Мишель Зевако
Капитан
Они сели друг против друга. Обед был превосходен, беседа – необыкновенно занимательна. Сен-Мар рассказывал о своих любовных приключениях, а Капестан – о сражениях, в которых ему довелось участвовать. Правда, шевалье благоразумно умолчал о том, что побывал на собрании заговорщиков, куда его пропустил сам Сен-Мар. Капестан признался только, что приехал в Париж с намерением сделать карьеру, и маркиз торжественно пообещал, что если им обоим удастся пережить дуэль, то Капестан может рассчитывать на поддержку, ибо Сен-Мару предстоит играть весьма значительную роль при дворе – в особенности после женитьбы.
– Потому что, – добавил молодой маркиз со вздохом, – я должен обвенчаться… таков приказ отца, и этого требуют некоторые политические обстоятельства. Говорят, моя невеста очень красива, но я ее не видел, да, признаться, и не жажду увидеть.
К двум часам дня будущие противники уже явно симпатизировали друг другу.
«Он – сторонник герцога Ангулемского, – думал Капестан, – значит, враг Кончини. Я никому не уступлю честь предупредить герцога о том, что узнал в кабинете подлого маршала… но, пожалуй, можно рассказать маркизу о схватке с наемными убийцами…»
«Какая жалость, – размышлял в свою очередь Сен-Мар, – что этому благородному человеку вздумалось поухаживать за единственной девушкой, которая мне дороже жизни… О Марион, дорогая моя Марион!»
– Знаете, друг мой, – сказал шевалье, – я вполне мог опоздать на нашу встречу или даже вовсе не прийти. От смерти меня спасло лишь чудо!
И Капестан начал изображать в лицах беседу с Кончини, битву с разъяренными головорезами маршала, свое отчаяние в коридоре с наглухо замурованной дверью и необыкновенное вмешательство Провидения, которому шевалье был обязан жизнью. Сен-Мар слушал с горящими глазами, не скрывая восторга и изумления.
– Это великолепно! – вскричал он наконец. – Непостижимо!
– Правда? – простодушно спросил Капестан.
– Ах, шевалье, отчего мы с вами стали врагами? – с горечью проговорил Сен-Мар.
– Действительно, маркиз, не могу понять, зачем нам драться? – пожал плечами Капестан.
Сен-Мар, пристально поглядев на своего противника, медленно произнес:
– Должен сказать, мне сегодня совсем не с руки биться с вами, потому что вечером у меня свидание… и если вдруг мне придется пропустить его из-за раны, я буду в отчаянии. Я должен увидеться с мадемуазель Марион Делорм.
Сен-Мар лгал: у него не было свидания с Марион, но маркиз хотел узнать, как отреагирует на его слова Капестан. Шевалье благодушно осведомился:
– Это та красивая девушка, с которой я познакомился в Лонжюмо?
– Именно! – угрожающим тоном подтвердил Сен-Мар.
– Есть превосходный способ все уладить: отправляйтесь сегодня вечером на свидание, а драться мы будем завтра, – любезно предложил Капестан.
– Как? – вскричал Сен-Мар. – Вас совершенно не волнует, что у меня свидание с Марион и что она меня любит?
– А с чего бы мне из-за этого волноваться? – изумился шевалье.
– Ах, милый друг, вы сняли камень с моей души! – облегченно вздохнул маркиз. – Отныне я счастливейший человек на свете. Располагайте мной: моя шпага, мой кошелек, мои связи – все к вашим услугам!
– Но уже три часа, – в замешательстве пробормотал Капестан, – и…
– К дьяволу дуэль! – завопил Сен-Мар. – Лан-терн! Живо, подавай еще вина! Хереса! Кипрского! Разве ты не видишь, олух, что друг мой изнывает от жажды? Нас ждет схватка с бутылками: победит тот, кто выпьет больше!
– Ах, маркиз, – воскликнул, смеясь, шевалье. – Я чую западню: вы предлагаете мне дуэль на испанских и островных винах, тогда как я силен только во французских!
