Зигмунд Фрейд
Большая книга психики и бессознательного. Толкование сновидений. По ту сторону принципа удовольствия
Итак, я приведу одно из моих собственных сновидений и на его примере попытаюсь разъяснить свой метод толкования. Каждое такое сновидение нуждается в предварительном сообщении. Я должен, однако, попросить читателя на все это время превратить мои интересы в свои собственные и вместе со мной погрузиться в мельчайшие подробности моей жизни, ибо без такого переноса понять скрытое значение снов невозможно.
Предварительное сообщение
Летом 1895 года с помощью психоанализа я лечил одну молодую даму, которая находилась в близких дружеских отношениях со мной и моей семьей. Вполне понятно, что такое смешение отношений может стать источником разнообразных сложностей для врача, особенно для психотерапевта. Личная заинтересованность врача больше, его авторитет меньше. Неудача угрожает подорвать старую дружбу с родственниками больного. Лечение закончилось частичным успехом, пациентка избавилась от истерического страха, но не от всех своих соматических симптомов. В то время я еще не был полностью уверен в критериях, свидетельствующих об окончательном избавлении от истерии, и предложил пациентке решение, которое показалось ей неприемлемым. Из-за такого расхождения во мнениях мы на лето прекратили лечение. Однажды меня посетил мой молодой коллега, один из ближайших моих друзей, который недавно побывал в гостях у моей пациентки – Ирмы – и ее семьи. Я спросил его, как он ее нашел, и услышал в ответ: ей лучше, но пока еще не совсем хорошо. Я помню, что эти слова моего друга Отто или, вернее, тон, которым они были сказаны, меня рассердил. Мне показалось, что в этих словах прозвучал упрек – нечто вроде того, будто я обещал пациентке слишком много, и объяснил себе – обоснованно или нет – кажущуюся предвзятость Отто по отношению ко мне влиянием родных пациентки, которым, как я считал, никогда не нравилось мое лечение. Впрочем, неприятное ощущение было у меня еле заметным, и я никак его не проявил. В тот же вечер я описал историю болезни Ирмы, чтобы в свое оправдание передать ее доктору М., нашему общему другу, который в то время пользовался большим авторитетом в нашем кругу. Этой же ночью (пожалуй, скорее к утру) мне приснилось следующее сновидение, которое я записал сразу, как только проснулся[80].
Сновидение (23/24 июля 1895 года)
Большой зал – много гостей, которых мы принимаем. Среди них Ирма, которую я тотчас отвожу в сторону, словно хочу ответить на ее письмо, упрекнуть ее в том, что она до сих пор еще не приняла «решения». Я говорю ей: «Если у тебя по-прежнему боли, то только по твоей вине». Она отвечает: «Если б ты знал, какие у меня боли в горле, в желудке и в теле, меня буквально сжимает». Я пугаюсь и смотрю на нее. Она выглядит бледной и отечной; мне приходит в голову мысль, что я проглядел какое-то органическое заболевание. Я подвожу ее к окну и осматриваю ей горло. При этом она слегка противится, как все женщины, которые носят вставную челюсть. Я думаю, что ей-то этого не нужно. Рот открывается, и я вижу справа большое белое пятно, а чуть дальше – непонятные сморщенные образования, напоминающие носовую раковину, удлиненные серо-белые струпья. Я тотчас подзываю доктора M., который повторяет осмотр и подтверждает мое мнение… Доктор М. выглядит совсем не так, как обычно; он очень бледен, хромает и почему-то без бороды… Мой друг Отто тоже стоит теперь рядом с ней, а друг Леопольд производит перкуссию ее легких и говорит: «У нее приглушенные звуки слева внизу». Он указывает также на инфильтрированный участок кожи на левом плече (несмотря на одежду, я ощущаю его, как и он…). Доктор М. говорит: «Несомненно, это инфекция. Ничего страшного: у нее будет дизентерия, и яд выйдет…» Мы сразу же понимаем, откуда эта инфекция. Недавно, когда она себя почувствовала нездоровой, приятель Отто сделал ей инъекцию препарата пропила – пропилена… пропиленовой кислоты… триметиламина (его формулу я отчетливо вижу перед глазами)… Такие инъекции нельзя делать столь легкомысленно… По всей вероятности, и шприц не был чист.
