетавшее по костям. Сразу шибануло какой-то необыкновенно «плотной», насыщенной, нелокализованной болью охватившей всю ногу. Когда я приподнял ногу над навозной кучей, то увидел, как из ступни торчит мерзкий кусок доски, который я, недолго думая, просто вырвал из своей плоти. В доске сверкали наглыми остриями три гвоздя «на девяносто», еще совершенно не тронутые ржавчиной.
Крови вытекло немного, боль сразу после извлечения инородных тел почти исчезла. По великой наивности нашей считалось, что источником столбняка могут быть только ржавые гвозди, а блестящие и почти новые – ничего страшного. Я промыл ногу водой, обработали ранки деревенским самогоном; боль почти не беспокоила, но я мог участвовать только во вспомогательных работах: принести солому и раскидать ее по куче. Так я неудачно принял участие в изготовлении растопок на зиму.
А нога? А нога зажила, как на собаке, без всяких последствий.
Другой опасный случай был много страшнее. В деревне все любят щелкать семечки; подсолнуховые зерна обжаривают, а потом семечко в рот, языком и губами обдирается кожура, которая выплевывается, а ядрышко разжевывается и проглатывается. Кто любитель – тот знает. Занятие весьма привязчивое. И вот однажды нажарили целый противень семечек и поставили его на стол. Я тоже был любителем этого времяпрепровождения, от семечек не отказывался. Так получилось, что в этот раз было много «голеньких» или почти «голеньких» семечек (без кожуры или с ее остатками), и я начал выбирать эти очищенные зерна и пережевывать. Сестра сказала: «Смотри, живот заболит», – но я только отмахнулся.
А утром я проснулся с ужасной болью: низ живота разрывало на части, боль пульсировала и обжигала, терпеть ее еле хватало сил. Я сходил в туалет, прижимая руку к животу, вернулся в постель и начал искать положение, в котором боль немного утихала. Такое положение нашлось: полуповорот на правый бок, ноги согнуты в коленях, – а боль за это время сместилась в правую подвздошную область, но без движений почти не ощущалась. В таком положении я пробыл два дня, не принимая пищи, только утоляя жажду. В туалет ходил сам. На третий день боль явно стихла, я начал на короткое время вставать, принимать пищу, но старался все же меньше двигаться. К концу недели, щупая живот, я ощутил плотное объемное образование в правом боку и даже подумал (тогда это было на слуху) об опухоли.
А потом я начал постепенно втягиваться в обычную детскую жизнь. Опухоль пропала, живот не болел, – что еще надо для полного счастья?
И никто из окружавших меня не подумал, что это не просто заболел живот, как бывало после зеленых ягод, яблок или незрелого гороха, а случилось весьма серьезное заболевание. Сам я тогда (второй класс) ничего еще не понимал.
И только много лет спустя, на третьем курсе медицинского института, я понял, что провел ту неделю под Дамокловым мечом, нить которого, к счастью выдержала. Вспоминая этот эпизод (а он отложился четко в памяти), перебирая симптомы и течение, я понял, что пережил приступ острого аппендицита с исходом в аппендикулярный инфильтрат, который потом рассосался. Возможны такие случаи самопроизвольного излечения, но повторять такие опыты – не стоит рисковать!
7.Стихосложение
С раннего детства я испытывал странное тяготение к бумаге и ручкам (тогда еще были в ходу самые обычные чернильные ручки, до шариковых должна была пройти почти эпоха). Это было, видно, связано с тем, что, проводя у мамы на работе значительное время, я постоянно находился в окружении людей, занятых писаниной, бумаг самого разного масштаба, карандашей (простых и химических) и разного рода ручек с канцелярскими перьями, запахов канцелярского клея и сургуча. Конечно, всему этому хотелось найти применение. Но рисовал я откровенно плохо и, пока не умел писать, просто марал бумагу карандашами и чернилами разного цвета.