– Лантерн! – крикнул Сен-Мар лакею. – Анжуйское сюда! Бордо! Бургундское! Шампанское! Всю Францию выставляй на стол!
Спесивый и чванный слуга маркиза со всех ног кинулся исполнять приказание своего господина и вскоре появился, сгибаясь под тяжестью целой батареи бутылок; еще столько же тащил Коголен.
Бывшие соперники, ставшие лучшими друзьями, осушили несметное количество бокалов и расстались в пять часов, поклявшись встретиться в самое ближайшее время.
Капестан в сопровождении Коголена, послушно следовавшего за ним в шести шагах, направился на улицу Дофин и на углу набережной, о которой говорил Кончини, действительно увидел особняк – похоже, тот самый, что был ему нужен. Но от этого роскошного дворца почему-то веяло неизбывной грустью. Дом был словно погружен в траур: шевалье, посмотрев на него, невольно вздрогнул, но все же взял в руку молоток, изображавший льва, в пасти которого была зажата пластинка с надписью: «Jecharme tout»[7]. Удар отозвался долгим эхом, прокатившимся по пустым комнатам дворца.
– «Чарую все»! – прошептал Капестан. – Знаменитый девиз Мари Туше, любовницы Карла IX, матери Карла Ангулемского…
Именно в ту минуту шевалье вдруг осознал, какая громадная дистанция отделяет его от внучки Карла IX, короля Франции. Таким жалким, бедным, ничтожным показался юноша самому себе, что губы его искривились в горькой усмешке. Он встряхнул головой, будто отгоняя наваждение, и, понурившись, повернул в сторону улицы Вожирар.
К «Генриху Великому» Капестан с Коголеном подошли, когда уже стемнело. Коголен отвел лошадей на конюшню, обтер их тряпкой, напоил, засыпал им в ясли овса. Закончив работу, слуга обменялся какими-то таинственными знаками с тенью, проскользнувшей во двор гостиницы.
Затем Коголен поднялся в комнату, где сидел в глубокой тоске Капестан. У шевалье гудело в голове от выпитого вина, но еще больше, чем боль в висках, терзали его горькие мысли. Капестан чувствовал себя глубоко несчастным.
– Кто позволил тебе входить без разрешения? – рявкнул он, заметив Коголена. – Ты видишь эту плетку? Вон она висит на гвозде!
– Вижу, сударь, вижу, – пролепетал слуга, дрожа всем телом.
– Сними ее и вдарь себя хорошенько, – распорядился молодой человек.
– Как, сударь, вы хотите, чтобы я сам… – захлопал глазами Коголен.
Вздохнув, он направился за плеткой с гримасой, рассмешившей Капестана.
– Стой! – скомандовал шевалье. – На этот раз я тебя прощаю. А теперь убирайся. Подожди-ка! У тебя космы встали дыбом?
– Да нет же, сударь! – вскричал Коголен, примяв свою шевелюру ударом ладони. – Я хотел вам рассказать, какие странные вещи здесь происходят… но раз вы не хотите слушать, я ухожу.
– Что же здесь происходит? – спросил Капестан.
– Здесь… то есть, в вашем кошельке, сударь, – пояснил слуга. – Только что в нем было девять пистолей, а потом вдруг стало девятнадцать. Вот, посмотрите! Девять первых я положил слева… а десять их детишек появились справа.
– Откуда ты взял эти десять пистолей? – с тревогой воскликнул шевалье. – Признавайся, бездельник!
– Клянусь вам, сударь… – заверещал Коголен. Капестан схватился за плеть.
– Мерзавец! – прорычал он. – Ты предал меня! Сейчас ты у меня попляшешь!
– Нет, только не это! – взмолился слуга. – Я все расскажу! Сегодня, когда вы оказали господину де Сен-Мару честь отобедать за его столом, господин Лантерн пригласил меня разделить остатки. Сидя в прихожей, мы сливали опивки из ваших бутылок, но тут господина Лантерна призвал к себе хозяин… В этот момент дверь отворилась, и передо мной появилась сирена…
– Сирена?