По сравнению со многими другими это сновидение имеет одно преимущество. Сразу понятно, с каким событием прошедшего дня оно связано и какой темы касается. Информация об этом приведена в предварительном сообщении. Слова, которые я услышал от Отто о состоянии Ирмы, история болезни, которую я писал до поздней ночи, занимали мою душевную деятельность и во время сна. Тем не менее никто, ознакомившись с предварительным сообщением и с содержанием сновидения, не сможет догадаться, что означает мой сон. Я этого и сам также не знаю. Я удивляюсь симптомам болезни, на которые жалуется в сновидении Ирма, ибо они совсем не похожи на те, что я у нее лечил. Я улыбаюсь бессмысленной идее об инъекции пропиленовой кислоты и утешению, высказанному доктором М. В конце сновидение кажется мне более туманным и непонятным, чем в начале. Чтобы выяснить значение всего этого, я должен решиться на подробный анализ.
Анализ
Большой зал – много гостей, которых мы принимаем. В то лето мы жили на улице Бельвю в особняке, на одном из холмов, расположенных рядом с Каленбергом[81]. Когда-то этот дом был предназначен для увеселительного заведения и поэтому имел необычайно высокие комнаты, похожие на залы. Сон также приснился мне на Бельвю, незадолго до празднования дня рождения моей жены. Днем жена сказала мне, что ждет много гостей, среди них и Ирму. Мое сновидение предвосхищает эту ситуацию: день рождения жены, много народу, среди них Ирма; мы принимаем гостей в большом зале особняка на Бельвю.
Я упрекаю Ирму за то, что она не приняла «решения»; я говорю: «Если у тебя по-прежнему боли, то только по твоей собственной вине». Это я мог бы сказать ей и наяву или, быть может, даже говорил. Тогда я придерживался мнения (впоследствии признанного мною неверным), что моя задача исчерпывается сообщением больным скрытого смысла их симптомов; принимают они затем это «решение», от которого зависит успех лечения, или нет – за это я уже не ответственен. Этому ныне успешно преодоленному заблуждению я благодарен за то, что в течение некоторого времени оно облегчало мне мое существование, поскольку при всем моем неизбежном невежестве я должен был обеспечивать успешное лечение. Но во фразе, которую я говорю Ирме во сне, я замечаю, что прежде всего не хочу быть виноватым в тех болях, которые она до сих пор испытывает. Если это вина самой Ирмы, то тогда я не могу быть виновным. Не следует ли в этом направлении искать смысл сновидения?
Жалобы Ирмы: боли в горле, желудке и теле; ее словно сжимает. Боли в желудке относились к симптомокомплексу моей пациентки, но они не были очень резкими; она жаловалась только на ощущения тошноты и дурноты. Боли в горле, в теле, резь в глотке почти никакой роли у нее не играли. Я удивляюсь, почему в сновидении я выбрал именно эти симптомы, в данный момент мне это непонятно.
Она выглядит бледной и отечной. У моей пациентки всегда розовый цвет лица. Я предполагаю, что здесь ее заменил другой человек.
Я пугаюсь при мысли, что проглядел у нее органическое расстройство. Легко понять этот никогда не исчезающий страх специалиста, который имеет дело почти исключительно с невротиками и привык относить на счет истерии многие проявления, которые другие врачи лечат как органические. С другой стороны, мною овладевает – я сам не знаю, откуда взявшееся – легкое сомнение в том, что мой испуг не совсем искренен. Если боли Ирмы имеют органическую причину, то опять-таки я не обязан их лечить. Мое лечение устраняет только истерические боли. То есть мне кажется, будто я сам желаю ошибки в диагнозе; тем самым можно было устранить и упрек в неудачном лечении.
