Мишель Зевако
Капитан
Глава 8
Это были лучшие апартаменты гостиницы «Три короля» и, возможно, одни из самых роскошных покоев в Париже. Здесь в два часа пополудни Марион, усевшись перед зеркалом, собственноручно причесывала свои восхитительные волосы.
– От господина герцога де Рогана, – объявила вошедшая горничная, кладя перед хозяйкой великолепное жемчужное ожерелье.
– Погоди, милая, ты мне мешаешь, – выговорила ей Марион, отодвигая колье. Схватив шпильку, она глубокомысленно прикидывала, куда бы ее воткнуть.
Наконец, красавица нашла шпильке подходящее место, улыбнулась и бросила взгляд на принесенный подарок, после чего снова вернулась к прежнему занятию. Служанка вышла. Только посчитав, что внешность ее доведена до полного совершенства, Марион встала и приблизилась к одному из двух окон, выходивших на улицу Турнон и смотревших прямо на особняк Кончини.
– От господина графа де Монро! – снова возгласила служанка.
С этими словами она поставила на стол ларец. Открыв его, Марион увидела золотой гребень, увенчанный двойным рядом рубинов, в центре которых сиял великолепный изумруд. Сморщив прелестный носик, девушка проворчала:
– Подарки, подарки! А мне нужно совсем другое! Марион достанется самому щедрому и догадливому! Аннетта, есть там еще что-нибудь?
– По лестнице поднимается чей-то лакей, пойду узнаю, – пожала плечами служанка и скрылась за дверью. Вернулась горничная не с пустыми руками.
– От господина герцога де Ришелье! – воскликнула она, вновь появляясь на пороге.
Марион, побледнев, резко обернулась. На сей раз Аннетта водрузила на стол простенькую плетеную жардиньерку, наполненную цветами: дюжина кроваво-красных роз, и на лепестках каждой из них поблескивают капли росы… Марион сразу поняла, что цветы искусственные, а роса на них – алмазная. Потрогав зловещие розы, утыканные бриллиантами, девушка испуганно прошептала:
– Кровь и слезы!..
Красавица снова подошла к окну, приподняла штору и выглянула наружу. На другой стороне улицы, прямо напротив окна Марион остановился человек. Прохожие оглядывались на него – кто с любопытством, а кто и с какой-то опаской. Некоторые восклицали: «Нубиец маршала д'Анкра!»
Это и впрямь был тот самый негр, которого мы уже видели мельком в доме на улице Кассе. Теперь, подняв глаза со сверкающими белками, он не отрывал взгляда от гостиничных окон. Заметив нубийца, Марион Делорм развеселилась.
«Бедный малый, – тихонько посочувствовала она, хотя в глазах ее прыгали смешливые искорки. – Всегда на своем посту – в надежде, что занавеска на моем окне шевельнется… Так и будет стоять тут до тех пор, пока я не соблаговолю ему улыбнуться. Несчастный! Как он любит меня! Ждет милостыни… Что ж, пожалуй, можно подарить ему чуточку радости!»
Приподняв занавеску, девушка с улыбкой поглядела на Бельфегора. Осчастливленному нубийцу показалось, что ему улыбается само солнце. Когда красавица опустила штору, в комнату влетела служанка с известием:
– Вас желает видеть господин маркиз де Сен – Мар…
Марион вздрогнула и уселась в кресло. Сен-Мар вошел в комнату, приблизился к девушке и поклонился.
– Сударыня, – дрожащим голосом начал он, – ваша жестокость вынудила меня бежать от вас. Я бы ни за что не вернулся, если бы не узнал этой ночью, что вы в опасности. Вы звали меня – и я поспешил к вам…
– Кто сказал вам, что я ищу человека, безраздельно преданного мне? – решительно спросила Марион.
– Шевалье де Капестан, – с усилием проговорил Сен-Мар.
– И вы отважились… – строго взглянула на него девушка.
– Предложить вам свою жизнь! – пылко воскликнул маркиз.
– Хорошо! – все тем же твердым тоном произнесла Марион Делорм.
На минуту воцарилось молчание. Девушка напряженно размышляла о чем-то; возможно, она решала свою судьбу. Затем красавица прямо спросила Сен-Мара:
– Маркиз, только говорите чистую правду: вы любите меня?