– Возможно, это была просто молодая женщина, но я принял ее за сирену… потому что таких красавиц не бывает! «Возьми вот это», – сказала она, сунув мне в руку десять пистолей. Затем спросила: «Ведь это шевалье де Капестан обедает здесь?» – «Он самый» – ответил я.
– Ну, вот видишь, негодяй, ты сам признаешь, что предал меня! – снова взвился юноша.
– Прошу прощения, сударь! – воскликнул Коголен. – Когда мы прибыли в «Три короля» и к нам вышел господин Лантерн, вы сказали ему: «Передай своему хозяину, что его ждет Адемар де Тремазан, шевалье де Капестан!» Вы объявили об этом так внушительно и так громко, что на постоялом дворе не осталось ни одного человека, который бы этого не знал.
– Пожалуй, – нехотя согласился шевалье. – Что дальше?
– Дальше? – произнес юный мелодичный голос. – Дальше? Сейчас вы все узнаете от меня, шевалье!
Капестан, обернувшись, замер в изумлении и восторге. Дверь отворилась. Коголен испарился, а вместо него в комнате появилась девушка, блистающая молодостью и красотой, с дерзким взором и ослепительной улыбкой.
– Мадемуазель Марион Делорм! – прошептал ошеломленный Капестан.
Гостья приблизилась к нему и мгновенно, подчиняясь безошибочному инстинкту, сотворившему из нее неотразимую жрицу любви, обвила руками его шею. Еще невинная, но уже пылкая Марион Делорм впервые домогалась поцелуя мужчины.
– Я люблю тебя! – страстно прошептала красавица.
– Но, – пробормотал шевалье, – разве у вас не назначено сегодня вечером свидание с маркизом де Сен-Маром?
– Я люблю тебя! – повторила девушка, сильнее прижимаясь к Капестану.
Он понял, что нужно немедленно заткнуть уши и закрыть глаза, однако сделать этого не успел. Здравомыслие отступило перед натиском Марион.
Что ты хочешь, суровый читатель? Шевалье было всего двадцать лет. Добавим к этому замечательное вино маркиза, выпитое за обедом…
Так завершилась дуэль маркиза де Сен-Мара и шевалье де Капестана.
В тот момент, когда Марион Делорм, проскользнув во двор гостиницы, сделала знак Коголену, у ворот «Генриха Великого» остановились двое мужчин, следовавших за девушкой на некотором расстоянии и наблюдавших за каждым ее шагом.
Одним из них был епископ Люсонский, герцог де Ришелье. Вторым – человек по имени Лаффема, мечтавший поступить на службу к могущественному прелату.
Ришелье решил выследить свою красавицу, дабы собственноручно убить соперника, имени которого еще не знал. Лаффема удалось переубедить прелата.
– Предоставьте это мне, монсеньор, – заявил он. – Только разрешите мне быть при вас. Я уродлив и мерзок, меня презирают за то, что я ненавижу все человечество. Если вы пожелаете, ненависть моя станет вам подпорой. Я буду верным слугой и в слабостях ваших, и в величии, в любовных интригах и в политике. Монсеньор, Лаффема будет вам предан душой и телом. Что вы на это скажете?
– Отлично, – произнес Ришелье, – принимаю тебя на службу.
– В таком случае возвращайтесь к себе, монсеньор, – проговорил Лаффема. – Я же останусь здесь. Сегодня вечером начинается моя служба. Завтра вы будете знать, как зовут любовника мадемуазель Марион.
– Я убью этого человека! – вспыхнул Ришелье.
– Нет, монсеньор, – тонко улыбнулся Лаффема. – Это мое дело. Вам достаточно лишь вынести приговор. Вы обрекаете его на смерть?
На какое-то мгновение епископ Люсонский заколебался, но тут же принял решение.
– Пусть он умрет! – произнес прелат холодно. Ришелье удалился, а Лаффема вошел на постоялый двор, где провел около двух часов, а затем отправился в свой дом, стоявший напротив дворца герцога Ангулемского.