Я подвожу ее к окну, чтобы осмотреть ее горло. При этом она слегка противится, как женщины, которые носят вставную челюсть. Я думаю, что ей-то это не нужно. Мне никогда не доводилось осматривать у Ирмы ротовую полость. События в сновидении напоминают мне о предпринятом недавно обследовании одной гувернантки, вначале производившей впечатление молодой, красивой женщины; но перед тем как открыть рот, она приняла определенные меры, чтобы скрыть свою челюсть. С этим случаем связываются другие воспоминания о врачебных обследованиях и маленьких тайнах, которые при этом раскрываются, не доставляя никому удовольствия. «Ей это не нужно», – прежде всего, пожалуй, комплимент для Ирмы; но я предполагаю еще и другое значение. При внимательном анализе всегда чувствуется, исчерпаны или нет все задние мысли. То, как Ирма стоит у окна, внезапно вызывает у меня в памяти другое переживание. У Ирмы есть близкая подруга, к которой я отношусь с большим уважением. Когда однажды вечером я нанес ей визит, то застал ее стоящей возле окна в позе, воспроизведенной в сновидении, а ее врач, все тот же доктор М., заявил мне, что у нее дифтеритные налеты в горле. Персона доктора М. и налеты вновь появляются в продолжении сновидения. Теперь мне приходит на ум, что за последние месяцы у меня появились все основания считать, что эта дама тоже является истеричной. Более того, Ирма сама мне об этом сказала. Но что мне известно о ее состояниях? Именно то, что она также страдает приступами истерического удушья, как и Ирма в моем сновидении. Таким образом, я заменил в сновидении мою пациентку ее подругой. Теперь я вспоминаю, что у меня часто возникало предположение, что эта дама тоже может обратиться ко мне с просьбой избавить ее от симптомов. Но сам я считал это маловероятным, потому что по своему характеру она очень скрытная. Она сопротивляется, как это показывает сновидение. Другим объяснением было бы, что ей это не нужно; она действительно до сих пор демонстрировала, что умеет справляться со своими состояниями без посторонней помощи. Остается еще несколько особенностей, которые нельзя отнести ни к Ирме, ни к ее подруге: бледность, отечность, вставные зубы. Вставные зубы приводят меня к вышеупомянутой гувернантке; я чувствую, что склонен удовлетвориться плохими зубами. Но тут вспоминается другая особа, к которой могут относиться все эти вещи. Она тоже не является моей пациенткой, и мне не хочется, чтобы она ею была, потому что, как я заметил, она меня стесняется, и я не считаю ее сговорчивой больной. Она обычно бледна, а однажды, в относительно благоприятный период, была отечной[82]. Таким образом, я сравнивал мою пациентку Ирму с двумя другими особами, которые тоже воспротивились бы лечению. Какой же смысл может быть в том, что я смешал ее во сне с подругой? Не в том ли дело, что мне хотелось совершить эту подмену? Либо подруга Ирмы вызывает во мне больше симпатии, либо я более высокого мнения об ее интеллекте. Дело в том, что я считаю Ирму неумной, потому что она не принимает моего решения. Другая была бы умнее, то есть скорее бы согласилась со мной. Рот хорошо открывается; она рассказала бы мне больше, чем Ирма[83].
Что я вижу в горле: белое пятно и покрытые струпьями носовые раковины. Белое пятно напоминает о дифтерите и тем самым о подруге Ирмы, но, кроме того, о тяжелом заболевании моей старшей дочери почти два года назад и обо всем ужасе того тяжелого времени. Струпья на носовой раковине напоминают мне о беспокойстве о моем собственном здоровье. Я часто тогда употреблял кокаин, чтобы избавиться от неприятной отечности в носу, и несколько дней назад узнал, что у одной пациентки, подражавшей в этом мне, случился обширный некроз слизистой оболочки носа. Рекомендация использовать кокаин, данная мною в 1885 году[84], стала причиной серьезных упреков по отношению ко мне. Дорогой друг, умерший в 1895 году (дата сновидения), из-за злоупотребления этим средством ускорил свою смерть.