Сен-Мар удивленно посмотрел на нее, затем перевел взгляд на подарки, разложенные на столе, и с горечью произнес:
– Да, сударыня, но кажется, это чувство вы внушили не только мне… Золотой гребень, жемчужное ожерелье…
– Аннетта! – резко прервала его Марион и, как только появилась служанка, осведомилась: – Лакей господина де Монро все еще здесь? Ждет ответа? Так вот, пусть он передаст своему хозяину, что Марион Делорм причесывается без гребня. – С этими словами красавица захлопнула крышку ларца и протянула его горничной, которая тут же выскользнула из комнаты. – А теперь отвечайте, сударь: любите ли вы меня?
– Вы прекрасно знаете, сударыня, что я вас обожаю! – простонал Сен-Мар.
– Не надо банальностей, – снова перебила его Марион. – В вас все еще говорит обида. Аннетта! – опять повысила голос девушка. – Лакей господина де Рогана здесь, не так ли? – обратилась она к прибежавшей служанке. – Он ждет моего ответа? Вот мой ответ. – И Марион передала горничной жемчужное ожерелье. – Пусть лакей скажет герцогу де Рогану, что это ожерелье слишком похоже на цепь…
Как только служанка вышла, Марион промолвила:
– Маркиз, клянусь вам, я задаю свой вопрос не из пустого тщеславия. От вашего ответа зависит то, что я скажу последнему из трех лакеев.
– И кто же прислал эту корзину с цветами? – не скрывая раздражения, осведомился Сен-Мар.
– Епископ Люсонский, – холодно ответила Марион.
– Ришелье! – воскликнул пораженный маркиз.
– Ришелье, – мрачно кивнула красавица. – Вы сами согласились познакомить нас! – сердито напомнила она молодому человеку.
– Да, жестокая Марион! – вскричал Сен-Мар. – Вы спрашиваете, люблю ли я вас… Но сначала ответьте на мой вопрос: что это за беда, из которой вас могу выручить только я? Отвечайте, Марион! И тогда вы сможете убедиться в моей любви!
Марион Делорм опустила голову. Она явно волновалась, стараясь, видимо, отбросить последние колебания.
– Беда… – медленно проговорила девушка. – Да, беда, и не только для меня. Жизнь того, кто любит меня, тоже окажется под угрозой. Но сначала мы должны договориться, маркиз… Я приехала в Париж, чтобы царить, и блистать. Моя красота дает мне на это право. Я хочу купаться в роскоши – и мне нужно на это сто тысяч ливров в год… Для начала. Сможете вы обеспечить это?
– У меня триста тысяч ливров ренты, – ответил Сен-Мар. – А после смерти отца будет вдвое больше. Вы хотите получить мое письменное обязательство на выплату ста тысяч ливров в год?
– Мне достаточно вашего слова, – спокойно произнесла Марион. – Кроме этого, мне требуется особняк, слуги, лошади. Я хочу видеть у своих ног весь Париж!
– Я кину к вашим ногам весь Париж! – пообещал Сен-Мар.
– Хорошо, – слабо улыбнулась Марион. – Теперь я повторю свой вопрос: любите ли вы меня? Ваши пылкие речи свидетельствуют лишь о том, что вы хотите мной завладеть. В Париже можно насчитать с десяток важных сеньоров, желающих того же самого. Но только вам и шевалье де Капестану, – услышав это имя, маркиз злобно передернулся, – я могу задать тот роковой вопрос, от которого в данный момент зависит моя жизнь. Капестана я исключаю: он не богат, а я не намерена прозябать в бедности. Остаетесь вы. Есть в Париже один могущественный человек, который завтра изумит весь мир. Я почти решилась связать свою судьбу с ним. Но он внушает мне неодолимый страх, готовый обратиться в ненависть. Этот человек, маркиз, предложил мне двести тысяч ливров в год, он обещал, что все королевство будет у моих ног. Я отказала ему, вернее, уклонилась от ответа. И тогда этот человек пригрозил: «Ты не любишь меня, что ж, это не беда… Беда случится, если ты, пренебрегшая мною, вздумаешь отдать свое сердце другому. С этой минуты за тобой будет установлена слежка. И если ты заведешь любовника, тебя упрячут в Бастилию, где ты умрешь медленной смертью, а твоего избранника ждет виселица или плаха!»