На следующий день Лаффема спозаранку явился на постоялый двор «Три короля» и приказал доложить о себе маркизу де Сен-Мару. Встреча продолжалась недолго. Сен-Мар, выскочив из комнаты, взлетел на коня и с искаженным от бешенства лицом помчался к «Генриху Великому». Маркиза обуревала жажда мести.
Лаффема, в свою очередь, устремился к епископу Люсонскому.
– Монсеньор, – сказал он прелату, – вам необходимо добиться, чтобы уже сегодня появился эдикт, карающий смертью любого, кто убьет своего противника на дуэли.
– Зачем? – спросил Ришелье.
– Затем, что маркиз де Сен-Мар собирается прикончить некоего шевалье де Капестана, который провел ночь с мадемуазель Марион! – заявил Лаффема.
Ришелье вздрогнул всем телом. Лаффема же добавил с ужасной улыбкой:
– Я устроил так, что Сен-Мар убьет Капестана. Теперь ваша очередь, монсеньор. Эдиктом о дуэли вы можете погубить Сен-Мара!
Когда шевалье де Капестан лишился чувств в узком коридоре, где его замуровали заживо, маршал д'Анкр направился в изящный особнячок в проулке Кассе.
Поднявшись по лестнице, Кончино Кончини оказался лицом к лицу с Жизелью д'Ангулем. Потрясенный красотой девушки, он тут же объявил, что готов на все, дабы завоевать ее сердце: обещал, что купит княжество в Италии и принудит папу аннулировать брак с Леонорой.
– Предлагаю вам стать моей женой! – пылко воскликнул маршал, которого ничуть не смутил ледяной взгляд девушки. – Скажите «да», и я немедленно верну вам свободу.
– Сударь, – ответила Жизель Ангулемская с глубочайшим презрением, – княжество ваше будет куплено на ворованные деньги, а корону вашу отольют из награбленного золота. Неужели вы всерьез рассчитывали соблазнить меня насилием, грабежом и воровством?
Маршал д'Анкр в смятении попятился.
– Не торопитесь! – проскрежетал он. – Поду майте хорошенько! Ваш отец в моей власти. Завтра он предстанет перед судом. Через две недели ему от рубят голову. Вам этого мало? Бельфегор!
Появился слуга-нубиец.
– Бельфегор, где находится сейчас безумная женщина по имени Виолетта? – спросил Кончини.
– В комнате этажом выше, монсеньор. Эту особу заперли там сегодня утром, – сообщил чернокожий великан.
Мать в руках этого чудовища! Жизель затрепетала.
– Поднимись наверх! – приказал Кончини. – Когда я крикну «Руби» – но не раньше! – снесешь ей голову ударом сабли!
Жизель д'Ангулем в ужасе замерла, сознавая, что жизнь родителей зависит от ее ответа, но тут внезапно распахнулась дверь, и на пороге появились две женщины.
Кончини в изумлении воззрился на них. Он узнал Леонору Галигаи, свою супругу, и Марию Медичи, королеву-мать, свою любовницу.
– Мадемуазель, – сказала Леонора, – не тревожьтесь. Ваш отец вовсе не арестован, а вашей матери нет в этом дворце. Господин маршал солгал вам. Я его жена, а это – Ее Величество королева.
Жизель бросилась к ногам Марии Медичи.
– Взываю к вам, мадам, ибо этот человек преследует меня, – вскричала девушка.
– Следуйте за мной в Лувр, дитя мое, – промолвила королева. – Господин маршал уверил меня, что должен допросить вас в связи с вашей причастностью к заговору. Но я решила побеседовать с вами сама. Идемте!
Кончини молчал под испепеляющим взором Марии Медичи. Мгновение спустя королева и Жизель исчезли.
…Оставшись наедине с маршалом д'Анкром, Леонора Галигаи смело встретила его разъяренный взгляд. Женщина сознавала свою силу. О появлении соперницы в лице Жизели предупредила королеву именно Леонора – но она же могла одним словом примирить любовников. Кончини нуждался в ней. Он знал это. Однако известно ему было и другое: ради него Леонора пойдет на все.