Я тотчас подзываю доктора M., который повторяет осмотр. Это попросту соответствует той репутации, которую имел среди нас доктор М. Но то, что я делаю это «тотчас», требует особого объяснения. Это напоминает мне об одном моем печальном переживании как врача. Однажды, продолжая прописывать одно средство, считавшееся тогда еще безобидным (сульфонал), я вызвал у одной больной тяжелую интоксикацию и сразу же обратился за советом к более опытным старшим коллегам. То, что этот случай действительно возник перед моими глазами, подтверждается еще и другим обстоятельством. Больная, подвергшаяся интоксикации, носила то же имя, что и моя старшая дочь. До сих пор я никогда об этом не думал; теперь же мне это кажется чуть ли не возмездием судьбы. Как будто замена людей должна продолжиться в другом смысле; эта Матильда вместо той Матильды; око за око, зуб за зуб. Как будто я выискиваю всевозможные случаи, на основе которых я мог бы упрекнуть себя как врача в недостаточной добросовестности.
Доктор М. бледен, без бороды и хромает. И в самом деле, доктор М. часто выглядел плохо и вызывал беспокойство у своих друзей. Две другие особенности, видимо, относятся к другому человеку. Мне приходит мысль о моем старшем брате, живущем за границей, который тоже бреет подбородок и, если я верно припоминаю сон, в целом похож на доктора М. Несколько дней назад о нем пришло сообщение, что он хромает из-за артрических болей в бедре. То, что я соединил в сновидении двух людей в одного человека, должно иметь некий повод. Я действительно вспоминаю, что был недоволен ими обоими по схожим причинам. Тот и другой недавно отклонили предложение, с которым я к ним обратился.
Мой друг Отто стоит теперь рядом с больной, а друг Леопольд обследует ее и указывает на приглушенные звуки слева внизу. Мой друг Леопольд тоже врач, родственник Отто. Судьбе было угодно, чтобы оба избрали себе одинаковую специальность и сделались конкурентами, которых постоянно сравнивают друг с другом. В течение нескольких лет они ассистировали мне, когда я еще возглавлял амбулаторию для нервнобольных детей[85]. Сцены, подобные той, что была воспроизведена во сне, происходили там очень часто. Пока я дискутировал с Отто по поводу диагноза, Леопольд обследовал ребенка еще раз и получал неожиданные данные, помогавшие принять решение. Между ними существовало такое же различие в характерах, как между инспектором Брезигом и его другом Карлом[86]. Один отличался «проворством», другой был медлительным, осторожным, но зато основательным. Если в сновидении я противопоставил Отто осмотрительному Леопольду, то сделал это, видимо, для того, чтобы отдать предпочтение второму. Это сравнение подобно вышеупомянутому сравнению между непослушной пациенткой Ирмой и ее считавшейся более умной подругой. Теперь я замечаю также один из путей, на которые оттесняется ход мыслей в сновидении: от больного ребенка к институту детских болезней. Приглушенные звуки слева внизу производят на меня впечатление, будто они во всех деталях соответствуют тому случаю, когда Леопольд поразил меня своей основательностью. Кроме того, мне мерещится нечто вроде метастатического поражения, но оно, пожалуй, относится к пациентке, которую мне хотелось бы иметь вместо Ирмы. Эта дама, насколько я мог заметить, имитирует туберкулез.