Марион Делорм поднялась со своего кресла. Сен-Мар дрожал с головы до ног, в глазах у него потемнело… Красавица заключила свой рассказ словами:
– Вот теперь вы можете ответить на мой вопрос. Как вы уже догадались, архангела, готового распростереть над нашей любовью свои черные крылья, зовут Ришелье!
– Вот мой ответ! – воскликнул Сен-Мар, вскакивая со стула.
Маркиз бросился к двери и, распахнув ее, знаком подозвал человека, ждавшего в прихожей. В комнату вошел лакей, одетый в черное. Маркиз схватил со стола корзину со зловещими розами.
– Тебя прислал господин де Ришелье? – резким тоном спросил юноша.
– Да, сударь, – холодно ответил слуга епископа. Марион задрожала. Сен-Мар сунул корзину лакею в руки и отчеканил:
– Передайте господину де Ришелье, что я, маркиз де Сен-Мар, плевать хотел на его угрозы. Свои ми руками я отправляю обратно подарок, который он посмел прислать моей любовнице, присутствую щей здесь Марион Делорм.
Захлопнув за лакеем дверь, маркиз приблизился к Марион.
– Теперь ты веришь, что я люблю тебя? – опускаясь на колени, спросил он.
Марион заставила его подняться, обвила руками его шею, закрыла глаза и, приблизив к его лицу свои губы, прошептала:
– Я люблю тебя, я твоя!
Опьяневший от счастья маркиз, сердце которого от этих долгожданных слов едва не выскочило из груди, внезапно вспомнил о своей невесте – и душу его пронзило чувство страха и тоски.
Торжественная клятва связала его с Жизелью, дочерью герцога Ангулемского, приковавшего к себе маркиза цепью заговора, который мог привести Сен-Мара на эшафот. Жизель или Марион! Решать надо было немедленно – сегодня маркиз должен явиться на улицу Барре для подписания брачного контракта.
Особняк Ришелье располагался в ста шагах от дома, стоявшего на углу улицы Дофин, того самого, откуда, по словам Коголена, выходил Лаффема.
Этим утром монсеньор епископ Люсонский, отслужив мессу, проследовал в свою комнату. Слуга тотчас принялся снимать с него пышное церковное облачение, чтобы переодеть своего господина в наряд придворного кавалера.
– Секретаря! – коротко приказал епископ. Слуга исчез, а в комнату вошел Лаффема.
– Докладывай! – распорядился Ришелье.
Лаффема заговорил тихим голосом. Его отчет касался четырех парижских зданий: углового дома на улице Дофин, дворца герцога Ангулемского, особняка на улице Барре и игорного притона на улице Дезюрсен. Главными действующими лицами были: герцог Ангулемский, Жизель, шевалье де Капестан и Марион Делорм.
Но вот Лаффема кончил свой доклад. Епископ молчал и хмурил брови.
– Резюме, монсеньор, – вновь нарушил тишину шпион. – Primo, дела государственные: в особняке герцога Ангулемского состоялось собрание заговорщиков. Принц Конде, подстрекая герцога, действует в собственных интересах, мадам д'Анкр, супруга маршала Кончини, втихомолку посмеивается над притязаниями Ангулема. Маршал д'Анкр по уши влюблен в дочку герцога и разыскивает ее. Secundo, дела личные: мадемуазель Делорм встретилась с шевалье де Капестаном на улице Дезюрсен. Еще о Капестане: из разговора, подслушанного в особняке герцога Ангулемского, я узнал, что высокородная Жизель питает к шевалье нежные чувства, весьма огорчающие ее батюшку. Что касается молодого Сен-Мара, он, кажется, навсегда оставил надежду завоевать сердце мадемуазель Делорм. И, наконец, последнее: дочь герцога Ангулемского живет на улице Барре. Это все.
Ришелье вздрогнул и подошел к шпиону.