– Что вы собираетесь сделать с этой девушкой? – пробормотал он.
– Сегодня вечером ее отпустят на свободу, – ответила Леонора. – Так нужно, ибо я рассчитываю с помощью этой особы проникнуть в самый центр заговора. Она уверена, что всем обязана мне, а, значит, выведет меня на главарей… Герцог Ангулемский, Гиз я Конде окажутся в моих руках!
– Что ж потом? – хрипло спросил маршал.
– Потом? – пожала плечами Галигаи. – Потом она умрет… так нужно! Но – слушай меня хорошенько, Кончино! – через четыре дня, не позже, умрет и король!
Кончини с ужасом взглянул жене в лицо, внезапно озарившееся светом любви.
– Тогда, – продолжала Леонора, – поскольку королевству необходим государь, поскольку Мария Медичи всецело принадлежит нам, поскольку герцог Ангулемский и Гиз с Конде очень скоро выйдут из игры, останется только один возможный король…
Ослепленный, оглушенный Кончини был не в силах отвести взгляда от женщины, для которой единственным смыслом жизни являлось его возвышение.
После секундной паузы Леонора Галигаи произнесла наконец голосом, дрожавшим от страсти и честолюбия:
– Этим королем, Кончино, будешь ты!
В Лувре Людовик XIII, юный король Франции, готовился к предстоящей в Медонском лесу охоте.
Облачившись в охотничий костюм, Людовик пересек галерею, окна которой выходили во внутренний двор королевской резиденции. Монарха сопровождали всего лишь двое дворян. У выхода его приветствовал Витри, капитан королевской гвардии.
Более никто не склонился перед королем в поклоне: здесь не было ни придворных, ни военачальников, ни прелатов. Высокомерный и печальный, он шествовал один, остро сознавая свою заброшенность. Ему было тогда чуть больше пятнадцати лет.
Со двора доносились веселые крики. Человек пятьдесят дворян, пышно разряженных и горделивых, громко смеясь и шумно переговариваясь, толпились вокруг своего властелина, который был в тысячу раз богаче и могущественнее монарха. Кончино Кончини, маршал д'Анкр с надменным спокойствием принимал почести, приличествующие лишь государю.
«Я слишком молод, – думал Людовик, – и слишком слаб. Терпение! Силы придут, и тогда…»
Даже мысленно он не осмелился закончить начатую фразу. Но когда Люин показал ему соколов, уже подготовленных к охоте, подросток решил, что в один прекрасный день пробьет час иной травли, в которой не нужны будут ни гончие, ни ловчие птицы. Вполне хватит одной доброй аркебузы – главное, чтобы не дрогнула рука!
Кончини горделиво восседал в кресле в окружении заискивающих придворных, не подозревая, что за ним уже следит тяжелый взгляд, прикидывая, куда бы нанести удар…
В ту минуту, когда король выехал из Лувра и направился в Медонский лес, маркиз де Сен-Мар, белый от гнева, остановил своего коня перед воротами гостиницы «Генрих Великий». Спешившись, Сен-Мар вошел во двор, где не было никого, кроме слуги, обтиравшего лошадь.
«Мне знакома эта мерзкая рожа, – подумал маркиз. – Да, да, это лакей негодяя Капестана!»
Коголен, со своей стороны, тоже сразу понял, кто стоит перед ним.
– Ты узнаешь меня, мерзавец? – процедил Сен-Мар.
– Откуда же, сударь? – невинно спросил слуга. – Ведь я в первый раз имею честь вас видеть.
– Послушай, у меня есть для тебя пять двойных пистолей! – заявил маркиз.
– О! О! – воскликнул Коголен, немедленно протягивая ладонь.
– Держи! – промолвил Сен-Мар.
Коголен поспешно сунул в карман монеты Маркиза.