Инфильтрированный участок кожи на левом плече. Я тут же понимаю, что это мой собственный ревматизм плеча, который я ощущаю каждый раз, когда продолжаю бодрствовать до глубокой ночи. Слова в сновидении звучат так же двусмысленно: я ощущаю его, как и он… То есть ощущаю в собственном теле. Впрочем, мне приходит в голову, сколь необычно звучат слова «инфильтрированный участок кожи». Мы привыкли говорить «инфильтрация слева сзади и сверху»; это относится к легкому и тем самым опять-таки указывает на туберкулез.
Несмотря на одежду. Это, однако, всего лишь вставка. Разумеется, в институте детских болезней мы обследовали детей раздетыми; это некое противопоставление тому, как необходимо обследовать взрослых пациентов женского пола. Об одном выдающемся клиницисте рассказывали, что он всегда проводил физическое обследование своих пациентов только через одежду. Дальнейшее для меня непонятно; честно говоря, у меня нет желания вдаваться здесь в слишком большие подробности.
Доктор М. говорит: «Несомненно, это инфекция. Ничего страшного: у нее будет дизентерия, и яд выйдет…» Сначала мне кажется это смешным, но я должен, как и все остальное, это тщательно проанализировать. При ближайшем рассмотрении обнаруживается некий смысл. То, что я выявил у пациентки, было локальным дифтеритом. Из того времени, когда была больна моя дочь, мне вспоминается дискуссия относительно дифтерита и дифтерии. Последняя представляет собой общую инфекцию, проистекающую от локального дифтерита. Подобную общую инфекцию и имеет в виду Леопольд, указывая на приглушенные звуки, заставляющие предположить наличие метастатического очага. Но мне кажется, что как раз при дифтерии подобных метастазов не бывает. Они напоминают мне, скорее, пиемию.
«Ничего страшного» – это утешение. Я думаю, оно имеет следующий смысл: последняя часть сновидения показывает, что боли пациентки проистекают от тяжелого органического поражения. Мне представляется, что и этим тоже я лишь хочу избавиться от чувства вины. Психическое лечение нельзя делать ответственным за то, что продолжается дифтерит. Теперь мне все же неловко, что я приписываю Ирме столь тяжелый недуг, причем исключительно для того, чтобы себя выгородить. Это выглядит очень жестоко. Поэтому мне нужно уверить себя в благоприятном исходе, и мне кажется удачным выбором, что утешение я вкладываю в уста доктора М. Но я возвышаюсь здесь над сновидением, что нуждается в пояснении. Почему же это утешение столь абсурдно?
Дизентерия. Я встречал как-то теоретическое утверждение, будто болезненные вещества могут удаляться через кишечник. Быть может, я хочу таким образом посмеяться над многочисленными притянутыми за уши объяснениями и странными взглядами доктора М., касающимися патологии? По поводу дизентерии мне приходит в голову еще кое-что другое. Несколько месяцев назад мне передали одного молодого человека со своеобразными проблемами дефекации; до этого мои коллеги трактовали этот случай как «анемию с недостаточным питанием». Я обнаружил, что речь идет об истерии, но не захотел испытывать на нем свой метод психотерапии и послал его в морское путешествие. Несколько дней назад я получил от него написанное в отчаянии письмо из Египта о том, что у него случился там новый приступ, который врач счел за дизентерию. Хотя я предполагаю, что такой диагноз – это всего лишь заблуждение несведущего коллеги, позволившего одурачить себя истерии, но я не смог избежать упреков, что из-за меня пациент вдобавок к истерическому поражению кишечника получил еще и органическое заболевание. Кроме того, слово «дизентерия» созвучно «дифтерии», которая в сновидении не упоминается.