– Хорошо, – произнес епископ. – Из вас выйдет гениальный прево. Со следующим докладом явитесь завтра утром. Спуститесь вниз: в моем кабинете, на камине, вы найдете небольшой кошель, в котором находится сто пистолей, и корзину цветов. Кошель для вас, а корзину велите одному из моих лакеев отнести в гостиницу «Три короля». Сегодня вечером вы доложите мне об ответе мадемуазель Делорм. Ступайте.
Лаффема исчез. Вскоре из комнаты вышел и Ришелье. Во дворе он сел на коня и в сопровождении лакея отправился в особняк Кончини. Тот принял епископа немедленно: Кончини начинал побаиваться этого сумрачного и бледного священнослужителя. Ришелье сразу же перешел в атаку.
– Господин маршал, – заявил он, усаживаясь, – прежде чем поднимать этот вопрос в совете, я решил сперва уведомить вас о заговоре, во главе которого стоит незаконный отпрыск Карла Девятого.
Об этом заговоре знал уже весь Париж, в Лувре многие обиняками говорили об интригах Карла Ангулемского, но при этом делали вид, что он серьезной опасности не представляет. Епископ решил действовать с жесткой прямотой, но Кончини, не дрогнув, выдержал атаку Ришелье. Продолжая улыбаться, маршал д'Анкр заметил:
– Господин епископ, ваш поступок служит для меня драгоценным свидетельством той дружбы, которую вы питаете ко мне. А заговор, да, этот заговор! Я из-за него не могу сомкнуть глаз…
– Это заметно, господин маршал, – кивнул Ришелье. – Вы так исхудали и побледнели! Не будь я уверен, что вас терзают государственные заботы, я мог бы, чего доброго, заподозрить тяжкий сердечный недуг…
Бледный маршал сделался от этих слов синеватым.
– Сердце у меня крепкое, – огрызнулся он, – можете не волноваться… А что касается герцога Ангулемского…
Кончини замолк, унесясь мыслями к Жизели. Жгучая волна горя вновь захлестнула его. «Мертва, мертва! Какое мне дело до всего остального!»
– Маршал, вам действительно надо заняться своим сердцем, – покачал головой Ришелье, не сводивший глаз с Кончини.
– Оставьте мое сердце в покое! Не будем отвлекаться! – резким тоном заметил Кончини, беря себя в руки. – Что касается заговора, господин епископ, то все это – детские игры, не более того. Как только мы схватим герцога, заговор распадется сам собой. Вы хотите дать мне по этому поводу какой-то совет?
– Я хочу вам дать нечто большее, чем совет, – усмехнулся Ришелье.
– Интересно! – с наигранной небрежностью ответил Кончини.
– Во-первых, действовать надо как можно быстрее, – размеренно заговорил епископ, – иначе недоброжелатели могут сказать, что мы тайком под стрекаем заговорщиков, и тогда угроза нависнет уже над нами.
«Он знает! – ужаснулся про себя маршал. – Он знает, что Леонора беседовала с герцогом! Я пропал!»
Кончини затравленно озирался по сторонам. Если бы в этот момент в комнату вошел Ринальдо, епископу не выбраться бы отсюда живым.
– Безумие! Химеры! – залепетал маршал. – С какой это стати я… я, всем обязанный королю… и королеве…
– Я же не сказал «вы», – возразил Ришелье, – я сказал «мы» и, если вам угодно, могу сказать «я». Так вот, предположим, что я роковым образом влюбился в дочь человека, которого должен отправить на виселицу или на эшафот, влюбился до такой степени, что рискую навлечь на себя гнев могущественной особы, сделавшей меня первым лицом в государстве… после вас, разумеется' Теперь представьте, что это становится известным. Вы сами понимаете, что мне могут быть предъявлены обвинения в потворстве замыслам заговорщиков и что король, узнав об этом, прямо-таки обязан арестовать меня!
Положение Кончини становилось отчаянным. Огромным усилием воли он взял себя в руки и выпрямился. Надо действовать! Рука его потянулась к ножнам, но тут снова зазвучал бесстрастный, как всегда, голос епископа:
– Добавьте к этому постоянную опасность быть убитым. К счастью, я никогда не снимаю с себя кольчуги, которую не пробить ни ножу Клемана[10], ни кинжалу Равальяка[11].