– Но если ты меня обманешь или не пожелаешь отвечать, – продолжил дворянин, – то я спущу с тебя шкуру вот этой плетью! А теперь веди меня в апартаменты шевалье де Капестана.
– Сударь, это невозможно… – пролепетал Коголен.
– Ах, так! – вскричал Сен-Мар, замахиваясь хлыстом.
– Потому что у господина де Капестана нет больше апартаментов! – торопливо объяснил слуга. – Господин шевалье уехал больше часа назад… Да вот и мэтр Люро, хозяин постоялого двора, вам подтвердит!
Появившийся мэтр Люро стал усиленно кивать головой, увенчанной ночным колпаком.
Сен-Мар, трясясь от бешенства, с досадой топнул ногой.
– Если вы ищете шевалье де Капестана, – проговорил Люро, – то найдете его в Медоне. Он от правился именно туда, потому что спрашивал меня о…
Под испепеляющим взглядом Коголена мэтр Люро осекся и почел за лучшее улизнуть на кухню.
– Послушай, – проговорил Сен-Мар, обращаясь к Коголену, – вчера к твоему хозяину приходила молодая женщина. Я знаю, что она провела здесь ночь. Они уехали вместе?
– Я вам все скажу как на духу, – затараторил слуга, – тем более, что этот бесчестный шевалье, отколотив меня, как собаку…
– Друг мой, – прервал его Сен-Мар, – возьми еще два пистоля!
– Спасибо, сударь! – с чувством произнес Коголен. – Так вот, этот негодный шевалье уехал, не заплатив мне ни гроша. И заявил, что ноги его больше не будет в Париже. А молодая женщина ушла отсюда намного раньше.
– Значит, господин де Капестан отбыл, сказав, что больше не вернется? – нахмурился маркиз.
– Именно так, сударь, я остался без хозяина, – горько вздохнул Коголен.
– Приходи завтра утром ко мне, на постоялый двор «Три короля»! Я возьму тебя на службу, – милостиво промолвил Сен-Мар.
В этот миг у ворот остановились два всадника, которых, казалось, заинтересовал происходивший разговор. Сен-Мар направился к своей лошади, а Коголен, устремившись вперед, чтобы подержать маркизу стремя, увидел, как всадники поскакали по дороге в Медон. Это были герцог де Ришелье и Лаффема!
Сен-Мар, вскочив в седло, заколебался: то ли ему устремиться к Марион, чтобы броситься ей в ноги, то ли помчаться в Медон, дабы найти и заколоть Капестана. Последнее желание возобладало, и молодой маркиз, пустив коня в галоп, понесся в Медон.
Коголен же, в ярости ворвавшись на кухню, объявил позеленевшему от страха мэтру Люро:
– С вами все кончено! Вы предали моего господина! Можете прощаться с ушами – он вам их отрубит!
Коголен солгал, говоря, будто Капестан уехал навсегда, отколотив его и не заплатив ни гроша. Но он не покривил душой, сказав, что шевалье рано утром отбыл из «Генриха Великого».
В тот момент, когда к воротам гостиницы подлетел Сен-Мар, наш герой неторопливой трусцой ехал по медонской дороге. Упустив возможность встретиться вечером с герцогом Ангулемским, чтобы предупредить отца Жизели о кознях Кончини, юноша решил оправиться к тому месту, где спас красавицу, вырвав ее из рук маршала д'Анкра.
Опустив в задумчивости поводья, Капестан прервался горьким размышлениям:
«Почему не устоял перед натиском этой бешеной чертовки? Из-за нее я все проворонил! Конечно, в голове у меня гудело от шампанского… да и сердце тоже не камень! Ну ладно, распрощались – и слава Богу! Счастливого пути, бедная Марион! Красивая, остроумная… Отчего же мне так грустно? И отчего по-прежнему так тяжко на душе? Дочь принца, внучка короля… кто ты для нее? Успокойся же, Капестан! Ты и глаз не смеешь поднять на дочь монсеньора герцога Ангулемского… ты можешь только умереть с ее именем на устах!»