Да, наверное, своим утешительным прогнозом: будет дизентерия и т. д. – я хочу посмеяться над доктором М., ибо я вспоминаю, как нечто подобное несколько лет назад он, смеясь, рассказывал мне об одном коллеге. Его вместе с ним пригласили на консультацию к одному тяжелобольному, и он счел своим долгом сказать коллеге, который выглядел весьма оптимистичным, что обнаружил у пациентки белок в моче. Но тот не смутился и спокойно ответил: «Ничего страшного, белок выйдет наружу!» Таким образом, для меня несомненно, что в этой части сновидения содержится насмешка над несведущим в истерии коллегой. Словно в подтверждение этого возникает мысль: а знает ли доктор М., что симптомы у его пациентки, подруги Ирмы, заставляющее подозревать туберкулез, тоже основываются на истерии? Распознал он эту истерию или «попался на ее удочку»?
Но какие у меня могут быть мотивы, чтобы так плохо относиться к приятелю? Все очень просто: доктор М. столь же мало согласен с моим «решением» в случае Ирмы, как и сама Ирма. Таким образом, я отомстил в этом сновидении уже двум людям – Ирме словами: «Если у тебя по-прежнему боли, то только по твоей вине», и доктору М., вложив ему в уста абсурдное утешение.
Мы сразу же понимаем, откуда эта инфекция. Это непосредственное знание в сновидении является непонятным. Ведь до сих пор мы этого не знали, и на инфекцию первым указал Леопольд.
Когда она себя почувствовала нездоровой, приятель Отто сделал ей инъекцию. Отто действительно рассказал, что во время короткого пребывания в семье Ирмы его неожиданно позвали в соседнюю гостиницу, чтобы сделать там инъекцию какому-то человеку, который вдруг себя плохо почувствовал. Инъекции снова напоминают мне о несчастном друге, отравившемся кокаином. Я прописал ему это средство лишь для внутреннего употребления, он же незамедлительно сделал себе инъекцию кокаина. Препарат пропила… пропилен… пропиленовая кислота. Почему мне пришло это в голову? Вечером перед тем, как я стал писать историю болезни, а затем видел сон, моя жена открыла бутылку ликера – подарок нашего приятеля Отто, – на которой можно было прочесть «Ананас»[87]. Отто имел обыкновение делать подарки по самым разным поводам; надо надеяться, когда-нибудь его от этого излечит жена[88]. От этого ликера исходил такой запах сивухи, что я даже не решился его отведать. Моя жена предложила подарить эту бутылку прислуге, но я еще более настороженно воспротивился этому, гуманно заметив, что они тоже не должны травиться. Очевидно, запах сивухи (амил…) пробудил во мне воспоминания о целом ряде: пропил, метил и т. д., из-за чего в сновидении и возник препарат пропила. При этом, однако, я совершил подмену: мне снился пропил, хотя я чувствовал запах амила, но подобные замены, наверное, позволительны как раз в органической химии.
Триметиламин. Я четко видел во сне химическую формулу этого вещества, что во всяком случае свидетельствует об огромном напряжении моей памяти, и эта формула была напечатана жирным шрифтом, словно из контекста хотели выделить нечто особенно важное. К чему же подводит меня триметиламин, на что этим способом обращают мое внимание? – К разговору с одним из моих друзей, который уже в течение нескольких лет знает обо всех моих начинаниях, точно так же, как и я о его[89]. В то время он рассказал мне о своих некоторых идеях, связанных с химией сексуальности, и помимо прочего упомянул, что одним из продуктов обмена сексуальных веществ, по его мнению, является триметиламин. Таким образом, это вещество приводит меня к сексуальности – к тому моменту, которому я придаю основное значение в возникновении нервных болезней. Моя пациентка Ирма – молодая вдова; если я стараюсь оправдать неуспех ее лечения, то мне, пожалуй, лучше всего сослаться на это обстоятельство, которое ее друзьям хотелось бы изменить. Как все же удивительно составлено это сновидение! Другая женщина, которую мне хотелось бы иметь в сновидении пациенткой вместо Ирмы, тоже молодая вдова.