Кончини дышал, точно стреноженный бык. Наконец маршалу удалось подавить смятение. Он уселся на свое место со словами:
– Per la santissima Trinita[12], дорогой мой господин де Ришелье! Все, что вы сейчас сказали, я и сам твержу себе постоянно, хотя и не могу упрекнуть себя ни в чем, похожем на ту роковую любовь, на которую вы намекали… впрочем, вы говорили о себе.
Именно потому я и решился арестовать герцога Ангулемского. Но как это сделать?
«Теперь можно, ибо она мертва!» – подавляя стон, думал Кончини.
– Дорогой маршал, на этой счет я могу вам дать четкие указания, – ответил герцог де Ришелье. – Вы ведь знаете, где расположен особняк Карла Ангулемского? Так вот, герцог будет у себя этой ночью. Часов в десять он проникнет во дворец через маленькую дверь, которая выходит на набережную.
– Так он в Париже? – посчитал нужным разыграть изумление Кончини.
– Да, – кивнул епископ. – Этой ночью, между десятью и одиннадцатью часами, надо окружить и тщательно обыскать особняк герцога Ангулемского.
– Вы возвращаете мне жизнь! – вскричал Кончини. – Услуга, оказанная вами, не может остаться без награды. Скажите, чего бы вам хотелось?
Ришелье, на минуту задумавшись, промолвил:
– У юной королевы Анны Австрийской нет духовника…
– Хорошо, господин епископ, – заулыбался маршал. – Завтра же я подпишу ваше назначение: вы станете духовником королевы.
«На, бери! Получай! – гневался про себя Кончини. – Получай, пока не получил где-нибудь в темном закоулке пулю, от которой не спасет тебя твоя хваленая кольчуга!»
Ришелье затрепетал от радости. Хитростью и угрозами ему наконец удалось добиться вожделенной цели: должность духовника юной Анны открывала ему доступ в августейшее семейство.
– Дорогой маршал, – снова заговорил он, – я хочу сообщить вам кое-что еще…
«Припас для меня еще один удар!» – злобно подумал Кончини.
– После ареста отца необходимо заняться устранением дочери… – продолжал Ришелье. – Она – душа этого заговора.
Кончини страдал невыносимо. Епископ все время говорил о Жизели так, словно она была жива. А она, мертва! Утоплена головорезами королевы-матери!
– О чем вы? – хрипло спросил маршал. – Особы, о которой вы говорите, больше нет на свете.
– Вы ошибаетесь, маршал, – возразил епископ, уверенный, что Кончини притворяется. – Эта девушка живее нас с вами.
– Повторите! – вскричал Кончини, побелев, как полотно. – Ришелье, если под вашей кольчугой бьется сердце мужчины, умоляю вас, повторите!
– Я сказал, – повторил искренне удивленный епископ, – что дочь герцога Ангулемского жива и находится сейчас в доме Мари Туше на улице Барре. Я сказал, что нужно ее устранить. Без ареста, без шума, лучше всего – тайное заточение… Что с вами, господин маршал, вам плохо?
Точно громом пораженный, Кончини рухнул в кресло, испустив вопль дикой радости. В тот же миг распахнулась потайная дверца и в комнату вплыла Леонора Галигаи. Она поднесла к носу супруга флакон. Кончини открыл глаза, увидел Леонору и понял, что она слышала все.
– Ты была там? – с ужасом выдохнул он.
– Да, – ледяным тоном ответила Леонора.
На ее лице только великолепные глаза казались живыми, и в них Кончини прочитал приговор Жизели.
– Предоставь это дело мне, – промолвила Лео нора, – и ни о чем не беспокойся. Сегодня вечером ты расправишься с отцом, а дочерью займусь я. Клянусь тебе не посягать на жизнь этой девушки. Как только я доставлю ее сюда, в наш особняк, мы вместе решим ее судьбу. Ступай, твоей бедной голове нужен отдых… Ты только что едва не умер от радости, а я – от горя.
Леонора старалась быть благородной.
– Господин де Ришелье, – сказала она, поворачиваясь к епископу – вы, как я понимаю, еще не закончили и наверняка хотите сообщить нам еще много интересного. Маршал занемог. Не соблаговолите ли пройти в мою молельню?
Через несколько секунд они уже были вдвоем в молельне Леоноры.