В раннем детстве (я еще не ходил в школу) помню, как однажды попал в денежное хранилище. Рабочий день в отделении Госбанка завершался традиционно: начальник отделения, заведующий кредитным отделом и главный бухгалтер (моя мама), – посещали хранилище и опечатывали его. «На стреме» уже стоял охранник с емкостью расплавленного сургуча. Комиссия входила в хранилище и осматривала, все ли в порядке. Однажды мама взяла меня с собой, и я стал четвертым посетителем. Помню высокие сейфы с сургучными печатями и железный шкаф, двери которого были раскрыты, а на полках лежали в банковских обвязках банкноты синие, зеленые, фиолетовые, красные. Но я не проявил тогда никакого пиетета к этому чужому богатству.
А вот в тринадцать лет как-то так получилось, что начали появляться в голове рифмованные строчки, которые просились на бумагу. И я стал их записывать. Некоторые из них сохранились до настоящего времени, а вообще я подсчитал, что почти тридцать лет периодически возвращался к стихосложению. Даже посылал свои опусы в «Молодую Гвардию», получил ответ, что надо упорно работать, учиться, учиться и, еще раз, учиться. Это был однократный порыв. Недавно, перебирая бумаги, хранящиеся по неизвестным причинам с ранних лет, я нашел некоторые свои стихосложения.
Первое стихосложение помнится смутно: что-то патритически-пацифистское, про нейтронную бомбу, мир во всем мире, дружбу народов. А вот одно из первых, навеянное, как мне кажется, произведениями Стругацких, сохранилось.
Где-то в этой безбрежной дали
Затерялся мирок голубой,
И живут на нем люди Земли,
Но не нашей Земли, а другой.
Может, общего мало у нас, —
Это трудно сегодня понять.
Астронавты расскажут о нас
И про них смогут нам рассказать.
Разум в космосе Разум найдет,
И мы скажем ему: «Здравствуй, брат!
Нас принес к тебе наш звездолет».
Он ответит: «Я видеть вас рад.
Да, я вижу твой разума взлет,
Здравствуй, брат, из Вселенной глубин,
О, мы верили в этот полет,
Но века оставались одни».
До Земли астронавт донесет
Землю этой Земли голубой:
«Проводили нас люди в полет,
А теперь мы вернулись домой,
Донесли до вас, люди Земли,
Что нашли мы разумное там,
Что теперь человек не один,
И не страшно взлетать к небесам».
Может, будет так, может быть, нет.
Как землянин, хочу я спросить
(Кто мне скажет на это ответ):
Может быть так иль может не быть?»
И ответ мне на это найдет,
Может, наш быстрый атомный век,
Но, уверен я, время придет:
Человека найдет Человек!
В настоящее время актуальность последнего утверждения резко утратила свою реалистичность. У меня, вообще, складывается впечатление, что наша планета – это уникальное явление, а что касается наличия жизни вообще и разумной, в частности, – это уже за пределами самой уникальной уникальности.
А вот еще одно:
«Мир… был, есть и будет
вечно живым огнем,
закономерно воспламеняющимся
и закономерно угасающим». (Гераклит).
Постойте, минуты, замрите на миг!
Уходит незримо планета
Туда где не слышится девичий крик,
Туда, где нет солнца, нет света.
Природа должна по частям умирать…
Для грусти причин же не вижу:
На то мы и люди, чтоб все понимать
И дальше стремиться и ближе.
И наши друзья убегут в Никуда,
Оттуда возврата не будет,
Откуда уже не придешь никогда
К живущим и любящим людям.
Хоть много, как много придется прожить,
Пока мы не будем согнуты,
Пока нас природа сумеет сломить…
Постойте, однако ж, минуты!
Это навеяно мыслью о неизбежности смерти, которая охватывает человека в подростковом возрасте, а потом как-то утихает, и кажется, что впереди еще долгая-долгая жизнь.
А теперь еще несколько опусов, просто, без комментариев.
* * *
Все остыло,
Что было,
Что было,
И ушло,
И уже не вернуть:
Я тебя разлюбил,
Ты меня позабыла —
Разлетелись в пространстве
Твой путь
И мой путь.
Подожди!
Подожди!
Подожди!
Никогда уж для нас не заплещут
Ни дожди,
Ни цветная роса,
Сколько лет ты не жди.
Наши чувства угаснут;
Молодая другая краса
В этот мир прилетит,
И прекрасною сказкой
Жизнь для них зазвучит…
И нигде,
и никак,
и никто
Уж не вспомнит о нашем мгновенье
В этом мире прекрасном большом,
В этом чудном подлунном селенье,
Где с тобою сейчас мы живем.