Я начинаю понимать, почему я так ясно видел в сновидении формулу триметиламина. В этом одном слове соединяется очень много важных моментов: триметиламин – это намек не только на огромное значение сексуальности, но и на одного человека, о чьей поддержке я с удовлетворением думаю, когда чувствую себя одиноким в своих взглядах. Неужели же этот друг, играющий в моей жизни столь важную роль, не будет присутствовать в мыслительной взаимосвязи сновидения? Напротив; он особый знаток воздействий, причиной которых являются патологические явления в носу и его придаточных полостях, и совершил в науке открытие необычайно удивительной взаимосвязи между носовой раковиной и женскими половыми органами. (Три сморщенных образования в горле Ирмы.) Я дал ему возможность исследовать Ирму на предмет того, не связаны ли ее боли в желудке, например, с заболеванием носа. Он сам, однако, страдает гноетечением из носа, что доставляет мне беспокойство, и, по-видимому, на это указывает пиемия, мысль о которой появляется у меня в связи с метастазами в сновидении[90].
Такие инъекции нельзя делать столь легкомысленно. Здесь упрек в легкомыслии бросается непосредственно другу Отто. Мне кажется, что нечто подобное я подумал в тот вечер, когда он словами и взглядом выразил, что он не на моей стороне. Мне подумалось: как легко он поддается влиянию; как он скоропалителен в своих суждениях. Кроме того, вышеупомянутое высказывание снова навевает воспоминание о покойном друге, который так быстро решился сделать себе инъекцию кокаина. Давая ему это средство, я, как уже отмечал, не имел в виду инъекции. Упрекая Отто в легкомысленном обращении с химическими веществами, я замечаю, что снова касаюсь истории с той несчастной Матильдой, в которой такой же упрек можно было бы сделать мне самому. Очевидно, я собираю здесь доказательства своей добросовестности, но вместе с тем и противоположного.
По всей вероятности, и шприц не был чист. Еще один упрек Отто, возникший, однако, по другим основаниям. Вчера я случайно встретил сына одной 82-летней дамы, которой мне ежедневно приходится делать две инъекции морфия. В настоящее время она живет в сельской местности, и я слышал, что она страдает воспалением вен. Я тотчас подумал о том, что все дело в инфильтрате, возникшем из-за грязного шприца. Я горжусь тем, что за два года ни разу не допустил инфильтрата; однако я всегда беспокоюсь, действительно ли шприц чистый. В этом отношении я добросовестен. От воспаления вен я снова перехожу к моей жене, которая во время беременности страдала тромбозом вен, и в моей памяти всплывают три аналогичные ситуации: моя жена, Ирма и покойная Матильда, идентичность которых, очевидно, дала мне право заменять друг другом во сне этих троих людей.
Итак, я закончил толкование сновидения[91]. Во время этой работы мне трудно было защищаться от всех тех идей, к которым подводило меня сравнение содержания сновидений со скрывавшимися за ними мыслями. Благодаря этому мне открывался и «смысл» сновидения. Я отмечал свои намерения, которые реализуются через сновидение и, видимо, являлись его мотивами. Сновидение исполняет определенные желания, возникшие у меня из-за событий предыдущего вечера (сообщение Отто, написание истории болезни). Вывод из сновидения заключается в том, что я не повинен в сохраняющемся недуге Ирмы и что виноват в этом Отто. Отто рассердил меня своим замечанием о неполном излечении Ирмы. Сновидение отомстило ему за меня, обернув упрек против него самого. Сновидение освобождает меня от ответственности за самочувствие Ирмы, сведя его к другим моментам (сразу целому ряду обоснований). Оно изображает положение вещей именно так, как мне бы того хотелось; следовательно, его содержанием является исполнение желания, его мотивом – желание.