– Вы ведь не все успели рассказать господину маршалу? Я слушаю, – властным тоном проговорила хозяйка.
– Мадам, – начал Ришелье шипящим голосом, дрожащим от злобы, – как гениальный политик, вы должны согласиться, что замыслы великих людей рушатся порой из-за происков какого-то мелкого негодяя, тем более успешных, что низкое общественное положение позволяет ему остаться в тени.
Леонора вздрогнула, к груди ее прихлынула волна ненависти. Ее собственные планы уже два раза потерпели фиаско из-за какого-то безвестного человека. Капестан! Если бы священник мог избавить ее от проклятого Капестана!
– Мадам, – продолжал Ришелье, – арест герцога Ангулемского станет ошибкой, устранение его дочери превратится в преступление, если тот, о ком я говорю, будет разгуливать на свободе… У этого чело века бесстрашное сердце, его имя – шевалье де Капестан!
– Капестан! – воскликнула Леонора Галигаи. – Стало быть, и вы, епископ, и вы тоже его ненавидите?
– Да, я ненавижу его! – резко произнес герцог Ришелье.
В этот миг два талантливых лицедея перестали наконец притворяться, не боясь показать друг другу свое истинное лицо: два хищника собирались дружно ринуться на одну и ту же добычу. Все было понятно без слов!
«Марион – моя», – торжествующе подумал Ришелье и добавил вслух:
– Лично мне он не сделал ничего дурного, мадам, мою ненависть питает исключительно забота о благе государства. Это ничтожество способно рас строить наши планы, тем более, что дочь герцога, Жизель, легко может попасть под его влияние.
– Жизель! – удивилась Леонора. – Каким образом?
– Она любит Капестана! – мрачно объявил Ришелье.
– Любит Капестана! Вы уверены в этом? – вскинула брови женщина.
– Да, любит, – все так же мрачно подтвердил епископ. – Он же, во всяком случае, притворяется, что отвечает ей взаимностью, хотя, насколько мне известно, его сердце отдано другой. – Ришелье подавил злобный вздох. – Но дочь герцога любит его всей душой. Мой человек подслушал в особняке герцога Ангулема разговор: Жизель открыто объявила отцу о своем чувстве.
«Священник ошибается, – подумала Леонора, – зато я становлюсь ясновидящей: Капестан любит Жизель! Они любят друг друга! О, моя месть!»
– Прежде всего, – продолжал епископ, – надо устранить это препятствие. Убейте Капестана, мадам!
– Я прикажу разыскать его, – обещала Леонора, – и как только его найдут…
– Никаких розысков не понадобится, мадам, его можно взять в любое время, – проговорил Ришелье. – Шевалье ютится на улице Вожирар в убогой гостинице; она называется «Генрих Великий».
Подняв глаза на Леонору, епископ увидел на ее лице выражение столь ужасное, что поспешил скрыть свою радость, отвесив низкий поклон. «Капестана можно считать мертвым. Марион – моя!» – ликовал Ришелье.
Леонора взяла епископа за руку и промолвила тихим голосом:
– Маршал пообещал вам должность духовника молодой королевы. Я тоже не хочу быть неблагодарной – и потому заверяю вас: к концу этого года, Ришелье, вы станете кардиналом!
Епископ склонился над рукой Леоноры, запечатлев на ней почтительный поцелуй, который скрепил их союз – союз двух честолюбий, готовых на любые преступные действия.
В тот же день около четырех часов пополудни после драматической любовной сцены, завершившейся объявлением войны герцогу Ришелье, маркиз де Сен-Мар покинул гостиницу «Три короля». В то же самое время из «Генриха Великого» вышел шевалье де Капестан и стремительно зашагал по улице. Он был очень бледен, даже быстрая ходьба не оживила его лица. Несмотря на обещание, данное Марион Делорм, спешил он вовсе не к ней…
Накануне, в тот вечер, когда шевалье, забрав последний пистоль, отправился по совету своего слуги в игорный дом, томимый голодом Коголен тихонько выскользнул из гостиницы на дорогу и, послюнив указательный палец, поднял его вверх, дабы определить, откуда дует ветер. В ту сторону оруженосец и направил свои стопы.