* * *
Суровая наступит вдруг година:
Друзья начнут тихонько уходить
В безмолвную холодную долину
Откуда не уйти и где не жить.
И мы уйдем, и новые родятся,
И будут жить, и верить, и страдать,
Любить, искать, надеяться, смеяться,
И молодость терять, и смерти ждать.
Вот так теперь о жизни сожалеем
За чаркою прозрачною вина…
Как, братцы, мы безжалостно стареем!
Как волосы покрыла седина!
* * *
Кто написал, что не расту
Я в высоту?
Не прав ведь он:
И высота,
Когда пуста, —
Могильный стон;
Длина уже не красота,
Когда длинна,
И мерит жизнь не высота, а глубина.
* * *
Лежит сурово Жизнь-Дорога,
Мы все идем по ней вперед…
Кто хорошо идет, кто плохо,
Кто сотню лет, а кто лишь год.
Идем, идем… И повороты,
И спуски, и крутой подъем,
Пустыни, горечи, заботы
И зло, а мы идем – живем.
Вперед, вперед! Не остановит
Дорога свой извечный бег,
Друзей оставит, похоронит,
А мы – вперед, и в дождь, и в снег.
На Жизни можно вдруг споткнуться,
Упасть, затылок расшибить.
Найти, заплакать, улыбнуться,
И потерять, и снова – жить.
И на обочину дороги
Ни на мгновенье не свернуть,
Всего лишь люди мы, не боги:
Вперед, вперед лежит наш путь.
А там, за дальним поворотом,
Усталость пересилит нас…
И остановятся заботы,
И подойдет последний час,
Когда мы вспомним, без сомненья,
Весь прежний путь: своих друзей,
Любви и нежности волненья,
Своих идущих вдаль детей,
Спешащих, говорящих звонко;
Огромный мир – наш звездный дом,
Себя в мальчишках и девчонках —
И все… Навечно мы уснем…
Никто не знает мало ль, много
Нам жить – злой час последний скрыт…
Мать-Жизнь, суровая Дорога
Вперед, вперед, вперед летит.
* * *
О, грешен я, родился невпопад,
Своей рукой закрыл безбрежность дали
Своей судьбы. Недаром говорят,
Что жизнь вмещает скорби и печали
И только малой радости родник,
Но где его найти, кто напророчит?
Губами я б к нему навек приник,
Не отрываясь утра, дни и ночи.
Но в лабиринтах я бреду вперед,
Дороги нет, нет выхода, нет входа,
И только жизнь бежит, бежит, идет,
Короче становясь от года к году.
Зачем и почему себя томить?
Вопрос вопросов. Вспомним-ка былое.
Кто виноват? Что делать? Быть? Не быть?
Теперь другое время, время злое.
Былых вопросов скрыт от нас ответ,
Но новые вопросы дарит свет.
* * *
Обрывки мыслей, словно птицы,
Мелькнут и улетят навек…
Не воробей я, не синица,
А просто зряшный человек.
Не получу надежной славы:
Ведь я не гений, так – пустяк.
И на полях моей державы
Не вспомнят обо мне никак,
Не хорошо, да и не плохо —
Я никому не навредил.
Как жаль: неровно шла дорога,
Я просто жил, я просто жил.
* * *
Неужели я все записал,
Что знал?
Неужели уже не придет
Мой год?
И не скажет никто мне: «Спеши,
Пиши!»
И безмолвно, раз тем не найду,
Уйду.
И не вспомнит никто, что был
И жил,
и писал, и дорожки топтал,
Роптал,
И безмолвно сидел,
И пел,
И над рифмой рыдал,
Искал,
Но ушел без следа
Туда,
Где нет за́мков, и грез,
И слез.
8.Дневник и «философские» заметки
Однажды мне в голову пришло ощущение необходимости завести Дневник. Почему это произошло, честно говоря, не помню. Мне было девятнадцать лет, память была великолепной для среднего человека, я ничего не забывал, но в один вечер, открыв чистую тетрадь, начал записывать прошедший день жизни. Я даже установил правило, согласно которому не следует пропускать ни одного дня, а записывать не менее полного тетрадного листа, и долгое время это исполнял.