Это является очевидным. Но с точки зрения исполнения желания мне становятся понятными также некоторые детали сновидения. Я мщу Отто не только за то, что он скоропалительно выступил не на моей стороне, приписав ему легкомысленное врачебное вмешательство (инъекцию), но и за плохой ликер, который пахнет сивухой, и я нахожу в сновидении выражение, объединяющее оба упрека: инъекцию пропиленового препарата. Но я все еще не удовлетворен и продолжаю мстить, противопоставляя ему его более надежного конкурента. Видимо, я хочу этим сказать: он мне приятней, чем ты. Но Отто не единственный человек, который должен почувствовать силу моего гнева. Я мщу также своей непослушной пациентке, заменяя ее более разумной и послушной. Я не могу спокойно снести и отказа от моего предложения со стороны доктора M. и в форме прозрачного намека высказываю ему свое мнение, что здесь он ведет себя как невежда («будет дизентерия и т. д.»). Мне кажется даже, что я апеллирую к более знающему человеку (моему другу, который рассказал мне о триметиламине) подобно тому, как от Ирмы я обратился к ее подруге, а от Отто – к Леопольду. Уберите от меня этих людей, замените их тремя другими по моему выбору, и тогда я отделаюсь от упреков, которых я не заслужил!
Безосновательность этих упреков доказывается в сновидении самым красноречивым образом. Боли Ирмы нельзя ставить мне в вину, ибо она сама виновата, не захотев принять моего «решения». Боли Ирмы меня не касаются, ибо они органического происхождения и вообще не поддаются психотерапевтическому лечению. Недуг Ирмы вполне объясняется ее вдовством (триметиламин), и здесь, разумеется, я изменить ничего не могу. Недуг Ирмы был вызван сделанной Отто по неосторожности инъекцией непригодного для этого вещества, чего я бы никогда не сделал. Недуг Ирмы возник из-за инъекции грязным шприцем, как и воспаление вен у моей пожилой дамы, а когда инъекции делались мной, ничего подобного не случалось. Я замечаю, однако, что эти объяснения болезни Ирмы, предназначенные для того, чтобы меня оправдать, между собой не согласуются и даже исключают друг друга. Вся защитная речь – а ничем другим этот сон и не является – живо напоминает мне оправдание одного человека, которого сосед обвинил в том, что тот вернул ему испорченную кастрюлю. Во-первых, он вернул ее в целости, во‑вторых, когда он брал кастрюлю, она уже была дырявой, а в‑третьих, он вообще не брал у соседа кастрюли. Но тем лучше: если хоть один из этих доводов окажется веским, этого человека следует оправдать.
В сновидении имеются и другие темы, отношение которых к моим попыткам снять с себя ответственность за болезнь Ирмы не столь очевидно: болезнь моей дочери и пациентки с таким же именем, вред кокаина, болезнь моего пациента, путешествующего по Египту, беспокойство о здоровье жены, брата, доктора М., мой собственный телесный недуг, беспокойство об отсутствующем друге, страдающем гноетечением из носа. Но если посмотреть на это внимательно, то все складывается в один-единственный круг мыслей примерно с такой идеей: заботься о здоровье, собственном и чужом, врачебной добросовестности. Мне припоминается неясное, но неприятное ощущение, когда Отто сообщил мне о состоянии здоровья Ирмы. Исходя из круга мыслей, играющих свою роль в сновидении, мне хотелось бы задним числом выразить это мимолетное ощущение. Как будто он мне сказал: «Ты недостаточно серьезно относишься к своим врачебным обязанностям, недобросовестен, не держишь своих обещаний». После этого в моем распоряжении оказались все те мысли, с помощью которых я мог бы доказать, насколько я добросовестен, насколько пекусь о здоровье моих родственников, друзей и пациентов. Как ни странно, среди этого мыслительного материала оказались и неприятные воспоминания, говорящие скорее о справедливости обвинений со стороны моего приятеля Отто, чем о моей правоте. Весь материал, так сказать, беспристрастен, но связь этого более широкого материала, на котором основывается сновидение, с более узкой темой сна, породившей желание оправдать себя в связи с болезнью Ирмы, все-таки очевидна.