Коголен шатался по улицам и обшаривал взглядом харчевни, зорко следя за входившими туда счастливчиками. Пробило десять, заведения, где можно было поесть, закрывались, наступала ночь. Коголен начал уже отчаиваться, как вдруг в тусклом свете, падавшем из дверей какой-то лавчонки, углядел величественную фигуру, показавшуюся ему знакомой.
«Ей-Богу, – сказал он себе, – с этим индюком мы уже где-то пировали. Вот только где? В «Трех королях»! Точно! Хозяин ужинал тогда с маркизом де Сен-Маром…»
– Эй, господин… – закричал Коголен. – Дорогой мой, как тебя… господин Лампион… Подсвечник… нет, Фонарь… точно: Фонарь… Эй, господин Лантерн[13]!
Человек, которого окликнул слуга Капестана, действительно был лакеем Сен-Мара; он обернулся, и Коголен увидел жизнерадостное лицо, хорошо упитанное и цветущее. Коголен согнул в льстивом поклоне свою тощую спину и стал держать лукавую речь:
– Вечер добрый, господин де Лантерн! Вид у вас, как всегда, внушительный, точно у важного сеньора!
– Кажется, господин Коголен? Но почему вы называете меня де Лантерном? – удивился лакей.
– Я ошибся? – воскликнул Коголен, изображая раскаяние. – И как же вас следует называть?
– Просто Лантерн… – проговорил слуга Сен-Мара.
– Просто Лантерн! – всплеснул руками Коголен. – А я, черт возьми, только сегодня утром говорил своему хозяину: «Должно быть, маркиз Сен-Мар – важная шишка, коли в лакеи к нему идут такие важные господа!» Приношу свои извинения, уж вы на меня не обижайтесь!
– В ваших словах нет ничего обидного, – успокоил его Лантерн, – оставим это. Я как раз собираюсь поужинать, господин Коголен, и, надеясь, что вы сохранили приятные воспоминания о нашей первой встрече, прошу вас составить мне компанию.
– Я только что из-за стола, мой дорогой де Лантерн, – лицемерно вздохнул Коголен, – но ради чести быть вашим сотрапезником, ей-Богу, можно поужинать и два раза кряду.
– Трактирчик, куда мы пойдем, откроется специально для меня, – объяснил Лантерн. – Мы поужинаем в «Золотой утке», на улице Барре, знаете?
Коголен чуть не подпрыгнул. «Ого, – подумал он, – это там, где я сцепился со шпионом Лаффема. Неужто меня ждут новые приключения?»
Через несколько минут они приблизились к улице Барре, Лантерн постучал в дверь, и хозяйка, видимо, ждавшая его, тут же усадила их за стол.
Часом позже Коголен имел полное право подозревать в своем сотрапезнике переодетого герцога – сильно захмелевший Лантерн сманивал его к себе на службу. Коголен, насытившийся на три дня вперед, отклонил сие лестное предложение. В этот миг отворилась дверь, и в трактир вошел человек, по виду похожий на лакея богатого дома.
– Добрый вечер, Бургонь, добрый вечер, – залепетал Лантерн.
Человек, не обращая внимания на Коголена, которого он, видимо, посчитал челядинцем маркиза, склонился к Лантерну и тихонько проговорил:
– Передайте господину маркизу, что дело назначено на завтра, на пять вечера. Монсеньор посылает ему ключ от маленькой двери. Вот он.
Человек исчез так же быстро, как и появился, а Лантерн старательно упрятал ключ в карман. Коголен все это заметил и запомнил…
– И что же должно произойти завтра в пять? Что это за ключик, господин де Лантерн? – с хитрой улыбкой осведомился слуга Капестана.
– О, друг мой… – начал Лантерн, снова преображаясь в знатного сеньора и отирая рукой заслезившиеся от тщеславия глаза.
– Господин де Лантерн, время уже позднее. Если вы позволите, я провожу вас до вашего дома, со мной вы будете в полной безопасности, – залебезил Коголен.
– Позволяю, мой друг, – с трудом ворочая языком, милостиво ответил Лантерн. – Я уже исполнил здесь свой долг… Прощайте, любезная Леонарда.