Вдруг конь Капестана навострил уши и заржал. А всадник услышал у себя за спиной бешеный стук копыт. Шевалье едва успел посторониться: мимо промчалась лошадь, закусившая удила и совершенно обезумевшая.
– Ко мне! На помощь! – кричал юноша в черном бархатном костюме, безуспешно пытаясь остановить взбесившегося коня.
– Несчастный! – прошептал Капестан. – Он разобьет себе голову о какое-нибудь дерево! Оп, Фан-Лэр, оп, оп!
Фан-Лэр стрелой понесся вперед. Расстояние между ним и обезумевшей лошадью быстро сокращалось. Еще одна секунда, и они оказались почти рядом; последний прыжок – и Капестан настиг молодого незнакомца.
– Смелее! Смелее! Держитесь крепче в седле! – крикнул шевалье.
Юный всадник бросил затравленный взгляд на человека, мчавшегося бок о бок с ним. Внезапно тот пропал из вида! Исчез! Застыл, как вкопанный, оставшись позади, его великолепный конь! И в тот же миг взбесившаяся лошадь затрясла головой, заржав от боли… еще мгновение, и она остановилась!
– Вы спасены, сударь! – произнес чей-то голос. Только тут молодой дворянин в черном костюме увидел человека, стоявшего на дороге. Капестан, догнав на Фан-Лэре незнакомого всадника, совершил бесстрашный маневр: свесившись вперед, ухватился за гриву понесшей лошади и выпрыгнул из седла; Фан-Лэр немедленно замер, а шевалье, цепляясь одной рукой, второй с силой зажал ноздри животного.
Незнакомец, спешившись, проговорил:
– Сударь, я обязан вам жизнью и никогда этого не забуду.
Но Капестан не слушал его, принюхиваясь к резкому запаху, который исходил от лошади.
– Сударь, – сказал наконец шевалье, – ваш конь вдребезги пьян.
Молодой дворянин побледнел.
– О негодяи! – пробормотал он.
– Но теперь вы можете сесть в седло без опаски, – продолжал Капестан, – приступ пьяного безумия миновал, и животное слишком измучено, чтобы понестись вскачь.
«О Орнано! – подумал незнакомец. – О Люин! Значит, вы были правы? Вокруг меня бродит смерть! Все идет в ход, чтобы погубить меня! Лошадь мою напоили допьяна – французский трон мог освободиться из-за глупого несчастного случая! Да, медлить больше нельзя!»
– Сударь, – промолвил он вслух, вскакивая в седло, – я живу в Лувре. Приходите, когда вам вздумается, и спросите господина Витри. Скажите ему только одно слово – Медон – и он будет знать, что делать.
С этими словами незнакомец пришпорил своего коня и ускакал.
– Клянусь Вакхом! – озадаченно воскликнул шевалье. – Ну и манеры у этого дворянина! Ради него я едва не сломал себе шею, а он мне заявляет: Спросите господина Витри!» Как же, жди: так я и разбежался, знакомиться с этим Витри!
И Капестан, сев на Фан-Лэра, продолжил свой путь.
Примерно в это время из Парижа в Медон выехал отряд из семи человек, которых мы видели во дворце маршала д'Анкра: это были господа Базорж, Монреваль, Лувиньяк, Шалабр и Понтрай; во главе скакал Кончини в сопровождении неизменного Ринальдо. В глазах маршала полыхал страшный огонь. Напряженно всматриваясь вдаль, Кончини восклицал:
– Быстрее! Мы должны схватить Люина! Никакой пощады, слышите?
Что же произошло? Леонора Галигаи, вернувшись в Лувр часом позже мужа, заперлась в кабинете с каким-то мужчиной, и у них состоялась таинственная беседа. Затем женщина нашла Кончини, уже успевшего примириться с Марией Медичи, и шепнула ему на ухо:
– У меня предчувствие, что с королевской лошадью приключится несчастье. Птицелов Люин может этим воспользоваться… Вам надо его опередить… Поезжайте взглянуть, что творится на медонской дороге!