Что писал? Обычно кратко описывал весь день, потом о некоторых конкретных событиях, немного о людях, с которыми сталкивался, записывал собственные размышления, пришедшие в голову мысли, не стремясь показаться не лучше и не хуже, чем есть на самом деле. Всякого рода описания природы, птичек, козявок, букашек я в Дневник не вносил первое время. Больше уделял внимание конкретным событиям, которые трогали меня чем-либо. Вносил оценки людей меня окружавших, размышлял над их поступками и течением собственной жизни.
Не всегда сбывались мои предположения, мои мечтания, но я упорно продолжал вести Дневник, надеясь, видимо, на второе дыхание. Но со временем я стал обманывать в записях сам себя: я пытался выразить неощущаемые мною чувства, приписывал себе несуществующие привязанности. И Дневник постепенно превратился в нечто, не совсем верно отражающее мою личность. И в один день, под влиянием эмоционального неприятия последних тетрадей Дневника, я его попросту сжег, стерев не только события, но и многие свои мысли и размышления. Пусть они и были наивными, не заслуживающими ничьего внимания, кроме моего собственного, но это были мои мысли, того молодого человека, который пытался что-то изменить в своей жизни. Сегодня я жалею только о том, что не сохранил хотя бы первые пять тетрадей Дневника: память перестала быть точной, а иногда хочется вспомнить то, что было на самом деле и как это было. Но чего нельзя вернуть, о том не сто́ит и жалеть.
Уже в очень зрелом возрасте, под влиянием «перестройки и гласности» я попытался возобновить ведение дневниковых записей, но здесь уже просто ничего не получилось: мне это было неинтересно. Кроме того, как говаривал Станислав Ежи Лец: «Жизнь отнимает у человека слишком много времени». (Цитирую по памяти).
Кроме Дневника я завел еще тетрадь, названную «Слова… Слова… Слова…», куда записывал интересные мне мысли авторов читаемых книг, изречение древних и не древних мудрецов, просто выражения, ставшие со временем крылатыми. Это – для памяти. Эта тетрадь цела до сего времени, но я давно уже не открывал ее – нет свободной секунды.
А еще, под влиянием изучения философии, у меня появилась «Тетрадь по философии: мысли вслух, старые идеи в новом осмыслении; вечные темы: жизнь, рождение, любовь, смерть, нравы и мораль, этика, эстетика, общая культура et cetera». В эту тетрадь я записывал и свои личные мысли, и размышления о предметах, явлениях и людях. «Философские» заметки сохранились и, просматривая их, я нашел некоторые замечания, которые оказываются значимыми до сих пор. Вот некоторые из них:
***
Парадокс мира состоит не в том, что он прекрасен или ужасен, а в том, что он вообще существует.
***
Не помогай людям садиться тебе на голову – они сами это прекрасно исполнят.
***
Чтобы умереть, знаний не нужно, чтобы умертвить – знания необходимы.
***
Нельзя быть полностью уверенным в себе, потому что человек слишком смертен.
***
Смерть – это многое в нашей жизни. Уходят в небытие и старые, и молодые, и те, кто не успел родиться, и те, кому довелось прожить более сотни лет. Смерть – это горе для живущих: часто это материальное горе – потеря человека, на которого можно положиться, но не менее часто это огромное моральное горе, когда потеря человека, который был в течение длительного времени тебе близок, уносит часть твоей духовной жизни. Это как бы «умирание» самого себя. Это часть собственной смерти.
***
Верить ли в жизнь, каждый миг которой изменяет тебе?
***
Не жди милостей от природы; руби с плеча – и щепок у тебя будет вволю.
***
Жизнь никого из нас не обижает – она просто бежит.
***
Лучше быть глупцом относительно гения, чем гением относительно к глупцу.
***
Что такое история? В общем смысле это последовательность изменения событий в мироздании (от того, что мы называем «элементарная частица» до того, что мы называем «вселенная») в соответствии с течением времени.
***
Я сторонник того, что человек сам свою судьбу не определяет, он только выбирает ту или другую колею, а там – она сама вывезет.
Я прошу прощения, если какую-либо цитату «присвоил себе» без ссылки на автора её, это произошло совершенно случайно и без всякого злого умысла.