– До свидания, господин де Лантерн, – делая реверанс, ответила хозяйка, от зорких глаз которой не ускользнули уловки Коголена.
Коголен, на прощание одаривший трактирщицу восхищенным взглядом, поспешил за Лантерном, который величественно проследовал к двери.
Как только они очутились на улице, Коголен сказал:
– Вы, должно быть, тонкий дипломат, раз вам доверяют такие миссии. Вам ведь нужно передать маркизу де Сен-Мару, что дело назначено на завтра, на пять вечера?
– Точно, Бургонь мне сказал – на пять, – закивал Лантерн. – Я так полагаю, что завтра вечером состоится подписание брачного контракта…
– Значит, и свадьба не за горами, – предположил Коголен.
– Не за горами? – разразился пьяным смехом Лантерн. – Да поглядите только, все дома уже танцуют.
– Они рады, что вскоре сыграют свадьбу, – пояснил Коголен, не давая спутнику сбиться с мысли.
– Вскоре? – повторил Лантерн, с пьяной назойливостью прицепившись к одному слову. – Вскоре, вскоре… Сразу видно, мой друг, что ты вовсе не дипломат. В пять – контракт. В шесть – благословение священника. Вот так-то!
– Да ну?! – восхитился Коголен. – Вас, конечно, пригласят на свадьбу, господин де Лантерн! В таком деле жениху без вас не обойтись, это уж точно!
Лантерн уселся прямо на дорогу, упершись руками в грязную землю.
– Черт возьми! – суровым голосом изрек он. – Не хватало только, чтобы господин маркиз де Сен-Мар женился без моей помощи! Завтра – свадьба, завтра – пирушка! Слушай, друг Коголен, я приглашаю тебя на пир, я желаю, чтобы ты непременно пришел. Чтобы ты перед этой ангулемской челядью, перед Рэмбо, перед Бургонем, чтобы ты перед всеми ними… так сказать… я желаю…
– Я буду оказывать вам подобающие знаки внимания – и они все увидят, какого обращения вы заслуживаете! И невеста тоже увидит! Она, надо полагать, прехорошенькая и прелюбезная девица, не так ли? – небрежно поинтересовался Коголен.
– Чего не знаю, того не знаю, – важно ответствовал Лантерн. – Мне не довелось встречаться с дочкой герцога Ангулемского.
Коголен, который аж присел на корточки, по крохам извлекая тайну из пьяного лакея, выпрямился и пробурчал:
– Бедный мой шевалье! Нет, не я принесу ему эту горестную весть!
– Коголен! – промычал Лантерн. – Не покидай меня!
– Ни за что! – пообещал Коголен, помогая подняться своему новому другу. – Вот так! Обопритесь на мое плечо. В дорогу! Вы пригласили меня на пирушку, а куда же я должен прийти?
– Черт возьми! – воскликнул Лантерн, осененный новой идеей. – А что если мы двинем туда прямо сейчас? На пирушку! Вон туда! – он указал на один из домов, расположенных на улице Барре.
«Тот самый! – пронеслось в голове у Коголена. – Перед ним остановилась карета, за которой следил Лаффема! Все ясно! Бедный шевалье!»
– Пошли! – настаивал Лантерн. – У меня есть ключ от маленькой двери.
– Давай его сюда. Я открою, – предложил Коголен.
В течение нескольких минут Лантерн искал ключ, полученный от слуги герцога Ангулемского. Коголен помогал Лантерну столь усердно, что ключ вскоре оказался в кармане у слуги Капестана, а пьяный лакей этого даже не заметил.
– Наверное, вы потеряли этот ключ, – высказал предположение Коголен. – Я думаю, сейчас вам лучше вернуться к себе, а ключ поискать завтра, на свежую голову… Где живет ваш хозяин?
– На улице Сен-Антуан… рядом… с Фий-де-ла-Круа… – с трудом ворочая языком, пробормотал Лантерн.
Вскоре они прибыли на место. Коголен изо всех сил заколотил кулаками в дверь, которая тут же отворилась. Лантерн, сжав его на прощание в объятиях, еле слышно пролепетал:
– До завтра, мой достойнейший друг.
– До завтра… после дождичка в четверг, – ухмыльнулся преданный слуга шевалье де Капестана.
